Текст книги "Доктор Будущее"

– Не успел, – признался Парсонс.

– Вы здесь совсем недавно. – Стеног поднес к глазам лист бумаги. – Заявили, что не знаете, как перенеслись из своего периода в наш. Любопытно.

«Если я уже обо всем рассказал, какой смысл отвечать?» – подумал Парсонс и промолчал.

За окном, у которого стоял Стеног, виднелся город. Все те же башни, только сейчас, при свете дня, они выглядели еще величественнее и красивее.

– Знаете, что меня больше всего беспокоит? – спросил Стеног. – Мы давно прекратили эксперименты. Я имею в виду переносы во времени. Лет восемь назад правительство закрыло лабораторию. Было доказано, что теория путешествий во времени опирается на принцип вечного двигателя, а следовательно, противоречит законам природы. Поясню. Если вы можете изобрести машину времени, вам достаточно всего-навсего дать себе слово или клятву, создав действующую модель, отправить ее в прошлое, в тот день, когда захотели ее изобрести. – Он улыбнулся. – И ваше молодое «я», даже пальцем не пошевелив, получит готовую машину времени. Но ничего подобного до сих пор не случилось, при том что желающих хоть отбавляй. Очевидно, перенос во времени всего лишь пустая мечта. Иначе он бы уже давным-давно осуществился. Возможно, я упрощаю донельзя, но по сути…

– Следуя вашей логике, – перебил Парсонс, – будь открытие возможно, оно бы уже состоялось и о нем узнала бы широкая общественность. Однако никто не видел, как я покидал свой мир. – Он задумчиво потер лоб. – Почему вы решили, что мое общество должно было догадаться о существовании машины времени? Для него я просто исчез без следа. – Он подумал о своей жене. – Не я первый, не я последний.

Он во всех подробностях рассказал Стеногу о своем прорыве сквозь время. Юноша внимательно выслушал.

– Поле высокой энергии, – будничным тоном произнес он. И тут его затрясло от гнева. – Зря мы прекратили опыты! Столько кропотливого труда, такие затраты… Создана действующая модель… И кто знает, в чьи руки она попала? Мы никогда не хранили проект в тайне. Считается, что модель украдена. Год назад или около того… Дорогая вещь, много ценных компонентов… Мы надеялись, что результаты нашего путешествия во времени немедленно проявятся на огромном отрезке истории. Оно спасет древнегреческие города-государства, поможет Наполеону осуществить план завоевания Европы и таким образом предотвратит войны будущего… Вы же совершили тайное, ограниченное путешествие во времени. По неким личным причинам. Неофициально. Не с целью облагодетельствовать человечество. – На юношеском лице появилось озабоченное выражение.

– Я из другой исторической эпохи, – напомнил Парсонс. – Как вы можете судить меня за мои поступки?

Стеног кивнул.

– Конечно, вы не ведали, что творили. Но в нашем законе нет оговорок насчет гостей из других эпох. Он для всех един, и вы понесете наказание. Таков, если угодно, выверенный веками постулат: незнание закона не освобождает от ответственности. Разве не ваша эпоха его провозгласила?

Парсонс не верил собственным ушам. Какая вопиющая несправедливость! Неужели Стеног не шутит? Парсонсу казалось, в словах юноши звучит ирония. Может, чиновник просто разыгрывает его?

– Нельзя ли объяснить, что вы имеете в виду? – холодно произнес Парсонс.

Стеног поразмыслил, покусывая нижнюю губу, и ответил:

– Вы должны подчиниться законам общества, в котором живете. Не имеет значения, по своей воле вы здесь или нет… – Ирония исчезла, ее сменила искренняя озабоченность. – Все-таки вы вправе рассчитывать на некоторое смягчение приговора. Я буду ходатайствовать.

Он вышел из комнаты и вернулся со шкатулкой из полированного дуба. Достал из кармана юбки ключ, провернул его в замочной скважине, поднял крышку и вынул пышный белый парик. Как только он надел парик и повернулся к Парсонсу, тот изумился. На него взирал уже не юноша, но суровый, важный муж.

– Властью, данной мне как директору Фонтана, – торжественно изрек Стеног, – я вынес приговор. – Под белыми искусственными кудрями поблескивали глаза, ни на миг не отрываясь от лица Парсонса. – В сущности, осталось только обдумать его формальный аспект.

– О чем вы говорите?

– О процедуре изгнания.

– Изгнания?! – эхом откликнулся Парсонс.

– На Земле нет исправительных учреждений. Напомните, какая пенитенциарная система применялась в ваше время? Трудовые колонии? Концлагеря вроде советского ГУЛАГа?

Помолчав, Парсонс выдавил:

– До моего века концлагеря не дожили. И колонии рабов в России.

– Мы не перевоспитываем осужденных, – пояснил Стеног. – Это считается нарушением их прав. И с практической точки зрения невыгодно. Нам не нужны нестандартные личности. Для них созданы колонии в космосе.

– А шупо? – с дрожью в голосе произнес Парсонс. – Они там надзирателями?

– Шупо слишком ценны, чтобы высылать их с Земли, – ответил Стеног. – В большинстве своем это наша молодежь, ну, вы понимаете. Самый активный элемент. Аналог ваших школьников и студенчества, с той лишь разницей, что организация шупо отделена от государства, в ней царят спартанские нравы и порядки. Дети проходят физическую и интеллектуальную подготовку. Вы с ними столкнулись в несколько необычной ситуации; полицейские акции, вроде того налета на группу политических заговорщиков, у нас редкость. Надо отметить, мальчики из интернатов – ревностные блюстители закона. Им дано право задерживать на улицах любого, кто, по их мнению, действует несообразно нормам.

– А на что похожи тюремные колонии?

– На города. Они очень большие. Ссыльные имеют право свободного передвижения в рабочей зоне, живут не в бараках, а в отдельных квартирах, могут заниматься творческими ремеслами, иметь хобби. Климат, конечно, далеко не санаторный. Срок жизни значительно сокращен. Впрочем, многое зависит от индивидуальной выносливости.

– И я никак не могу обжаловать ваше решение? – осведомился Парсонс. – У вас нет судебной системы? Правительство само выдвигает обвинение и само выносит приговор? Чиновнику достаточно напялить средневековый парик, чтобы превратиться в судью?..

– У нас есть заявление девушки с ее подписью, – перебил Стеног.

Парсонс озадаченно посмотрел на него.

– Пойдемте. – Стеног встал, отворил боковую дверь и дал Парсонсу знак следовать за ним. Чинно шествуя по коридору, он предупредил: – Возможно, увиденное сейчас скажет вам больше, чем все, что вы видели до сих пор.

Они проходили через многочисленные двери. Оцепенело, как лунатик, Парсонс следовал за юношей в парике. У того был широкий, пружинистый шаг; стараясь не отстать, Парсонс вскоре запыхался. Наконец Стеног остановился, отворил дверь и шагнул в сторону, уступая Парсонсу дорогу.

В комнате стояло несколько низких и длинных столов, на ближайшем к двери лежала под белым покрывалом молодая женщина. Икара. Парсонс медленно двинулся к ней. Глаза ее были закрыты, она не шевелилась. Кожа казалась выцветшей.

– Перед самой смертью, – произнес Стеног, – она подписала жалобу.

Он включил свет, и у Парсонса исчезли последние сомнения в том, что девушка мертва. Очевидно, скончалась несколько часов назад.

– Но она же поправлялась, – проговорил он. – Выздоравливала…

Стеног приподнял простыню, и Парсонс увидел на шее у Икары аккуратный разрез. Чья-то умелая рука рассекла сонную артерию.

– Она обвинила вас в преднамеренном вмешательстве в естественный процесс смерти от потери крови, – сказал Стеног. – Как только жалоба была подписана, Икара попросила вызвать ее участкового эвтанора и подверглась Последнему обряду.

– Значит, она сама пошла на это? – спросил Парсонс.

– Такова была ее воля. Будь она в сознании, ни за что бы вам не позволила так надругаться над ней. – Стеног погасил свет.

Глава 5

На персональной машине Стеног повез его к себе домой обедать. Пока они мчались по городским трассам, Парсонс старался увидеть при свете дня как можно больше. Он даже высунул голову из окна, когда машина остановилась рядом с трехэтажным автобусом. Стеног не возразил ни словом, ни жестом.

– Здесь я работаю. – Стеног притормозил и показал на большое – выше всех остальных, увиденных Парсонсом в городе, – здание с плоской крышей. – И вы здесь были, в моем офисе. Это Фонтан. Вы, наверное, даже не подозреваете, что все это время мы вас берегли, как бесценное сокровище. За каждым вашим шагом следили охранные устройства.

Уже почти полчаса они находились в машине. Дорожная полиция останавливала их на каждом перекрестке.

– Мне каждый день приходится это терпеть, – признался Стеног. – А ведь я директор Фонтана. Для полиции исключений нет.

Он затормозил у последнего кордона, предъявил черную карточку маленькому стражу в зеленом мундире, и машина двинулась по спирали ската. Город остался внизу.

– В Фонтане находится Духовный Куб, – лекторским тоном произнес Стеног. – Но вам это, наверное, ни о чем не говорит.

– Да. – Парсонса не оставляли мысли о молодой женщине. И о ее смерти.

– Концентрические круги, – продолжал Стеног. – Территориальное деление по степени важности. Сейчас мы, конечно, в одном из внешних поясов – это земли племен.

Мимо стремительно проносились уже знакомые Парсонсу яркие разноцветные крапинки. Похоже, Стеног не принадлежал к числу любителей быстрой езды. На каждой встречной машине Парсонс замечал родовую эмблему – изображение какого-нибудь животного, а еще металлические или пластиковые статуэтки на дверцах и капотах, вероятно тотемы. Машины двигались слишком быстро, и он не успевал разглядеть фигурки.

– До эмиграции на Марс вы поживете у меня, – сказал Стеног. – Подготовка транспортного средства займет дня два. Собственно, даже не сама подготовка, а бюрократические формальности высылки.

Машина остановилась перед маленьким коттеджем; один из многих, стоящих ровными рядами, он чем-то напомнил Парсонсу его собственный дом. Парсонс задержался на нижней ступеньке крыльца.

– Входите, – предложил Стеног. – Машина сама въедет в гараж.

Он положил ладонь на плечо Парсонса и повел его вперед. Отворенная дверь пропускала музыку.

– Вы ведь дожили до эпохи радио? – предположил Стеног, когда они вошли.

– Да, – кивнул Парсонс. – Радио у нас было.

– Надеюсь, ужин готов. – Должно быть, у Стенога выдался нелегкий день. Он устало опустился на длинную низкую кушетку и сбросил сандалии.

Парсонс походил по гостиной и вдруг поймал на себе недоуменный взгляд хозяина дома.

– Обувь, – пояснил Стеног. – Разве у вас не принято, входя в дом, разуваться?

Как только Парсонс снял туфли, Стеног хлопнул в ладоши. Через секунду в гостиную вошла босая женщина в пестром платье до пят. Не глядя на гостя, она взяла из низкого застекленного шкафчика поднос с кувшином и крошечными чашечками из глазурованного фаянса. Запахло чаем. Ни слова не говоря, женщина поставила поднос на стол возле кушетки Стенога. Тот налил себе чаю.

«А мне не предлагают, – отметил Парсонс. – Потому что я преступник? Или здесь не принято церемониться с гостями? Разные эпохи, разные обычаи. Стеног не представил женщину. Кто она ему? Жена? Или служанка?»

Он осторожно опустился на другой конец кушетки. Оставалось лишь гадать, не переступил ли он этим границы дозволенного. Стеног и женщина не подали виду, что заметили, как он сел. Пока хозяин пил, женщина не сводила с него черных глаз. Как и у всех представительниц ее пола, встретившихся Парсонсу в этом мире, у нее были длинные и черные, как вороненая сталь, волосы. Но эта девушка отличалась от других телосложением. Она была шире в кости и крепче сбита, ее фигуре недоставало изящества.

– Это моя пуэлла. – Стеног допил чай и блаженно потянулся; он явно знал толк в домашнем уюте. – Что ж, попробую объяснить, хотя вряд ли это удастся. Она здесь по своей воле. У нас вполне законные, официально зарегистрированные отношения. Но я могу их разорвать, а она – нет. Ее зовут Эми, – добавил он.

Женщина протянула руку. Парсонс взял ее и ощутил рукопожатие. Этот обычай не изменился. У Парсонса чуточку отлегло от сердца.

– Чаю доктору Парсонсу.

Пока мужчины пили чай, Эми готовила ужин за тонкой ширмой с явно восточными узорами. В гостиной Стенога, как и в офисе, стоял клавесин, на нем лежала стопка грампластинок. Некоторые выглядели довольно старыми.

***

После ужина Стеног встал и предложил съездить в Фонтан.

– Я хочу, чтобы вы нас поняли, – сказал он Парсонсу.

Они ехали в вечерней мгле. Парсонса обдувал свежий ветер, пока молодой человек не опустил окно – скорее всего, машинально. Стеног был погружен в свои мысли, и Парсонс не пытался завести разговор.

***

У последнего кордона Стеног вдруг отрывисто произнес:

– Вы считаете наше общество нездоровым?

– Да, есть симптомы, бросающиеся в глаза стороннему наблюдателю, – ответил Парсонс. – Акцент на смерть…

– Вы хотите сказать, на жизнь?

– Первый же встречный в этом мире пытался меня задавить. Принял за самоубийцу.

«Икара…» – мысленно произнес Парсонс.

– Наверное, этот человек увидел вас ночью на скоростной магистрали, – предположил Стеног.

– Да.

– Это излюбленный способ неврастеников сводить счеты с жизнью. Устоявшийся, апробированный временем обычай. В основном на загородных автострадах по ночам гибнут те, кому хочется эффектной смерти. У водителей не принято отказывать самоубийцам в последней услуге. А разве в вашем обществе не бытовала традиция выходить по ночам на мосты и бросаться вниз головой?

– Но ведь так поступали душевнобольные, – заметил Парсонс. – И к тому же их было очень немного.

– Да, немного, и все-таки обычай возник. И это понятно. Прыжок с моста – чем не способ покончить с собой? Не лучше и не хуже любого другого. – Стеног заметно повеселел – видимо, счел свой аргумент неоспоримым. – Вообще-то, вы о нас ничего не знаете. Вы здесь всего ничего. Взгляните.

Они въехали в огромное здание. У Парсонса аж дух захватило. Куда ни глянь, коридоры, коридоры – целый лабиринт. Они были ярко освещены, даже ночью в них кипела жизнь.

Почти все пространство центрального зала занимал циклопических размеров стеклянный параллелепипед. Выйдя из машины и приблизившись к нему, Парсонс с изумлением понял, что видит только верхнюю, меньшую часть параллелепипеда, почти целиком врытого в землю. О его величине оставалось лишь догадываться.

И этот гигантский аквариум жил. Или это иллюзия? Снизу доносился непрерывный рокот, по телу Парсонса бежала вибрация. Бесчисленные техники сновали туда-сюда, автоматические грузоподъемники выносили наверх пустые контейнеры и спускали заполненные прозрачной жидкостью. Бродили вооруженные охранники, присматривались, прислушивались. Они наблюдали даже за Стеногом.

Нет, ощущение жизни не было иллюзорным. Чувствовалось мерное дыхание «аквариума», угадывался тщательно контролируемый, но со специфическим обертоном непрерывности метаболизм. Жизнь… спокойная и вместе с тем мятежная, как жизнь моря со штормами на поверхности и стылой неподвижностью в глубине. Пульс этой жизни будоражил не только Парсонса; на всех лицах он видел знакомые по лицу Стенога напряжение и усталость. А еще он чувствовал холод, исходящий от параллелепипеда.

«Странно, – подумал он. – Живой… и такой холодный. Как не похоже на нас».

Он видел множество струек конденсата в коридорах – влагу, выдыхаемую техниками, Стеногом и им самим. Пневму, квинтэссенцию теплокровной жизни.

– Что тут? – спросил он Стенога.

– Мы.

Сначала Парсонс принял лаконичный ответ за метафору. Но вскоре смысл сказанного начал до него доходить.

– Зиготы, – пояснил Стеног. – Извлеченные из материнских утроб и помещенные в консервант. Сотни миллиардов зигот. Наш генофонд. Семя. Хорды. Здесь – вся наша раса. А все, кто ходит там… – он пренебрежительно махнул рукой, – всего лишь крошечная часть общества, ничто по сравнению с тем, что хранится здесь. В Духовном Кубе ждут своего часа поколения будущего.

«Итак, они не живут настоящим, – понял Парсонс. – У них футуристическое мышление, когда реально только будущее. Те, кто еще не родился, в некотором смысле реальнее “всех, кто ходит там”».

– Как регулируется численность населения? – спросил он.

– Она неизменна. На Земле приблизительно два и три четверти миллиарда человек. Каждая смерть означает выход из консерванта очередной зиготы.

«Жизнь появляется со смертью, – сказал себе Парсонс. – Для них смерть – источник жизни».

– А по какому принципу отбираются зиготы?

– Добровольные взносы. Порядок сбора очень сложен и специфичен. Ежегодно проводится Перепись, то есть статистический конкурс между племенами. Исчерпывающе анализируются все аспекты дееспособности каждого индивидуума: физическое здоровье, психическая полноценность, интеллектуальный потенциал, уровень интуиции и так далее. Иными словами, тщательно изучаются все свойства личности, от самых абстрактных до сугубо прикладных.

Парсонс понял.

– И каждому племени достается своя квота? – спросил он. – Соответственно очкам, набранным при тестировании?

Стеног кивнул.

– На последней Переписи племя Волка набрало шестьдесят очков из двухсот возможных. Следовательно, оно внесло тридцать процентов зигот, то есть больше, чем каждое из трех других племен, получивших самые высокие баллы. Разумеется, мы берем гаметы главным образом у отличившихся на соревнованиях мужчин и женщин. И разумеется, зиготы формируются только здесь. Несанкционированное зиготообразование карается законом… Наиболее одаренные индивидуумы становятся постоянными донорами, пусть даже их племена набирают невысокие баллы. В качестве примера могу назвать мать-настоятельницу племени Волка. Ни одна гамета Лорис не пропадает даром, все они тотчас по возникновении извлекаются и оплодотворяются в Фонтане. Гаметам низшего качества, то есть яйцеклеткам неудачников, позволяется гибнуть.

И тут Парсонс вполне отчетливо увидел схему, по которой строился этот мир.

– Следовательно, ваш генофонд постоянно улучшается?

– Разумеется, – удивленно подтвердил Стеног.

– Вот, значит, почему та девушка, Икара, решила покончить с собой. Она получила увечье, стала в вашем понимании неполноценной. Но все равно ей предстояло участвовать в состязаниях.

– Да, она послужила бы негативным фактором. У нас это называется «нестандарт». При ее участии в Переписи племя неизбежно потеряло бы очки. Но как только она умерла, мы выпустили зиготу из более поздней партии, нежели та, откуда в свое время была взята зигота Икары. И одновременно мы изъяли из Духовного Куба девятимесячный эмбрион. Умер человек из племени Бобра, следовательно, новорожденный будет носить эмблему этого племени. Он займет в обществе место Икары.

Парсонс медленно кивнул.

– Бессмертие…

«Итак, в этом обществе смерть заключает в себе позитивный смысл, – подумал он. – Смерть – вовсе не конец жизни. Не потому, что людям хочется в это верить, а потому, что это факт. Так устроен их мир. И причиной тут не беспочвенный мистицизм, – осознал он, – а достижения науки».

***

На обратном пути Парсонс разглядывал темноглазых мужчин и женщин. Прямые носы, волевые подбородки. Гладкая кожа. Красивая раса статных мужчин и полногрудых женщин в расцвете юности заполняла улицы величественного города; оживленно переговариваясь друг с другом и смеясь, они шли по своим делам. Мельком он заметил мужчину и женщину на блестящей паутине металлических дорожных полотен, что соединяла два шпиля и полого спускалась к самой земле. Обоим Парсонс не дал бы и двадцати. Они шли, держась за руки и улыбаясь. У девушки – изящные руки, сандалии на крошечных ступнях; маленькое, с резкими чертами лицо полно жизни и счастья. И здоровья.

И все-таки это общество зиждилось на смерти. Смерть – неотъемлемая часть жизни. Люди гибли в расцвете сил, и никого это не пугало, даже самих жертв. Они принимали ее с готовностью, если не сказать – с радостью. Но так же нельзя, подумал Парсонс. Это насилие над природой. Инстинкты заставляют человека оберегать свою жизнь, ценить ее превыше всего на свете.

Этот социум отвергает главный закон природы, единый для всех живых существ.

– В вашем обществе смерть желанна, – с трудом произнес он вслух. – Когда кто-нибудь умирает, вы радуетесь.

– Смерть, – ответил Стеног, – это часть цикла существования. Точно так же, как и рождение. Вы своими глазами видели Духовный Куб. Смерть человека столь же важна для общества, как и его жизнь. – Он говорил отрывисто, то и дело сосредоточиваясь на вождении.

«И все-таки ты стараешься избежать аварии, – мысленно сказал ему Парсонс. – За рулем ты осторожен. Противоречие.

А в моем обществе…

В моем обществе никто не думал о смерти. Среда, в которой я родился и вырос, не давала объяснения этому феномену. Человек просто живет. И ведет себя при этом так, будто бессмертен».

Что же реалистичнее? Рассудочное, прагматичное вовлечение смерти в жизнь общества или невротическое отторжение самой мысли о ней, свойственное моей эпохе? Мы были как дети, решил он. Не могли и не хотели вообразить собственную смерть. Пока нас не постигла массовая гибель. Да, наверное, именно это и случилось.

– Ваши предки, я имею в виду ранних христиан, – заговорил Стеног, – бросались под колесницы. Смерть для них тоже была желанна, и тем не менее их вера легла в основу вашей морали.

– Можно игнорировать смерть, – медленно проговорил Парсонс, – и даже наивно отрицать ее существование. Но нельзя ее осуждать.

– И тем не менее косвенно вы это делали, – сказал Стеног. – Отрицая столь важное явление, вы расшатывали рациональные устои своего мира. Вы не смогли покончить с войнами, голодом и перенаселенностью, потому что даже не решались всерьез обсуждать эти проблемы. Война для вас сродни стихийному бедствию, случайность, якобы не имеющая ничего общего с человеческой волей. Это ваш страх, ваша слепота позволили ей превратиться в неодолимую силу. Мы же контролируем свое общество, видим все аспекты нашего существования, а не только приятные глазу.

Остаток пути они преодолели в молчании. А когда вышли из машины, Стеног задержался на крыльце и показал на розовый куст. Фонарь, висящий над дверью, освещал цветы.

– Как вы думаете, что это такое? – Стеног приподнял тяжелый побег.

– Бутон.

Стеног поднял другой побег.

– А это распустившийся цветок. А вот этот уже отцвел. – Он снял с пояса садовый нож, одним быстрым, метким ударом отсек умирающий цветок и бросил за перила крыльца. – Итак, вы видели три цветка. Нераспустившийся, раскрытый и увядший. Последний мне пришлось срезать, чтобы завязались новые бутоны.

Парсонс стоял в глубокой задумчивости.

– Видимо, в этом мире не все рассуждают, как вы. Наверное, потому-то я и оказался здесь. Рано или поздно…

– Эти инакомыслящие объявятся, – подхватил Стеног. Он заметно оживился, и тут Парсонс догадался, почему его не держат под усиленной охраной, почему Стеног открыто возит его по городу. Почему привел к себе в дом и даже показал Фонтан.

Власти хотят знать, кому в этой эпохе понадобился Парсонс.

***

В гостиной за клавесином сидела Эми. Вначале музыка показалась Парсонсу незнакомой; прислушавшись, он понял, что это Джелли Ролл Мортон, но в непривычном, неточном ритме. Она оторвалась от клавиш и повернулась к Парсонсу.

– Я посмотрела кое-что из вашего периода. Вам не доводилось видеть Мортона? На наш взгляд, он ничем не уступает Доуленду, Шуберту и Брамсу.

– Мы с ним не современники, – сказал Парсонс. – Он жил гораздо раньше.

– Я что, неправильно играю? – Эми заметила выражение его лица. – Мне всегда нравилась музыка этого периода. В школе я даже реферат о ней писала.

– Жаль, что я не музыкант, – произнес он. – В нашем периоде уже было телевидение. Игра на музыкальных инструментах практически сошла на нет. – Если уж на то пошло, он и в руки-то их никогда не брал, и клавесин узнал только потому, что когда-то видел точно такой же в музее. Отчего-то музыка так и не прижилась в его эпохе, осталась в предшествующих веках. Парсонс в основном слушал записи и изредка бывал на концертах. Никому из его друзей и просто знакомых не пришло бы в голову самому заняться игрой на скрипке или фортепьяно, как не пришло бы в голову поставить дома телескоп.

– Странно, что вы не музицируете. – Стеног достал бутылку и стаканы. – Надеюсь, не откажетесь. Это ферментированный напиток из пшеницы.

– Думаю, его я еще не забыл, – усмехнулся Парсонс.

Стеног сказал, не улыбаясь:

– У нас эта жидкость заменяет наркотики, популярные в вашем периоде. Она не так токсична, имеет гораздо меньше побочных эффектов. Надо полагать, вы пробовали наркотики? – Он откупорил бутылку и наклонил над стаканом. По цвету и запаху Парсонс узнал второсортный бурбон.

Пока мужчины сидели и потягивали виски, Эми играла свою версию диксиленда, мало чем напоминающую оригинал. В доме царили покой и уют, и у Парсонса полегчало на душе.

«А может, это общество не так уж безнадежно? С другой стороны, разве я вправе судить – я, выходец из совершенно иной эпохи? Уж если сравнивать мир Стенога, то не с моим, а с эталонным. А эталонного мира не существует».

Бурбон кислил. Парсонс сделал два-три глотка и теперь праздно вертел стакан в руках. Стеног наполнил свой заново, а Эми встала и направилась к бару за стаканом. Стеног о ней не позаботился. Значит, положение женщин… хотя при встрече с Уэйдом и Икарой неравенство полов не бросалось в глаза.

– Скажите, – произнес он, – чего добивалась та группа политических заговорщиков?

Стеног пошевелился в кресле.

– Избирательных прав для женщин.

Эми налила себе виски, но не подсела к мужчинам. Она устроилась в углу и тихо, задумчиво внимала разговору.

Она говорила о школе, вспомнил Парсонс. Следовательно, женщины не лишены права на образование. Возможно, образование, особенно гуманитарное, например диплом историка, здесь не считается ценностью, достойной только мужчины. Наверное, это всего лишь хобби, позволительное и для женщин.

Стеног произнес, рассматривая свой стакан:

– Вам нравится моя пуэлла?

Вопрос застиг Парсонса врасплох.

– Я… – Он не удержался от взгляда в сторону Эми. Ее лицо оставалось бесстрастным.

– Сегодня вы переночуете здесь. Если хотите, можете лечь с Эми.

Парсонс осторожно перевел взгляд с Эми на Стенога. Он не знал, что винить в своем замешательстве: языковый барьер или разницу в обычаях.

– В моем отрезке времени это было не принято, – вымолвил он наконец.

– Но вы же сейчас в нашем отрезке, – с иронией произнес Стеног.

«Так-то оно так», – подумал Парсонс. А вслух проговорил:

– Боюсь, подобная практика способна отрицательно повлиять на ваш тщательно контролируемый процесс зиготообразования.

Стеног и Эми дружно охнули.

– Ну конечно! – сказала Эми. – Он же не прошел инициацию. – И добавила с заметным холодком: – Хорошо, что предупредили. Иначе все могло бы очень плохо кончиться. Странно, что мы сами об этом не подумали.

Поднимаясь с кресла, Стеног высокомерно произнес:

– Парсонс, приготовьтесь. То, что вы сейчас услышите, вряд ли вам понравится.

– Это неважно, – сказала ему Эми. – Меня другое беспокоит. Он может попасть в беду…

Не удостаивая ее вниманием, Стеног глядел на Парсонса.

– По достижении половой зрелости всех мужчин у нас стерилизуют, – сказал он с нескрываемой гордостью. – И я – не исключение.

– Теперь вы понимаете, – произнесла Эми, – почему этот обычай гостеприимства вполне в порядке вещей. Но только не в данном случае.

– Нет, нет и нет, – сказал Стеног. – Вы не будете с ней спать. И вообще, вам нельзя спать ни с кем из наших женщин. – На его лице тоже появилось озабоченное выражение. – Думаю, вас надо выслать на Марс как можно скорее. Иначе может возникнуть чрезвычайно опасная ситуация.

Эми приблизилась к Парсонсу.

– Еще виски?

Она налила ему новую порцию. Он не возражал.