Книга: Некто Финкельмайер - Феликс Розинер

Двойственность романа в том, что он лишь частично об Аароне-Хаиме Менделевиче Финкельмейере - Холдене Колфилде, Стоунере и немножко князе Мышкине своего времени. И он пронесёт свою "неудобность" из сталинского детства в бараках с туалетами на улице на окраине Москвы до брежневского застоя в лагере для ссыльных в глухом сибирском углу. Во время службы в СА Финкельмейер открывает в себе значительный поэтический дар. Стихотворение, которое он изобретает прямо на ходу, - "Знамя полковое", исполняется под музыку и становится частью официального репертуара хора Красной Армии. Репутация военного поэта Финкельмейера создаётся прям на глазах. Автор, кстати, не доказывает делом, что Аарон талантлив - мы узнаём об этом от окружающих его людей и принимаем на веру их мнение. Это важно и ниже я вернусь к этому пункту.

Итак, политкорректные испражнения Финкельмейера не помогают ему добиться уважения к себе как поэту на гражданке. Издательство Военная литература не может опубликовать его вирши под настоящим именем, не помогает даже дружба с пожилым известным московским поэтом. Подозрительный еврей Финкельмейер продолжает нести бремя своего этноса в некоей стране. Однако находится схема, по которой он может опубликоваться: во время поездки в Сибирь он обнаруживает небольшую этническую группу тонгоров и изобретает для них устную литературу, которую затем "переводит". Надо отметить, что Розинер отлично показывает отличительные черты эпохи: литературные кружки, диссидентство, внутреннюю кухню и оборотную сторону писательства в СССР. Изысканная и забавная шарада Финкельмейера, в которой участвует партийный функционер-тонгор по имени Данила Манакин, получающий половину гонораров за стихи, опубликованные под псевдонимом Айон Неприген, медленно разворачивается, в то же время сплоченная банда интеллектуалов-друзей Финкельмайера, помогают непризнанным художникам-авангардистам (помните Хрущёва на их выставке?) На фоне этих событий в игру вступает некто Леонид Никольский, который оттесняет Аарона Финкельмайера с центрального места на подмостках романа.

Никольский - представитель расового, гендерного и какого там ещё большинства. Интеллектуал и тонкий знаток поэзии, дамский негодник и просто импресарио андеграундного искусства, Никольский следит за сокрытием нелегальных картин, решает вопросы Финкельмейера по изданию его трудов, скрежеща зубами, не позволяет себе соблазнить любовницу Финкельмейера, в которую он влюбился после одной короткой встречи. Не заинтересованный в личной гигиене, пьющий, но всегда может уложить самую красивую женщину в кровать. Вот такой персонаж, хоть самому издавайся. И здесь мы подходим к сути, как мне кажется. Розинер хотел проследить судьбу Поэта, точнее, человека, рождённого с этим даром, отмеченного печатью. Один из логичных вариантов - сравнивать его с приземленным, но надёжным человеком, неким усредненным "героем своего времени", коим мне и видится Никольский.

И вот здесь парадокс - все говорят об исключительности Финкельмайера, весь кружок, знакомые и незнакомые ценители. Они наделяют его некими особыми свойствами, коими он не обладает. Никакая профессия не поможет спастись, если ты паршивый человек, что читатель и увидит, если отрешится от белого шума и просто оценит поступки Аарона. Да, он никого прямо не подставляет, но своим бездействием делает ещё хуже. Своим любимым женщинам, нелюбимым женщинам, наставнику и даже просто знакомым - в ту пору случайно знакомым доставалось почище иных близких, стоило только выйти на орбиту. В описываемую пору современники не могли себе позволить богемную жизнь поэтов Серебряного века или безбашенную тусовку имажинистов - они должны были изобретать свой путь и делали это через литературные кружки, например. Но не прятали голову в песок от проблем, как Финкельмайер. Он понимает это слишком поздно, лишь в ссылке, вдалеке от круга рукоплещущей толпы и отказывается от звания Поэта. Автору, кажется, самому горько от того, что герой не выдержал и надломился, а читатель понимает по тону, что развязка не может быть мирной и подходящей всем. Возможно, здесь сыграла эта нотка диссидентства, нельзя не показать бесчеловечность системы, и то, как она поступает с любым, не усреднённым, типа Никольского. Он стоит в очереди за водкой,пока сын его друга читает неопубликованные стихи отца и желает переезда в Америку - фарисейство, но страшненькое.

Так и не решила для себя, о чём в большей степени этот роман - о творчестве, или о судьбе евреев в те годы, либо это некий симбиоз, и роман о творческой судьбе евреев в те годы. Я думала и о Довлатове - и потому, что главного героя Розинера тоже не издают на Родине, и приходится идти на разнообразные ухищрения, чтобы просто прокормиться, и вспоминала Сергея Донатовича в контексте ссылки Финкельмайера на севера - всплыли вдруг параллели с "Зоной" отчего-то.

Кстати, заметили ли вы, что фамилия автора романа как-то совсем теряется на фоне фамилии главного героя? То есть я прекрасно запомнила всех героев и персонажей, но кто при этом автор этого произведения - каюсь, до сих пор приходится подсматривать)) наверное, это хорошо, поскольку предвзятое отношение к автору не мешает воспринимать литературное произведение как самостоятельную творческую единицу. Ну и в принципе создать героя, который "переплюнул" своего создателя, по-моему, дорогого стоит...

Однако же для романа о творчестве и о поэзии, на мой взгляд, во "Финкельмайере" как-то маловато стихов. Очень хотелось увидеть не только примеры "литературных переводов с тонгорского", но и что-то ещё из того, что творил Арон. По крайней мере, нас так долго этим интриговали, что мне хотелось всенепременно оценить творчество гения и понять, насколько оно мне близко.

Характеров однако Розинер наворотил от души! Главное - мой мозг упорно отказывался воспринимать Леопольда и Леонида как двух разных людей, поэтому большую часть повествования я беззвучно стенала на тему того, почему нельзя было дать двум героем чуть более фонетически разные имена?! А моя эмпатичность при этом заставляла в равной степени сопереживать всем и каждому, кроме разве что откровенно отрицательных персонажей и совсем уж отталкивающего Манакина (ничего не имею против малых народностей, но уж очень этот типаж у Феликса Яковлевича вышел отрицательно-колоритным)...

Что касается сюжета... Ну, батенька, наворотил! Тут тебе и первая любовь на всю жизнь, и внезапные дети (прям в лучших традициях Болливуда)), и практически вендетта (не совсем, конечно, но кто его знает, что там у этих тонгоров в голове)), и приключения, и многолюбовный роман, и элементы философских эссе, и кульминация на товарищеском суде. Пожалуй, разве что это многообразие, оправдания которому я не нашла, напрочь вынесшее мне мозг, я могу назвать минусом романа. Хотя при этом "Некто Финкельмайер" читался, что называется, на одном дыхании. Возможно, если бы не эта жанровая каша, и не сюжетный мозговынос, читатель бы заскучал с первых пятидесяти страниц, и автору не удалось бы воплотить задуманное - рассказать о "простом русском парне")) Финкельмайере, практически богемном герое своего времени, который получился таким одновременно притягательным и несколько отталкивающим.

Впрочем, "Некто Финкельмайер" - одно из лучших произведений этого игрового года, как по мне. Кому бы порекомендовала читать? Тем, кто хочет чего-то небанального и незаезженного, интересующимся темой творчества и еврейским вопросом в СССР, а также людям с ностальгией по 60-м годам прошлого века.

Началось все немного абсурдно, и я успела уже напрячься и морально приготовиться к тому, чтобы закрыть книгу, но как только изначальная неловкость знакомства (что Финкельмайера с Никольским, что читателя с героями книги) немного улеглась, потихоньку началась завораживающая своей прямотой история.

Тег "еврейское" не зря на этой книге висит достаточно высоко, я не знаю, насколько эта история вообще близка тем, у кого нет в корнях советских евреев. Мне же все легло на душу просто мгновенно, начиная с:

сам себе доставляю столько цоpec, что если переживать из-за тех цорес, которые сыплют на меня, другие, — то и свихнуться недолго

Я, конечно, не могу претендовать на глубокое знание еврейской культуры: по документам я всего-то правнучка еврея, а фактически с немалым шансом - и того нет. Но мой дед, с отчеством Абрамович, как раз примерно в соответствующие началу истории Финкельмайера годы, поступавший в институт, конечно, успел немало на себе прочувствовать. И понятно его стремление соблюдать по пунктикам дебильные правила, лишь бы иметь возможность в анкетах честно писать "нет". Финкельмайер же вроде достаточно рано (как раз во время анкеты на поступление) успел почуять, в чем тут дело и как нужно отвечать, но свою жизнь отказался ради этого подстраивать. Прав он был или неправ - совершенно непонятно, конечно: что в итоге сделала бы с главным героем та же Бауманка, к примеру?

Чем еще эта книга так хороша? Ну, к примеру, отсутствием в ней стихов главного героя. Нет, одна строяка есть - но не больше; а как легко разбить иллюзию плохими стихами! Хорошие стихи-то в книге в количестве, главный герой регулярно, как его понесет, цитирует мэтров, сама речь тоже нередко поэтична, но вот стихов героя в ней нет. Так куда проще поверить, что в самом деле гений, талант.

То, что Финкельмайер - гений, говорят регулярно. А вот то, что дурак иногда - это можно и не говорить, это достаточно очевидно, наверное, каждому. Но не может он не быть дураком, ведь такой персонаж не может не пострадать за правду. И без лагерей ему явно не обойтись, ну хотя бы суда, это было с самого начала еще понятно.

Все происходящее в книге, несмотря на накрученность взаимоотношений героев, да и вообще событий, настолько очевидно, знакомо и понятно, что ощущается практически родным, в это проваливаешься, как во что-то уютное, как старый, любимый и продавленный напрочь диван. Жаль только, не хватило времени просмаковать; придется возвращаться.

Я, знаете ли, тоже поэт, вы не смейтесь, пожалуйста. Барсук-поэт? Пиратский барсук-поэт? Я вижу, как трясутся от смеха ваши тройные подбородки и моя шерсть поднимается дыбом, но я сдерживаюсь и мой заветный гарпун останется в ножнах. Да,я поэт и потому герой Розинера вызвал во мне живейший отклик. Я-то знаю как это - стоять ночную вахту, прислонившись воспаленным от недосыпа носом к анкероку, обдуваемый всеми ветрами. А в голове и сердце сами слагаются заветные строки... А потом ты читаешь выстраданное в кают-компании, а эти животные, именуемые командой, ржут и хрюкают во все рыла: "Сам сочинил, штоле?" и "Да откуда у тебя такие переживания, Гриня?!!!" Непонятый и несчастный уходишь и думаешь выпрыгнуть ли в кильватер, угнать тузик и махнуть к ближайшим портовым шлюхам или подвесить на рее самых наглых из критиков, но так ничего ни не предпринимаешь. Не потому что ты рохля, а потому что ты вне. Поэзия вымывает из тебя барсучиное, хищное, кунье, млекопитающее, возносит над, погружает в собственные околоплодные воды и переваривает самое себя.

Вот почему жизненный путь Арошки Финкельмайера не кажется мне нелепым, он закономерен. Вот что мир проделывает с тонкими натурами, погруженными в творчество по лысеющую макушку. Давит, высмеивает, принуждает, заставляет работать, валить лес, доить оленей, вести семейную жизнь и жизнь в обществе вообще, иметь даже хороших близких друзей, заводить совершенно ненужных любовниц, встревать в изрядно воняющие махинации - лишь бы позволить своим новорожденным, голым и мокрым стихам хотя бы раз зазвучать в эфире. А потом хоба - и олень тебе.

Нет, это невозможно вынести. Рому мне, рому!

Роскошь — это если в твоем номере умывальник и душ — и поверите ли? — унитаз единоличного пользования; двухтумбовый стол с настольной лампой, у которой даже и абажурчик-то цел, а не сбит за полгода до твоего вселения кем-то из подгулявших постояльцев; кровать полуторная, не на той сетке, что верещит по ночам при малейшем движении, а на добротном пружинном матрасе…

А сама при этом ночевала на парковке в Швейцарии (спать было неохота).

Но вернемся к книге. Это довольно нетипичный бонус ДП, потому что обычно бонусы отличаются либо объемом, либо нечитабельностью, либо и тем, и другим одновременно. А "Некто Финкельмайер" - книга вполне обычного объема и довольно-таки читабельная. Не гениальная, но и не ужасная. Для меня минусом книги было то, что очень мало действительно симпатичных персонажей. Никольский - очень современный образ, все его действия вписались бы в современный фильм или сериал. Циник, бабник, но ради друзей в лепешку разобьется, а любимой женщине не может никак сказать, что ее любит. Финкельмайер - сопля-соплей, которого из рук в руки передают разные женщины, на которых он, в принципе, плевать хотел. Большинство остальных персонажей - более-менее никакие, которых автор написал одним мазком кисти: мол, Вера красивая, Леопольд старый и умный, Фрида заботливая и так далее. Даже при интересно выписанном бэкграунде - таком, как у Дануты или Ольги, сами персонажи довольно бледные и малоинициативные. Читать все это - как пресную лепешку есть. Через своих героев автор смотрит на женщин, и отношение это довольно хищническое, что мне не нравится. Также через них он смотрит на мир - и мир не дает им того, что они хотят, а если и дает - сразу же отнимает. Мне понравились в книге несколько вещей: это флэшбеки в прошлое Арона - они написаны ярко, колоритно, интересно. Это моменты, когда автор уходит в поток сознания - с одной стороны, текст становится весьма странным, с другой - это действительно похоже на метания человеческой мысли.

Зеленоватое темное поле в закрытых глазах пещрилось красными, желтыми пятнами, они расползались, мерцали, меж ними на белом неровном овале обгорало, как будто сделанное из зажженных спичек 14 — Арон только что эту цифру видел на подлокотнике кресла перед собой, четырнадцать значит сонет, a-b-b-a, a-b-b-a, c-d-c, d-c-d, но не обязательно, в терцетах может быть и по-другому, c-c-d, c-c-d, в Сонете о сонете — «Суровый Дант не презирал сонета», — кажется, c-c-d, e-e-d, Дант — ад-анд-Данте — анданте — играют на игрище — чистилище — рай, почему очередность он выбрал такую, что первое — ад, дальше, выше — чистилище, а на горе (Арарат) — рай, слово с оттенком собеса — рай-гор-отдел, восхождение, да, от подземного АД сквозь ЧИСТИЛИЩЕ в РАЙ, — очищение и возвышение духа, ах, — наивное средневековье, очиститься — значило ВВЕРХ, но теперь все не так, не годится такая игра, и суровому Данту сегодня бы, чтобы очиститься, нужно спуститься — ВНИЗ, в АД, о! — прекрасно, прекрасно, тебя вел Вергилий, а ты — ты мог бы меня, только ВНИЗ, и я в соответствии с духом эпохи очищусь, если сподобит, тогда это будет иная комедия, с формой обратной: сначала, конечно же, РАЙ, а следом ЧИСТИЛИЩЕ и, в заключение, и в заключении! — ДА — будет — АД…

Мне не понравилось в книге, что автор знал, что он хочет написать, но не мог это написать. То есть он хочет изобразить талантливого поэта - но не может написать пример его стихов. Он рассказывает о том, как интересны лекции Леопольда Михайловича - но не может написать хотя бы фрагмент, чтобы нам стало интересно (я не считаю, тот отрывок, что он привел ближе к концу, потому что это было удивительно скучно). Он описывает диалоги Никольского со следователем:

Никольский, в противоположность Леопольду, отвечал мгновенно и, кажется, вогнал в запарку самого следователя. Никольский никогда не упускал случая потешиться над недалекими людьми, и тут ему подвернулся подобный случай. То он отвечал коротко «да» или «нет» на вопросы, начинающиеся со слов «когда» или «где» или с просьбы «рассказать по порядку», и следователь не сразу улавливал бессмысленность этих «да» и «нет», повторял свой вопрос, и тогда Никольский спохватывался, что «не понял»; то, напротив, пространно и витиевато философствовал по какому-то незначащему поводу, пока следователь не прерывал его. Словом, забавлялся Никольский в свое удовольствие, но глупостей не порол.

Но не приводит примера, что было бы куда увлекательнее. Это довольно печально, потому что понятно, что сам автор не настолько талантлив, как персонажи, которых он создал.

Долгая прогулка, бонус сентября