Текст книги "Верхний мир"

Глава 8
Риа. 15 лет спустя

Просмотрела заметки, которые сделала перед занятием у себя в голове. Во-первых (и вопреки новому выпуску Daredevil), у слепых нет никакого особо продвинутого слуха или там обоняния: они просто привыкли немного больше слушать свои остальные, оставшиеся чувства. Во-вторых, слепые реально моргают, а значит, надо будет точно выверить тайминг сканирования. Если удастся, сделаю два. В-третьих, что важнее всего, большинство сертифицированных слепцов на самом деле не абсолютно слепы. И только приставив сканер радужки к самому глазу доктора Эссо, я узнаю, видит он мои манипуляции или нет.

Явился он в Канторовских кинетических наушниках (версия 2033 года), которые с непринужденностью фокусника засунул в переднее отделение рюкзака. Выйду я отсюда только с его биометрией в кармане – по-другому никак. План у меня был, и самое рискованное в нем – держать себя в руках вплоть до той отметки, когда придет пора привести его в исполнение.

– Вижу, вы опять брови сделали, – выдала я экстраобыденным тоном. – Не поймите меня превратно, я и свои частенько выщипываю. Но вы, я смотрю, реально фанат.

Мы с Оливией решили, что придется второй раз кряду корчить из себя акулу – никаких послаблений. Честно говоря, знать, что он не отошьет меня какой-нибудь шпилькой насчет моей собственной внешности, было весьма утешительно. С прыщом размером с горошину посреди лба и почетным школьным титулом «доска-два-соска» пуленепробиваемой я, мягко говоря, не была.

– Спасибо за комплимент, – с абсолютным покерфейсом ответствовал он. – Сохраняй тот же оптимизм, когда будешь подбадривать товарок по команде со скамейки запасных на выходных.

Ого.

Один-один.

Пришлось проглотить ком в горле, прежде чем отвечать.

– Если бы наша полузащита не была такой бандой ублюдков, голов у меня насчиталось бы куда как больше.

– Точно, – согласился он. – А если бы мой банк был пощедрее, я бы сейчас в «Ролексе» щеголял.

– Да, но… То есть типа… Ну…

Вежливо подождав, не скажу ли я что-нибудь еще, он махнул на свободный стул напротив своего.

– Ну-с, начнем?

Через пятнадцать минут я все еще сидела сиднем, так и не сумев пока завязать нужную дискуссию. Его физиономия была на фут дальше нужного, чтобы рисковать лезть за сканером. Надо подобраться гораздо, гораздо ближе, а для этого начать думать головой. Терпение, твердила я себе. У нас есть план, надо только потерпеть.

Он, как и следовало ожидать, заставил меня вслух прочесть домашнюю работу.

– Как бы медленно или быстро ты ни двигался в пространстве, – сказала я, – свет все равно будет двигаться на триста тысяч километров в секунду быстрее тебя. Невзирая ни на что.

ДАВАЙТЕ ЭТО ОБСУДИМ.

Я на самом деле реально кучу времени потратила на всю эту шнягу вчера вечером, но даже пропялившись на страницу полный час, даже близко не подошла к годному ответу. Если я выкажу интерес к этим его монологам-посреди-урока, это вряд ли так уж сильно его удивит. (Брови на лоб, да, косматые брови.) Пусть думает, что я занималась спустя рукава. Убеди взрослого, что тебе интересно то, что интересно ему, и он станет есть у тебя с руки.

– И? – он наклонился вперед.

– И в этом нет никакого смысла.

– Да ну?

– Я вот реально всю ночь голову ломала, зачем вы меня так мучаете.

Он хихикнул себе под нос.

– Звучит дико, я понимаю, но важно, чтобы ты уже сейчас разобралась с этой темой. – Он начал постукивать ногой по полу. – Так ты точно поймешь все остальное, что я собираюсь тебе рассказать.

В груди у меня сперло, шея напряглась так, что я ею пошевельнуть не могла. Мама? Это о ней он собирается меня просветить? Может, доктор Эссо специально сам меня нашел? Может, это из-за нее он здесь?

Так. Стоп. Надо сосредоточиться. Не фиг слишком долго купаться в смутных надеждах. Если один мимоходом брошенный коммент в состоянии развалить тщательно спланированную ловушку…

Порывшись в рюкзаке, он шлепнул на стол свой «кастер», улыбаясь, как малолетний мажор на Рождество. Я так до сих пор и не понимала, чего он так фанатеет со всей этой физики, но собиралась честно глотать все, что он говорит, – о чем бы он ни говорил.

– О’кей. – Я тихонько набрала воздуха и напомнила себе, что нужно пользоваться примерно тем же лексиконом, что и он. – В общем, я придумала свой собственный эксперимент – только чтобы доказать, как нелепо утверждение в вашем уравнении.

– Валяй, – сказал он с тем же энтузиазмом, который демонстрировал с самого начала.

– Ага. Короче, представьте, что на Данготском стадионе находимся только я, вы и моя сестра Оливия. Оливия сидит на трибунах, а мы стоим на средней отметке поля. У вас в руке фонарик; вы включаете его и показываете на ворота. А я по какой-то непонятной причине решаю побегать за пятном света.

Над столом появилась голограмма, почти идеальное отображение описанной сцены.

– Подходяще, – сказал он. – Я слежу за твоей мыслью.

Если он еще раз скажет «подходяще», я ему в лицо заору, подумала я, но вслух продолжала как ни в чем не бывало:

– Дальше представьте, что у Оливии есть этот девайс, который измеряет скорость света, исходящего из вашего фонарика. Нет никаких причин, чтобы она не смогла худо-бедно измерить эту вашу скорость света, так?

– Чистая правда, – кивнул он. – Приблизительно триста тысяч километров в секунду.

– Отлично, – кивнула я. – Едем дальше. Теперь допустим, что у меня есть свой собственный измеряющий скорость девайс. Понимаю, это самым идиотским способом притянуто за уши, но давайте вообразим, что каким-то чудом – с помощью реактивного ранца или еще чего – мне удается развить супербыструю скорость, пока я гоняюсь за вашим фонариком. Почти равную скорости света – ну, скажем, двести девяносто восемь тысяч километров в секунду вместо трехсот.

– Я все еще втыкаю, – сказал доктор Эссо. – Дальше.

– Ну, вот тут-то все и идет наперекосяк. Если я бегаю достаточно быстро, чтобы почти догнать световой луч, значит, световой луч движется лишь ненамного быстрее, чем я, так? Ну, всего на каких-то пару тысяч километров быстрее?

– Ты только не пойми меня неправильно, – вмешался он. – Твоя логика годится почти для чего угодно в физической вселенной – кроме света. Твой гаджет покажет, что свет все равно движется на триста тысяч километров быстрее тебя. И будет совершенно прав.

Он довольно ухмыльнулся. Я тоже. Я шла в полном соответствии с планом, успешно убеждая его, что голова у меня набита физикой, только физикой и ничем, кроме физики.

Но чувство у меня все равно было такое, словно я стучу его по темечку учебником.

– Так, давайте разберемся, – потребовала я. – С одной стороны, Оливия сидит совершенно неподвижно и регистрирует, что световой луч движется к сетке ворот на триста тысяч километров в секунду быстрее, чем она. При этом я несусь с умопомрачительной скоростью двести девяносто восемь километров в секунду и мой гаджет показывает в точности то же самое? Что световой луч движется на триста тысяч километров быстрее меня?

– Абсолютно верно.

– Но это на фиг бессмысленно!

– Как пытаться догнать закат – да! – снова ухмыльнулся он. – Или наполнить водой дырявое ведро. Чем быстрее ты льешь в него воду, тем быстрее она выливается наружу.

Он бы и третье сравнение на-гора выдал, кабы не понял, что я почему-то не смеюсь.

– Я все взять в толк не могу, врете вы просто или купили свою кандидатскую в переходе метро и в упор не понимаете, о чем толкуете, – рискнула я.

– Ну, тогда давай проведем еще один эксперимент, раз такое дело. – Он огладил ладонью бороду (наверняка думал, что следующая мысль будет до фига какая глубокая). – Представь, что прошло десять лет. И представь, что какой-то невероятной удачей ты оказалась на ток-шоу у Генри Кайла.

Дьявол, подумала я – это до меня вдруг дошло, что до конца урока осталось от силы минут пять. Надо как-то закруглить эту его байку и вернуть разговор на прежние рельсы – на те, где я могу оправданно стоять рядом и тыкать ему в лицо неким гаджетом.

– Слушайте, давайте обойдемся без этой истории, а? У меня в жизни достаточно проблем, чтобы вы туда пихали еще и это. И у меня есть вопрос из школы, который мне так и так придется вам задать.

– Ну почему ты так ненавидишь всякий фан? – Плечи его поникли, глаза погасли. – Я честно пытаюсь, пытаюсь… и ничего не работает.

Так, со злюкой я, кажется, все-таки чуток переборщила.

– Вы простите меня, ладно? – я сначала сказала, потом поняла, что вышло почти честно. – Я просто дурака валяю.

– Это рак, да? – спросил он совсем серьезно и озабоченно.

– Ч-чего?

– Рак смеховых желез?

– Фу, – я затрясла головой. – Вот это сейчас совсем гадко было. Не надо так шутить.

– Или, может, фангивит?

– Ага, док, – покорно согласилась я. – Он самый. Тут вы меня раскусили.

– Или перелом смехокости. Я слыхал, это уже совсем не шутка.

– О’кей, о’кей, я поняла. Жмите дальше со своим Генри Кайлом. И завязывайте с этими папашкиными остротами. – Странное такое, щекочущее чувство на слове «папашкиными»; пришлось задвинуть его подальше. – Только побыстрее, ладно?

Он преспокойно цапнул мою оливковую ветвь, хоть она вышла и порядком шипастая.

– Итак, – вворачиваясь всем телом в образ, провозгласил он, – что мы имеем. – Десять лет в будущее. Ты сидишь на этом красном диванчике в центре сцены. И тут – бам! – откуда ни возьмись появляется твоя старая капитан команды, Мария, – выбегает из-за занавеса. И счастливо так вещает, что твой муж – твой любящий, верный и вдобавок накачанный муж, за которым ты замужем уже четыре года, – на самом деле отец ее свеженького, только что родившегося мальчишки.

– Ну офигеть теперь.

– Имей в виду, ты ради него бросила карьеру в футболе и все такое. Ты на него троих других променяла. Он тем временем стоит на коленях, тычет тебе в обручальное кольцо пальцем, клянется, что он, да тебе – да никогда! Что вы, что вы! Камеры наезжают крупным планом на твое лицо. Аудитория гадает, примет ли она все за чистую монету? И его – примет ли она его?

– Да вы спятили! – сделала вывод я и выпрямилась. – Во-первых, я бы расцарапала рожу этой Марии. Во-вторых, я бы выбила из него генетический тест, и даже если бы тот пришел отрицательным, я бы своими руками выжала из этого разгильдяя правду по капле.

Не помню, кто первый нарушил молчание, но где-то через минуту прокрутки перед мысленным взором самого лютого эпизода за всю историю дневного телевидения мы с ним оба согнулись пополам от хохота.

– Между тем, твоя реакция полностью доказывает мой тезис, – заявил он, все еще корчась, потом кое-как взял более ровный, почти осторожный тон. – Мы видим благодаря свету. Мы так полагаемся на него, что все, им показанное, считаем чистой правдой. Всей правдой. А на самом деле ты об этом своем партнере ни фига толком не знаешь. Тебе ни разу в голову не приходило просмотреть его эсэмэски, когда он забывал телефон на столе. Ты ни разу не задумывалась, скольким еще чиксам подлюка-свет говорил то же самое «я тебя люблю».

– Ну ладно, – сказала я, потирая шею. – Нет нужды так сгущать. Я все поняла: свет – врет.

– Врет и не краснеет, – подтвердил доктор Эссо.

– И, надо понимать, вы мне сейчас скажете, что одна из хитростей света в том и заключается, что с какой бы скоростью ты ни бежал с ним ноздря в ноздрю, он все равно будет двигаться на триста тысяч километров в секунду быстрее тебя.

– Вот именно! – он вбил каждое слово в стол ударом пальца. – И я это не выдумал, чтобы тебя позлить. Люди сотни экспериментов поставили, чтобы доказать: это правда. Эксперимент Микельсона – Морли, тесты Кеннеди – Торндайка, потом Ивеса – Стилвелла. Загугли их всех – сама убедишься.

Он умолк, пожевал губу. Носки кроссовок под столом указывали почти вертикально вверх, словно он собирался на следующей реплике стартовать прямо сквозь потолок.

– Да будет свет! Свет существовал изначально, но до самого Эйнштейна мы как-то не почесались обратить на это внимание. Эйнштейн с помощью математики доказал, каким обманщиком может быть свет, но даже сегодня мы все еще узнаем о нем какие-то новые вещи, и чешем в репе, и диву даемся, почему он ведет себя именно так…

– Это все та самая шняга – квантовая физика, да?

Дикая версия, что ж поделать, – зато готовое объяснение всему, что сейчас в кино показывают.

– Не-а. Это на самом деле Эйнштейнова теория относительности, – сказал он очень мягко, чтобы не сбить меня с маху в полете. – Она про пространство – время и про то, как по-разному они себя ведут с разных точек зрения. Про то, что все, собственно говоря, относительно.

Эми, уборщица по будням, просунула голову в дверь.

– Извиняйте, что встреваю, – сказала она (две минуты до конца урока, хуже не придумаешь). – Риа, я помню, ты в Пекхэме живешь… Хотела предупредить, чтобы ты осторожно домой шла. По радио говорили, там снова стрельба. Тринадцать убитых. Люди Резни, судя по всему.

– Опять, – вздохнула я, когда дверь за ней закрылась.

– Ты его знаешь? – как-то жадно осведомился доктор Эссо. – Резню?

– Конечно. – Я даже растерялась, что он спросил – ему-то что с того?

Все в стране знали Резню и его парней. Он так часто мелькал в новостных приложениях, что его уже в начальные титры вносили. Хотя, наверное, меня не о том спрашивали.

– Не лично, естественно. А вы?

– Знаю, – носки кроссовок опустились на пол. – Знал в детстве. Он и тогда зажигал, если по правде. Хотя и не так, как сейчас. Совсем не так. Как бы там ни было, – добавил он уже более легким тоном, – большего я тебе сказать не могу, сама понимаешь.

Еще один волнительный коммент, который пришлось проигнорировать. Пока, по крайней мере. Я ухватилась обеими руками за сиденье стула, боясь, уж не откусила ли реально больше, чем смогу прожевать. Чувак с не внушающими доверия ногами, который держал в бумажнике фото моей матери и в детстве был на короткой ноге с Завьером Резней Тено? И повернутый на физике, к тому же… на первый взгляд. Об уравнениях он толковал, как большинство нормальных людей – о семье, и пальцы как на пусковых крючках держал, словно готов был их защищать, бедняжек.

– В общем, на сегодня, я полагаю, это все, – подытожил он.

Давай уже, Риа, крикнула я себе, мы уже достаточно его умаслили.

Сейчас или никогда.

– Ой, пока не забыла, – я кашлянула и вытерла мокрые ладони об задницу. – На классе по бренд-менеджменту сегодня училка сказала, что давно, в двадцатых годах, подростки все время делали эту штуку в социальных сетях – кажется, она «селфи» называлась. Ну, это когда руку вот так вытягиваешь и делаешь дурацкое фото себя в совершенно таком, неироничном ключе, очень всерьез.

– Было такое, – он улыбнулся и покачал головой. – Селфак.

– Так вот, мне для домашней работы задали сделать селфи с кем-то, кто родился до 2008-го.

– Круто, – одобрил он, потом до него дошло. – А, черт… ты со мной хочешь сфотографироваться, да? Слушай, я вообще-то не умею пользоваться камерой на моем телефоне…

Не успел он договорить, как я уже юркнула к нему под бок с телефоном наперевес.

– Так давайте на мой щелкнемся! Вот, держите так и нажмите любую кнопку, когда будете готовы.

Поверить не могу, что делаю такую идиотскую вещь (селфи же – дичь какая-то, если так рассудить), но это ради общего блага, понятно, да?

– Я буду делать знак мира. А вы – что угодно, чего вы там делали в те времена.

Пара секунд широко открытых глаз – вот и все, что мне нужно. Выхватив из кармана сканер, я поставила его доктору Эссо прямо против лица. Раз, молча начала считать я, два…

– А кнопку какую, ты говоришь, жать? – Разумеется, он отвел глаза за секунду до того, как лампочка стала зеленой.

– Да любую же! – взревела я, уже не владея собой.

– А, хорошо… Господи. Так, давай оба скажем «сыр» через одну…

Только сработай, а, взмолилась я про себя. Только сработай.

– Две…

Ну пожалуйста.

– Сыр!

Вспышку я едва разглядела. Как только огонек на сканере позеленел, я тихонько сунула девайс обратно в карман и вздохнула всем телом – от облегчения.

Оставалось еще найти кого-нибудь, кто сможет выкопать с его помощью досье доктора Эссо, но первый этап я с божьей помощью завершила.

Теперь пора отсюда убираться.

– Пока ты не ушла, Риа. – От звуков его голоса я подскочила уже на пороге – вот даже ручку дверную успела повернуть. – У меня есть к тебе один рандомный вопрос. Сугубо теоретического свойства.

Я молча ждала, взвинчиваясь все больше с каждой секундой.

– Мы сегодня довольно много говорили о будущем, – продолжал он. – А вот что насчет прошлого?

– Прошлого? – тупо переспросила я, гадая, куда это его понесло.

– Ну, то есть на самом деле я вот что хочу спросить: если бы ты могла отправиться назад во времени – в прошлое – и что-то там поменять, ты бы захотела?

Вопрос его долбанул меня куда сильнее, чем просто сумма слов. Может, потому, что был как гром среди ясного неба. Может, из-за смертельно серьезного тона. Или, ну да, может, дело было и в самом вопросе. Чтобы мама была жива и со мной, а не мертва и забыта, – где, в какой вселенной я бы от такого отказалась? Сердце чуть не заорало «ДА!» в ответ. Зато желудок, ухнувший куда-то вниз, понимал, что не все в жизни так просто. Я понятия не имею, что такое счастливая жизнь с мамой, одной семьей. И, что еще более важно, я не знаю этого человека и не доверяю ему.

– Врать не буду, – соврала я. – Я никогда о таком раньше не думала.

Но любопытство уже болталось между нами шалой ниточкой и ждало, когда за нее потянут.

– Какое отношение это вообще имеет к скорости света?

– Ну… – Он завесил одну из своих неприятных пауз (а я заметила, что на нем то же самое лицо, какое было при первой встрече, и еще посмотрела на ноги: они дрожали). – Такое, что свет – это ключ к путешествиям во времени. А путешествия во времени…

Он умолк, не закончив, не дав мне переварить, что я по этому поводу чувствую, – зато очень вовремя, чтобы взять себя обратно в руки.

– Поговорим об этом в следующий раз.

И застегнул куртку доверху. Каким-то образом я знала, что он на самом деле хотел сказать. Может, я и только что это разглядела, но смысл во всей своей гнутой, обманчивой логике был там, выписан у него внутри, с самого начала. Он пришел не просто так. Ему от меня что-то надо. И не зря он таскает меня лицом по всей этой математике, заставляя понять все до последней строчки, – потому что хочет, чтобы я поверила. Поверила в то, что для него – непреложный свершившийся факт.

Что путешествия во времени могут быть реальны.

Глава 9
Эссо. Сейчас

– Господи! Слава богу, ты жив!

Я бы сам не сказал лучше.

Голос шел из парящего сверху овального пятна. Я скрестил пальцы в надежде, что воздух, которым дышу, состоит из нормального земного кислорода. В глазах прояснилось. Мои молитвы услышали: педагогическая тетка стояла надо мной на коленях и улыбалась. Все отдельные черты лица выглядели гротескно преувеличенными: глаза слишком круглые; нос толщиной со спичку в переносице; губы, вполне в целом славные и пухлые, но в глубоких трещинах по краям. Однако в целом все смотрелось совершенно тип-топ.

Все-таки это был сон.

Картинка подгрузила больше деталей: со всех сторон надо мной нависали разномастные тела. Распростертый на спине на асфальте, я словно любовался собственными похоронами: лежишь себе в открытом гробу, парализованный, и пыришься, как какие-то незнакомые чуваки глядят на тебя сверху вниз – скорбят типа – и идут дальше.

– У тебя глаза стали такие темно-серые… – говорила педагогиня. – Я уже собиралась делать тебе рот-в-рот!

Она засмеялась, все еще держась наманикюренными пальцами за горло.

– Че, правда? – осклабился я.

Щеки ее залились краской, а я подумал, что не худо было бы сигануть взад по времени и выбрать в качестве первых слов новой жизни что-нибудь не такое сальное.

Сосредоточься, Эссо.

Школьная рубашка промокла от пота – в этом вашем мире снов все-таки печет, как в аду. На улице явно было меньше нуля, но жужжащая энергия того места хвостом притащилась за мной сюда, а в ушах до сих пор звенело: «Престон! Нет!!!» Я потряс головой и пошерудил в ней на предмет воспоминаний сразу перед столкновением. Когда подцепилось первое, остальные тоже хлынули – все сразу, быстро, с сердцебиением в режиме «минуту за секунду» в нагрузку.

Сон.

Это точно был просто сон.

– Где Престон? – полюбопытствовал я.

– Кто? – Ее лицо сморщилось.

Ну и что тут скажешь? Объяснить-то как? Вместо того, чтобы попробовать и не суметь, я своими силами оглядел толпу, силясь обнаружить хоть кого-то, отдаленно азиатской внешности – в идеале мальчишку возраста начальной школы и меньше пяти футов ростом. Группа детишек сгрудилась у входа в переулок метрах в двадцати дальше по дороге. Там-то искомое и обнаружилось. В самом центре, за спинами, стриженный под горшок, вельветовые брючки… – галстук, правда, висит двумя неджентльменскими хвостами поперек груди. Пацан, из-за которого меня чуть не убило, тихо сам с собою изображал сцену аварии: типа бежал в слоу-мо на месте, потом кидался вниз уточкой, маша руками, как училка.

Я его спас, дошло до меня.

Я реально спас мальчонку! И, плюс, я был жив. Учитывая, как погано все могло отыграться, неудивительно, что я чувствовал себя так волнисто.

Правда, разглядев, где он стоит, этот мальчонка, я разом протрезвел. Теперь, средь бела дня, было ясно видно, что переулочек – тот же самый, откуда перли на меня Ди и Резня сквозь град и пургу. Но если видение распластанного внедорожником Престона в итоге оказалось неправдой, может, и с этим тоже пронесет? Наверняка весь кошмар про Ди и Резню – это просто подсознание по-своему пыталось мне вдолбить, что у меня и в реальном мире есть дела, более того – дела опасные. В реальном мире меня, так на минуточку, только что стукнуло здоровенным «Рейндж-Ровером», и поездка в Гайд-хоспитал вполне может оказаться для меня последней. В реальном мире пора отрывать жопу от асфальта, и побыстрее.

Училка тем временем махала руками у меня перед глазами, стараясь привлечь внимание обратно.

– Я хочу сказать, то, что ты сделал, было так невероятно храбро! Ты ему жизнь спас. – Она оглянулась на предмет, нету ли кого поблизости. – И мою работу тоже заодно.

– Вы мне встать не поможете? – прервал ее признания я.

Вцепился в протянутую руку; второй, свободной, меня обхватили за плечи. Прямо слышно было, как полиэстеровая рубашка с хрустом отлипает от асфальта. Спина отчетливо щелкнула, когда хребет принял привычное вертикальное положение. Какой-то мужик из толпы, завидя, что мне типа трудно, кинулся помогать. Лысый такой, радостный и гигантского размера, в вареных джинсах и куртке под стать. Рассекал по Коммершиал-вэй, как по подиуму.

– Что вы нянчиресь с эрим парнем! Давай, друг, всравай! – заявил он и вздернул меня на ноги.

Явно из Ганы или из Нигерии. Головогрудь вся квадратная от мышц, у ганцев на этом пунктик, и «р» вместо «т». Был у нас такой парнишка, свеже из Нигерии, в школе. Реально самый умный в классе, но мы с него катались. Как скажет че-нить типа: «Айда порусуемся» или «Пошли бирь бурылки», – так все, угораюшки.

Короче, на губах у него висели воооот такие «облака с речью», как в комиксах.

– Как рры себя чувсрвуешь? Где болирр? Выше коленки? Ниже коленки?

Они с училкой жадно оглядели меня, в ожидании кровавых подробностей.

– Да в порядке я! – брякнул я, сам уже думая про третье и последнее предупреждение за то, что опять опоздал в школу. – Вроде бедро ободрал, и в голове эдак легко. Ничего серьезного.

На физиономии у училки расцвела идеально английская улыбка. Сверху такая вся вежливая и заботливая, а под ней – явное «тебя никто не спрашивает, идиот».

– «Скорая» уже едет, – тепло кивнула она. – Когда она будет здесь, мы позвоним твоим родителям, чтобы они знали, в какую больницу тебя везут.

– Подходяще, – сказал я, озираясь в поисках путей срочного отступления.

И наткнулся взглядом на того чувака в толпе. В кожаной куртке, застегнутой до носу, так что только верхнюю часть лица видать. Лица, которое я ни хрена теперь не забуду. Вот сразу и флешбэк в до крушения: тычет, сука, пальцами в телефон, пока мы с мелким несемся спасать свою жизнь… Сначала он замер: часть его явно хотела побыстрее сделать ноги. Потом вздохнул и таки протолкался через толпу зевак ко мне.

– Бро, ты извини, типа… Я пытался затормозить, да только не видел тебя до последней секунды.

Он пинком отправил вон одноногого голубя, клевавшего что-то возле ботинок, но птица припрыгала обратно. Это был один из тех наглых голубей, каких встретишь только в Пакистане да вот еще в Пекхэме. Ты их типа сам обходить будешь, потому что у них тут право свободного прохода.

Кекс тем временем продолжал забалтывать мне зубы все в той же продувной манере, да еще голосом, странно писклым по тону.

– Честно, парень, я ужасно рад, что ты в полном порядке! До больницы ж еще ехать и ехать.

Он поглядел на вмятину в капоте, потом на мою ногу – оценил вроде как ущерб тому и другому.

– В следующий раз типа смотри в обе стороны, прежде чем на проезжую часть шагать, лады?

Судя по тому, как все пялились мне на лоб, на нем уже дергалась жила. Если раньше мне было жарко, то теперь я только что огнем из ноздрей не пыхал.

Скажи что-нибудь, Эссо. Что угодно. Нельзя, чтобы этот отморозок вот так тебя опускал. Он сейчас всю вину на тебя на фиг перевесит.

Толпа выросла человек до пятнадцати, двадцати, может; ближайшие слушали и ждали, что я скажу. Но, как обычно, я был слишком пришибленный, чтобы восстановить репутацию. Все мои лучшие реплики всегда приходили в голову эдак через неделю после того, как они были нужны.

Я закрыл рот и стоял молча; праведный гнев внутри планомерно переплавлялся в стыд. Разочарованная толпа начала рассасываться.

Тут меня потянули за рукав – в как нельзя более подходящий момент.

– Спасибо, – сказали снизу.

Внизу обнаружился пацан, тот самый, которого я спас. Он еще и говорил гортанно так и мягким, сочным тембром – такой и серийного киллера разом умиротворит. Даже дурацкая стрижка под горшок, которая смотрелась бы нелепо на любом нормальном человеке, казалось, прибавляла ему прелести.

– Все в порядке, чувак, – наклонился я к нему. – Счастье, что нас никого не покоцали серьезно, да?

Дальше в голове булькнула параноидальная идейка и мигом вытеснила все остальные. Придется спросить. Дело в общем и так ясное, но лишний раз убедиться не помешает.

– Тебя же, кстати, зовут не Престон, так?

Гигант в джинсе, который так и торчал между мной и училкой, разоржался в голос и встрял в разговор, не дав ребенку ответить.

– Че за бред? Какой еще Престон? – видимо, он решил, что самое время оскорбиться за другого. – Друг, ты в лицо ему глянь. Мы оба знаем, что в Китае таких глупостей не делают.

Дальше в беседу ворвалась училка, героически заслонив ребенка собой.

– Ему едва девять лет! Думаете, это приемлемо – делать такие откровенно расистские замечания? Да вам стыдно должно быть!

– Расистские? – Он даже головой назад дернул, словно ему в рожу прилетело. – Я? Расистские? Это не вы ли вот тут только что перевели всех белых детей безопасно через дорогу, чтоб они рам пели и плясали, а несчастного китайского мальчика бросили умирать посреди проезжей части?

– Меня Том зовут, – преспокойно сообщил несчастный мальчик. – И я вьетнамец.

– Да-да, я в курсе, – отмахнулся большой дядя. – Но основной аргумент от этого силы не теряет.

У училки отвалилась челюсть. У нее мешок с отповедями тоже явно прохудился, так как ничего сказать на это она не нашлась.

Вот же говно, подумал я. Конечно, никакой он не Престон. Конечно, он живой. Конечно, все это был чертов сон. Большой дядька, может, и был кругом неправ, но идиотом он меня считал за дело.

Под нашу дискуссию по поводу детских имен и признаков расизма в современной Британии водила «Рейндж-Ровера» пятился назад, пока чуть не кувыркнулся через бордюр тротуара.

– Откуда ты к черту знаешь это имя?

Он шарил по мне диким взглядом, словно я был инопланетянин какой. И как раз, когда я собирался уже наконец подвести черту под всем сверхъестественным бардаком, случившимся со мной сегодня.

– Так это тебя зовут Престон? – осведомился я, так, на всякий случай.

Он затряс головой и шагнул к «Рейндж-Роверу», стоявшему выше по дороге.

– С меня хватит. Я пошел.

– Валяй! – крикнул ему в спину большой. – Катись в свой мусор 2018 года!

Он бросил взгляд на меня и подмигнул. Я не удержался и прыснул.

Мотор черного танка взревел, но прежде чем водительское стекло успело закрыться доверху, через щель выметнулся небольшой мохнатый терьер. Как раз в тот момент, когда этот длинномер катился мимо нас.

– Исусе! – гаркнул большой чувак.

Все порскнули на тротуар – все, кроме собаки.

Я рывком отвернулся, сжавшись в максимально тугой мяч, но слышать-то это мне не помешало – начиная с двух слов, которые орал парень в машине и которые звенели у меня в ушах с того самого мига, как я вынырнул из жаркого, как печка, сна.

– Престон! Нет!!!!!