Текст книги "Время, назад"

Филип Дик
Время, назад

Глава первая

Не в пространстве: мы отходим от Тебя и приходим к Тебе не в пространстве.

Блаженный Августин

Поздно вечером, пролетая в патрульной машине мимо малюсенького, на отшибе лежащего кладбища, полицейский Джозеф Тинбейн, к величайшему своему сожалению, услышал знакомые звуки. Голос. Он тут же послал машину над железной оградой, приземлился в буйно разросшуюся траву и начал слушать.

– Меня звать Тилли М. Бентон, и я хочу выйти, – сказал еле слышный и словно задавленный голос. – Слышит меня кто-нибудь?

Джозеф Тинбейн включил фары. Все было как он и ожидал: голос явно шел снизу. Миссис Тилли М. Бентон была под землей.

Полицейский Тинбейн включил рацию и сказал:

– Я нахожусь на кладбище Форест-Ноллс – так оно вроде бы называется, и у меня здесь двенадцать ноль шесть. Пришлите мне «скорую» с копателями. Это, похоже, довольно срочно.

– Вас понял, – ответила рация. – Наша команда сейчас на вызове, но как только, так сразу. Вы не могли бы пробурить временный ствол для подачи воздуха? Наши будут там часов в девять-десять.

– Да постараюсь, – вздохнул Тинбейн.

Это значило проторчать здесь всю ночь. И все это время, пока он говорил по рации, слабый старческий голос умолял его поторопиться. Просил и просил, безостановочно. Эта неотъемлемая часть работы нравилась ему меньше всего. Крики мертвых о помощи; он ненавидел их, и он их наслушался. Мужчины и женщины, преимущественно старые, но иногда и не очень, попадались и дети. И ведь каждый раз одно и то же: копатели будут, но будут не скоро.

Тинбейн снова нажал кнопку связи и сказал:

– Я сыт по горло и хотел бы получить другое назначение. Я не шучу, можете считать это моим официальным заявлением.

– Пожалуйста, кто уж там есть, – молил беспомощный старческий голос, – я хочу выйти наружу. Вы меня слышите? Я знаю, что кто-то там есть, я слышала, как вы говорили.

Тинбейн открыл окошко машины, высунул голову и проорал:

– Леди, мы скоро вас вытащим. Вы только не волнуйтесь и поменьше двигайтесь.

– Какой сейчас год? – откликнулся старческий голос. – Сколько я так пробыла? Это все еще семьдесят четвертый? Скажите мне, сэр, мне обязательно нужно знать.

– Тысяча девятьсот девяносто восьмой! – крикнул Тинбейн.

– Ох, господи. – Ужас и недоверие. – Ну что ж, со временем я, наверно, привыкну.

– Да уж придется, – сказал Тинбейн. Он взял из пепельницы окурок, закурил его и задумался. А затем снова нажал кнопку рации. – Я хотел бы получить разрешение связаться с частным витарием.

– В разрешении отказано, – сказала рация. – Куда там, в такое позднее время.

– Но может, кто и окажется поблизости, – возразил Тинбейн. – Некоторые крупные заведения патрулируют всю ночь.

Он думал об одном конкретном витарии, маленьком и старомодном. Но зато пристойном в торговой политике.

– В такое время, по темноте, вряд ли уж кто-нибудь…

– Но тот, о ком я думаю, ухватится за любое дело. – Тинбейн взял с приборной доски видеофон. – Я хочу поговорить с мистером Себастьяном Гермесом, – сказал он оператору. – Поищите, я могу подождать. Для начала попробуйте место его работы, витарий «Флакон Гермеса». Там, наверное, есть круглосуточная связь с его домом. – Если этому бедолаге по карману такая роскошь, подумал Тинбейн. – Перезвоните мне, как только найдете.

Он положил трубку, подобрал окурок и начал вдувать в него дым.

Персонал витария «Флакон Гермеса» состоял из самого Себастьяна Гермеса и пятерых наемных работников. Никто сюда больше не нанимался, и никого не выгоняли. Что касается Себастьяна, эти люди были его семьей. Грузный, немолодой, он почти что не имел другой семьи. Другой, более ранний витарий выкопал его лет десять назад, и он до сих пор ощущал по ночам могильный холод. Возможно, именно это заставляло его сострадать участи старорожденных.

Его фирма арендовала небольшое деревянное здание, пережившее третью мировую войну и даже отдельные эпизоды четвертой. Этой ночью и в такое позднее время он спал, конечно же, дома вместе с Лоттой, своей женой. У нее были такие красивые руки, и почти всегда голые; Лотта была гораздо младше его – двадцать два года с прямым реверсом хобартовской фазы, ведь она не умерла и не оживала, как то пришлось сделать ему, куда как старшему.

Видеофон, стоявший у кровати, зазвонил. Он машинально протянул руку и принял вызов.

– Мистер Гермес, – звонко сказала телефонистка, – вас вызывает офицер Тинбейн.

– Да, – сказал он в темноте, глядя на тусклый серый экранчик.

На экране появилось молодое спокойное, хорошо знакомое ему лицо.

– Мистер Гермес, у меня тут на захолустном кладбище, называемом Форест-Ноллс, есть ожившая, и она просится наружу. Вы можете забрать ее незамедлительно, или мне самому бурить воздуховод? Инструменты у меня, конечно же, есть.

– Соберу свою команду, и поедем, – живо откликнулся Себастьян. – Ну, скажем, через полчаса. Столько-то она продержится? – Он включил ночник и стал шарить по тумбочке в поисках ручки, параллельно пытаясь вспомнить, слышал ли он когда-нибудь про это Форест-Ноллс. – Имя?

– Она представилась как миссис Тилли М. Бентон.

– О’кей, – сказал Себастьян и дал отбой.

Лежавшая рядом Лотта зашевелилась и сонно спросила:

– Работа?

– Да.

Он уже набирал номер Боба Линди, техника на все руки.

– Погреть тебе согум? – спросила Лотта.

Она уже встала и, не совсем еще проснувшись, плелась в направлении кухни.

– Конечно, – кивнул Себастьян, – спасибо. – На экране появилось мрачное, костлявое и морщинистое лицо их единственного техника. – Подлетай на кладбище Форест-Ноллс, я тоже там буду, – сказал, не здороваясь, Себастьян. – И поскорее. Тебе нужно будет забежать в контору за железяками или…

– Все оборудование при мне, – раздраженно буркнул Линди. – В машине. Конец связи.

Он кивнул и разъединился.

– Согум разогревается, – сказала вернувшаяся из кухни Лотта. – Можно, я тоже поеду?

Она взяла с подзеркальника щетку и принялась ловко расчесывать свои густые темно-каштановые, в тон глазам, волосы, свисавшие почти до пояса. – Мне очень нравится смотреть, как их выкапывают, это же такое чудо. Наверное, самое удивительное зрелище, какое я когда-либо видела; это же прямое исполнение слов апостола Павла из Библии насчет «Могила! Где твоя победа?»[1]1
  Лотта цитирует «Первое послание к коринфянам», 15:55, где апостол Павел в свою очередь цитировал Ветхий Завет («Книга пророка Осии», 14:4). В русском синодальном переводе этот текст звучит немного иначе: «Смерть! где твое жало? ад! где твоя победа?»


[Закрыть].

Она подождала реакцию мужа, а затем, покончив с волосами, принялась разыскивать в комоде свой любимый бело-синий свитер.

– Посмотрим, – сказал Себастьян. – Если не получится собрать всю команду, мы вообще не будем туда мешаться, пусть занимается полиция. А может, подождем до утра и будем надеяться, что попадем туда первыми.

– Квартира Сайна, – сонно сказал знакомый женский голос. – О, мистер Гермес. Опять, наверное, работа? А до утра она не может подождать?

– Будем ждать – скорее всего, потеряем, – объяснил Себастьян. – Жалко, конечно, вытаскивать его из постели, но дело не терпит.

Он задиктовал немолодой уже миссис Сайн название кладбища и имя старорожденной.

– Вот твой согум, – сказала Лотта, вторично возвращаясь с кухни, на этот раз – с керамическим контейнером и разноцветным питательным шлангом.

На ней прямо на пижаму был надет мохнатый лыжный свитер.

Оставалось позвонить их пастору, отцу Джереми Файну. Сидя на краешке кровати, Себастьян одной рукой набирал номер, а другой придерживал согум.

– Ладно, поехали, – сказал он в конце концов Лотте. – Присутствие женщины может помочь старушке – ведь, скорее всего, это старушка – обвыкнуться побыстрее.

Экран загорелся; пожилой, мелкокостый Файн смущенно моргал, словно застигнутый за каким-нибудь безобразием.

– Да, Себастьян, – сказал он без малейшей сонности в голосе; из пяти Себастьяновых сотрудников один лишь Файн был, похоже, постоянно готов к вызову. – Старорожденный? А какого вероисповедания?

– Коп вроде бы еще не знает, – пожал плечами Себастьян.

Для него самого это не имело значения, ведь пастор был готов откликнуться на нужды любой религии, в том числе иудаизма и юдизма, хотя сами юдиты были, пожалуй, несколько иного мнения. Как бы то ни было, они получали пастора Файна, нравилось им это или нет.

– Решено? – спросила Лотта. – Летим?

– Да, – кивнул Себастьян. – У нас уже собрались все, кто нужен.

Боб Линди, чтобы пробурить воздуховод и управлять землеройными инструментами. Доктор Сайн, чтобы обеспечить экстренное и жизненно необходимое медицинское внимание. Отец Файн, чтобы исполнить Таинство Чудесного Возрождения… а затем уже завтра, уже в рабочее время Черил Вейл, чтобы провести всю бумажную работу, и торговый агент Р. К. Бакли, чтобы оформить заказ и заняться поисками покупателя.

Влезая в балахонистый костюм, очень подходящий для таких вот холодных ночей, он размышлял, что не очень-то любит эту, торговую сторону дела, а вот Р. К., похоже, прямо для этого и рожден. Ведь у него есть даже специальная теория размещения товара, под каковым имелось в виду умение сбагрить кому-нибудь старорожденную личность. Бакли хвалился в рекламе, что он размещает старорожденных только в «особо благоприятных условиях в надежно проверенной обстановке», но в действительности он продавал кому угодно, если цена была достаточной, чтобы гарантировать ему пять процентов комиссионных.

Пока он доставал из шкафа пальто, Лотта говорила:

– Ты читал когда-нибудь Первое послание коринфянам в НАБ?[2]2
  НАБ – Новая Английская Библия, английский перевод Библии, из которого Новый Завет был напечатан в 1961 г., а Ветхий Завет и апокрифы – в 1970-м, то есть уже после написания этого романа.


[Закрыть] Я знаю, этот перевод немного подустарел, но мне он всегда нравился.

– Ты бы лучше поторопилась с одеванием, – сказал Себастьян, возвращая ее на землю.

– Хорошо, – послушно кивнула Лотта, направляясь к шкафу, чтобы достать свои рабочие брюки и нежно обожаемые высокие сапоги из мягчайшей кожи. – Я сейчас как раз учу его наизусть, ведь я же, в конце концов, твоя жена, и оно прямо относится к работе, которой мы – в смысле, ты – занимаемся. Говорю… это в смысле, так оно начинается, я уже цитирую. «Говорю вам тайну: не все мы умрем, но все изменимся – в друг, во мгновение ока, при последней трубе»[3]3
  «Первое послание к коринфянам», 15:51–52.


[Закрыть].

– Труба, – задумчиво сказал Себастьян, терпеливо наблюдавший, как она одевается, – протрубившая однажды в июне восемьдесят шестого.

Ко всеобщему, думал он, изумлению – всеобщему, конечно же, если не считать Алекса Хобарта, который предсказал всю эту катавасию, за что эффект антивремени и получил его имя.

– Я готова, – гордо сказала Лотта.

На ней уже были сапоги, рабочие брюки, свитер и, как знал он, пижама подо всеми этими одежками; Себастьян улыбнулся, подумав об этом: она сделала так для сбережения времени, чтобы его не задерживать.

Они вышли из квартиры и поднялись скоростным лифтом на крышу к своей машине.

– Лично я, – сказал он, вытирая с машины ночную росу, – предпочитаю старую Библию короля Иакова[4]4
  Библия короля Иакова – английский перевод Библии, вышедший в 1611 г.


[Закрыть].

– Никогда ее не читала, – с детским простосердечием призналась Лотта, словно говоря: но обязательно прочитаю.

– Сколько я помню, – продолжил Себастьян, – там этот пассаж выглядит следующим образом: «Внимайте! Я поведаю вам тайну. Все мы не уснем, но все изменимся…» – и так далее. Нечто в этом роде. Но я точно помню это «внимайте». Мне оно нравится больше, чем «говорю вам».

Он запустил двигатель и поднял машину в воздух.

– Наверное, ты прав, – согласилась Лотта, вечно готовая смотреть на него снизу вверх – ведь он же был гораздо старше ее, старше и авторитетнее.

Это ему всегда нравилось, да и ей вроде бы тоже. Сидя рядом с Лоттой, он ласково похлопал ее по коленке, и она, как всегда, тоже его похлопала: их взаимная любовь была вполне искренней, была свободным двусторонним потоком.

Молодой, очень серьезный полицейский Тинбейн встретил их за облупившейся железной оградой кладбища.

– Добрый вечер, сэр, – сказал он Себастьяну и отдал честь; для Тинбейна форма делала каждое его действие официальным и совершенно безличным. – Ваш техник прибыл пару минут назад и сейчас бурит временную воздушную скважину. Очень удачно, что я пролетал мимо. – Тут полицейский заметил Лотту и тоже отдал ей честь. – Добрый вечер, миссис Гермес. Жаль, что так холодно. Вы бы не хотели посидеть в патрульной машине? Там включен обогреватель.

– Да нет, мне вполне тепло, – отмахнулась Лотта, вытягивая шею, чтобы рассмотреть Боба Линди за работой. – Она все еще говорит?

– Болтает без умолку. – Включив фонарик, Тинбейн повел Лотту и Себастьяна к освещенному пятачку, на котором орудовал Боб Линди. – Сперва она вцепилась в меня, а теперь в вашего техника.

Стоя на коленях, Линди рассматривал показания приборов бурильной установки; он, конечно, слышал, как подошли Тинбейн, Лотта и Себастьян, но никак на это не отреагировал, для него работа всегда была на первом месте, а разговоры – на последнем.

– Говорит, у нее есть родственники, – сказал Тинбейн Себастьяну. – Я тут записал, что она говорит, их адреса и фамилии. В Пасадине. Но она совсем уже дряхлая и мало что понимает. А ваш доктор, – Тинбейн оглянулся, – он точно прибудет? Думаю, в нем возникнет необходимость. Миссис Бентон тут что-то говорила про воспаление почек, от него она, видимо, и померла. Так что, скорее всего, потребуется подключение искусственной почки.

Рядом зажгла посадочные огни и села машина, из которой вышел доктор Сайн, весь запакованный в элегантный пластиковый костюм – термосберегающий, по последнему слову моды и техники.

– Ожила, значит, – сказал он Тинбейну, опускаясь на колени рядом с могилой, несколько секунд прислушивался, а затем крикнул: – Миссис Бентон, вы меня слышите? Вам хватает воздуха?

Из-под земли донесся слабый дрожащий голос, и Линди тут же перестал бурить.

– Здесь так душно и так темно, и мне все время очень страшно. Я бы хотела поскорее выписаться домой. Вы собираетесь меня спасать?

– Миссис Бентон, мы как раз бурим скважину! – крикнул доктор Сайн, сложив руки рупором. – Немного потерпите и ничего не бойтесь. Воздух будет через пару минут. Ты что, – спросил он у Линди, – даже ничего ей не кричал?

– Мне работать нужно, – огрызнулся Линди, возобновляя бурение, – а не языком болтать. Поговорить, это и вы можете. Да еще отец Файн.

Бурение совсем подходило к концу, заметил Себастьян, отходя от могилы. Он брел по кладбищу, вслушиваясь в него и в мертвецов, лежавших под могильными плитами. Тленных, как называл их Павел, которые однажды, подобно миссис Бентон, станут нетленными. И эта смертная, думал он, станет бессмертной. И сказанное осуществится, смерть будет побеждена. О смерть, где твое жало? Могила, где твоя победа? И так далее. Он бродил по кладбищу, светя себе фонариком и стараясь не спотыкаться о могильные плиты. Он двигался медленно, очень медленно, и все время прислушивался – не буквально, не ушами, а чем-то таким, внутренним – к смутному шевелению под землей. Те, думал он, которые вскоре станут старорожденными, частицы их плоти уже сползаются, находя свое прежнее место; он ощущал непрестанный процесс, сложную, нескончаемую активность кладбища, и это преполняло его энтузиазмом, даже возбуждало. Разве возможно что-либо более оптимистичное, более мощное в своем стремлении к добру, чем это воссоздание тел, которые, по выражению Павла, истлели, а теперь, в хобартовской фазе, обратили тление вспять.

Единственное, думал он, в чем ошибся Павел, так в том, что ожидал этого еще при своей жизни.

Теперешние старорожденные были последними, кто умер, с этим было покончено в июне 1986-го. Но, согласно Алексу Хобарту, обращение времени будет двигаться все дальше и дальше, оживляя все более древних умерших, и через две тысячи лет Павел уже не будет больше «спать», как он это назвал.

Но к тому времени – задолго, задолго до того времени – Себастьян Гермес и все остальные ныне живущие спрячутся в ждущих их матках, и матери, чьи это матки, тоже уменьшатся в размерах и спрячутся, и так далее, и так далее – если, конечно же, Хобарт был прав. Если это обращение не краткосрочно, а представляет собой один из самых гигантских космических процессов, происходящих каждые несколько миллиардов лет.

На кладбище села еще одна машина, из нее вышел низенький, сухонький отец Файн со своим всегдашним портфелем религиозных книг.

– Очень удачно, – кивнул он Тинбейну, – что вы ее услышали. Но теперь, пожалуй, вам незачем тут мерзнуть. – Он успел уже заметить погруженного в работу Линди, доктора Сайна с его черным медицинским саквояжем и, конечно же, Себастьяна Гермеса. – Дальше мы можем взять ее на себя. Спасибо за беспокойство.

– Ну ладно, здравствуйте, отец, – сказал Тинбейн. – Здравствуйте, мистер и миссис Гермес, и вы, доктор.

Затем он оглянулся на кислого, молчаливого Линди и решил его не упоминать, а повернулся и пошел к своей машине, а затем взмыл в воздух и продолжил свой патруль.

– Я подал ей воздух, – сообщил Линди; он прекратил бурить, выключил портативную бурильную установку и занялся землеройным оборудованием. – Приготовься, Сайн. – Линди надел наушники, чтобы лучше слышать погребенную. – Она очень больна и к тому же с обострением.

Он включил автокопатель, из него тут же полетела земля.

Пока Себастьян, доктор Сайн и Боб Линди извлекали гроб, Файн читал по своему молитвеннику подходящий к случаю текст, читал ясно и четко, чтобы слышала бывшая покойница:

– «Воздал мне Господь по правде моей, по чистоте рук моих вознаградил меня; ибо я храню пути Господни и не был нечестивым пред Богом моим; ибо все заповеди Его предо мною, и от уставов Его я не отступал. Я был непорочен пред Ним и остерегался, чтобы не согрешить мне. И воздал мне Господь по правде моей, по чистоте рук моих пред очами Его. С милостивым Ты поступаешь милостиво…»[5]5
  Псалом 18:21–26. Этот псалом встречается в Ветхом Завете и раньше («Вторая книга Царств», 22:21–26).


[Закрыть]

Дальше и дальше читал отец Файн, а работа между тем продвигалась. Все они знали этот текст наизусть, даже Боб Линди; их священник любил этот псалом и всегда читал его в этих случаях, начиная, правда, иногда с псалма девятого, но непременно к нему возвращаясь.

Боб Линди быстро отвинтил крышку гроба; она была из дешевого искусственного дерева и легко снялась. Доктор Сайн тут же выдвинулся вперед и со стетоскопом склонился над старушкой, ни на секунду не переставая с ней разговаривать. Боб Линди запустил обогревающий вентилятор и направил его поток на миссис Тилли М. Бентон; это было крайне необходимо, старорожденные всегда очень мерзли, у них развивалась фобия к холоду, которая могла сохраниться – как, например, в случае Себастьяна – на многие годы.

Когда с этой частью работы было покончено, Себастьян снова отправился бродить по кладбищу, бродить и прислушиваться. На этот раз за ним увязалась и Лотта.

– Все-таки это великое таинство, – говорила она благоговейным девчоночьим голосом. – Мне хотелось бы это нарисовать, хотелось бы уловить выражение лица, когда снимается крышка гроба. Не радость, не облегчение, а что-то такое, трудно определимое, более глубокое и более…

– Прислушайся, – прервал ее Себастьян.

– К чему?

Лотта послушно прислушалась, не слыша, очевидно, ровно ничего. Не ощущая того, в чем у него самого не было ни малейших сомнений: что рядом кто-то незримо присутствует.

– Надо будет последить за этим странным маленьким кладбищем, – сказал Себастьян. – И я бы хотел получить полный – абсолютно полный – список тех, кто здесь похоронен. – Случалось, что, изучая список, он мог догадаться – кто; это было нечто вроде экстрасенсорной способности, странное умение предугадывать назревающее воскрешение. – Напомни мне, – сказал он Лотте, – связаться с властями, ответственными за это место, и узнать, кто здесь закопан.

Один из бесценных запасников жизни, мелькнуло у него в голове. Прежние кладбища стали резервуарами пробуждающихся душ. Одна из могил выделялась особо роскошным памятником; Себастьян посветил фонариком и прочитал надпись.

ТОМАС ПИК

1921–1971

Sic igitur magni quoque circum

moenia mundi expugnata dabunt

labem putresque ruinas[6]6
  Также с течением времен и стены великого мира / Приступом взяты, падут и рассыплются грудой развалин. (Тит Лукреций Кар. «О природе вещей». Перевод Ф. А. Петровского.)


[Закрыть]

Он знал латынь слишком приблизительно, чтобы перевести эпитафию, но кое-что все-таки понял. Некое такое утверждение, что все великое тоже тленно, обречено на разрушение. Что ж, думал Себастьян, теперь это уже не верно. Особенно в том, что касается великих душ. Сдается мне, что назревает возвращение именно этого Томаса Пика, а он, судя по размерам памятника и по качеству примененного камня, был какой-то заметной персоной. Да, нам следует следить за этим местом.

– Пик, – сказал он Лотте.

– А я про него читала, – загорелась Лотта. – В курсе восточной философии. Ты знаешь, кто он такой, ну, кем он был?

– Он не связан как-нибудь с Анархом, имевшим эту же фамилию?

– Юдиты, – кивнула Лотта.

– Что, этот самый культ, охвативший Свободную Негритянскую Муниципалию? Культ, которым руководит этот демагог Рэймонд Робертс? Юдиты? Так это что, этот самый Томас Пик?

Лотта прочитала даты, выбитые на памятнике, и кивнула.

– Только в те времена это не было жульничеством, так нам говорил преподаватель. И я верю, что мистический опыт юдитов действительно существует. Во всяком случае, в универ ситете нас именно так и учили. Всё едино и все едины, нет тебя и…

– Я знаю, что такое юдиты, – раздраженно отмахнулся Себастьян. – Господи, теперь я совсем не уверен, что хочу его оживлять.

– Но ведь если Анарх вернется, – заметила Лотта, – он снова возглавит юдитов, и они перестанут быть жульнической компанией.

– А ведь, пожалуй что, – заметил подошедший к ним Линди, – ты смог бы сделать себе состояние на том, что не вернул бы его в не желающий его мир. Ладно, моя часть работы закончена. Сайн вставляет ей эту подержанную электропочку, а на носилки вы ее как-нибудь без меня положите. – Он раскурил сигаретный окурок и, поеживаясь от холода, погрузился в мысли. – Так, значит, ты, Себастьян, и вправду считаешь, что это тот самый Пик и он вот-вот вернется?

– Да, – кивнул Себастьян. – Ты же знаешь мои предчувствия.

«Ведь только из-за них, – думал он, – наша фирма еще не вылетела в трубу. Именно они позволяют нам обгонять крупные заведения, позволяют получать какие ни на есть заказы… хоть что-то свыше тех крох, которые подкидывает нам полиция».

– Вот подожди, пока узнает Р. К. Бакли, – задумчиво сказал Линди. – Вот тут-то все и завертится. Уж по этому-то случаю он зашевелится; тебе бы, наверное, стоило сразу ему позвонить. Чем скорее он это узнает, тем скорее сможет сформулировать свою очередную рекламную кампанию. Да, – хохотнул Линди, – наш человек на кладбище.

– Поставлю-ка я на эту могилу жучка, – сказал, подумав, Себастьян. – Пусть слушает сердечную активность и, если что, пошлет нам сигнал.

– Ты так уверен? – нервно спросил Линди. – В смысле, ведь это же незаконно. Если лос-анджелесская полиция прознает, они могут отобрать у нас лицензию. – Его врожденная шведская осторожность мешалась со всегдашними сомнениями в экстрасенсорных предчувствиях Себастьяна. – Так что выкинь-ка лучше это из головы, ты становишься ничем не лучше Лотты. – Он дружелюбно хлопнул Лотту по спине. – Я всегда говорил себе, что не поддамся здешней унылой атмосфере. Мое дело чисто техническое: найти точное место, подать воздух, выкопать и чтобы при этом не распилить клиента пополам, поднять его на поверхность и передать доктору Сайну на починку. А ты, девочка, – повернулся он к Лотте, – ищешь в этом слишком уж глубокий смысл. Плюнь и забудь.

– Я замужем за человеком, который когда-то вот так же лежал под землей. – Голос Лотты приобрел неожиданную твердость. – Когда я родилась, Себастьян был мертв, и он оставался мертвым, пока мне не исполнилось двенадцать лет.

– Ну и что?

– Этот процесс, – сказала Лотта, – дал мне единственного в мире человека, которого я люблю, могу любить, а это – главное событие моей жизни.

Она обняла Себастьяна и тесно к нему прижалась.

– Пожалуйста, – сказал ей Себастьян, – загляни завтра во второй отдел Тематической публичной библиотеки. Нужно узнать как можно больше про Анарха Томаса Пика. Большая часть, наверное, уже уничтожена, но, возможно, у них еще остались самые ранние машинописные копии.

– А он что, – поинтересовался Линди, – и вправду имел такое значение?

– Да, – кивнула Лотта. – Но вот только… – Она смущенно замялась. – Боюсь я этой Библиотеки, очень боюсь. И ты, Себастьян, это прекрасно знаешь. Там настолько… да ладно, черт с ним, схожу.

– Вот уж в чем я с тобою согласен, – сказал Боб Линди. – Мне тоже не нравится это место, а я и был-то там всего один раз.

– Это все хобартовское обращение, – объяснил Себастьян. – Та же сила, что действует и здесь. Ты только, – повернулся он к Лотте, – постарайся не встречаться с главным библиотекарем, Мэвис Магайр. – Ему приходилось встречаться с этой женщиной в прошлом, и впечатления остались самые неприятные. Она показалась ему злой, стервозной и крайне недружелюбной. – Так что сразу иди во второй отдел.

«Не дай-то бог, – думал он, – что-нибудь у Лотты выйдет не так, и она наткнется на эту Магайр. Может, мне нужно бы самому… Да нет, – решил он, – найдет уж она как-нибудь дорогу. Ладно, риск не так уж и велик».