Текст книги "Мадам Мидас"

– Господи, да, сэр, – захихикала Марта. – Он один из наших завсегдатаев, сэр!

– Я этому не удивляюсь, мадемуазель, – сказал Ванделуп, поклонившись и взяв у нее стакан.

Мисс Твексби снова захихикала. От удовольствия, что с ней болтает этот красивый молодой человек, ее нос покраснел еще больше.

– Вы нездешний, – сказала девица отрывисто.

Француз кивнул, и она торжествующе заявила:

– Ага, я так и знала! Болтаете-то вы неплохо, но как-то не эдак произносите слова.

Ванделуп вряд ли назвал бы мисс Твексби повелительницей королевского английского[30]30
  Королевский английский – нормативный английский язык.


[Закрыть], но не стал ей перечить.

– Мне следует попросить вас дать мне несколько уроков, – сказал он галантно, ставя на стойку пустой стакан. – И зачем это мистер Вилльерс ушел в такую жару?

– Могу сказать вам еще кое-что, – многозначительно проговорила Марта, кивая так, что ее коротенькие, свисающие на уши кудряшки задрожали, будто проволочные. – Он поговорил с немым, нарисовал для него картинки, а потом сорвался – и был таков!

Немой! Услышав это слово, Гастон навострил уши. О чем Рэндольф Вилльерс хотел поговорить с Пьером? Ванделуп тут же решил это выяснить.

– Тот немой – один из рабочих на руднике Пактол, – небрежно сказал он, зажигая еще одну сигарету. – Я и сам хотел с ним повидаться… Он что, тоже ушел?

– Нет, он тут, – решительно ответила мисс Твексби. – Лег в своей комнате. Ежели хотите его увидеть, я за ним пошлю…

И она взялась за шнурок звонка.

– Нет, спасибо, – остановил ее Гастон. – Я поднимусь в его комнату, если вы покажете мне дорогу.

– О, я не возражаю! – сказала Марта.

Перед тем как покинуть бар, она все-таки позвонила в колокольчик, чтобы потрепанный официант пришел и позаботился о возможных посетителях.

– Он на нижнем этаже, взбираться по лестницам не надо… А теперь на что вы смотрите, сэр? – спросила она с довольным хихиканьем, заметив, что Ванделуп уставился на нее.

Но тот смотрел не на ее вполне созревшие прелести, а на приколотый спереди к ее платью букетик бледно-голубых цветов, среди которых встречались и белые.

– Что это за цветы? – спросил он, слегка дотронувшись до белых лепестков.

– Вот так штука! Да это мерзкий болиголов! – удивленно сказала Марта, вытаскивая белые цветы из букета. – Никогда бы не подумала, что он сюда затесался. Тьфу! – Она с отвращением швырнула цветы на пол. – Ну и воняют!

Гастон поднял один из цветков и раздавил его между пальцами, после чего в воздухе повеяло в высшей степени неприятным специфическим мышиным запахом. Без сомнения, это был болиголов, и француз подивился, как такое растение очутилось в Австралии.

– Он растет в вашем саду? – спросил он Марту.

Девица сообщила, что да, растет, и предложила показать цветки, дабы Гастон мог убедиться в этом собственными глазами.

Ванделуп охотно согласился, и вскоре они очутились в цветнике на задворках дома, где под горячим блеском солнечного света пестрели яркие цветы.

– Ну, что я говорила! – сказала мисс Твексби, показав в угол сада рядом с оградой. – Па привез из дома много семян, и среди них затесалась эта противная штука. Но па продолжает ее выращивать, потому что ни у кого такой больше нет. Это просто диковина.

Гастон нагнулся и внимательно рассмотрел растение с толстым круглым стебельком, испещренным пурпурными пятнышками. Гладкие блестящие зеленые листья и крошечные белые цветки источали неприятный запах.

– Да, это болиголов, – сказал француз скорее самому себе. – Я и не знал, что он здесь растет.

Идя рядом с мисс Твексби к дому, он повернулся к ней и проговорил:

– Когда-нибудь, мадемуазель, я попрошу вашего дозволения выкопать несколько корешков этого растения, чтобы провести с ними эксперимент.

– Да сколько хотите, – дружелюбно ответила честная Марта. – Такая противная, вонючая штука… А что вы собираетесь из нее сделать?

– Да ничего особенного, – с зевком ответил Ванделуп. Они уже вошли в дом и остановились у двери комнаты Пьера. – Я немного знаком с химией и развлекаюсь подобными вещами.

– Вы умный, – с восхищением заметила Марта. – А вот и комната того человека… Мы не дали ему комнату получше, – извиняющимся тоном заметила она, – потому что горняки такие грубые.

И она повернулась, чтобы уйти, но Гастон вдруг горячо сказал:

– Мадемуазель, я вижу, что несколько цветков болиголова осталось в ваших цветах. – Он прикоснулся пальцем к ее букету. – Не отдадите ли вы их мне?

Марта Твексби уставилась на него. Наверняка это тот самый, долгожданный… Она наконец-то заполучила любовника! И какого любовника… Красивого, молодого и галантного – настоящего героя ее снов. Чуть не упав в обморок от удивления, она дрожащими пальцами извлекла цветы и отдала их Ванделупу.

Француз сунул их в петлицу своего фланелевого пиджака и, не успела мисс Твексби завопить или хотя бы вовремя отпрянуть, дерзко обхватил ее за талию и поцеловал ее непорочные губы.

Это настолько застало мисс Твексби врасплох, что она не смогла оказать никакого сопротивления. А к тому времени, как она оправилась, Гастон уже исчез в комнате Пьера, закрыв за собой дверь.

– Что ж, – сказала себе Марта, вернувшись в бар, – если это не случай любви с первого взгляда, имя мне не Марта Твексби!

И она уселась за стойкой бара, вся трепеща… Именно трепеща – как девица рассказала чуть позже своей подруге, которая иногда заглядывала к ней на чашку чая.

* * *

Закрыв за собой дверь, Гастон очутился в средних размеров комнате с единственным окном, выходившим в сад. Из обстановки тут имелись туалетный столик с зеркалом и две кровати – у одной стены и у другой. На дальней кровати крепко спал Пьер, и даже появление товарища его не разбудило. Подойдя к немому, Ванделуп слегка прикоснулся к его плечу, и тот рывком сел, будто ожидал, что его сейчас арестуют, и приготовился удирать.

– Это всего лишь я, друг мой, – сказал Гастон по-французски и уселся на вторую кровать. – Иди сюда, я хочу с тобой поговорить.

Пьер встал; спотыкаясь, пересек комнату и остановился перед Гастоном, опустив глаза. Его косматые волосы были взъерошены после долгого соприкосновения с подушкой.

Ванделуп хладнокровно зажег погасшую сигарету, швырнул свою соломенную шляпу на кровать, после чего, закинув ногу на ногу, посмотрел на Пьера долгим пристальным взглядом.

– Ты сегодня видел мужа Мадам Мидас? – спросил он резко.

Гастон по-прежнему не спускал глаз с сутулого человека перед собой, и тот, похоже, чувствовал себя очень неуютно под этим пристальным взглядом.

Пьер кивнул и шаркнул большой ногой.

– Он хотел разузнать насчет своей жены?

Еще один кивок.

– Я так и думал. И, полагаю, насчет самородка тоже?

Очередной кивок.

– Хм, – задумчиво сказал Гастон. – Не сомневаюсь, ему хотелось бы урвать свою долю.

Немой неистово закивал. Вернувшись к своей кровати, он положил посередине ее подушку и, упав на колени, изобразил рудокопов, работающих над золотоносной породой. Потом встал и показал на подушку.

– Понятно, – сказал мистер Ванделуп, с большим интересом наблюдавший за этой пантомимой. – Подушка – самородок, долю от которого наш друг хочет урвать.

Пьер кивнул, схватил подушку и побежал с ней в конец комнаты.

– О, – сказал Гастон после минутного раздумья, – итак, он собирается убежать с самородком. Очень хорошая мысль. Но как он намерен его заполучить?

Пьер уронил подушку и показал в сторону Черного Холма.

– Он знает, что самородок там? – спросил Ванделуп. – Полагаю, ты ему рассказал?

И, когда Пьер кивнул, Гастон добавил:

– Хм! Кажется, я понимаю, что собирается сделать мистер Вилльерс… Ограбить жену, когда та сегодня вечером поедет домой.

Пьер снова кивнул, но так, будто слегка в этом сомневался.

– Ты не совсем уверен, – перевел мистер Ванделуп. – Но я-то как раз уверен. Он ни перед чем не остановится, чтобы заполучить деньги. Ты останешься в городе на всю ночь?

Немой подтвердил и это.

– Я тоже, – кивнул Гастон. – Это счастливое совпадение, в котором я вижу наш шанс заполучить самородок!

Тусклые глаза Пьера прояснились, он с довольным видом потер руки.

– Сядь, – властно сказал Ванделуп, показав на пол. – Я хочу рассказать тебе, что задумал.

Немой послушно присел на корточки, как огромная уродливая жаба, а Гастон, подойдя к двери, проверил, закрыта ли она. Вернувшись к кровати, он снова уселся, закурил еще одну сигарету и только тогда заговорил. Принятые им меры предосторожности были, в общем-то, излишни, потому что он быстро говорил по-французски; но, с другой стороны, Ванделуп знал, что и у стен есть уши, которые иногда могут понимать и иностранные языки.

– Вряд ли нужно тебе напоминать, – шутливо сказал Гастон, – что когда мы высадились в Австралии, я сказал, что между нами и обществом идет война и что мы любой ценой должны попытаться разжиться деньгами. Пока нам удавалось зарабатывать только честным трудом – такой способ разбогатеть следует признать удивительно медленным. Однако теперь появился шанс одним махом заполучить если не целое состояние, то, по крайней мере, солидную сумму! Этот мистер Вилльерс собирается ограбить собственную жену. Его план, без сомнения, таков: он затаится где-нибудь и будет ждать, а когда она медленно поедет вниз с холма, ринется из засады и, возможно, попробует ее убить. В любом случае он схватит ящик с самородком и попытается скрыться с ним. Как именно он собирается все провернуть, я понятия не имею, – наверное, для нас это должно остаться непредвиденным стечением обстоятельств. Но…

Ванделуп понизил голос и наклонился, подавшись к немому:

– Когда Вилльерс заполучит самородок, мы должны отбить у него добычу.

Пьер поднял глаза и провел ладонью по горлу.

– Необязательно, – холодно ответил Гастон. – Я знаю твой образ мыслей: мертвый не выдаст, – но ты ошибаешься. Мертвые выдают, и убивать его опасно. Нет, если мы его ошеломим, то сможем скрыться с самородком, а потом добраться до Мельбурна и втихую избавиться от добычи. Что касается Мадам Мидас, то если муж оставит ее в живых – что, по-моему, маловероятно, – я придумаю объяснение, почему мы покинули рудник. А теперь я собираюсь в дом мистера Марчёрста. Ты можешь встретиться со мной на вершине холма в восемь часов. Мадам Мидас, наверное, двинется в путь в полдевятого или в девять, поэтому у нас будет масса времени, чтобы посмотреть, что там собирается предпринять мистер Вилльерс.

Они оба встали. Ванделуп надел шляпу и, подойдя к зеркалу, поправил галстук так хладнокровно и небрежно, будто всего лишь планировал детали пикника, а не возможное преступление. Восхищенно глядя на свое отражение в зеркале, он заметил цветы, полученные от мисс Твексби, и, вынув их из петлицы, повернулся к Пьеру, который наблюдал за ним со своим обычным угрюмым видом.

– Видишь их? – спросил Гастон, прикоснувшись к белым цветкам зажатой между пальцами сигаретой.

Пьер дал понять, что видит.

– Из таких вот цветочков, друг мой, – сказал Ванделуп, цинично созерцая их, – я могу приготовить яд столь же смертельный, как и любой из ядов Цезаря Борджиа. Это – мощный наркотик, практически не оставляющий следов. Я когда-то был студентом-медиком, знаешь ли, – продолжал он, словно ведя мирную беседу, – и много изучал токсикологию. Сок этого растения, – француз дотронулся до белого цветка, – сослужил мне хорошую службу, хотя и стал причиной моей ссылки в Новую Каледонию…

Ванделуп воткнул цветок обратно в петлицу и пожал плечами.

– Что ж, никогда не помешает иметь такое средство под рукой. Я и не знал, друг мой, что смогу раздобыть это растение здесь. Но теперь, когда оно у меня есть, я приготовлю немного яда – он всегда пригодится на случай непредвиденных обстоятельств.

Пьер не сводил с молодого человека глаз. Потом, сунув руку за спину, вытащил из-за пояса брюк длинный, острый, ужасный с виду нож, для безопасности вложенный в кожаные ножны, выхватил клинок, провел большим пальцем по острому лезвию и протянул нож Ванделупу.

Тот с циничной улыбкой покачал головой и сказал, снова прикоснувшись к изящному букетику цветов:

– Я вижу, ты в них не веришь.

Пьер вложил нож обратно в ножны и вернул его в потайное место.

– Боюсь, ты мыслишь слишком примитивно и веришь только в добрый старый стиль кровопролития. Уверяю, это большая ошибка! Яд действует гораздо артистичнее и аккуратнее ножа, и, по-моему, с ним куда меньше риска. Видишь ли, мой Пьер, – Ванделуп лениво наблюдал за голубыми струйками сигаретного дыма, вьющимися вокруг его головы, – преступление должно развиваться вместе с развитием цивилизации. И поскольку со времен эпохи Каина и Авеля мы самым восхитительным образом отшлифовали искусство убийства… Мы явно становимся все более цивилизованными!

Он добродушно положил тонкую белую руку на плечо немого.

– А теперь, друг мой, ты должен немного отдохнуть. Не сомневаюсь – если мистер Вилльерс не откажется от своих намерений, сегодня вечером тебе понадобится вся твоя сила. – Гастон пожал плечами. – Конечно, если Вилльерс не преуспеет в том, чтобы забрать самородок, мы просто зря потратим время и… – Он с веселой улыбкой прикоснулся к цветам. – Тогда я проверю, что смогу сделать в артистической манере!

Пьер снова лег на кровать, повернулся лицом к стене и тут же крепко уснул. А мистер Ванделуп, мурлыкая веселый мотивчик, бодро вышел из комнаты и направился в бар, где спросил у мисс Твексби еще одну выпивку.

– На этот раз бренди с содовой, пожалуйста, – сказал Гастон, лениво зажигая еще одну сигарету, – жара так расслабляет, а мне еще придется пешком подниматься на Черный Холм… Между прочим, мадемуазель, – добавил он, когда девица открыла бутылку содовой, – поскольку в комнате моего друга я видел две кровати, я останусь тут на ночь.

– Вы должны взять комнату получше, – решительно заявила Марта, протягивая ему бренди с содовой.

– Вы слишком добры, – невозмутимо сказал Ванделуп, принимая у нее бокал. – Но я предпочитаю остаться со своим молчаливым другом. Он был одним из моряков на корабле, на котором я потерпел кораблекрушение – без сомнения, вы слышали об этом, – и смотрит на меня как на некоего кумира.

Мисс Твексби полагала, что знает об упомянутом кораблекрушении все, и считала, что со стороны молодого джентльмена просто прекрасно снисходить до дружбы с обычным моряком.

Гастон принял ее восхваления с вежливой улыбкой, потом поставил пустой стакан и приготовился уйти.

– Мадемуазель, – сказал он, прикоснувшись к цветам, – вы видите, я все еще их ношу… Они будут напоминать мне о вас.

И, приподняв шляпу, он ленивой походкой покинул отель и направился в сторону Черного Холма.

Мисс Твексби подбежала к двери, прикрыла глаза от слепящего блеска солнца и стала смотреть, как француз шагает по улице – высокий, стройный и красивый.

«Он такой милый, – сказала она себе, вернувшись в бар. – Но у него такие злые глаза! Сомневаюсь, что он хороший молодой человек».

Что бы она сказала, если б слышала беседу в комнате Пьера?

Глава 11
Теодор Вопплс, актер

Мистер Вилльерс лениво шагал по нижней части города, направляясь к старому золоторудному оврагу. Он выбрал такой путь по двум причинам: во-первых, день был жарким и по оврагу легче подняться на холм, чем по обычной дороге, а во-вторых, по пути через расселину он сможет заприметить какое-нибудь место, где потом можно будет спрятать самородок.

С тростью под мышкой мистер Вилльерс весело преодолевал утомительный путь, пребывая в отличном расположении духа, как будто готовился к развлечениям, а не к ограблению. В конце концов, как он говорил самому себе, это нельзя будет назвать настоящим ограблением, ведь все имущество жены по праву венчания принадлежит ему, и он лишь собирается вернуть свою собственность. С такими утешительными мыслями Рэндольф карабкался по извилистой разбитой тропе, которая вела на Черный Холм, и время от времени останавливался, чтобы отдохнуть и полюбоваться видом.

Было уже почти шесть часов вечера, и солнце опускалось среди великолепия заката. Все небо на западе превратилось в море мерцающего золота; у горизонта сияние было таким ярким, что почти ослепляло, а к зениту бледнело до нежно-зеленого оттенка, постепенно переходившего в прохладно-голубой.

Однако Вилльерс пребывал на грешной земле, и его не могло надолго увлечь созерцание такого обычного зрелища, как закат. Закат случался каждый вечер, и у него имелись дела поважнее, чем убивать время, ублажая свой художественный вкус.

Рэндольф уже добрался до земляного плато перед оврагом и вскоре вошел в узкую теснину. Глубоко уйдя в свои мысли, мистер Вилльерс упорно шагал вперед со склоненной головой и нахмуренными бровями.

Путь был узким, а будущий грабитель не замечал ничего вокруг, поэтому не удивительно, что когда ему навстречу попался человек, тоже погруженный в раздумья, они врезались друг в друга.

Нежданная встреча сильно испугала мистера Вилльерса, поскольку предполагала возможного свидетеля задуманного им дела… А такой свидетель был ему вовсе ни к чему.

– Право слово, сэр, – с достоинством проговорил незнакомец глубоким, раскатистым голосом, – думаю, вам стоило бы смотреть, куда идете. Судя по всему, глаза ваши не были прикованы к звездам, что могло бы послужить оправданием вашим ногам, оставшимся без присмотра… Вообще-то, – сказал этот человек, взглянув на небо, – я даже не вижу звезд, к которым мог бы быть прикован ваш взгляд.

Свое довольно странное увещевание он произнес торжественным тоном и сопроводил такими же торжественными жестами. Мистера Вилльерса это так развеселило, что он прислонился к огромному камню на обочине тропы и долго, громко смеялся.

– Вот это правильно, сэр, – одобрительно сказал незнакомец, – смех для души то же самое, что пища для тела. – И напыщенно добавил: – Полагаю, сэр, мне пришла в голову удачная мысль!

Рэндольф кивнул в знак согласия и внимательно посмотрел на уставившегося на него незнакомца. Перед ним был человек среднего роста, скорее тучный, чем худой, с гладко выбритым, четко очерченным лицом и веселыми серыми глазами, мерцающими, как звезды. Его волосы с проседью имели тенденцию виться, но не могли следовать своей природной наклонности из-за усердного использования ножниц парикмахера. Незнакомец был в пиджаке и брюках из белой фланели, но без жилета, обут в парусиновые туфли, на его серо-стальных волосах красовалась молодежная соломенная шляпа, поля которой обрамляли его голову, как ореол славы. Одна из маленьких изящных рук мужчины сжимала легкую трость, другая – белый шелковый носовой платок, которым он то и дело вытирал лоб. Похоже, незнакомцу было очень жарко.

Толстяк прислонился к тому же камню, что и Вилльерс, и обмахивался сначала носовым платком, потом – шляпой, с сияющей улыбкой глядя на случайного встречного. Наконец он вынул из кармана фляжку в серебряной оправе и с любезным поклоном предложил ее Рэндольфу.

– Настоящее пекло, знаете ли, – сказал он глубоким голосом, когда Вилльерс более чем благосклонно принял фляжку.

– Вы про это? – спросил мистер Вилльерс, показав на фляжку и медленно открутив крышку.

– Нет – про день, мой мальчик, про день. Ха! Ха! Ха! – оживленно сказал незнакомец, разражаясь смехом, который завибрировал среди высоких скал, как отдаленные раскаты грома. – Полагаю, хорошая реплика для комедии. Ха! Ха! Бог ты ж мой, я это непременно запишу!

Порывшись в кармане пиджака, он вытащил оттуда старое письмо, на обратной стороне которого и набросал остроту огрызком карандаша.

Тем временем Рэндольф, решивший, что ему предложили фляжку с бренди или, на худой конец – с виски, сделал длинный глоток… И, к ужасу своему, обнаружил, что это всего лишь сильно разбавленный херес.

– О, мой бедный живот, – выдохнул он, отрывая фляжку от губ.

– Колики? – спросил незнакомец с приятной улыбкой, убирая письмо и карандаш. – Горячая припарка – вот что вам нужно. Изумительное средство! Вернет вас к жизни, даже если вы при последнем издыхании. Ха!

Мужчину вновь озарила внезапная идея.

– «Его последнее издыхание» – хороший заголовок для мелодрамы, как бы не забыть!

И он снова вытащил письмо и карандаш.

Мистер Вилльерс слегка ворчливо объяснил, что это не колики, просто его медик не разрешает ему пить ничего, кроме виски.

– По двадцать раз на дню, полагаю, – заметил незнакомец, подмигнув.

Рэндольф уже приготовился возмутиться, но его собеседник добавил:

– Не обижайтесь, сэр, просто остроумная реплика. По-моему, подойдет для комедии – а, как, по-вашему?

– Возможно, – уклончиво ответил мистер Вилльерс, возвращая фляжку. – Вы очень эксцентричны.

– Эксцентричен? – весело переспросил незнакомец. – Вовсе нет, сэр. Я просто цивилизованный человек без маски. Я не прячусь под искусственным плащом манер. Нет, я смеюсь – ха! Ха! Я подпрыгиваю – ха! Ха!

И он сделал легкий прыжок на одной ноге.

– Я плаˊчу… – это он проговорил уже расстроенным тоном. – В общем, я человек в его естественном состоянии – достаточно цивилизованный, но не чересчур.

– Как вас зовут? – спросил Рэндольф, гадая, не безумен ли этот толстяк.

Вместо ответа незнакомец сунул руку в другой карман и, вытащив длинное объявление, развернул его перед мистером Вилльерсом.

– Читайте! Запоминайте! Уясняйте! – приглушенно сказал он из-за афиши.

Афиша, набранная красными, черными и синими буквами, возвещала, что семья Вопплс, состоящая из двенадцати знаменитых артистов, сейчас в Балларате и нынче вечером представляет в Музыкальной академии новую и оригинальную фарсовую комедию под названием «Судок». Акт первый: «Перец!» Акт второй: «Горчица!» Акт третий: «Уксус».

– Значит, вы – мистер Вопплс? – спросил Рэндольф, внимательно изучив документ.

– Теодор Вопплс к вашим услугам, – ответил сей джентльмен, скатывая афишу.

Убрав ее в карман, он вытащил оттуда пачку билетов.

– Вот это, – сказал он, протянув один билет Вилльерсу, – даст вам нынче вечером право сидеть в партере, и вы сами увидите меня и моих детей в «Судке».

– Довольно необычное название для пьесы, не так ли? – спросил Рэндольф, беря билет.

– Сама пьеса еще необычнее, сэр, – заверил мистер Вопплс, сунув пухлую пачку билетов обратно в карман. – Она повествует о приключениях юноши, который прячет завещание своего отца в судке, каковой судок впоследствии реквизирует судебный пристав – комический персонаж.

– Но разве это не курьезно – прятать завещание в судке? – спросил Вилльерс, улыбаясь при одной мысли о такой странной идее.

– Вот в том-то, сэр, и кроется своеобразие пьесы, – величественно объяснил мистер Вопплс. – Итак, в акте первом действующие лица выясняют, что завещание находится в судке. В акте втором, гоняясь за судком, они сталкиваются с тещей судебного исполнителя, а в третьем акте, – торжествующе закончил артист, – настигают судок в ломбарде. Уверяю вас, что это самая оригинальная пьеса!

– Очень оригинальная, – сухо заверил его собеседник. – Автор, наверное, гений… Кто ее написал?

– Она переведена с немецкого, сэр, – ответил мистер Вопплс, прихлебывая разбавленный херес. – Изначально она вышла в Лондоне под названием «Банка с соленьями», и завещание в ней прятали в банке с луком. В Мельбурне она шла под тем же названием и была самой успешной пьесой года. Я же назвал ее «Судок»!

Последние слова артист проговорил с видом истинного гения.

– Но как же вы ее заполучили? – спросил Рэндольф.

– Моя жена, сэр, нанесла визит в Мельбурн. Она сидела в дальней части партера между возчиком угля и торговкой яблоками, сэр, и записала всю эту штуку.

– Но разве это не нескромный поступок?

– Вовсе нет, – надменно ответил Вопплс. – Напыщенные мельбурнские импресарио отказались позволить мне ставить их новые пьесы, поэтому мне пришлось самому устанавливать правила игры. Тем же способом я заполучил и все последние лондонские успешные постановки. Мы играем «Наши» под названием «Возвращение героя, или Невеста солдата» и с огромным успехом закончили играть «Серебряного короля», переименовав его в «Живого мертвеца».

Вилльерс подумал, что пьеса с таким противоречивым названием сильно раззадорит любопытство публики.

– Завтра вечером, – продолжал мистер Вопплс, – будет идти «Призванный обратно», но на афишах пьеса значится как «Слепой детектив». – Актер с благородным негодованием пояснил: – Таким образом мы избегаем жадных лап скупых мельбурнских импресарио, которые заставили бы нас заплатить за постановку этих пьес. Между прочим, – мистер Вопплс внезапно оставил легкомысленный тон, – когда я шел сюда, я видел одинокую девушку… Настоящую фею, сэр… С золотистыми волосами и яркой улыбкой; ее образ до сих пор преследует меня. Я обменялся с ней нескольким репликами о красоте дня, и таким образом аллегорически сослался на ее собственную красоту… По-моему, очаровательный полет фантазии, сэр!

– Это, наверное, Китти Марчёрст, – сказал Рэндольф, не обратив внимания на последнюю ремарку мистера Вопплса.

– Ах, неужто? – живо отозвался артист. – Как прекрасно имя Китти! На ум тут же приходят стихи… Например: «Китти, чудесная Кэт, прекрасней тебя в мире нет. Господа, вы меня извините, что не славлю в поэме я Китти!» Сочинено под влиянием момента, уверяю вас, сэр! Не напоминает Геррика?[31]31
  Роберт Геррик (1591–1674) – английский поэт, представитель группы так называемых «поэтов-кавалеров».


[Закрыть]

Мистер Вилльерс напрямик сказал, что не напоминает.

– А! Может, больше похоже на Шекспира? – заметил мастер поэтического слова, ничуть не смутившись. – Вы так думаете?

Рэндольф и в этом сомневался и выказал такое нетерпеливое желание уйти, что мистер Вопплс протянул ему на прощание руку.

– Вы уж простите меня, – сказал артист извиняющимся тоном, – но представление начинается в восемь, а сейчас половина седьмого. Не сомневаюсь, что увижу вас нынче вечером.

– Было очень любезно с вашей стороны дать мне билет, – ответил мистер Вилльерс, в котором до сих пор еще не погибли манеры джентльмена.

– Ничего подобного, ничего подобного, – отозвался мистер Вопплс, подмигнув. – Бизнес, мой мальчик, бизнес. На первом представлении всегда надо иметь хорошую публику, поэтому следует ходить по дорогам и проселкам в поисках аудитории. Ха! Прямо как в Библии, видите ли[32]32
  Имеется в виду Евангелие от Луки, 14:23: «Тогда господин сказал слуге: “Пойди по дорогам и проселкам и созови сюда всех, кого там увидишь, чтоб мой дом был полон народа”».


[Закрыть].

И, грациозно помахав рукой, он легкой походкой зашагал по тропе и исчез из виду.

Уже темнело, поэтому мистер Вилльерс пошел своей дорогой и, выбрав шахту, где можно будет спрятать самородок, взобрался на вершину холма и улегся там в тени скалы. Оттуда был хорошо виден дом Марчёрста, и Рэндольф принялся терпеливо ждать, когда его жена отправится домой.

– Я отплачу тебе за все, что ты сделала, – пробормотал он себе, свернувшись в черной тени, как отвратительная рептилия. – Око за око, зуб за зуб, моя леди!