Текст книги "Вспомнить всё (сборник)"

– Чтобы выманить вас. Вы ведь себя обнаружили, правда? Им нужно было знать, кто у них под контролем, а кто нет.

Лойс в ужасе отшатнулся:

– Так что же… выходит, они знали, что подчинить всех не получится?! Они ждали этого… – тут он осекся. – И приготовили ловушку.

– А вы себя обнаружили. Отреагировали бурно. Выдали себя.

И комиссар вдруг повернулся и направился к двери.

– Так, Лойс, нам пора. Дел по горло. Нужно действовать, действовать. Не теряя времени.

Лойс медленно, словно оглушенный, поднялся на ноги.

– И тот человек… Кто он? Откуда? Я его раньше не видел. Он не из местных. Он… из другого города. Весь в грязи, перепачканный, на лице порезы, весь в царапинах…

На лице комиссара проступило странное выражение. Он тихо ответил:

– Возможно, вы и это поймете. Совсем скоро. Идите за мной, мистер Лойс.

Глаза его странно блеснули, он распахнул дверь. Лойс выглянул на улицу – перед полицейским управлением толпились люди в форме. Платформа какая-то… И телефонный столб. А с него свисала – веревка!

– Прошу за мной, – сказал комиссар и холодно улыбнулся.

Солнце садилось, и вице-президент «Мерчантс-Банка» Оук-Гроув поднялся из сейфового отделения, запер его на тяжелые замки с часовым механизмом, надел шляпу, накинул пальто и вышел из здания. На улице было уже пустынно, лишь несколько прохожих спешили домой – ужинать.

– До свидания, – вежливо попрощался охранник, запирая за ним дверь.

– До свидания, – пробормотал в ответ Клэренс Мейсон.

И пошел к машине. Как же он устал… Весь день просидел внизу, у сейфов – все пытался понять, можно ли впихнуть еще один ряд ящиков для хранения ценностей. Фух, хорошо, что работа закончена и можно отправиться домой.

Он вышел на угол и остановился. Фонари еще не зажгли. Улица тонула в полумраке. Очертания зданий расплывались в дымке. Он огляделся – и замер.

С телефонного столба прямо напротив полицейского участка что-то свисало. Что-то длинное. Непонятное что-то. И покачивалось на ветру.

Какого черта? Что это такое?

Мейсон осторожно подошел к… предмету. Ему хотелось скорее оказаться дома. Он устал. Он хотел есть, наконец. Он думал о жене, детях. О горячем вкусном ужине на столе в гостиной. Но вот что-то в этом темном, качающемся на ветру свертке было такое… неправильное. Что-то нехорошее. Неприятное. В темноте он никак не мог разглядеть, что же это такое. Но висящее на столбе нечто словно притягивало его. И он подвигался все ближе и ближе. Он хотел понять, что это. Ему было как-то не по себе. Штука какая-то… Висит… Ему стало страшно. Страшно – и интересно.

Странно только, что больше никто странную штуку не замечал.

Вращающееся колесо

Бард Чай задумчиво проговорил:

– Культы, значит…

И посмотрел на мусороприемник, который со скрежетом пережевывал ленту с отчетом. Аппарат давно не смазывали, и он проржавел. Работая, он натужно подвывал и исходил ядовито пахнущим дымком. Чай покачал головой и выключил машину – ее покрытая вмятинами поверхность стала приобретать отвратительно алый оттенок. Перегрелась. С лентой, правда, справилась. Чай запихнул в приемную щель кучу отбросов, аппарат снова подавился мусором.

– Культы?.. – слабым эхом откликнулся Бард Сун У. Он с усилием вынырнул из собственных мыслей и изобразил заинтересованную улыбку на круглом оливково-желтом лице. – Вы говорили о культах?

– Культы угрожают стабильности общества. И наше общество – не исключение.

Чай задумчиво сплетал и расплетал тонкие изящные пальцы.

– Низшие слои общества недовольны сложившимся порядком вещей по определению. Их сердца опаляет зависть к тем, кого колесо вознесло над их головами. И потому они в тайне ото всех сбиваются в фанатичные стаи, банды, готовят мятеж. Встречаются в темноте ночи, беспрестанно подвергают сомнению общепринятое. Испытывают извращенное удовольствие, нарушая основные правила и установления.

– А… да, – согласился Сун У. – В смысле… – тут же поправился он, – я хотел сказать: просто невозможно поверить, что люди способны на отправление подобных отвратительных ритуалов. И на такой фанатизм.

Сун У нервничал. Он поднялся на ноги:

– Мне пора, если позволите.

– Подождите, – резко отозвался Чай. – Вам знакома Детройтская область?

Сун У, морщась, кивнул:

– Немного.

Энергично отмахнув рукой, Чай принял решение:

– Вас-то я туда и пошлю. Проведете расследование, вернетесь с отчетом. Отчету присвоена голубая полоса, вам понятно? Если культ опасен для общества, мы поставим в известность командование Святой Длани. В секту сбивается самое отребье – ремонтники. – И он скривился: – Ну, вы понимаете. Низшая каста. Белые, здоровенные, волосатые громилы. А по возвращении получите отпуск. Шесть месяцев в Испании – сможете копаться в заброшенных городах, сколько захотите.

– Белые! – охнул Сун У, и его круглое лицо позеленело от ужаса. – Но я… мне в последнее время нездоровилось… пожалуйста… возможно, имеет смысл послать кого-то другого, кого-то…

– Да вы никак поклонник теорий Сломанного Пера? – Чай изумленно поднял бровь. – Согласен, Сломанное Перо – блестящий лингвист, я у него учился – недолго, но все же. Вы знакомы с его учением? Нет? Он настаивал на том, что белые происходят от неандертальцев. На это указывают их несоразмерно огромный рост, густой волосяной покров, грубые черты лица. Самой природой они отсечены от понимания материй, превосходящих животный, горизонтальный, так сказать, уровень жизни. Всякие попытки обратить их бесполезны. – И он смерил молодого человека строгим взглядом: – Знаете, почему я вас туда посылаю? Потому что я имею твердую, непоколебимую веру в ваше исключительное благочестие.

Сун У жалобно заперебирал четки:

– Слава Элрону, да будет благословенно его имя, – пробормотал он. – Вы слишком добры ко мне.

Сун У просочился в лифт, и тот, погромыхивая, гудя и замирая между этажами повез его вверх – на самый верхний уровень здания Главной Коллегии. Выскочив из лифта, он быстро пошел по полутемному коридору. Редкие лампочки источали желтоватый свет. Через несколько мгновений он уже стоял на пороге зала сканирования и демонстрировал пропуск роботу-охраннику:

– Бард Фэй Пан у себя?

– Истинно так, – ответил робот и посторонился.

Сун У шел по залам, полным ржавых, отслуживших свое механизмов – пока не оказался в крыле, где аппаратура еще находилась в рабочем состоянии. Зять сидел и работал, низко склонившись над какими-то схемами, раскатанными по одному из письменных столов. И трудолюбиво что-то переписывал – от руки, естественно.

– Да пребудет с тобой ясность, – пробормотал Сун У.

Фэй Пан поднял глаза и смерил его сердитым взглядом:

– Сколько раз тебе говорить – не ходи сюда больше! Если в Святой Длани узнают, что я разрешаю тебе использовать сканер в личных целях, меня вздернут на дыбу!

– Не кипятись, – пробурчал Сун У, похлопывая всполошившегося родственника по плечу. – Это в последний раз. Я ведь уезжаю. А потом и вовсе умру. Так что последний раз посмотрю. – Оливковое личико скривилось в жалостной, умоляющей гримасе. – Скоро, совсем скоро ожидает меня поворот колеса. Это последняя наша беседа!

Вдруг лицо Сун У стало холодным и расчетливым:

– Ты же не захочешь отягощать душу подобным проступком, правда? Время идет к концу – как со мной расплатишься за такое?

Фэй Пан громко фыркнул:

– Ну ладно, ладно. Но во имя Элрона – не рассиживайся там!

Сун У заторопился: подбежав к сканеру-матке, быстро взобрался в хлипкую кабину. Включил аппарат, приник к визору, завел куда надо свою именную метку и медленно повел вперед рычаг пространственно-временного континуума. Старинный механизм закашлял, зачихал и пробудился к жизни, отслеживая его метку в вариантах будущего.

Руки Сун У дрожали. Да что там, он трясся всем телом. По шее катился пот. Он завороженно наблюдал за миниатюрным изображением себя – как он прыгает, носится и бегает. «Бедненький Сун У», – расстроился он. Крошечное существо суетилось, скрупулезно исполняя свои обязанности. Восемь месяцев. У него осталось лишь восемь месяцев. Быстрее, быстрее! Существо носилось как угорелое – а потом падало и погибало.

Сун У отнял голову от визора и попытался успокоиться. Сердце колотилось как сумасшедшее. Нет, на собственную гибель он мог смотреть спокойно. А вот то, что следовало за ней… ох, это и было самым ужасным.

Он помолился – беззвучно, про себя. Достаточно ли он постился? Умерщвляя плоть, он четыре дня бичевал себя – и не чем-нибудь, а хлыстом с металлическими шипами. Самым тяжелым. Он раздал все свои сбережения. Разбил потрясающе красивую вазу, унаследованную от матери – между прочим, семейное сокровище. Он вывалялся в грязи и дряни в центре города, на глазах у сотен людей. Этого должно быть достаточно. Иначе и быть не может! Но как же мало у него времени…

Призвав остатки мужества, он выпрямился. А потом снова склонился над визором. Бард весь дрожал от ужаса. А что если ничего не изменилось? Что если он недостаточно смирялся и умерщвлял плоть? И он положил руку на ручку настройки, отправляя курсор по временной линии – за точку своей гибели.

И тут же завизжал и замахал руками от нестерпимого ужаса. Будущее осталось прежним! Точно таким, как было! Оно нисколько не поменялось! Вина его настолько страшна, что никакой аскезой ее не искупить! Во всяком случае, за такое короткое время! Такой проступок заглаживается годами послушания и смирения, а у него нет этих лет!

Он вылез из кабины сканера и прошел мимо стола, за которым трудился зять.

– Спасибо, – слабым голосом пробормотал он.

На мгновение деловитое, собранное лицо Фэй Пана изменило выражение – он посмотрел на Сун У с сочувствием:

– Плохие новости? Следующий поворот колеса обещает неудачное перевоплощение?

– Неудачное – не то слово. Крайне скверное…

Жалость на лице Фэй Пана тут же сменилась праведным негодованием:

– Ну и кого теперь винить? – строго спросил он. – Только себя! Ты прекрасно знал, что твое поведение в этом воплощении определяет следующее. И если будущая жизнь обещает тебе перерождение в виде низменного животного, значит, тебе нужно пересмотреть поведение и покаяться в грехах. Властвующий над нами закон мироздания не знает лицеприятия! Такова подлинная справедливость: причина определяет следствие, а нынешние поступки определяют будущее. Здесь нет места обиде или печали. Здесь уместны лишь понимание и раскаяние.

И Фэй Пан не удержался и полюбопытствовал:

– А кем ты переродишься? Змеей? Белкой?

– Не твое дело, – отрезал Сун У и поплелся к дверям.

– Да я сам могу посмотреть, делов-то…

– Вот и смотри сколько влезет.

Сун У толкнул дверь и мрачно выбрался в коридор. В глазах плыло, душу затопило кромешное отчаяние. Ничего не изменилось. Все то же самое, то же самое…

Через восемь месяцев он умрет – от какой-то заразы, коим нет числа в обитаемой части мира. Откроется лихорадка, на теле высыпят красные пятна, он будет метаться в бреду, не находя места от боли. Внутренности вывалятся, кожа иссохнет, глаза закатятся. И после нескончаемых страданий он умрет. Его тело останется лежать в куче трупов – улицы города будут устланы мертвыми телами, и потом их сгребет и вывезет робот-мусорщик, которого зараза не берет. И останки барда отправятся в обычный мусоросжигатель на окраине города.

А между тем не подверженная смерти и тлению душа Сун У, эта искорка вечного пламени, ускользнет от нынешнего пространственно-временного воплощения – к следующему. Но не поднимется, нет. Она провалится – и бард неоднократно наблюдал в визоре сканера ее падение. Его глазам раз за разом открывалось одно и то же отвратительное, невыносимое, омерзительное зрелище. Душа камнем падала вниз, в один из самых низких континуумов, в подлинную сточную яму у самого подножия лестницы перевоплощений.

Он согрешил. В юности Сун У сошелся с черноглазой девицей с длинными, подобными сверкающему потоку волосами. Прибавьте к этому зовущие алые губы, полные груди и округлые, приглашающе покачивающиеся бедра. Она была женой друга – из класса Воинов, но Сун У взял ее себе в любовницы. Конечно, ведь он даже не сомневался, что у него полно времени на покаяние и исправление содеянного!

Но он ошибся: колесо готовилось повернуться, причем очень скоро. Надвигалась чума – и у него не оставалось времени на пост, молитву и совершение благих дел. Участь Сун У предрешена – он провалится в залитую жидкой грязью планету со скверной атмосферой в системе вонючей красной звезды, в эту отвратительную клоаку, полную смрада, слизи и гниющих отбросов. В один из самых низких по иерархии миров – в вонь и джунгли.

И там он станет мухой с блестящими крылышками и толстым голубым брюшком. Падальщиком, жужжащим и ползающим среди разложившейся плоти огромных ящериц, схватывающихся и уничтожающих друг друга в смертельных схватках.

Из болота, из умирающего от эпидемий мира в гибнущей, пораженной смертельной болезнью звездной системе ему придется подниматься целую вечность – по нескончаемым ступеням лестницы мироздания, которые ему уже удалось некогда преодолеть. О, это заняло несчетные эоны вечности, но он достиг нужного уровня и переродился человеком на планете Земля, под ярким желтым Солнцем. И вот теперь ему придется проделывать весь этот путь с самого начала.

Чай просиял и благословил его:

– Да пребудет с тобой Элрон!

Команда роботов осматривала перед вылетом ржавый разведывательный катер. В конце концов они выдали разрешение на полет – правда, на ограниченное расстояние. Сун У медленно поднялся на борт и уселся за развороченную приборную панель. Вяло помахал на прощание, с грохотом захлопнул дверь и вручную запер ее.

Вздрагивая и трясясь, катер набирал высоту. День клонился к вечеру. Сун У вздохнул и уткнулся в отчеты и записи, выданные перед полетом.

Пока вырисовывалось следующее. «Лудильщики» – так себя назвали эти сектанты – не могли похвастаться большим количеством адептов: всего-то несколько сотен человек, в основном из класса Ремонтников – самого низшего в социальной иерархии. Барды, конечно, считались элитой общества: ведь барды – наставники социума, святые люди, указующие путь к ясности. Следом в иерархии шли Поэты – они слагали саги о великих деяних Элрона Ху, который (по преданию) жил в страшные Времена Безумия. За Поэтами шли Артисты, затем – Музыканты, потом – Рабочие, приглядывавшие за командами роботов. А уж за ними следовали Предприниматели, Воины, Фермеры и в самом низу социальной лестницы – Ремонтники.

Ремонтники по большей части были белыми – гигантские особи с бледной кожей, заросшие, подобно обезьянам, густыми волосами. И в самом деле, что белые, что гигантские приматы очень похожи. Возможно, Сломанное Перо прав: в них действительно течет неандертальская кровь и их невозможно обратить к ясности. Сун У всегда чуждался расизма, и ему никогда не нравились рьяные поборники идеи, что белые – не такие, как остальные люди. Отдельные граждане доходили даже до утверждений, что если белым позволить заключать межрасовые браки, то спасение душ остальных людей окажется под угрозой.

Так или иначе, проблема эта имела сугубо академический характер. Ни одна приличная, уважающая себя женщина из высших классов, индуска, монголка или банту по происхождению, в жизни не допустила бы до себя беляка.

Под кормой корабля проплывала голая, выжженная и бесплодная земля. Огромные красноватые пятна тут и там еще не заросли травой, шлаковые поверхности все еще выступали наружу. Однако большую часть руин уже затянуло землей и росичкой. Внизу в полях суетились люди и роботы, оставались позади деревни – бесчисленные коричневые круги среди моря зелени, время от времени глаз натыкался на руины древних городов – словно разверстые раны, слепые рты, распахнутые в небо. Эти никогда не зарастут травой, никогда…

Впереди лежала Детройтская область – странное имя, говорили, что местность назвали в честь ныне забытого духовного учителя. Здесь деревни попадались чаще. Слева виднелась свинцово-серая масса воды – озеро, что ли. А что лежало за ним, только Элрону известно. Никто не заходил так далеко, там не жили люди – только дикие звери и искалеченные излучением твари. На севере, рассказывали, – сплошная радиация.

Он повел катер на снижение. Справа лежало обширное поле, его распахивал фермерский робот: к его поясу был приварен металлический крюк – видно, отодрали от пришедшего в негодность механизма. Робот застыл на месте и удивленно посмотрел вверх. Сун У приземлился – не очень удачно, кстати. Катер долбанулся о землю и замер без движения.

– Да пребудет с тобой ясность, – смиренно проскрежетал робот.

Сун У вылез из корабля.

Потом запихнул всю пачку отчетов и бумаг в «дипломат». Запер люк на замок и поспешил к руинам города. Робот вернулся к прежнему занятию и поволок по твердой земле проржавевший крюк. Покрытое вмятинами тело перегнулось от усилия – машина двигалась медленно, молча, не жалуясь и ничего не требуя.

Мальчик пискнул:

– Куда идешь, Бард?

Сун У, пробиравшийся сквозь заросли и горы шлака, устало остановился и посмотрел на мальчишку. Маленький чернолицый банту в балахоне из наспех сшитых красных лоскутов. Сун У двинулся дальше, тот побежал следом, как щенок – подпрыгивал, подскакивал и скалил белые-белые зубы.

Сун У, надо сказать, был совсем не прост – интрижка с черноволосой красавицей не прошла даром, он выучился простейшим финтам и уловкам.

– У меня катер сломался, – осторожно ответил он. Да уж, этим и впрямь никого не удивишь. – А ведь это был последний катер в рабочем состоянии, мда…

Мальчишечка скакал и смеялся и срывал верхушки колыхавшейся вдоль тропы зеленой травы.

– А я знаю людей, которые могут его починить! – радостно пискнул он – хм, какой неосторожный маленький мальчик…

Сердце Сун У забилось часто-часто:

– Вот как… – пробормотал он, притворяясь, что ему не очень-то интересно это предложение. – Выходит, тут поблизости обитают те, кто занимается сомнительным искусством починки?..

Мальчик с весьма торжественным видом кивнул.

– Ремонтники? – продолжил расспросы Сун У. – И много их здесь живет? Ну здесь, в руинах?

Через мусор к ним пробирались другие чернолицые мальчишки и темноглазые девчонки. Все банту.

– А что там случилось с твоим катером? – радостно заверещала одна. – Что, не летит больше, да?

Они бегали вокруг него и громко орали, а Сун У медленно двигался вперед. Ну надо же, какие невоспитанные. Никакого понятия о дисциплине. Дети катались по земле, дрались, опрокидывались на спину и гонялись друг за другом с дикими воплями.

– Кто из вас, – требовательно возвысил голос Сун У, – получил первоначальные знания о вере?

Ответом послужило неожиданное и неловкое молчание. Дети виновато переглядывались. Никто не ответил.

– Спаси Элрон! – ужаснулся Сун У. – Вас что, никто ничему не учил? У вас не было наставника?

Дети виновато потупились.

– Как же вы сообразовываете себя с волей мироздания? Никак? Откуда узнаете о божественном плане относительно вас? О нет, я просто не могу поверить в это!..

И он наставил толстый палец на одного из мальчиков:

– Готовишься ли ты денно и нощно к будущей жизни? Очищаешься ли от грехов и скверны? Ограничиваешь ли себя в мясе, чувственных утехах, развлечениях, деньгах, образовании, досуге?

Но нет, вывод представлялся вполне очевидным. Неумеренно громкий смех и беспорядочные игры свидетельствовали: эти дети все еще в путах неумеренности и далеки от ясности – а ведь ясность есть единственный путь к пониманию вечного плана о мироздании, к уяснению идеи великого колеса, вращающегося бесконечно и для всех живущих.

– Мотыльки! – отфыркнулся Сун У. – Да вы не лучше зверей и птиц в полях – они не сеют, не жнут и о будущем не пекутся! Вы играете и смеетесь и живете лишь днем сегодняшним – а ведь наступит и завтрашний! Вы подобны насекомым…

Ох, насекомые. Он тут же припомнил синебрюхую муху с блестящими крылышками – как она ползла по разлагающемуся трупу гигантской ящерицы. Желудок Сун У неприятно закувыркался среди внутренностей, но он усилием воли затолкал его на место и решительно зашагал к проглядывавшим среди зелени деревням.

По обеим сторонам дороги на бесплодной земле трудились фермеры. Шлак покрывал лишь тоненький слой почвы, над землей колыхались редкие колоски пшеницы, тонкие и кривые. Ну и почва здесь, хуже ему еще не приходилось видеть… Под ногами чувствовалось присутствие железа – прямо у поверхности. Ссутуленные мужчины и женщины поливали убогие всходы из жестяных банок и старых металлических посудин, откопанных в развалинах. Вол тащил грубую телегу.

На другом поле женщины вручную пропалывали сорняки. Они двигались медленно, тупо ковыряясь во прахе. Иссохшие, обглоданные глистами изнутри – все из-за почвы. И все, как одна, босые. Дети еще не заразились, но у них все впереди.

Сун У взглянул на небо и вознес благодарственную молитву Элрону. О, поистине здесь страдания превышали всякую меру. Испытания, жестокие и страшные, выпадали людям на каждом шагу. Эти мужчины и женщины проходили через раскаленное горнило, и души их, похоже, подвергались очищению сколь суровому, столь и действенному. В тени лежал младенец, рядом дремала мать. По векам ребенка ползали мухи, мать дышала тяжело, с присвистом. Она спала с открытым ртом. По смуглым щекам расползался нездоровый румянец. Живот выпирал – ну да, опять беременна. Еще одна бессмертная душа ожидает своей очереди подняться с нижней ступени на более высокую. Женщина беспокойно подергивалась, огромные обвислые груди вылезли из-под грязных лохмотьев и колыхались при каждом движении.

– Подойдите, – жестко приказал Сун У стайке чернокожих ребятишек – те так и бежали за ним. – Я буду говорить с вами.

Они подошли, не решаясь поднять глаза, и молча окружили барда. Сун У сел, положил рядом с собой «дипломат» и умело подвернул ноги, принимая традиционную позу, описанную Элроном в седьмой книге поучений.

– Я буду спрашивать, а вы – отвечать, – строго сказал Сун У. – Знакомы ли вам основы веры? – Он пристально оглядел своих слушателей. – Кто знает основы катехизиса, я спрашиваю?

Сначала одна, потом две руки нерешительно потянулись вверх. Остальные дети прятали глаза с несчастным видом.

– Первое! – гаркнул Сун У. – Кто вы? Вы – мельчайшая деталь плана мироздания.

Второе! Что вы такое? Вы – лишь мельчайшая крупинка внутри системы, которая настолько же огромна, сколь и непознаваема!

Третье! Каков наш путь в жизни? Мы должны исполнить уготованное нам высшими силами.

Четвертое! Где вы? На одной из ступеней лестницы живых существ.

Пятое! Где вы уже побывали? Вы прошли через бесконечное множество ступеней. Каждый поворот колеса либо поднимает вас, либо ввергает вниз.

Шестое! Что определяет, вверх или вниз вы отправитесь при очередном повороте? Ваше поведение в этом воплощении.

Седьмое! Что есть праведность? Праведность есть подчинение вечным силам и элементам мироздания, что составляют божественный план.

Восьмое! Каков смысл страдания? Оно очищает душу.

Девятое! В чем смысл смерти? Она освобождает личность от нынешнего воплощения, дабы она могла подняться на новую ступень лестницы.

Десятое…

И тут Сун У осекся. К нему приближались две фигуры, лишь отдаленно напоминающие человеческие. Огномные, белокожие. Они шагали через выжженные солнцем поля, прямо через ряды чахлых всходов.

Ремонтники. И явно по его душу. По спине побежали мурашки. Беляки. И кожа у них так противно, нездорово блестит. Белесая такая – ни дать ни взять ночные насекомые, которые вылезают из-под вывороченных камней…

Он поднялся на ноги, пересилил отвращение и приготовился приветствовать их.

И сказал, когда они подошли:

– Ясность!

А запах! От них несло густым мускусным запахом, как от овцы. Беляки встали прямо перед ним. Здоровенные такие самцы, огромные потные мужланы. И кожа у них влажная, липкая. И бороды у них. И волосы – длинные, нечесаные. Из одежды – парусиновые брюки и ботинки. С ужасом Сун У разглядел и это – ох, действительно. Они волосатые! Грудь заросла мехом – ни дать ни взять шерстяной коврик! И из подмышек тоже волосы торчат! И руки покрыты волосами! И запястья! Да что там, даже под локтями что-то растет! А может, Сломанное Перо все-таки прав? Может, в этих огромных, вперевалку шагающих светловолосых зверюгах течет кровь неандертальцев, недолюдей доисторических времен… Из этих голубых глаз на него смотрела обезьяна – тьфу, наваждение.

– Здрасьте, – сказал беляк. Потом задумчиво добавил: – Меня Джемисоном зовут.

– Пит Феррис, – прорычал другой.

Кстати, ни один из мужланов не озаботился проявить почтительность или даже вежливость. Сун У поморщился, но потом решил не выказывать заносчивости. А может, они не специально? Может, они не хотят его таким образом неявно оскорбить? Может, они и впрямь не понимают, что делают. Трудно сказать, ведь низшие классы, как верно сказал Чай, выказывали отвратительные зависть и возмущение существующим порядком вещей. Да и враждебные чувства тоже.

– Я провожу обычное исследование, – пустился в объяснения Сун У. – Собираю данные по уровню смертности и уровню рождаемости в сельской местности. Я пробуду здесь несколько дней. Где мне остановиться, не подскажете? Может, найдется постоялый двор? Или гостиница?

Двое беляковых самцов хранили гробовое молчание. А потом один из них рявкнул:

– Чо это?

Сун У растерянно заморгал:

– В смысле?

– Чо это за исследование такое? Нужно что узнать – мы сами скажем.

Сун У просто ушам своим не поверил:

– Вы вообще соображаете, с кем разговариваете? Я Бард! Понятно, нет? Вы, вообще-то, на десять классов ниже меня, я понятно говорю или…

Он задохнулся от гнева. Да уж, в этих краях Ремонтники явно позабыли свое место. А местные Барды куда смотрят?! Как можно так запустить дела! Так, глядишь, и самое общество развалится!

Сун У затрясло от одной мысли, что в подобном случае Ремонтники, Фермеры и Предприниматели получат право общаться – да что там, жениться и выходить замуж за пределами класса, есть и пить в одних и тех же местах! Нет! Общество погибнет! Это что же, все будут ездить в одних и тех же повозках и даже в один и тот же сортир на двор выбегать?! Нет! Ни за что! И мысленному взору Сун У предстала кошмарная картина: Ремонтники сожительствуют и совокупляются с женщинами из Бардов и Поэтов! Горизонтально структурированное общество… все люди равны… какой ужас! О нет, это противно самому устройству мироздания, божественному плану, это значит, что Времена Безумия настают снова! Он вздрогнул, как от холода.

– Так. Где живет местный Менеджер? – строго спросил он. – Отведите меня к нему. Я буду разговаривать только с ним лично.

Беляки развернулись и поплелись туда, откуда пришли. Молча. Не проронив ни слова. Сун У проглотил гневные слова и пошел за ними.

Они шагали через высохшие поля и голые, изъеденные холмы, на которых ничего не росло. Руины попадались все чаще. На границе города протянулась цепочка крохотных поселений: покосившиеся хижины из щепы и веток, грязные улочки. От деревень несло отвратительным смрадом разложения и мертвечины.

У порогов хижин дремали собаки, дети рылись и играли в грязи и гниющем мусоре. На ступенях сидели старики – их было немного. Пустые глаза, ничего не выражающие лица. Вокруг бегали куры, а еще он увидел свиней и тощих котов – и, конечно, ржавые кучи металлолома. В некоторых набралось бы тридцать футов высоты, не меньше. И повсюду, повсюду красноватые холмы шлака.

А вот за деревеньками потянулись уже собственно руины – на целые мили уходили к горизонту покинутые обрушенные дома, остовы зданий, бетонные стены, ванные с торчащими трубами, перевернутые каркасы машин. Наследие Времен Безумия – самого печального периода истории человечества, последовавшего за периодом не менее ужасным и отвратительным: пять веков безумия и запутанности теперь называли Эпохой Ереси – тогда человек пошел против божественного плана и пытался сам управлять своей судьбой.

Они подошли к дому побольше – деревянному двухэтажному строению. Беляки полезли вверх по хлипким ступенькам, дерево надсадно заскрипело под их тяжелыми ботинками. Сун У нервно засеменил следом. Они поднялись на крыльцо, похожее на открытый балкон.

Там сидел человек – толстый меднокожий чиновник. В незастегнутых бриджах, между прочим. Блестящие черные волосы он собрал на затылке в узел и заткнул его костью на манер шпильки. Носище выделялся немалыми размерами, само же лицо оказалось ничем не примечательным – плоское и широкое. Разве что вторых подбородков много – есть и третий, и четвертый. Менеджер пил из жестяной кружки лаймовый сок и смотрел вниз на залитую грязищей улочку. Беляки подошли поближе, начальник слегка приподнялся – это явно стоило ему немалых усилий.

– Вот он вот, – и назвавшийся Джемисоном беляк ткнул пальцем в Сун У, – хотел тебя видеть.

Сун У сердито отпихнул его и шагнул вперед:

– Я – Бард! Из Главной Коллегии! Вы это видели? Нет?

И он рванул на груди рубашку. На солнце ярко вспыхнул знак Святой Длани – золотой, горящий красным огнем.

– Я требую, чтобы со мной обращались надлежащим образом! Не позволю, чтобы мной помыкали какие-то…

Так, что-то он раскричался. Надо бы взять себя в руки. Сун У подавил приступ гнева и ухватился за «дипломат». Толстый индиец спокойно смотрел на него. Беляки побрели к краю террасы и уселись на корточках в теньке. Скатали грубые цигарки и демонстративно повернулись ко всем спиной.

– К-как? Как вы это позволяете? – ахнул Сун У. – Это же… это же… они же тут, рядом с нами!

Индиец лишь пожал плечами и еще глубже провалился в кресло.

– Да пребудет с вами ясность, – пробормотал он. – Не хотите ко мне присоединиться?

Он говорил все так же спокойно. Похоже, поведение беляков не произвело на него ровно никакого впечатления.

– Не хотите лаймового сока? А может, кофе? Кстати, лаймовый сок хорошо помогает при такой штуке, как у меня, – и он выразительно постучал по губам.

И показал зубы.

На размякших деснах запеклись язвы.

– Нет, спасибо, – сердито проворчал Сун У и сел напротив индийца. – Я тут с официальным заданием.

Индиец слабо покивал:

– Вот как?

– Буду исследовать уровень смертности и уровень рождаемости.

Сун У с мгновение поколебался, потом наклонился к индийцу:

– Вы должны прогнать этих беляков. Я настаиваю! Мне нужно сообщить вам кое-что, не предназначенное для чужих ушей.

В лице индийца ровным счетом ничего не изменилось. Оно оставалось все таким же бесстрастным. Потом он слегка приобернулся:

– Пожалуйста, спуститесь вниз на улицу, – приказал он. И добавил: – Если вас не затруднит…

Беляки с ворчанием поднялись на ноги и мрачно протопали мимо стола, одарив Сун У хмурыми злыми взглядами. Один прокашлялся, перегнулся через перила и смачно плюнул вниз – с явным намерением оскорбить Барда.