Текст книги "Мои Великие старухи"

Глава 27. Тягостные разговоры с Татьяной Самойловой

…Снова не позвали на «Нику», снова забыли. Кому она нынче нужна – тень в коридорах и буфетах Дома кино на Васильевской?

– Мне необходимы деньги, я бедствую. Я вся в долгах с ног до головы. Пусть не убийственных, но гнетущих, унижающих. Ужасно.

Она вынуждена за деньги давать интервью. Двести долларов? Но разве она актриса меньшего ранга, чем Элизабет Тэйлор или Софи Лорен? Конечно, нет. Тот же бриллиант в оправе мировой кинокороны. Ей просто не повезло. С эпохой, с режиссерами, с мужьями. Она давно ведет затворнический образ жизни. Этакая московская Грета Гарбо. Не снимается в фильмах, не появляется на сцене. Один режиссер убеждал: «Хотя бы в образе Екатерины – и будет сенсация». Не хочет: нет желания, сил, куража. Затащили на пробу, надела костюм, тяжелый, нескладный. Нахлобучила, застегнулась – и вдруг поняла: поздно, унизительно. И сбросила все: нет. Она мало общается с людьми, скрываясь в своей квартирке среди книг, памятных вещей, дорогих фотографий. Тревога не покидает душу. Ее прошлое полно слухов, сплетен, легенд: якобы в Каннах в момент вручения Золотой пальмовой ветви у нее горлом пошла кровь; якобы в юности у нее был убийственный роман с Лановым, но он жестоко бросил ее; якобы в свое время она, не отдавшись режиссеру-вымогателю, потеряла роль, которая навечно утвердила бы ее имя в мировом пантеоне искусств.

– Узнают ли вас нынче на улицах?

– Нет, и слава богу. Я боюсь толпы. Я счастлива, что на улицах не мои зрители, не мои поклонники.

Говорят, что Самойлова странноватая: чувства «наружу», озарения, фантомы. Все оттуда – из горячечной молодости, любви, из Вероники. Калатозовский фильм «Летят журавли», получивший в Каннах высшую награду, сделал ее самой известной актрисой планеты. Пусть на час, на день, на месяц, но она побывала на пьедестале. Самое мрачное время ее жизни – сейчас, сию минуту. Сын далеко, за океаном; из близких рядом нет никого. Отец, актер Евгений Самойлов (Щорс, Фрунзе, генерал Скобелев) знаменит, важен, но у него своя судьба, свои счеты с эпохой. Хотела бы уехать куда глаза глядят, за границу. Но как? К любимому и единственному сыну, в Америку? Или во Францию, где есть друзья? А может, в Венгрию, к мечте юности, где проходили съемки «Альба Регии»? Но кому она нынче там нужна? Радующаяся лишь в минуты, когда есть деньги и можно купить что-нибудь вкусненькое: пирожных, конфет, дорогого сыра. Для нее разорвана связь времен. Гамлет прав – все-таки «не быть». Актеры – хрупкие создания, их легко сломить и сломать. Где сегодня ее подруги-современницы: Зинаида Кириенко, Клара Лучко, Лариса Лужина? Почти забытые, они иногда мелькают на тусовках. Чтобы на минуту воскреснуть, ожить, пообщаться. Все на обочине. И это еще лучший итог. Извицкая давно в могиле – сошла с ума, Гулая – покончила с собой, Майорова – сгорела… Где же вы, поклонники, фанаты?

Я предлагаю ей выставить на аукцион каннское звездное платье.

Татьяна Евгеньевна теплеет, улыбается: «Давайте закурим. Спасибо за идею».

1998

Прошло три года, и вот я снова в гостях у актрисы, в ее квартирке на Васильевской улице по соседству с Домом кино.

– А у нас евроремонт, правда, не все еще доделали, – с порога ошарашивает Самойлова и продолжает: – Не так давно приезжал из Америки сын, отмечали день его рождения, был стол, друзья. Он такой у меня молодец, выслушал сердце, проверил давление – ведь он врач. Выписал кучу лекарств: «Я все пришлю тебе из Америки. В Москве лекарства жутко дорогие…» Сейчас я весьма востребована, у меня активная жизнь. За последние полгода я снялась в нескольких фильмах, играла на сцене, побывала с концертами в разных городах; в Иваново меня просто носили на руках, приглашали еще и еще.

И я теряюсь. Что произошло? Татьяну Евгеньевну будто подменили: она радушна и радужна, на ней праздничное, хотя и черного цвета, платье. Она энергично приглашает к столу, на котором стоит угощение. Теряюсь в догадках: или изменилась она, или изменился я, или иной стала эпоха?

– Татьяна Евгеньевна, значит, ваша тяжелая жизнь в прошлом, или я ошибаюсь?

– Но почему моя жизнь была тяжелой? Не думаю… Одни «Летят журавли» чего стоят, это был мой успех.

– …Но «Летят журавли» имел успех у зрителя, а не у глав государства, которые восприняли вашу Каннскую победу сквозь зубы.

– Да, чиновники видели в Веронике несерьезного героя, не типичного для советского менталитета, почти проститутку.

– Правда, что ради съемок вы ушли из театрального института, потому что по тогдашним меркам нельзя было совмещать учебу со съемками?

– Да, это так. И, к сожалению, я мало показала себя в театре, хотя сыграла много ролей. Но ведь после неслыханного триумфа во Франции казалось, что перед тобой открыты все двери.

– Но все-таки в театре у вас было не все гладко.

– Да, Калатозов – великий режиссер и педагог – боялся повторов. Мне предложили роль Офелии у Охлопкова, причем вместе с отцом (ему было тогда пятьдесят, а мне двадцать). Но Калатозов взял меня в охапку и отправил в Сибирь на съемки «Неотправленного письма», где я и просидела полтора года.

– А фильм-то не очень удачный, хотя и шумный, о нем много писали.

– Я согласна. Оператор, и сценарист, и режиссер получили за него разные премии, а зритель фильм не принял, хотя в нем снимались Урбанский и Ливанов.

– Вы согласны, что народ о вас помнит больше по «Анне Карениной»?

– Я безумно рада, что сыграла Анну, потому что это вещь из девятнадцатого века. Сыграла так, как надо было для своего времени, и, быть может, для режиссера и киношного начальства. Мне сказали, что я буду играть женщину, а не толстовскую философию, что именно Анна Каренина бросает вызов обществу своей безумной запретной любовью. Хотя и гибнет от этой любви.

– У вас, Татьяна Евгеньевна, удивительная творческая биография. Премией в Каннах вы не только обессмертили себя на экране, но и прорвали железный занавес для советского кинематографа. После вашей победы его признал весь мир.

Мне кажется, что ваша личная жизнь не очень удалась. Чего стоят легенды о неудачном браке с Василием Лановым…

– Ну, это был студенческий брак. Мы сидели с ним рядом и занимались учебой. Он всегда был отличником в школе, в институте. Да, собственно, и в институт-то он пришел уже знаменитым. А после «Павла Корчагина» стал почти кумиром. А познакомились мы так: он подошел ко мне и спросил, кто я. Я сказала, что я дочь Самойлова. «Неужели вы папина?» – спросил он. Я говорю: «Да, папина и мамина». «Ну что же, будем знакомы», – поставил он точку. Он стал за мной ухаживать и все повторял: «Ты мне нужна, очень нужна, бросай институт и рожай детей, я буду с тобой всю жизнь». Я же позволила себе не согласиться. И ему многое стало безразлично. Брак оказался неудачным. Вася многого хотел, недаром он был уже звездой. И все-таки мы прожили шесть лет.

– Но я слышал и другое: будто вы расстались с Лановым из-за того, что, когда вы объявили ему о своей серьезной болезни и подозрении на туберкулез, он вас просто оставил? Уехал в длительную командировку в Китай?

– Это не совсем так, а может быть, и не так. Мы пробовали сохранить семью, но было трудно: кастрюли, готовка, быт…

Да, действительно, в 1957 году мне сделали операцию на легком и повредили плевру. В свои двадцать три я села на уколы пенициллина и боялась, что окажусь инвалидом. Я сказала Васе, что мне больше ничего не хочется в этой жизни. И он ушел. Мы оба рыдали. Обидно было обоим. После случившегося у меня было много предложений от поклонников, но я уже никому не верила.

– Зато со вторым мужем писателем Валерием Осиповым вы прожили долго.

– Да, мы прожили бы с ним всю жизнь, но он умер, к сожалению, в возрасте пятидесяти пяти лет. Он заботился обо мне, как о ребенке. Сдувал с меня пылинки, за ним я была как за каменной стеной.

– Татьяна Евгеньевна, я чувствую, что вы очень домашняя женщина. Вам нужна семья.

– Да, да, это так. Особенно я стала такой после рождения Мити. У меня была семья, няня, которая готовила, покупала продукты. Я любила поесть, мои любимые блюда – бульоны, пельмени, миноги. От родителей я жила отдельно.

– Неужели вас «не развратили», «не расковали» вояжи в капстраны, о которых в сладостных снах мечтали все советские люди? Я слышал, что, долго прожив в Венгрии, вы разбогатели?

– Да, целых два года я жила в Венгрии и снималась в фильме «Альба Регия». Действительно, мне платили бешеные по тем временам гонорары, хотя и не просто так, ведь я выучила сложнейший венгерский язык. Я получала в день тысячу форинтов – столько, сколько получали в месяц венгерские актрисы. Приехала в Москву на «Опеле», по тем временам это была редкость. Даже у Высоцкого еще не было машины.

– Вы знали того Высоцкого, которого еще никто не знал…

– При моем содействии и хлопотах Марина Влади впервые приехала в Москву. Я была тогда на показе фильма «Летят журавли» и познакомилась с Мариной. И когда наши бонзы Госкино предложили Марине посетить Москву, она сначала засомневалась. Но мы ее убедили, что в России ее знают и тепло примут. Она приехала. И познакомилась с Высоцким, и между ними вспыхнул роман.

– Это правда, что в вас влюбился сам Пабло Пикассо?

– Он был и впрямь влюбчив, но я видела его всего лишь раз. Пикассо, после просмотра фильма с моим участием, подошел ко мне и сказал: «Ну вот вы и звезда. Вы больше уже никого не помните и не знаете никого, кроме себя». Я, возможно, нескромно сказала: «Вы хотите меня нарисовать? В Москве меня рисовал мой любимый художник Илья Глазунов». Пикассо встрепенулся: «О, Илья Глазунов, я тоже его очень люблю. Но вас рисовать не буду. Я вам просто подарю свою работу, вот эту плитку с Христом». Я, конечно же, была в восторге и до сих пор храню эту реликвию.

– А фильм-то ваш великому Пикассо понравился?

– Безумно. Ему очень понравилась работа оператора Урусевского, и он сказал ему: «Вы не снимаете светом, вы рисуете светом».

– Татьяна Евгеньевна, какая же у вас богатая биография! Но как же вышло, что вы не снялись в Голливуде, ведь вас туда звали на съемки «Анны Карениной»?

– Да, я очень переживала, когда сорвалась эта затея и я не смогла ответить на приглашение. Тут несколько причин. Одна из них – та, что я, снимаясь в «Альбе Регии» и изучая венгерский язык, стала забывать английский.

– Но я слышал другое: наши киночиновники посчитали, что вам и так уже много отдано, да и неизвестно, как бы вы повели себя, вырвавшись на свободу.

– Конечно, я не знала всей кухни в верхах, но, возможно, такое мнение имело место.

– Как к вам относилась Екатерина Алексеевна Фурцева, тогдашний министр культуры? Пришлась ли ей по душе Вероника?

– Сразу же после Канн меня позвали в министерство, и я встретилась с Фурцевой. Я сказала, что немного устала, что переболела болезнью Боткина и хочу немного отдохнуть. И Фурцева вызвала моих папу с мамой и предложила им в пользование в качестве дара участок земли в Переделкино площадью 28 соток. Ну, конечно же, на всю нашу семью. До сих пор в разросшемся саду мы собираем урожаи и очень любим там бывать.

– Вы живете одна?

– Одна, в этой квартире, среди книг и фотографий.

2001

Глава 28. Цыганка Валентина Пономарева не гадает

Роковая восхитительная женщина. Безграничный талант. Глубинная душевная щедрость. Уникальный голос. Царица русского романса Валентина Пономарева. Авторитетнейший Кембриджский международный биографический центр оценил содеянное исполнительницей джаза, цыганских песен и русского романса Пономаревой как яркий вклад в историю цивилизации и внес ее имя в специальное издание «500 выдающихся личностей XX века». Мало того, имя певицы вошло в английскую версию справочника «Кто есть кто», а один из ее джазовых дисков был признан лучшим в мировом реестре. Русская цыганка пела на самых элитных сценах Нью-Йорка, Рима, Лондона, Парижа…

Мы знакомы с Валентиной Дмитриевной много лет. Она участвовала в первой передаче моей «Зеленой лампы». Мы подружились, я даже задумывал написать о ней биографическую книгу, но пока собирался, она написала о себе сама.

Я пришел к «человеку столетия», как к простому смертному – душевной красивой женщине. Накануне она слишком долго радовала публику на творческом вечере и растянула голосовые связки. Говорила шепотом, рядом хлопотал муж. «Интервью даю тебе по блату», – пошутила Валентина, ставя передо мной стакан лечебного гриба из двухлитровой банки. «Пей и будешь вечно молодым», – прошептала она, и я приблизил прямо к ее горячим губам свой диктофон.

– Ты, знаешь, я долго обижалась на Эльдара Рязанова. Почему он не поставил мое имя в титрах фильма «Жестокий романс»? Ведь я тоже внесла свою долю в завоевание славы этой ленты, исполнив инкогнито, за кадром, романс на стихи Беллы Ахмадулиной «А напоследок я скажу…» и другие романсы. Фильм получал премии, он стал лучшим фильмом 1985 года, он принес режиссеру, актерам и деньги, и славу. А меня не пригласили даже на премьеру в Дом кино. Раз моей фамилии не было в титрах, значит, не было и певицы Валентины Пономаревой.

– Явная несправедливость. Романсы в твоем исполнении стали эмблемой фильма. Я бы сказал больше: «Жестокий романс» – это тот фильм, где поет Валентина Пономарева. То есть для многих зрителей фильм остался в памяти именно благодаря твоему голосу.

– Ну да ладно, давно уже не держу зла на Эльдара Александровича. Знаешь, так значит и должно было быть. Я верю в судьбу, в рок и считаю: чему быть, того не миновать. У меня, к счастью, хорошая карма, которая делает меня счастливой. Не надо сердиться, держать на людей зла. Каждому воздается свое.

«Я определяю сексуальный тип мужчины по тому, как он танцует и как ведет машину…»

– Брак с Константином Гогунским, участвовавшим в создании твоего Музыкального театра, твоим аккомпаниатором, потряс в свое время многих. Зрители задавались вопросом: кто из двух молодых красавцев рядом с тобой на сцене муж, а кто – сын. Еще бы, у тебя с мужем немалая разница в летах. В советские времена такое выглядело почти вызовом обществу. Вы счастливы вместе?

– Да, счастливы. И это тоже судьба, карма. Бог послал мне прекрасного человека, ставшего настоящим другом и опорой. Он – мое счастье. Об этом я могу говорить бесконечно.

Я своего возраста никогда не скрывала. От возраста бегут те, кто хотел бы спрятаться от каких-то комплексов. Я не скрываю возраста, потому что со мной все в порядке, во всех смыслах. Мало того, я уверена, что впереди у меня полноценная, полнокровная и долгая жизнь. Образцами для меня в этом плане всегда были Элизабет Тейлор и Софи Лорен – дамы, которые не только не боятся своего возраста, но и дают советы молодым женщинам, как продлить молодость и сохранить красоту.

Мою сексуальную жизнь во многом определили нравы в семье и цыганские традиции. Отец-цыган со своей русской женой, моей мамой, прожили пятьдесят лет вместе, и мама, кроме него, никого не знала. Несмотря на свой разгульный образ жизни, меня отец крепко держал в узде. Да так крепко, что, смешно сказать, до 23-х лет я была фактически нецелованной. Звучит дико, если учесть, что нынешние 13-летние девочки уже рожают, а 23-летних девушек иные мужчины считают старыми девами. Своего сына я родила в 24.

Что такое цыганская свадьба? Это когда гости не поднимают чарок до тех пор, пока из алькова не вынесут свежеокровавленную простыню невесты и не покажут ее матери с отцом и всем гостям. Если все в порядке, начинается пир горой. Если же, не дай бог, что-то не так, позор падает на весь род. И эти настоящие ритуальные цыганские свадьбы проходили на моих глазах. Конечно, меня коробили дикие цыганские нравы, лицемерие отца, который гулял напропалую. И выдержав все традиции неписаного цыганского кодекса, родив первенца, я тут же, словно в отместку за закрытую пуританскую молодость, развелась с мужем, ушла из дома и стала (о, боже) петь в джазе! По тем временам джаз считался самой крайней, почти разнузданной степенью музыкального искусства.

И я стала вести богемную жизнь. Я ощущала желание наверстать упущенное и ко мне чудовищно точно подходила в то время дурацкая мораль: «жизнь надо прожить так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы». Смысл этих слов впрямую отражало мое отношение к молодости, мое женское начало. Я не хотела быть до отупения терпеливой, какой была в отношении с мужем моя мать. Я должна была все испытать, все перечувствовать-перепробовать, чтобы в следующем браке быть абсолютно счастливой. И я гуляла, чувствовала, проникалась опытом почти двадцать лет и вышла замуж второй раз в 43 года.

И вот что любопытно. В юности мне страшно нравились взрослые, даже пожилые мужчины. «Пожилые – значит опытные, они научат меня всему», – думала я. Когда же я всему научилась в любви, во мне произошла переоценка ценностей и меня стали привлекать мужчины намного моложе меня. В 43 года я вышла замуж за мужчину, который был моложе меня на 15 лет. И в его, и в моей семье этот брак был встречен решительным осуждением. В его семье был полный караул: единственный сынок, красавец-парень, любимый, талантливый, перспективный, интеллигентный. И вдруг – цыганка старше его на целое поколение, разгульная москвичка-джазистка. Кошмар! Одесское невинное дитя попало в темный омут.

А я считала, что Костю мне послал Бог в искупление всех моих грехов. И как раз в тот момент, когда я решила остановиться в своих любовных приключениях. Но вот что поразительно – Костя принадлежал к тому типу мужчин, которые мне не нравились и сексуально меня не волновали. Он не был тем электродом для вольтовой дуги, который в слиянии с моим пламенем создавал бы мощный разряд. Но Всевышнему было виднее.

Это случилось на джазовом фестивале в Санкт-Петербурге, когда в антракте я сидела в кафе вместе со своими друзьями Сергеем Курехиным и Володей Черкасиным. Огромный стол, выпивка, закуска, шумно, весело, прикольно. А в дальнем уголочке притулилось нечто белокурое, светлое, тихое, с ангельскими глазами. Я туда даже не смотрела. Но вот заканчивается антракт, прозвенело три звонка, и я вижу, что это «нечто» поднимается в полный рост, поправляет свои длинные, по плечи, волосы и тихой, легкой походкой приближается ко мне. Я, не дав ему сказать ни слова, интригующе приветливо объявляю: «Молодой человек, а может быть, мы опоздаем на концерт и выпьем по чашечке кофе?» Во мне в те минуты сидел черт, ибо я понимала, что этот Апполон совершенно не мой человек и не мой мужчина. Я его спрашиваю: «Вы любите джаз?» И по глазам вижу: он любит джаз. Идем слушать музыку, взявшись за руки. И вот так по сегодняшний день…

Через два дня он приехал ко мне в Москву, поселился вот на этом диване и изменил всю мою жизнь: молодой, красивый, интеллигентный, тихий…

Позже я поняла – он меня просто уравновесил, успокоил, умиротворил.

Мой Костя вылитый Христос. Аж страшно. Однажды в Японии идем по сельской дороге, трогаем вишни, которые только что расцвели, навстречу школьницы, видят мужа, останавливаются как вкопанные: «Христос, Христос» и чуть ли не на колени.

Костя долгие годы терпел мои выходки, мое бешенство и, в конце концов, изменил мою сущность. Я думала, что буду из него вить веревки, но у меня ничего не получилось, это он переделал меня настолько, что я каким-то удивительным образом успокоилась и почти остыла.

Как мгновенно определить сексуальный тип мужчины? Я вывела для себя несколько рецептов. Скажем, я сразу определяю, мой мужчина или нет, по манере вести машину. Я никогда не сажусь на место рядом с водителем, женщина ему не должна мешать своей аурой. Близко соприкасающиеся ауры – опасная штука. Когда я была еще свободна и в машине садилась на заднее сиденье, я интуитивно и визуально определяла сексуальность человека за рулем.

Я научилась определять партнера по тому, как он танцует. Нет, не обязательно, чтобы он танцевал хорошо. Но по некоторым наблюдениям, по его движению, темпераменту, манере сближаться с партнершей в танце я безошибочно определяю свой тип.

…15 лет мы с Костей вместе работаем. Он прекрасный гитарист, обожает джаз, ценит и романсы. Романс – это моя душа, а джаз – это все. Слово «джаз» еще недавно сочеталось с понятиями запретного, разгульного, развратного, непотребного. Обо мне говорили, что я колюсь, что я наркоманка. Я переживала, но как только я прикасалась к джазовым мотивам, импровизациям, я эмоционально разряжалась. Мне не надо было ни курить, ни колоться, ни пить. Я до сих пор не пью даже кофе. Когда я начинаю петь, я – дьволица, я сумасшедшая, я псих. Во мне открывается космос. Я вижу и чувствую все, и прошлое и будущее.