Текст книги "Время, назад"

Глава четвертая

А потому, если бы Бог существовал, не было бы зла, но зло присутствует в мире. Следовательно, Бог не существует.

Святой Фома Аквинский

Как только дверь за роботом Карлом Гантриксом-младшим закрылась, Дуг Эпплфорд нажал кнопку интеркома, соединявшую его с начальницей, заведующей Библиотекой Мэвис Магайр.

– Вы знаете, что только что случилось? – спросил он. – Некий тип, представляющий здесь этих юдитов, подослал ко мне робота, и тот принялся устанавливать по всему моему кабинету разные враждебные устройства. Сейчас этот робот ушел, – добавил он. – Возможно, мне следовало вызвать полицию. Да я и сейчас могу это сделать. Мой сканер записывал происходящее, а потому у нас есть все доказательства, нужные для возбуждения дела.

Лицо Мэвис, как и обычно, почти ничего не выражало: мертвенное спокойствие, которое, как правило, предшествовало тираде. Особенно в это время – рано утром она была особенно раздражительна.

За долгие годы Эпплфорд научился, так сказать, сосуществовать с ней. Как администратор, она была просто великолепна. Мэвис кипела энергией, она была безукоризненно точна, ее мнение всегда, и заслуженно, было окончательной точкой в споре. И он никогда не видел, чтобы Мэвис оттолкнула хоть один поскред, который ей предлагался, – как сделал он сам в данном случае. Никогда, даже в самых фантастических снах, не мечтал он ее заменить, он реально сознавал, что не обладает такими талантами; его способностей вполне хватало, чтобы быть ее подчиненным и хорошо выполнять порученную работу – но и только. Он уважал ее и в то же время боялся – смертельная комбинация для любых его поползновений подняться в иерархии Библиотеки хоть на ступеньку выше. Мэвис Магайр была его начальницей, и это его устраивало, устраивало даже сейчас, и он готов был прямо ей в этом признаться.

– Юдиты, – поморщилась Мэвис. – Этот мерзопакостный культ. Да, я понимаю, что поглазеть на Рэя Робертса соберутся целые толпы. Я так и подозревала, что что-то здесь сильно нечисто. Вы, полагаю, избавились от этих враждебных устройств.

– Конечно, – заверил ее Эпплфорд.

Роботовы игрушки так и продолжали валяться на полу.

– А что конкретно, – спросила Мэвис своим глухим, близким к шепоту голосом, – хотели они узнать?

– Место могилы Анарха Пика.

– А у нас есть такая информация?

– Не знаю, – пожал плечами Эпплфорд. – Я еще, в общем-то, не узнавал.

– Я свяжусь с Советом искоренителей и узнаю, хотят ли они, чтобы такая информация была обнародована. И вообще ознакомлюсь с их политикой в отношении подобных дел. А в данный момент у меня есть другие заботы, вы уж извините.

Изображение на экране погасло.

И тут же из приемной позвонила мисс Томсен.

– Сэр, к вам пришли миссис Гермес и полицейский Тинбейн. Они договорились о встрече заранее.

– Тинбейн, – повторил Эпплфорд.

Ему нравился этот молодой полицейский. Человек, столь же искренне стремящийся делать свою работу безукоризненно, как и сам Эпплфорд; это их очень роднило. Что же касается мисс Гермес – ее он не знал. Возможно, кто-то не хотел сдать в Библиотеку какую-нибудь книгу; Тинбейн уже выявил несколько случаев подобной жадности.

– Впустите, – решил он.

Возможно, миссис Гермес была накопительницей – отказывалась сдать книгу, время которой пришло.

На пороге появился полицейский Тинбейн, в полной полицейской форме, и очень милая девушка на удивление с длинными темными волосами. Ей было явно не по себе, и она цеплялась за полицейского, как за спасательный круг.

– До свидания, – вежливо поздоровался Эпплфорд. – И садитесь, пожалуйста.

Он встал и подвинул девушке стул.

– Миссис Гермес, – объяснил Тинбейн, – ищет информацию про Анарха Пика. У вас не сохранилось чего-нибудь, что могло бы ей помочь?

– Возможно, – сказал Эпплфорд.

Похоже, подумал он, сегодня все только Пиком и интересуются. Но эти двое, в отличие от Карла Гантрикса, явно не были связаны с Робертсом, а потому заслуживали другого отношения.

– А что конкретно вас интересует? – мягко спросил он девушку; было заметно, что она почему-то очень боится.

– Мой муж просто попросил меня узнать все, что можно, – еле слышно ответила девушка.

– Я предлагаю вам, – сказал Эпплфорд, – прежде чем закапываться в книги и рукописи, проконсультироваться у нашего эксперта по новейшей истории религии. – У человека, между прочим, обожавшего привлекательных женщин – как и сам Эпплфорд. Подчеркивая важность того, что будет сказано дальше, он пару секунд повертел в руках авторучку. – В общем-то, я и сам знаю о покойном Анархе довольно много.

Эпплфорд откинулся в кресле, сцепил пальцы и начал рассматривать потолок.

– Не могли бы вы мне что-нибудь про него рассказать, если, конечно, у вас есть время, – смущенно попросила миссис Гермес.

Дуг Эпплфорд довольно улыбнулся и начал свое повествование; миссис Гермес и полицейский Тинбейн слушали с напряженным вниманием, и это ему тоже нравилось.

– На момент смерти Анарху было пятьдесят лет. Он прожил интересную и довольно необычную жизнь. В студенческие годы он блистал своими успехами в Кембридже, специализировался в классических языках: древнееврейском, древнегреческом, латинском и санскрите, а потом даже стал Родсовским стипендиатом[9]9
  Родсовская стипендия – международная аспирантская стипендия для обучения в Оксфордском университете, основанная по завещанию видного британского промышленника Сесила Джона Родса в 1902 г. Очень престижна. Родсовскими стипендиатами были, к примеру, Билл Клинтон и Роберт Пенн Уоррен.


[Закрыть]. В возрасте двадцати двух лет он неожиданно бросил научную карьеру, а заодно и свою страну – переехал в Соединенные Штаты, чтобы учиться играть джаз у великого Херби Манна[10]10
  Херберт (Герберт) Соломон Манн (1930–2003) – знаменитый джазовый флейтист.


[Закрыть]. Через какое-то время он организовал собственный джазовый ансамбль и играл в нем на флейте.

В связи со всем этим он жил теперь на Западном побережье, в Сан-Франциско. В это время, в конце шестидесятых, епископ калифорнийской епархии Джеймс Пайк организовывал в соборе Благодати джазовые мессы и однажды пригласил группу под управлением Пика. Тогда Пик попытал свои силы и в композиции: он сочинил длинную джазовую мессу, имевшую заметный успех. Пайков Пик, так окрестил его тогда местный газетчик Херб Кейн, это было в 1968-м. Епископ Пайк и сам был весьма интересной личностью. Бывший юрист, активист АЛГС[11]11
  АЛГС – Американская лига гражданских свобод, боровшаяся в первую очередь за равноправие.


[Закрыть], одна из наиболее ярких и радикальных церковных фигур своего времени, он был тесно связан с так называемыми «гражданскими действиями», бушевавшими тогда в Америке, и особенно с борьбой за права негров. Например, он был в Селме с доктором Мартином Лютером Кингом[12]12
  В 1965 г. доктор Мартин Лютер Кинг организовал и возглавил в городе Селма, штат Алабама, масштабный марш борьбы за права негритянского населения.


[Закрыть]. Томас Пик впитывал все это. Он тоже участвовал в злободневных делах, не привлекая, конечно, такого внимания, как епископ Пайк. По предложению Пайка он закончил семинарию и был рукоположен в священники. Подобно своему епископу Пайку, он проповедовал доктрины, весьма радикальные по тогдашним меркам и ставшие теперь более или менее общепринятыми. Один из многочисленных случаев, когда опережают время[13]13
  Пайк, Джеймс (1913–1969) – харизматичный до скандальности калифорнийский епископ, друг Филипа К. Дика, прообраз главного героя в его последнем романе «Преображение Тимоти Арчера».


[Закрыть].

Затем Пик был привлечен к церковному суду по обвинению в ереси, изгнан из епископальной церкви и основал свою собственную. Когда же была создана Свободная Негритянская Муниципалия, он сразу направился туда и сделал ее столицу столицей своего культа.

Сходства между Пиковым новым культом и епископальной церковью почти что не осталось. Ощущение Юди или коллективного разума было главным, если не единственным, таинством юдитов, ради которого они и собирались. Это таинство не могло происходить без применения определенного галлюциногена, а потому, подобно популярному культу североамериканских индейцев, с которым его многое связывало, Пикова церковь полностью зависела от доступности и, само собой, законности этого наркотика. Так что отношения между этим культом и властями складывались весьма своеобразные.

Что же касается Юди, наиболее серьезные доклады, основанные на рапортах внедренных агентов, категорически утверждали, что слияние разумов действительно происходит.

– Более того… – увлеченно продолжал Эпплфорд, но тут миссис Гермес его остановила. Остановила застенчиво, но твердо.

– А как вы думаете, было бы выгодно для Рэя Робертса, если бы Анарх возродился?

Эпплфорд надолго задумался. Вопрос был серьезный и ясно показывал, что, при всей своей молчаливости и скромности, миссис Гермес прекрасно разбиралась в деле.

– В условиях хобартовского реверса, – сказал он наконец, – отлив истории работает на Анарха и против Рэя Робертса. Анарх скончался в далеко еще не преклонном возрасте, таким же он и возродится, а затем станет постепенно продвигаться в сторону все большей энергичности и креативности, и продолжаться это будет по меньшей мере лет тридцать. А вот Рэю Робертсу сейчас двадцать шесть, и хобартовский отлив неудержимо несет его в детство. Когда Пик достигнет самого расцвета, Робертс будет младенцем, ищущим подручную матку. Пику останется лишь немного подождать. Нет, – заключил он решительно, – это не будет к выгоде Робертса.

«Что и продемонстрировал Карл Гантрикс, – добавил Эпплфорд про себя, – своим страстным желанием выяснить, где похоронен Анарх».

– Мой муж, – сказала миссис Гермес тихим доверчивым голосом, – держит небольшой витарий.

Она покосилась на офицера Тинбейна, словно спрашивая, можно ли ей продолжить.

– Как я понимаю, – сказал Тинбейн, предварительно откашлявшись, – сотрудники витария «Флакон Гермеса» предвидят возрождение Пика, если не буквально завтра, то в самом ближайшем будущем. Более чем естественно, что любой витарий первым делом предложит его юдитам. Однако, как мы с вами можем заключить из вопроса миссис Гермес, остаются далеко не беспочвенные сомнения, будет ли это в интересах самого Анарха.

– Если я верно понимаю политику всех витариев, – заметил чиновник, – они составляют, как правило, список возможных приобретателей, и оживленного получает тот, кто предложит бо́льшую сумму.

Лотта молча кивнула.

– Я совсем не призываю вас или вашего мужа, – сказал Эпплфорд, – глубоко вникать в моральные проблемы. Вы занимаетесь бизнесом. Оживив мертвеца, вы продаете свой товар за наилучшую предлагаемую рынком цену. Как только вы начнете копаться в проблеме, кто морально является самым достойным клиентом…

– Р. К. Бакли, наш торговый агент, обязательно думает о морали, – горячо прервала его миссис Гермес.

– Или говорит, что думает, – вставил Тинбейн.

– Конечно же думает, – заверила Лотта полицейского. – Он проводит массу времени, изучая все обстоятельства клиентов.

Мужчины вежливо помолчали.

– Не желаете ли вы здесь узнать, – спросил Эпплфорд, – где похоронен Анарх? Мы ни в коем случае не имеем права…

– Да нет, это-то мы уже знаем, – поспешила успокоить его Лотта.

Тинбейн заметно вздрогнул, на лице его мелькнуло недовольство.

– Миссис Гермес, – мягко сказал Эпплфорд, – я думаю, вам не нужно никому про это говорить.

– О, – вспыхнула она, – конечно же, я не буду.

– Сюда буквально минуту назад заходил представитель юдитов, пытавшийся все это разузнать. И если вас вдруг станут расспрашивать, – он подался вперед и стал говорить с расстановкой, пытаясь довести до ее сознания, – ничего им не говорите. Не говорите даже и мне.

– И мне, – сказал Тинбейн.

Было видно, что миссис Гермес готова расплакаться.

– Простите, я опять все напортила. – Ее голос дрожал и прерывался. – У меня каждый раз так выходит.

– Вы никому, кроме нас, не говорили? – спросил Тинбейн.

Лотта молча помотала головой.

– О’кей, – кивнул Тинбейн и посмотрел на Эпплфорда. – Возможно, все еще и благополучно. Но они не оставят своих попыток узнать и станут прочесывать все витарии, так что лучше вы и Себастьян расскажите про это сотрудникам. Вы меня поняли, Лотта?

Лотта без слов кивнула, в ее глазах стояли слезы.

Глава пятая

Любовь – это тихая, окончательная остановка естественного движения всех способных двигаться вещей, за которой не продолжается никакое движение.

Иоанн Скотт Эуригена

В три пополудни полицейский Тинбейн явился к своему начальнику Джорджу Гору.

– Ну так как? – Гор откинулся в кресле и принялся ковырять в зубах, глядя на Тинбейна с большим сомнением. – Много вы узнали про Рэя Робертса?

– Ничего такого, что изменило бы мое мнение. Оголтелый фанатик, способный на все ради сохранения своей власти, не погнушается и убийством.

Он подумал о Пике, но промолчал, это было сугубо между ним и Лоттой Гермес – или так ему представлялось. Во всяком случае, проблема заковыристая, придется играть на слух.

– Современный Малкольм Икс[14]14
  Икс, Малкольм (Малькольм Литтл, 1925–1965) – самый знаменитый из вожаков черных мусульман, считавших, что негоже неграм исповедовать религию, полученную ими от рабовладельцев. Его странный псевдоним должен был обозначать, что Малькольм, потомок увезенных из Африки рабов, не знает своего роду-племени. Отличался радикальностью взглядов, обвинялся противниками в черном расизме и призывах к насилию, был убит в Нью-Йорке после очередной пламенной речи.


[Закрыть], – сказал Гор. – Помните про такого? Он проповедовал насилие и получил в ответ насилие, все в точности по Библии. – Он продолжал рассматривать Тинбейна. – Хотите послушать мою теорию? Я выяснил дату, когда похоронили Анарха Пика, так вот он возродится уже со дня на день. Думаю, потому-то сюда и приезжает этот самый Рэй Робертс. Возрождение Пика поставит крест на его политической карьере. Я думаю, он с радостью прикончит Пика – если сумеет найти его вовремя. Если Робертс чуть подзамешкается, вся его жизнь пойдет прахом. Пик снова возглавит культ, и это будет надолго. Кстати, он и сам-то малый довольно шустрый, но без склонности к насилию. Критическим периодом станут неделя или там десять дней между тем, как Пика выкопают, и как он выйдет из больницы. Последние дни своей жизни Пик тяжело болел – токсемия, как я понимаю. Прежде чем взять юдитов в свои руки, ему придется полежать в больнице, чтобы она прошла.

– А будет ли выгодно для Пика, – спросил Тинбейн, – если его обнаружат не случайные люди, а полицейские?

– Да, конечно же да. Если мы сами его откопаем, то, конечно, сумеем защитить. Но если на него наложит лапы какой-нибудь из этих частных витариев, дело будет значительно хуже. Они не смогут защитить Пика от убийства, это просто не по их специальности. К примеру, они используют обычные больницы, в то время как у нас есть свои. Вы же, конечно, знаете, что это не первый случай, когда кто-то там хочет, чтобы старорожденный так и остался мертвым. Просто сейчас все много масштабнее.

– С другой стороны, – задумчиво сказал Тинбейн, – выставив Анарха Пика на продажу, витарий может крупно заработать. При умелой торговой политике, если правильно подобрать клиента, это же целое состояние.

А что может значить такая продажа для крошечного заведения вроде «Флакона Гермеса», даже говорить не стоило. Она обеспечит их финансово на долгие, долгие годы. Конфискация Пика полицией была бы для Гермеса тяжелым ударом, а ведь это, прямо скажем, первый удачный случай, какой ему подвернулся. Первый за всю его работу в этом вшивом заведении. «Ну и как же смогу я лишить его этой удачи?» – спросил у себя Тинбейн. Господи, да что же это будет за мерзость холодно воспользоваться случайным проговором Лотты в Эпплфордовом кабинете. Конечно же, тот и сам может продать информацию Рэю Робертсу, и за хорошие деньги. Но это вряд ли, не тот Эпплфорд человек.

С другой стороны, для собственного блага Анарха…

Но если полиция схватит Анарха, Себастьян поймет, что они всё знали, и сразу вспомнит о Лотте. И об этом никак нельзя забывать, если думать о каких-то с ней отношениях.

«Так кому же хочу я помочь? – спросил он себя. – Себастьяну? Или Лотте? Или – самому себе?»

Он поймал себя на мысли, что может теперь ее шантажировать, и пришел от этого в ужас. Но все же эта мысль как-то возникла. Просто сказать, когда увидимся с глазу на глаз, без посторонних, что перед ней стоит выбор. Она может либо стать…

«К акой кошмар, – оборвал свои мысли Тинбейн. – Шантажом принуждать к сожительству! Да кто же я после этого буду такой?»

Но с другой стороны, в конечном итоге совершенно неважно, что ты там думаешь, важно, что ты делаешь. Что нужно сделать, так поговорить об этом со священником. Кто-то ведь должен разбираться в сложных моральных проблемах.

«Отец Файн, – решил Тинбейн, – поговорю-ка я с ним».

Покинув кабинет Джорджа Гора, он тут же сел в свою патрульную машину, поднял ее в воздух и полетел во «Флакон Гермеса».

Это ветхое деревянное здание всегда его изумляло – совсем развалюха, но почему-то еще держится. За долгие десятилетия в его облупившихся помещениях перебывало множество различных предприятий. Прежде чем в этом здании разместился витарий, здесь был небольшой сырный заводик с персоналом из девяти женщин. А перед этим, как рассказывал Себастьян, здесь была мастерская, чинившая телевизоры.

Тинбейн посадил машину, соскочил на землю и вошел в дом. За столом с пишущей машинкой сидела Черил Вейл, секретарша и бухгалтер фирмы; она говорила по телефону, и Тинбейн, не останавливаясь, прошел дальше, во внутреннее помещение. Там он нашел их единственного торгового агента Р. К. Бакли, читавшего затрепанный «Плейбой», вечное его развлечение.

– Привет блюстителям порядка, – приветствовал его Р. К., блеснув белоснежной улыбкой. – Клеишь талоны за неверную парковку, как и всегда? – Он рассмеялся привычным смехом мелочного торговца.

– А где ваш священник? – спросил Тинбейн и оглянулся. Фейна вроде бы не было.

– На выезде вместе с остальными, – объяснил Р. К. – Они вышли на какого-то ожившего в Сан-Фернандо на кладбище «Кедровая балка». Скоро должны прилететь. Хочешь согума?

Он указал на почти полный бачок, к которому прикладывались все местные, когда делать больше было нечего.

– А вот как ты считаешь, – спросил Тинбейн, присаживаясь на верстак Боба Линди, что важнее, то, что ты делаешь, или что ты думаешь про себя? В смысле, что идеи, которые лезут в голову, но ты их потом не исполняешь, они что, тоже считаются?

– Что-то я тебя не понимаю, – сказал Р. К., откладывая журнал.

– Посмотри на это таким вот образом. – Говоря, Тинбейн помогал себе руками, пытаясь довести до собеседника смысл сказанного. Это было трудно, да и Р. К. был совсем не тот человек. Но уж лучше с ним говорить, чем вариться в собственном соку. – Ну, скажем, у тебя есть жена. Она же есть у тебя?

– Конечно есть, да ты и сам знаешь, – кивнул Р. К.

– Вот и у меня тоже есть. И теперь, предположим, ты ее любишь. Думаю, ты ее любишь, я вот свою люблю. И теперь, предположим, ты видел сон, и во сне ты совсем с другой женщиной.

– С какой другой женщиной?

– А с любой. С женщиной, и все. И ты с ней, с этой самой другой, в постели. В смысле, что во сне. Так это что, тоже грех?

– Это грех, – сказал Р. К., немного подумав, – если ты проснешься и вспомнишь сон, и тебе будет от этого приятно.

– Ну ладно, – продолжил Тинбейн. – Предположим, тебе пришла вдруг в голову идея, как кому-нибудь там навредить, обмануть его, но только ты этого не станешь делать, потому что он тебе друг. Понимаешь? Такого же не делают друзьям, так нас родители учили. Но нет ли греха в том, что мысль у тебя уже появилась, мысль, которую ты тут же отбросил?

– Не того ты выбрал собеседника, – сказал Р. К. – Вот дождешься отца Файна, у него и спрашивай.

– Да, но сейчас-то его здесь нет, а ты – вот он.

Проблема стояла ребром, она его буквально изводила, заставляла двигаться и говорить, заставляла следовать ее, этой проблемы, логике.

– У всех бывают иногда такие порывы, – сказал по раздумии Р. К. – Мне вот, скажем, Себастьяна так и хочется иногда шарахнуть, а Боба Линди так постоянно, этот Линди достанет кого угодно. И даже ведь иногда… – Он заговорил чуть не шепотом. – Вот эта Себастьянова Лотта, она же часто здесь вертится. Безо всяких особых причин, просто сидит и разговаривает. Вежливая такая, приятная, но иногда я смотрю на нее и бешусь. И ничего не могу с собою поделать.

– Она очень милая, – сказал Тинбейн.

– Милая, конечно, милая, милее не бывает, только что из этого? Милейшая девушка, о голову которой мне хочется что-нибудь такое разбить. – Р. К. возбудился и яростно жестикулировал. – Ни капли независимости, все время цепляется за Себастьяна. И он же старше ее хрен знает на сколько лет. А тут еще антивремя, этот самый хобартовский реверс, она становится все младше и младше, очень скоро она будет подростком, а затем младшеклассницей, а к тому времени, когда он уже будет в самом расцвете, ну, скажем, как я сейчас, она превратится в младенца. В младенца!

– Да уж, – согласился Тинбейн.

– Выходя за него замуж, она была, конечно же, старше. Более зрелая. Такой ты ее не знал, тогда ты патрулировал где-то в другом месте. Такая совсем уже взрослая, совсем настоящая женщина. Кой черт, да она и вправду была настоящей женщиной. А теперь… – Он безнадежно махнул рукой. – Можешь видеть своими глазами, что оно делает с людьми, это проклятое антивремя.

– А ты точно это знаешь? – усомнился Тинбейн. – Мне как-то все время казалось, что для того, чтобы молодеть, нужно сперва умереть и возродиться.

– Господи, – удивился Р. К., – да ты что, совсем не понимаешь антивремя? Послушай, я ее знал. Она была старше. Да что там она, я был старше, мы все были старше. Я думаю… знаешь, что я думаю? У тебя против этого что-то вроде защитного механизма, потому что ты уже молодой, слишком молодой, чтобы позволить себе становиться еще моложе. Ты же не сможешь тогда больше быть копом.

– Жратва это все собачья. – Тинбейн едва не задохнулся от злобы. – Может, антивремя и воздействует как-то, если ты не умирал, может, оно вроде как задерживает в развитии, но это же совсем не то, что с мертвяками, с такими, как был Себастьян. Он-то, конечно, становится младше, но никак не Лотта, я ее знаю… – он прикинул в уме, – почти уже год. И она повзрослела.

Прямо над их головами на крышу села машина; по ступенькам спустились цепочкой Боб Линди, Себастьян Гермес и чуть задержавшийся отец Файн.

– Хорошая работа, – сказал Себастьян, заметив Тинбейна. – Но теперь всё на докторе Сайне. Он и сейчас там с ним, с этим старорожденным, на станции скорой помощи. А я вот совсем как выжатый лимон. – Он тяжело опустился в плетеное кресло, подобрал в ближайшей пепельнице окурок, поднес к нему зажигалку и начал вдувать в него дым. – Ну что, Джо Тинбейн, что там нового в мире? Новое массовое оживление?

Все привычно рассмеялись.

– Я хотел поговорить с отцом Файном, – сказал Тинбейн, – по вопросам религиозного свойства. С глазу на глаз. Вы не могли бы, – повернулся он к Файну, – выйти ненадолго со мной, сядем, спокойно побеседуем в моей машине.

– Да, конечно же.

Файн последовал за Тинбейном в приемную, где Черил Вейл так и болтала по телефону, а затем на улицу к припаркованной рядом машине. Какое-то время они сидели молча. Затем отец Файн спросил:

– Это связано как-нибудь с прелюбодеянием?

Подобно Себастьяну, он явно был немного экстрасенсом.

– Да ничего подобного! – вспылил Тинбейн. – Это связано с мыслями, вдруг у меня появившимися, мыслями, не бывавшими у меня прежде. Видите ли, создалась ситуация, из которой я могу извлечь выгоду. Но только за счет других. Так вот, чье благо тут главнее? Если чужое, то почему? В конце концов, я тоже человек. Ничего я не понимаю. – Прежде чем продолжить, он надолго мрачно задумался. – Ну ладно, это и вправду касается женщины, но я хочу поговорить совсем не о прелюбодеянии, просто я боюсь причинить ей боль, этой девушке. Я приобрел над нею что-то вроде власти и теперь могу – наверное, могу, точно-то я ничего не знаю – склонить ее лечь со мною в постель.

Тинбейн вдруг подумал, не хватит ли умеренных телепатических способностей отца Файна, чтобы различить за всем этим туманом фигуру Лотты Гермес. Будем надеяться, что нет… и вообще пастор по должности должен молчать. Но все равно это было бы очень некстати.

– Вы ее любите? – спросил отец Файн.

Этот вопрос заставил Тинбейна задуматься. И надолго.

– Да, – кивнул он в конце концов.

И это было правдой, он ее любил. Он никогда еще не думал об этом, но дело обстояло именно так. Так, значит, вот какая муха его грызла, вот откуда все эти мысли.

– Она замужем?

– Нет, – соврал Тинбейн. Для пущей безопасности.

– И она вас не любит, – сказал отец Файн по некотором раздумии.

– Кой черт, да конечно же нет. Она любит своего мужа и… – Он мгновенно прикусил язык; теперь отец Файн легко догадается, почему он говорил, что она не замужем, и ему будет ясно, что это Лотта. – Он мой друг, и я не хотел бы причинять ему боль.

«Но я же действительно ее люблю, – думал он. – Потому мне и больно, оттого и все эти терзания. Если ты любишь девушку, тебе хочется быть с ней, это естественно, это биология».

– Только имен не называйте, – предупредил отец Файн. – Не знаю, много ли вы знаете об исповеди, но имен тут никогда не называют.

– Я перед вами совсем не исповедуюсь, – возмутился Тинбейн. – Я просто хочу узнать ваше профессиональное мнение.

А может, он и правда исповедовался – в грехе? В некотором смысле, да; он просил о помощи, но в то же самое время хотел получить прощение. Прощение за мысли, прощение за возможные действия, прощение за свою внутреннюю сущность, ведь это она стремилась к Лотте Гермес и была готова ради достижения цели одолеть любые преграды, как лосось, самозабвенно рвущийся против течения.

– Человек, – сказал отец Файн, – это тоже в чем-то животное, со всеми животными страстями. Мы в этом не виноваты, и вы тоже не виноваты в своих тайных позывах, преступающих Божий моральный закон.

– Это да, – горько сказал Тинбейн, – но есть же у меня и высшая сущность.

«Только она, – подумал он, – ведет себя крайне вяло, ни в какие дела не лезет. Правду говоря, ничто во мне особо не противится… Я нуждаюсь, – осознал он вдруг, – не в совете, что правильно и что неправильно, и даже не в отпущении грехов. Я нуждаюсь в четком плане, как мне все это провернуть!»

– Тут уж я ничем не могу вам помочь, – печально сказал отец Файн.

– Что? – вздрогнул Тинбейн. Теперь он почти не сомневался в телепатических способностях священника. – Ну точно, вы умеете понять, о чем человек думает.

Ему уже очень хотелось закончить эту беседу, но делать это самому было как-то неудобно, а пастор совсем не спешил его отпускать. За обращение за помощью приходилось расплачиваться.

– Вы не боитесь поступить плохо, – сказал отец Файн. – Вы боитесь, что ничего не получится и все об этом узнают. Вот эта девушка, про которую вы говорили, и ее муж – вы боитесь, что потерпите неудачу и они объединятся против вас, а вас самого оставят ни с чем. – Его голос звучал горько и укоризненно. – Ну, скажем, вы попытаетесь к чему-то там принудить эту девушку, а она испугается и бросится к мужу, что совершенно естественно, и где же вы будете тогда?

По полицейской рации дежурный пробубнил какое-то сообщение, относившееся к кому-то другому и к совсем другой части Лос-Анджелеса. Тинбейн, однако, воспользовался случаем и сказал:

– Это меня, нужно лететь. – Он открыл дверцу перед пастором, а когда тот вышел, сказал без особой искренности: – Огромное вам спасибо.

Дверца за пастором захлопнулась, и тот ушел обратно в дом.

Тинбейн взмыл в небо и погнал, не особо выбирая направление – лишь бы подальше от «Флакона Гермеса».

Когда на пороге появился отец Файн, Себастьян Гермес заметил на его лице явную обеспокоенность и сказал:

– Видно, у него серьезные проблемы.

– А у кого их нет? – откликнулся пастор, все еще погруженный в размышления.

– Давайте ближе к делу, – обратился Себастьян к нему и к Бобу Линди, уже приступившему к работе. – Я проверял жука, установленного на могиле Анарха Пика, и вроде бы расслышал удары пульса. Еле слышные, аритмичные, но что-то мне подсказывает, что возрождение уже близко.

– Он же стоит, небось, миллион поскредов, – заметил Линди.

– Лотта принесла из Библиотеки уйму информации, – сообщил Себастьян. – Отлично поработала. – Про себя он удивлялся, как это она сумела такое, при ее-то застенчивости. – Я узнал все подробности про Анарха Пика, это был действительно великий человек. Ничего похожего на Рэя Робертса, полная противоположность. Мы сослужим миру, а в особенности населению СНМ, огромную пользу. – Очень возбужденный, он яростно всасывал дым сигареты, и та становилась все длиннее и длиннее. – Беда только в том, что ей придется еще туда сходить, на этот раз меня интересует этот чокнутый Робертс.

– А он-то зачем? – удивился Боб Линди.

– Да ведь Робертс, – взмахнул рукой Себастьян, – является для нас одновременно и угрозой, и самым главным нашим покупателем. Ты согласен? – повернулся он к Бакли.

– Хорошо, что Лотта туда сходит, – сказал Р. К. по некотором размышлении. – Ведь масса того, что пишут в газетах про телезвезд, политиков и религиозных деятелей, абсолютно недостоверна. И все же я думаю, что ты прав. Анарх основал религию Юди, и вполне разумно считать, что он им очень нужен. Но с другой стороны, – закончил он, – нельзя исключать, что они его тут же и грохнут.

– А это нас сильно беспокоит? – спросил Боб Линди. – Как они с ним поступят, это не наша проблема, нам бы сдать его с рук на руки и получить свои деньги, а там хоть трава не расти.

– Как же можно так говорить! – возмутилась Черил Вейл, внимательно слушавшая беседу. – Ведь Анарх был такой хороший.

– Не говорите вы все сразу! – крикнул Себастьян. – Посмотрим, что Лотта добудет в Библиотеке. Может, Робертс не так уж и плох и с ним можно иметь абсолютно законный этический бизнес. – В том, что в руки к ним идет огромная добыча, он ни секунды не сомневался.

– А ведь Лотте не захочется еще раз идти в Библиотеку, – заметил священник.

– Ничего, – отмахнулся Себастьян, – как-нибудь не умрет.

И все же совесть его кольнула. Нужно было, пожалуй, сходить самому. Вот только… Его тоже мутило от этой Библиотеки. «Возможно, – мрачно подумал он, – потому-то я ее туда и послал, делать за меня тяжелую работу. И Лотта, наверное, это понимала – и все равно пошла».

Эта беспрекословность делала Лотту особенно трогательной – а заодно вводила его в соблазн свалить на нее неприятное или занудное дело. Соблазн, с которым следовало решительно бороться. Чаще всего эта борьба увенчивалась успехом, однако иногда, как в случае с этой Библиотекой, он уступал своим собственным страхам, щадил себя и посылал ее мучиться. А потом себя за это ненавидел – как, например, сейчас.

– И еще, Себастьян, одна вещь, – сказал священник, – которая, возможно, не пришла вам в голову. Возможно, Рэю Робертсу и не слишком понравится возрождение Анарха, но в его организации найдутся и такие, кто ждет появления нового вождя с радостью и нетерпением.

– Раскольническая фракция?

– Вполне возможно, что этот ваш дружок, полицейский Тинбейн, может как-нибудь с ними связаться. Да и вообще, – добавил Файн, посмотрев на Бакли, – это твоя работа, тебе за это деньги платят.

– Конечно, конечно, – закивал Р. К., а затем вынул из кармана блокнот и что-то в нем записал. – Я обязательно этим займусь.

– Послушайте, – воскликнул Линди, слушавший в наушники сигналы жучка, установленного Себастьяном на могиле Анарха, – ведь и правда! Я точно слышу, сердце действительно бьется, слабо и аритмично, как ты и говорил, но с каждой минутой все сильнее.

– Дай-ка мне послушать, – сказал Р. К. Бакли, нетерпеливо подскочив к верстаку; подобно Себастьяну, он тоже учуял добычу. – Так и есть, – кивнул он через минуту и передал наушники Файну.