Текст книги "Исповедь недоумка"

(семь)

Во время поездки в Марин-Каунти меня тошнило особенно на резких поворотах в парке Самуэля Тейлора. На каждом вираже я думал, что машина вылетит с дороги. Однако Чарли был хорошим водителем. Он точно регулировал скорость и проходил все повороты без проблем. Хотя прибавь он еще одну милю в час, мы однозначно сорвались бы в каньон или ручей. Однажды он довел скорость до шестидесяти миль в час. Многие водители тащились бы на трети такой скорости – я имею в виду тех слабаков, которые садятся за руль лишь по субботам и воскресеньям. К счастью, Чарли был профи. Он использовал всю дорогу, а не только правую полосу. Фактически мы проехали почти весь путь по встречной полосе. Лично я не видел поворотов за деревьями, но он знал дорогу наизусть. Фэй тоже не выказывала признаков беспокойства. Она сидела рядом с ним на переднем сиденье и спокойно дремала.

Вокруг меня дребезжали и перемещались мои вещи. Как странно было перевозить их куда-то, а не держать на полках в комнате. Но, увы, я поддался на уговоры и отказался от своей уютной квартиры. Теперь, лишившись собственного угла, я переезжал к сестре и ее мужу, как бы возвращался в детство. Мое подавленное настроение смягчалось лишь красивыми пейзажами. По рассказам Фэй я знал, каким был их дом шикарный, со всякими приспособлениями.

Чтобы приободриться, я подумал о животных. Одно время мне посчастливилось подрабатывать у ветеринара. Я подметал вольеры, чистил клетки, помогал людям приносить их домашних животных из машин, кормил зверюшек, которые помещались на лечение, и избавлялся от трупов. Мне нравилось быть рядом с бессловесными тварями. Давным-давно, кажется в одиннадцатилетнем возрасте, я собирал насекомых и подвергал их анатомическим экспериментам: разрывал на части желтых слизняков, ловил мух и подвешивал их на ниточных петлях… К сожалению, ткань их тел была слишком тонка. Нить часто рассекала муху на части. При этом у нее выпучивались глаза, а голова отваливалась набок.

Когда мы приехали, Чарли помог мне перенести в дом коробки с моими вещами. Я поселился в комнате, которая располагалась в задней части дома. Сестра отдала ее в мое распоряжение. Раньше эта комната использовалась как склад. Нам пришлось вынести оттуда несколько охапок садовых инструментов, два ящика сломанных игрушек и даже кроватку, в которой когда-то спал их колли. Закрывшись в комнате, я начал развешивать в шкафу одежду и расставлять свои вещи, чтобы воссоздать атмосферу прежней квартиры. С помощью липкой ленты я прикрепил к стенам вырезки с важными научными фактами, затем разместил коллекции камней по углам и напоследок сунул голову в мешок, в котором хранились крышки от молочных бутылок. Резкий кислый аромат вернул мне спокойствие духа. Он был со мной с четвертого класса, неизменно поднимая настроение. Набравшись храбрости, я посмотрел в окно.

Потрясающе вкусный ужин заставил меня осознать ту роскошь, в которой жила моя сестра. Чарли установил на патио жаровню и приготовил божественное барбекю. Фэй сделала смесь из перетертых моллюсков и сливочного сыра, запекла ее в английских оладьях, добавила к этому мартини, салат из авокадо, запеченный картофель, итальянские бобы из холодильника, которые они вырастили сами… И еще был десерт из черники, собранной летом в окрестностях Пойнта. После ужина они пили кофе, а мы с девочками молоко. Мне впервые довелось попробовать чернику со сливками.

После ужина я покатал детишек на спине. Фэй и Чарли сидели в гостиной, пили мартини и слушали пластинки с романтической музыкой. В камине трещали дубовые чурки из поленницы, сложенной вдоль одной из стен. Я еще никогда не наслаждался таким уютом. Мы с девочками принялись играть: они толкали меня, а я подкидывал их в воздух и подхватывал на лету. Затем были прятки и прочее веселье. Крики девочек начали раздражать Фэй, и она, уйдя на кухню, занялась мытьем посуды.

Я помог детишкам лечь в постель и прочитал им историю из книги Оз. Это вызвало у меня странное ощущение. Я читал историю, которую знал с детства, историю, изменившую мою жизнь. А дети Фэй родились уже в пятидесятые годы. Подумать только! Во время Второй мировой войны их не было на свете. Я вдруг осознал, что впервые общаюсь с детьми.

– У тебя прекрасные дочери, – сказал я Фэй, когда мы с ней покинули детские комнаты.

– Все так говорят. Возможно, это правда. Но я считаю их воспитание большим и утомительным трудом. Ты с удовольствием играешь с ними, потому что они не надоедали тебе день за днем в течение нескольких лет. И, в отличие от меня, ты не должен вставать каждое утро в семь часов и готовить для них завтрак.

Следует отметить, что моя сестра с детства ненавидела приготовление завтраков. Фэй нравилось залеживаться в постели допоздна – до девяти или даже десяти часов, а с девочками, учившимися в школе, ей приходилось вставать очень рано. Чарли уезжал на завод, он не мог заботиться о детях. Поэтому вся работа по одеванию Бонни и Элси, расчесыванию их волос, приготовлению завтрака, надзору за укладкой в ранцы тетрадей и учебников ложилась на мою сестру. Прожив у них неделю, я взял часть ее домашних забот на себя. Мне было нетрудно подняться пораньше, нагреть воду, сделать пшеничный крем, бутерброды с арахисовым маслом, сандвичи с желе и наполнить термосы томатным супом. Затем я раздвигал портьеры, жарил бекон, нарезал грейпфрут, застегивал девочкам платья и после завтрака вытирал стол, мыл посуду, выносил мусор и занимался уборкой столовой и кухни. Тем временем Чарли уже успевал побриться и одеться. Он съедал вареное яйцо и тост, выпивал кофе и уезжал в Петалуму. Примерно около девяти утра Фэй поднималась с постели. Она принимала душ, одевалась, выходила на патио, съедала там тарелку яблочного пюре и выпивала чашку кофе. После этого она читала «Кроникл» (если кто-то привозил газету из поселка) и выкуривала первую утреннюю сигарету.

Я не только готовил им завтрак, но и укладывал девочек спать. Фэй назвала мою помощь «сказочным облегчением». Она снова могла выезжать по вечерам из дома и навещать знакомых. Она вновь могла отправиться в поселок и посмотреть какой-то фильм или спектакль. Сестра записалась на новые курсы и увеличила количество визитов к психоаналитику с одного раза в неделю до трех.

Раньше, оставляя детей с соседскими подростками, она все время тревожилась и не находила себе места. Теперь она могла оставаться в городе допоздна, задерживаясь на вечеринках и пикниках. В пятницу утром я ездил с сестрой в Петалуму и переносил в машину покупки. Когда мы возвращались домой, я тащил продукты на кухню, а затем сжигал пустые пакеты и коробки в печи для мусора на заднем дворе.

В обмен за свои труды я получал прекрасную еду, катался на коне и играл с детьми в разные игры. Больше всего нам нравился мяч, привязанный к металлическому шесту. Мы могли играть с ним целый день. Вскоре я освоил этот вид спорта и довел свои навыки до настоящего мастерства.

– Знаешь, – сказал мне однажды Чарли, – ты не понял своего призвания. Тебе нужно было стать директором игрового парка или работать в христианском союзе молодежи. Я впервые вижу парня, который так ловко управляется с детьми. Тебя даже не тревожат их крики. Не то что меня. Я от них просто зверею.

По вечерам он выглядел очень усталым.

– Мне кажется, что родители должны уделять детям больше внимания, – заметил я.

– Зачем? – спросила Фэй. – И как это поможет? Бог мой! Они и без того все время вертятся у нас под ногами. Лично я считаю, что, если бы родители не вмешивались в жизнь своих детей, малыши быстрее бы взрослели. Их нужно почаще наделять самостоятельностью.

Ей нравилось, что я нянчусь и играю с девочками, но она не одобряла моего вмешательства в их постоянные ссоры. Фэй позволяла им разбираться самим. Однако я заметил, что старшая девочка, используя свое интеллектуальное и физическое превосходство, всегда побеждала в спорах. Это казалось мне нечестным и побуждало меня к действиям.

– Только взрослый человек может научить детей справедливости, – сказал я Фэй.

– Да что ты знаешь о справедливости? – съязвила она. – Живешь в моем доме на дармовых харчах! А ну-ка вспомни, как ты здесь оказался!

Фэй смотрела на меня с полушутливой улыбкой, но я-то знал, что она всегда приправляла свои высказывания иронией, возможно, для того, чтобы никто не мог понять, насколько серьезно она относилась к тому, что говорила.

– Кто привез тебя сюда?

Я помнил, кто меня привез, но, на мой взгляд, мне нечего было стыдиться. Я отдавал им гораздо больше, чем брал.

Выполняя домашнюю работу и заботясь о детях, я экономил им кучу денег. В среднем сиделка получала по три доллара за вечер, и раньше Хьюмы тратили на такие услуги от шестидесяти до семидесяти долларов в месяц. Все эти подсчеты я занес в блокнот и мог точно сказать, во что обходилось им мое проживание и сколько денег они экономили на мне. Единственной реальной тратой были расходы на мое питание. Но я не наедал на шестьдесят долларов в месяц, и поэтому мое содержание окупалось уже одним присмотром за детьми. Я не вносил ощутимых изменений в счета за отопление и воду, хотя, конечно, мылся иногда. Время от времени Фэй пропускала мою одежду через автоматическую стиральную машину. Взамен я все время ходил по дому и выключал свет в комнатах, когда там никого не было. Еще я регулировал температуру обогревателей, что, по моим оценкам (а это действительно трудно подсчитать), давало Чарли неплохую экономию электричества. Плюс мои верховые прогулки продляли жизнь коню, который в ином случае мог бы ожиреть и заболеть от излишних нагрузок на сердце.

Однако самую большую помощь, не имевшую эквивалента в долларах и центах, я оказывал детям. Во мне они нашли того, кто заботился о них и радовался их играм, слушал рассказы и дарил им внимание. Я не считал это долгом или утомительным трудом. Мы совершали дальние прогулки. Я привозил им жвачку из магазина, смотрел с ними по телевизору «Дым пистолета» и убирал их комнаты…

Да! Чуть не забыл! После того как я взял на себя домашнюю работу и мытье полов, Фэй избавилась от миссис Мендини, приходящей уборщицы. Присутствие миссис Мендини всегда раздражало мою сестру. Ей казалось, что уборщица подслушивала каждое слово, а Фэй с детских лет предпочитала уединение. Наверное, именно из-за этого она и решила построить свой дом в уединенной сельской местности.

Однажды субботним вечером, когда Фэй уехала в Сан-Рафаэль за покупками, а девочки ушли на ферму Эдит Кивер, чтобы поиграть с соседскими детьми, Чарли попросил меня помочь ему в загоне для уток. Он устанавливал там новую трубу для подачи воды.

– Тебя не утомляет домашняя работа? – спросил он между делом.

– Нет.

– Мне кажется, мужчине не следует заниматься уборкой, – сказал он чуть позже. – Да и девочкам не нужно видеть, как ты моешь полы и посуду. Это наведет их на мысль, что женщина может распоряжаться мужчиной.

Я промолчал, потому что не нашел подходящего ответа.

– К примеру, Фэй никогда не заставит меня выполнять ее чертову работу, – добавил Чарли.

– Конечно, – вежливо ответил я.

– Мужчина должен сохранять самоуважение. Мытье полов и прочие домашние хлопоты лишают его авторитета.

Как только я переехал в их дом, Чарли сильно изменился. Он стал более грубым и непримиримым в отношении к Фэй. Казалось, что его обижали любые ее просьбы, даже насчет обычной помощи в огороде. Однажды вечером, когда моя сестра попросила его открыть какие-то консервы (я не видел, какие именно, поскольку находился в своей комнате), он разбушевался, швырнул банку на пол и начал обзывать ее разными словами. Я отметил это событие в своих записях, потому что посчитал его дурным знаком.

Раз в неделю Чарли посещал один из баров и напивался там до помутнения рассудка. Обычно он выбирал для этого «Западный бар» или забегаловку в Олеме, которая нравилась ему своей разгульной атмосферой. Таким образом он выражал протест или, точнее, свое возмущение моей сестрой. Когда Чарли не пил, злость, кипевшая внутри, ввергала его в мрачное и сварливое настроение. Но, перебрав спиртного, он начинал угрожать Фэй физической расправой. Я не видел, чтобы он бил мою сестру, но, судя по ее реакции, она боялась его в такие моменты. Не думаю, что Фэй понимала причину, по которой ее муж так напивался. Он высвобождал скопившуюся злость. Однако она объясняла его выходки врожденными пороками его характера и подозревала всех других мужчин в скрытом пьянстве.

Каждый раз, когда он являлся домой навеселе, Фэй вела себя по-деловому и спокойно. На брань и крики она отвечала тихими укорами. В конце концов ей удалось убедить супруга в том, что с ним творится неладное, что эти регулярные визиты в бар и пьяные угрозы являются психическим недугом. Вместо того чтобы рассматривать его попойки как средство выпускания пара, она избрала другой вариант и сочла их симптомом глубинного, всеобъемлющего и даже опасного порока. Возможно, она притворялась, что верит в это. В любом случае после каждой его выпивки Фэй настаивала на своем и продолжала относиться к нему как к порочному мужчине, с которым ей волей-неволей приходилось жить. Чем больше он бунтовал, напивался и угрожал ей расправой, тем ярче Фэй раскрашивала созданный ею образ, и протрезвевшему Чарли приходилось принимать его за чистую монету. Их семейный быт описывался моей сестрой как тревожное сосуществование спокойной мудрой женщины с мужчиной, одержимым грубыми инстинктами. Она в мельчайших подробностях передавала ему слова своего аналитика, доктора Эндрюса из Сан-Франциско, который разъяснял ей смысл пьяных выходок супруга. За деньги Чарли этот доктор рассказывал Фэй об уродливых психических аномалиях ее мужа.

Естественно, Чарли не беседовал с доктором лично. Он не мог опровергнуть сфабрикованное против него обвинение. И он не мог привести в пример какие-нибудь слова аналитика не в пользу Фэй. В свою очередь, доктор черпал информацию лишь из рассказов моей сестры, а она, вне всякого сомнения, подавала ему факты под нужным соусом. То есть Эндрюс составил представление о Чарли на ложной основе в том контексте, который был нужен Фэй. Она постоянно редактировала входящие и исходящие данные, так что вся ситуация находилась под ее контролем.

Будучи грубияном, Чарли ворчал и ругался, когда Фэй собиралась к психоаналитику, но в то же время он принимал все то, что она сообщала ему, как Священное Писание. Хотя, на мой взгляд, умный доктор, получавший двадцать долларов за час, мог бы придумывать что-нибудь поинтереснее.

Иногда я спрашивал себя, а чего конкретно она добивалась. В середине дня, убрав кухню и помыв посуду, я часто маялся бездельем. В такие минуты мне нравилось сидеть и наблюдать за Фэй, пока она лепила из глины горшки, вязала или читала. Моя сестра старалась быть привлекательной женщиной, хотя для этого ей недоставало бюста. Тем не менее она владела большим современным особняком с десятью акрами земли и прочим хозяйством и, несомненно, считала себя счастливой женщиной. Только ей хотелось еще чего-то. Примерно через месяц я пришел к заключению, что Фэй мечтала переделать Чарли – у нее имелось твердое понятие о том, каким полагалось быть супругу. Она всегда отличалась особой привередливостью. И хотя Чарли в некоторых отношениях отвечал ее требованиям, он абсолютно не вписывался в желаемый шаблон. Да, он сколотил неплохой капитал, построил этот дом и сделал многое из того, что хотела Фэй. Более того, он был довольно-таки красив. Но его постоянная неряшливость вызывала аристократическое неодобрение у моей сестры. Она всегда демонстрировала миру свое превосходство. К примеру, в школе, готовясь в колледж, Фэй брала уроки по литературе и истории. В том же учебном заведении другие девушки ходили на курсы домоводства и кулинарии, а парни на курсы продавцов. И Фэй считала их отбросами общества.

Естественно, Чарли игнорировал все то, что моя сестра называла «элементами культуры и цивилизации», например классическую музыку, которую она могла слушать целыми днями. Я не спорю, он оказался мужланом. Но он был им и в ту пору, когда женился на ней. Чарли был грубым невежей, когда в бакалейном магазине перепутал мелодию Моцарта со своим любимым гимном. Фэй знала это с самого начала, то есть она вела себя нечестно, порицая его. Как будто она открыла позорный секрет, который Чарли скрывал от нее до свадьбы. Нет! Он никогда не обманывал мою сестру. Он отдавал ей все, что имел. Чарли даже поменял «Мерседес» на «Бьюик», поскольку Фэй не понравился цвет его машины и автоматическая коробка передач. В машинах он разбирался лучше ее. В данной области Фэй была недоучкой. Но она не считала это важным. Ее не впечатляло, что Чарли мог самостоятельно проложить трубу в загон для уток. Она думала, что это мог сделать любой мужлан. Следовательно, инициатива мужа лишь подтверждала ее точку зрения. Тем не менее она с удовольствием перенимала его грубую речь.

Я полагаю, что Фэй противоречила самой себе. С одной стороны, она воспринимала Чарли как грубого мужика, который исковеркал ее жизнь, то есть здесь он квалифицировался по половому признаку стопроцентным мужчиной. С другой стороны (и это кажется парадоксальным), она хотела навязать ему свои стандарты и взгляды совершенно не мужские. Кстати, говоря о ее собственных женских качествах, следует отметить явные недостатки.

Она не любила домашнюю работу, потому что хозяйственные хлопоты заставляли ее чувствовать себя зависимой женщиной. Это было для нее невыносимо. Неудивительно, что Чарли отказывался помогать ей в домашних делах – если она находила их противными для себя, то почему он должен был делать что-то вместо нее? Сам он относился к домашним хлопотам спокойно и в данном случае лишь реагировал на тот подтекст, который она вкладывала в эту работу. Фэй утверждала, что домашний труд являлся обязанностью людей второго сорта, слуг, горничных и прочих малообразованных неудачников. Она постоянно пыталась переложить свои дела на мужа. Например, моя сестра стеснялась покупать себе «тампакс», это стало бы еще одним доказательством того, что она женщина. Поэтому Фэй посылала за тампонами Чарли. А он, возвращаясь домой, колотил или ругал ее.

Лично меня домашний труд не раздражал. Я считал его работой, а не символом. Мне нужно было как-то оплачивать питание и кров, возмещая затраты косвенным образом. Здесь речь шла о банальной справедливости. Условия проживания в доме Хьюмов были идеальными. Я не встречал ничего подобного ни до, ни после этого. Мне нравилось играть с их детьми и возиться с животными. Мне нравилось разводить огонь в камине и есть барбекю. А чем уборка кухни отличалась от работы на заводе? Или в мастерской по вулканизации шин?

Еще одной странностью Фэй была ее убежденность в том, что дом принадлежал только ей, а Чарли, супруг, это просто чужак, который приходил, сидел в кресле и уходил, оставляя кресло грязным. Она напрочь отказывалась признавать, что за дом и мебель платил Чарли. Возможно, это было притворство, какая-то хитрая поза для поддержания идеи о ее материальной независимости. Ей просто хотелось иметь свои владения. Мне кажется, в глубине души Фэй знала, что без Чарли и его денег она никогда не обзавелась бы таким особняком. Но, как и в случае пьянства, ее личное мнение соответствовало ее выгоде и всячески поддерживалось на публике. Она даже Чарли внушала, что дом являлся ее собственностью… А что оставалось ему? Офис на заводе, где он засиживался по вечерам, плюс сам завод… и участок вокруг дома, с голым невозделанным полем.

Удивительно, но Чарли принимал ее слова с фатальной обреченностью. Во-первых, он уступал ей в красноречии. Во-вторых, как мне кажется после дедуктивного анализа, он считал ее интеллигентной образованной женщиной. Чарли мог спорить с ней о чем угодно, но он всегда признавал ее правоту. Она была для него в чем-то сродни газетам или книгам: он мог ворчать на них, насмехаться над ними, но в конечном счете их мнение являлось для Чарли истиной в последней инстанции. Он не был тверд в своих убеждениях и под нажимом Фэй причислял себя к классу сельских провинциалов.

А взять, к примеру, их друзей! Этих Энтайлов. Они оба, Гвен и Нат, имели высшее образование, то есть разделяли интересы Фэй к вопросам культуры. В окружении моей сестры наконец появился умный деликатный мужчина, который умел вести научные дискуссии. Не сельские разговоры и деловые обсуждения, а дискуссии по истории, например о средневековых религиозных сектах. Фэй и Энтайлы могли общаться друг с другом. Их позиция по отношению к Чарли описывалась пропорцией три к одному. Естественно, он слушал их какое-то время, затем уходил в свою студию и брался за бумажную работу. Это повторялось не только с Энтайлами, но и с Файнбергами, и с Меританами, и всеми остальными: художниками, модельерами одежды и людьми с научными степенями. Эти интеллектуалы приезжали к Хьюмам, но были собеседниками Фэй – Фэй, а не Чарли.