Текст книги "Анатомия убийства. Гибель Джона Кеннеди. Тайны расследования"

Глава 25

Кабинет конгрессмена Джеральда Форда

палата Представителей

Вашингтон

март 1964 года

Джеральд Форд требовал надавить как следует на Марину Освальд. Политические советники и ярые антикоммунисты из окружения конгрессмена не собирались отказываться от версии заговора, вдохновленного СССР или Кубой, а бесконечная ложь вдовы Освальда внушала опасения: не скрывает ли она доказательства этого заговора. Форду было известно, что некоторые следователи комиссии даже подозревают в Марине «спящего агента» Москвы. Возможно, она и не знала о намерении мужа убить Кеннеди, но ее заслали в Соединенные Штаты помогать Освальду и покрывать его, пока он осуществлял секретные замыслы Кремля. Эта версия объясняла, почему молодые люди вступили в брак, едва познакомившись, и почему их выпустили из России.

В марте Форд обратился к Рэнкину с предложением повторно допросить вдову Освальда, на этот раз на детекторе лжи – в надежде, что Марину удастся запугать и вырвать у нее наконец всю правду. «Добровольный текст на полиграфе позволил бы удовлетворить законный интерес общественности, – писал Форд. – Нам и так известно, что она “упустила” множество обстоятельств, которые с тех пор удалось установить… Возможно, она также “упускает” все, что ей известно о подготовке Ли Освальда, его деятельности и отношении с Советами»¹. Форд разделял озабоченность некоторых юристов комиссии, считавших, что комиссия так и не узнала правду о визите Освальда в Мехико, но Марина знает, зачем он туда ездил. «По-видимому, ей известно о поездке в Мексику больше, чем она рассказала нам». Форд рекомендовал проверять и других свидетелей на детекторе лжи «всякий раз, когда в протоколе обнаружатся явные расхождения или недостаточно искренние высказывания».

Главенство Уоррена в комиссии действовало Форду на нервы. Председатель Верховного суда никогда не позволял себе грубо обходиться с Фордом или другими членами комиссии, но бывал «резок» и относился к ним свысока, по ощущению Форда². «Он принимал множество односторонних решений, особенно в первые месяцы работы». Уоррен «присвоил себе чересчур много власти», и «невозможно было отклониться от его плана и расписания», вспоминал Форд. Поскольку в 1930-е годы Форд играл в футбол за Мичиганский университет, то и теперь прибег к аналогии из мира футбола: «Он обращался с нами, как с рядовыми членами команды, а сам он – капитан и квотербек».

Несмотря на эти разногласия, председатель Верховного суда признавал в Форде одного из самых ценных членов комиссии и наиболее усердно работающего – как и сам Уоррен. Сенатор Рассел практически устранился от расследования, двое других законодателей – сенатор Купер и конгрессмен Боггс – появлялись в офисе время от времени, но Форд считал своей обязанностью выслушать показания практически всех ключевых свидетелей. Он задавал им продуманные вопросы – видно было, что и материалы дела он читал весьма тщательно.

Для подготовки этих вопросов Форд собрал целую команду консультантов, не входивших в состав комиссии, и не считал нужным извещать об этом комиссию. Уоррен и другие сотрудники, наверное, обеспокоились бы, узнав, что Форд допустил к секретным документам комиссии своих друзей и советников, некоторые из которых не проходили проверку на благонадежность.

В особенности Форд полагался на троих помощников. Джон Стайлс, старый друг Форда еще из Гранд-Рапидс³, руководивший его избирательной кампанией в 1948 году, когда Форд баллотировался в президенты, следил за ходом расследования изо дня в день и готовил для Форда длинные списки вопросов к свидетелям. Форд также обратился к бывшему члену Конгресса от Республиканской партии Джону Рэю: этот юрист с дипломом Гарварда годом ранее отказался от места в Конгрессе. Чуть позже Форд ангажировал и молодого человека из Гранд-Рапидс, Фрэнка Фэллона, который в это время учился в Гарвардской школе права, и поручил ему проверять собранные комиссией показания.

Едва материал попадал на стол Форда в его кабинете в Конгрессе, он передавал его своим трем помощникам. Когда после суда над Руби юристы комиссии отправились в Даллас допрашивать свидетелей, Форд просил пересылать ему все протоколы, чтобы он «оставался в курсе развития событий». И эти материалы он также показывал своей троице консультантов.

Зачастую служебные записки этих помощников Форда не помечаются даже инициалами, что свидетельствует о том, насколько доверительные у них были отношения. К их рекомендациям Форд внимательно прислушивался и порой целиком включал текст записок в письма, которые уже от собственного имени и на бланке Конгресса отправлял Рэнкину с длинным перечнем заданий для членов комиссии. В марте Рэнкин получил от Форда список из десятков вопросов, которые следовало задать свидетелям с Дили-Плаза или присутствовавшим при гибели Типпита.

Консультанты Форда также подготовили списки дополнительных вопросов к сотрудникам комиссии по уже полученным свидетельским показаниям. Так, после того как в марте перед комиссией предстал Марк Лейн, помощники Форда на основании протокола показаний составили трехстраничный перечень всех сомнительных, на их взгляд, утверждений Лейна. Рядом с каждым из таких утверждений была пустая клеточка, где Форд или его помощники должны были поставить галочку, если слова Лейна удастся подтвердить. (Копия, сохранившаяся в бумагах Форда, свидетельствует о том, что ни одна из этих клеточек не была заполнена.) ⁴ Форд также обращался за специальными консультациями к коллегам-конгрессменам, имевшим медицинское образование, и просил прокомментировать протоколы из госпиталя Далласа и заключение патологоанатома. Конгрессмен от штата Пенсильвания Джеймс Уивер, по первой профессии хирург ВВС, сделавший затем карьеру в Республиканской партии, по просьбе Форда просмотрел медицинские документы и в ответном письме сообщил, что обширные ранения в голову «не оставляли надежды принять какие-либо меры для спасения жизни покойного президента»⁵. Уивер также поделился с Фордом – как политик с политиком – оображением, почему в показаниях медиков было столько путаницы, например, почему врачи из больницы Паркленда первоначально приняли выходное отверстие пули в горле Кеннеди за входное. На врачей «давили» безответственные репортеры, «журналисты или выдававшие себя за таковых», как выразился Уивер, и потому врачи говорили совсем не то, что хотели сказать.

В служебных записках Стайлса и других консультантов Форда постоянно проступает беспокойство, как бы комиссия не проглядела улики, свидетельствующие о наличии заговора. В записке от 17 марта Форда предостерегают, что глава Верховного суда Уоррен способен «волюнтаристски отмести вероятность убийства в результате заговора, в особенности международного заговора или с участием иностранных правительств». Стайлс напоминал Форду о тревожных известиях, поступавших с Кубы незадолго до покушения, в том числе об интервью Кастро за два месяца до убийства президента, в котором Кастро, по-видимому, высказывал угрозы в адрес Кеннеди. Отмечалась в записке и таинственность, по-прежнему окружавшая поездку Освальда в Мексику. «Сумела ли комиссия установить по часам все перемещения и встречи Освальда в Мехико?» – вопрошал автор записки⁶.

Всю зиму Форда бомбардировали письмами коллеги-конгрессмены от Республиканской партии, а также консервативные избиратели, требуя вывести Нормана Редлика из состава комиссии. «С какой стати вы пустили козла в огород?»7 – писал Форду Ричард Пофф, конгрессмен от штата Виргиния. Врач из Техаса в своем письме угрожал Форду поднять против него бучу среди избирателей Мичигана: «Вы член Конгресса, и не пытайтесь меня уверить, что не можете совладать с такими приспешниками комми в комиссии, как Редлик. Изобличите их и увольте, или мы обратимся к мичиганской прессе»8.

3 апреля Рэнкин письменно просил Форда обратить внимание на провокационную статью, опубликованную Редликом в The Nation 11 годами ранее⁹. Эта статья была направлена против сенатора Джозефа Маккарти и отстаивала право свидетелей, вызываемых в комиссию Маккарти, ссылаться на Пятую поправку к Конституции, освобождавшую их от обязанности давать показания. Эта статья, с большим опозданием обнаруженная Рэнкином (она была озаглавлена «Свидетельствует ли молчание о вине?»), послужила для Форда лишним доводом в пользу мнения, что Редлика не следовало принимать на работу в комиссию. Хотя Маккарти и скончался в 1957 году, потеряв всякое влияние, некоторые члены Конгресса, и в том числе друзья Форда, все еще славили (пусть про себя) его имя.

Хотя это широко не разглашалось, но Форду и другим членам комиссии было известно, что ФБР, приняв во внимание эти публичные нападки, втайне проводит новое, более интенсивное расследование прошлого Редлика. В апреле Форд писал Рэнкину: обнаруженная с запозданием статья в The Nation как раз и доказывает, что «следует с максимальным усердием» силами ФБР расследовать прошлое Редлика и «комиссия должна собраться в полном составе, чтобы обсудить сложившуюся ситуацию и принять уместные меры»¹⁰. В отдельном письме Рэнкину от 24 апреля Форд переслал ему копию передовицы из The Richmond Times Herald, влиятельной и архиконсервативной газеты штата Виргиния, под заголовком «Кто нанял Редлика?». В этой статье говорилось, что «явная и тесная связь сподвижников коммунизма с одним из ключевых участников расследования не внушает доверия к комиссии Уоррена»¹¹.

Рэй, бывший конгрессмен, а ныне советник Форда, предполагал связь между Редликом и Марком Лейном и другими левыми сторонниками теории заговора. Он составил от руки таблицу, чтобы установить, не были ли Редлик и Лейн членами одних и тех же «коммунистических фронтов», как он именовал левые группы, боровшиеся за права человека и гражданские свободы (ФБР относило их к числу подрывных)12. В левой колонке Рэй поместил группы, с которыми были как-то связаны и Редлик, и Лейн, в том числе Чрезвычайный комитет по гражданским свободам со штаб-квартирой в Нью-Йорке. Рядом с каждой группой из списка он указал – насколько это удавалось определить – годы, когда с ней контактировали Редлик и Лейн. Затем Рэй письменно уведомил Форда, что прекратил это расследование, убедившись, что «совпадений меньше, чем я ожидал». В рубрике «членство в Коммунистической партии» Рэй отметил и для Редлика, и для Лейна: «доказательства отсутствуют».

В датированной апрелем служебной записке (без подписи), направленной кем-то из сотрудников Форду, предлагались различные способы выжить Редлика из комиссии. Автор признавал, что работа Редлика в комиссии сама по себе не представляет «угрозы». «Он занимает не настолько важное положение, и до сих пор его работа была безупречной, – сказано в записке. – Тем не менее сам факт его участия в расследовании уже критиковали и будут критиковать впредь». С другой стороны, откровенное увольнение не рекомендовалось, чтобы не смущать людей и не породить мнение, будто «для теории заговора имеются дополнительные основания». Лучше номинально оставить Редлика в комиссии, «попросту отстранив его от всей сколько-нибудь существенной работы». Пусть занимается «безвредными делами» и пусть сохранит свое жалованье, чтобы у него не было оснований протестовать¹³.

Консервативные силы страны видели в Форде своего представителя в комиссии и вместе с тем лучшего защитника от расползавшихся, особенно по Европе, слухов, будто к убийству были причастны правые группировки. В качестве потенциального виновника левые газеты и журналы Европы частенько упоминали Гарольда Ханта, ультраконсервативного нефтяного магната из Далласа. Один из сыновей Ханта разместил в The Dallas Morning News непосредственно утром в день покушения окаймленное черной рамкой объявление с упреками Кеннеди, который-де не оказывал достаточной поддержки антикастровским повстанцам. Кеннеди, говорилось в объявлении, проникся «духом Москвы».

В машине Джека Руби в день покушения были обнаружены рукописи радиосценариев, подготовленных крайне правой станцией Life Line, которую поддерживал Хант[11]11
  Руби отрицал связь с Хантом и утверждал, что сценарий ему вручили на местной ярмарке, где семейная компания Ханта рекламировала местные, выращенные в Техасе продукты.


[Закрыть].

В январе в офис Форда в Вашингтоне поступило загадочное послание от Ханта: нефтяной магнат задавался вопросом, не превратились ли Форд и сенатор Рассел, сами того не подозревая, в орудия широкомасштабного заговора левых сил, старающихся скрыть правду о гибели Кеннеди. «Я знаю о вас много хорошего, но не знаю, в какой мере вы осведомлены о заговоре», – писал Хант, даже не поясняя, о каком заговоре идет речь. – Вполне возможно, что вас и сенатора Рассела включили в комиссию по расследованию убийства лишь затем, чтобы добавить престижа и респектабельности другим людям, которых многие проницательные антикоммунисты считают просоциалистически или прокоммунистически настроенными». Хант приложил копии последних бюллетеней Life Line, которые, по его мнению, могли пригодиться Форду в борьбе «за дело свободы»¹⁴.

Тем временем среди молодых юристов, работавших в комиссии, распространился слух о тайной борьбе Форда против Редлика, и появились опасения, что Форд и в самом деле попытается отстранить Редлика от расследования. «Впервые услышав это, я счел саму мысль абсурдной, – вспоминал специалист по истории ВВС Голдберг. – Я решил, что это в чистом виде политические игры Форда»¹⁵. Но репутация Форда среди сторонников Редлика в комиссии стремительно падала. Многие вспоминали впоследствии, как появилось подозрение, что для конгрессмена из Мичигана работа в комиссии – лишь веха на пути в Белый дом, а Редлика он принесет в жертву своим амбициям.

Возможно, что Форд так прилежно трудился в комиссии не только для того, чтобы служить общему делу. Вместе со старым другом Стайлсом они сразу же задумали написать книгу о расследовании, «внутреннюю хронику» комиссии, и были уверены, что выйдет бестселлер16. Опубликовать книгу они намеревались как можно скорее после итогового отчета комиссии – по возможности всего через несколько недель после обнародования отчета. Весной они уже подыскивали в Нью-Йорке литературного агента и издателя. Уоррен и некоторые другие члены комиссии заявляли позднее, что об этом замысле им ничего не было известно вплоть до последних недель работы комиссии. Председатель Верховного суда говорил друзьям, что счел эту книгу чудовищным предательством: Форд еще и нажился на общенациональной трагедии. «Уоррен и много лет спустя гневался по этому поводу, – отмечал сблизившийся после расследования с председателем Верховного суда историк Альфред Голдберг. – Его нелюбовь к Форду в результате лишь возросла». По словам Голдберга, Уоррен считал Форда «недостойным доверия – он презирал Форда».

Глава 26

Офис комиссии

Вашингтон

март 1964 года

Дэвид Белин не удержался. Разумеется, он нарушил четко прописанные правила комиссии, запрещавшие обсуждать с посторонними детали расследования, но Белин просто должен был поведать друзьям в Айове о своих замечательных, можно сказать, исторических приключениях в Вашингтоне. О работе комиссии он сообщал на родину в форме открытых писем партнерам по юридической фирме Herrick, Langdon, Sandblom & Belin в Де-Мойне.

35-летний Белин гордился тем, что вырос в Кукурузном поясе, и именовал себя «сельским адвокатом», хотя окончил Школу права Университета Мичигана и благодаря академическим успехам вошел в братство Phi Beta Kappa. Он мог получить работу в известных юридических фирмах Чикаго или автомобильных компаниях Детройта, но своим домом считал штат Айову и возвратился туда, чтобы начать адвокатскую карьеру дома.

Однако в январе 1964 года «сельского адвоката» вызвали в столицу США – город, которому, на его взгляд, Джон Кеннеди придал шарма и блеска, – и поручили работать под руководством председателя Верховного суда Эрла Уоррена, супергероя в глазах Белина, над загадкой, окружавшей смерть Кеннеди. И хотя получил он эту работу благодаря чудовищному несчастью, Белин возликовал: одно дело, когда твои заслуги ценят на родине, в Айове, и совсем другое – добиться признания в Вашингтоне.

Первое письмо партнерам Белин отправил в конце января, всего через несколько дней после прибытия в Вашингтон. «Во-первых, большой привет всем в HLS&B!» – так начал он. Далее рассказывалось, что, хотя в Де-Мойне его стол вечно был завален бумагами клиентов, «здесь, в Вашингтоне, пришлось несколько переменить свои привычки, потому что мы имеем дело с материалами, помеченными как “строго секретные”, и в каждом кабинете находится сейф, куда нужно запирать все документы на ночь»¹. Однако непосредственный начальник Белина в комиссии, Джо Болл, удивлялся тому, сколь малая часть прочитываемого ими материала заслуживала хоть какого-то уровня секретности. Белин писал: «Он недоумевает, с какой стати эти документы считаются “совершенно секретными”, и в основном я с ним согласен». Оба юриста начали подмечать склонность бюрократов федерального уровня, в особенности из ФБР и ЦРУ, засекречивать даже самую рутинную информацию.

Работать на Уоррена Белину нравилось. Он говорил, что председатель Верховного суда «чрезвычайно привлекателен», а уж когда Уоррен узнал его на улице, сразу же улыбнулся и сказал: «Привет», восторгу Белина и вовсе не было предела. На первом собрании комиссии в январе Уоррен, как сообщал в письме Белин, намекал на «распространившиеся в разных странах слухи» о заговоре, результатом которого стало убийство Кеннеди. «По словам Уоррена, президент Джонсон считал ситуацию взрывоопасной, это могло привести к войне со всеми страшными последствиями ядерного удара». Белин понимал, насколько увлекательны для его коллег в Айове такие подробности, как интересно им узнавать, что происходит в далекой столице, за закрытыми дверями комиссии по расследованию убийства президента. Его письма обсуждались в фирме по несколько дней после получения.

Белин знал, как покорить аудиторию. Он вырос в Сиу-Сити, в музыкальной семье, в детстве играл на виолончели и был настолько талантлив, что получил приглашение в Джульярдовскую школу музыки в Нью-Йорке. Однако денег у родителей не хватало, и юноша вместо музыкальной школы отправился в армию, чтобы заработать на обучение в университете. В армию Белин прихватил с собой скрипку, играл в военных госпиталях на Дальнем Востоке и выступал по радио Вооруженных сил – для радиовыступлений он всегда выбирал Дворжака, который ему особенно удавался².

Очередное письмо пришло в Де-Мойн 11 февраля. Уроженец Айовы подсмеивался над городскими властями Вашингтона, не сумевшими оперативно разгрести улицы после слабенького, по стандартам Айовы, снегопада: «Сегодня Вашингтон полностью дезорганизован, потому что за ночь выпало семь сантиметров снега». Затем Белин излагал подробности показаний, которые мать Освальда незадолго перед тем давала за закрытыми дверями: «Один адвокат-циник предложил номинировать Маргерит на звание “матери года” за ее упорство в отстаивании своего чада», – писал он, сообщая также, что Уоррен выслушивал болтовню этой женщины с образцовым терпением: «Будь нам присущ азарт, которым я, разумеется, не наделен, пора было бы уже делать ставки на то, как долго председатель Верховного суда будет вот так сидеть и слушать все эти не относящиеся к делу благоглупости»³.

К концу зимы Белин успел прочесть большую часть из сотен свидетельских показаний, собранных в Далласе ФБР, Секретной службой и местной полицией. В следственных органах Белин никогда прежде не работал, однако опыта перекрестных допросов у него хватало, и другим юристам комиссии Белин говорил, что его нисколько не тревожат расхождения в свидетельских показаниях о выстрелах на Дили-Плаза и о том, как погиб Джей Ди Типпит. Вполне надежные, старавшиеся изо всех сил свидетели по гражданским делам, с которыми Белин имел дело в Де-Мойне, и то сбивались в показаниях, и здесь происходило то же самое. «Когда одно и то же внезапное событие случается на глазах двух или большего числа людей, приходится рассматривать как минимум две версии случившегося»4.

Иногда этот разнобой в показаниях становился даже забавным. Например, коллеги Освальда со склада учебников, как ни старались давать точные показания, разошлись даже в описании основных деталей его внешности. Один сотрудник, Джеймс Джерман, клялся, что Освальд всегда ходил на работу в футболке. Другой сотрудник, Юджин Уэст, твердил прямо противоположное: «По-моему, я никогда не видел его в одной лишь футболке»⁵. Белин полагал, что оба они говорят то, что принимают за истину, хотя, разумеется, один из них ошибался.

Имелись и более существенные расхождения, особенно в показаниях двух агентов Секретной службы, которые ехали в лимузине вместе с президентом. Агент Рой Келлерман, занимавший переднее пассажирское сиденье, утверждал, что после первого выстрела слышал крик президента: «Боже, меня застрелили!» Келлермана спросили, как он может быть уверен, что кричал Кеннеди, а не Коннелли. «Это был его голос, – ответил Келлерман. – На заднем сиденье был только один человек из Бостона, и его акцент различался безошибочно»⁶.

Однако агент, который вел лимузин, Уильям Грир, говорил, что после первого выстрела Кеннеди не произнес ни звука. Коннелли и его жена Нелли, которая также находилась в лимузине, подтверждали слова Грира: президент молчал. (Сотрудники комиссии пришли к выводу, что Грир и супруги Коннелли, скорее всего, правы: поскольку первая же пуля пробила Кеннеди гортань, говорить он не мог.) Но хотя показания Келлермана и Грира противоречат друг другу, никто не подозревал того или другого агента во лжи, рассуждал Белин.

Письма Белина партнерам сделались более траурными в марте, когда он вместе с Боллом впервые съездил в Даллас. Они своими глазами увидели Дили-Плаза, проехали вдоль маршрута, по которому двигался президентский кортеж. «Я не был подготовлен к такому эмоциональному опыту: увидеть то здание своими глазами», – писал Белин и дальше рассказывал:

«Агент Секретной службы вел машину, мы проехали по маршруту президентского кортежа по Мейн-стрит в Далласе, а затем прямо по Хьюстон-стрит, откуда свернули направо, и там, в квартале от нас, впереди, высилось в суровой реальности то самое здание склада учебников, о котором я столько читал в последние два месяца. В то же мгновение я перенесся в тот день, увидел красочный фильм с кортежем – ведь и в самом деле эти кадры снимали в день убийства. Автомобиль медленно двигался к северу по Хьюстон-стрит, проехал один квартал до пересечения с Элм-стрит, и я не сводил глаз с окна в юго-восточном углу шестого этажа. Мы свернули налево, по большой дуге примерно в 270 градусов, и двинулись по диагональному съезду к автостраде. Там-то пули и настигли президента»⁷.

В этот момент, писал Белин, в голове у него мелькали воспоминания обо всех мрачных подробностях убийства, с которыми он ознакомился в Вашингтоне: протокол вскрытия, лента Запрудера, фотографии фрагментов пуль и осколков черепа Кеннеди, подобранных на Дили-Плаза.

В Далласе Белин повторил также, пешком и на такси, путь Освальда после убийства, как его реконструировало ФБР, – сперва в меблированные комнаты в районе Оук-Клиффс, а затем к тому месту, где был убит Джей Ди Типпит. Белин считал несправедливым забывать при обсуждении убийства Кеннеди гибель Типпита и само его имя, как будто смерть полицейского – незначительный довесок к катастрофе того дня. Друзья-полицейские отзывались о 39-летнем Типпите (он утверждал, что его инициалы J. D. – Джей Ди – никак не расшифровываются) как о славном товарище8. Во Вторую мировую войну Типпит служил десантником, участвовал в переправе союзников через Рейн в 1945 году и был награжден Бронзовой звездой. В 1952 году он поступил учеником в полицию Далласа на жалованье в 250 долларов. У него были жена и трое детей, младший – пяти лет.

Белин считал неопровержимыми улики, доказывавшие, что Типпита убил Освальд. Полицейский проезжал в патрульном автомобиле, заметил на обочине Освальда и попытался остановить его и расспросить, поскольку внешне Освальд подходил под описание убийцы президента, только что прозвучавшее по полицейской рации. Как только Типпит вышел из автомобиля, его поразили четыре выстрела – три в грудь и один в голову, – причем найденные на месте преступления гильзы соответствовали пистолету Smith & Wesson, приобретенному Освальдом в том же магазине заказов по почте, что и винтовка Mannlicher-Carcano.

Во время визита в Даллас Белин осмотрел также кинотеатр «Техас» на Западном бульваре Джефферсона, в нескольких кварталах от того места, где погиб Типпит. Освальда арестовали в кинотеатре – первоначально только как убийцу Типпита, а не президента. Освальд проскочил мимо кассы, не заплатив, и попытался укрыться в затемненном зале. Коллегам в Айову Белин писал, что специально уселся «на то самое сиденье, на котором сидел Освальд».

Белин и Болл выделили время для осмотра склада учебников и беседы с коллегами Освальда, в том числе с теми троими мужчинами, которые, по их словам, находились на пятом этаже здания и смотрели из окна на кортеж Кеннеди, когда прозвучали выстрелы.

Ранее на допросах в полиции эти сотрудники показали, что слышали движение затвора винтовки прямо у себя над головой и стук, с которым пустые гильзы упали на пол. Белин решил проверить, могли ли они это слышать. Цементные полы склада были достаточно прочными, чтобы выдерживать многотонный груз учебников, и Белин сомневался, возможно ли, находясь этажом ниже, расслышать, как передергивают затвор и как падают на пол гильзы. Вполне вероятно, прикидывал он, что сотрудники Освальда просто вообразили, будто это слышали.

Для проверки Белин и Болл посадили на шестом этаже у окна, в котором якобы видели Освальда, агента Секретной службы, вооружив его винтовкой с затвором. Болл оставался с этим агентом, а Белин спустился на пятый этаж вместе с Гарольдом Норманом, одним из служащих склада. «Я крикнул им, чтобы начинали испытание, – писал впоследствии Белин. – Я не ожидал ничего услышать, однако с удивительной отчетливостью услышал удар, когда гильза упала на пол. А потом еще два удара, когда на пол у меня над головой упали еще две гильзы». Белин утверждал также, что вполне ясно слышал, как агент Секретной службы «передвигает затвор винтовки»⁹.

– Джо, если бы я не слышал этого своими ушами, я бы не поверил, – сказал Белин Боллу.

Белин провел еще один следственный эксперимент, выясняя, с какой скоростью Освальд мог спуститься с шестого этажа на первый, где он через несколько секунд после выстрела столкнулся со своим начальником Роем Трули и далласским полицейским Маррионом Бейкером. По словам Бейкера, услышав выстрелы, он остановил свой мотоцикл и вбежал в здание, потому что ему показалось, будто выстрелы донеслись со склада. Белин бежал по пятам за Бейкером с секундомером – полицейский повторил все свои действия, вновь спрыгнул с мотоцикла перед складом учебников, ворвался в здание и взбежал на второй этаж. После такого испытания Белин с трудом отдышался (приглашая его в комиссию, «никто не предупреждал, что потребуется хорошая физическая форма», шутил он в письме в Айову). Проверка убедила Белина в том, что Освальд успел бы спуститься на второй этаж к тому моменту, когда до этого этажа добрался полицейский¹⁰.

Белина удивляло, что до него никто из следователей не проводил таких следственных экспериментов. ФБР, Секретная служба и местные власти только похвалялись, будто их расследование в Далласе было исчерпывающим, но оставили в своих отчетах зияющие дыры. К своему изумлению, Белин наткнулся на существенного свидетеля, которым остальные следователи фактически пренебрегли: авторемонтник Доминго Бенавидес оставил свой пикап «шеви» 1958 года, когда увидел, как Типпит был расстрелян практически на углу Десятой улицы и Паттон-стрит. «Я с трудом мог поверить в то, что рассказывал этот человек»¹¹, говорил Белин. Бенавидес утверждал, что не только видел, как был убит полицейский, но и подошел после этого к машине Типпита и пытался «связаться по полицейской рации с отделением и сообщить, что застрелен полицейский». Бенавидес также отыскал две гильзы, которые человек, затем опознанный им в Освальде, забросил в кусты, и передал эти гильзы полиции.

Но хотя Белин без особого труда разыскал Бенавидеса, его имя не фигурировало в показаниях свидетелей, взятых ФБР и полицией Далласа в день убийства. Полицейские не сочли нужным даже привезти Бенавидеса в тот день в участок на опознание Освальда, как привозили других свидетелей. Почему же, спрашивал Белин, отыскивать столь важного свидетеля предоставили комиссии?

Вернувшись из Далласа в Вашингтон, Белин начал брать более формальные, уже под присягой, показания у некоторых из свидетелей, которых ранее опрашивал в Техасе. Среди них был и «самый важный свидетель» с Дили-Плаза – 44-летний Говард Бреннан, слесарь по паровому отоплению, который в тот момент, когда грянули выстрелы, сидел на стене на углу Хьюстон-стрит и Элм-стрит, то есть прямо напротив склада учебников. Он находился на расстоянии чуть более 30 метров от окна шестого этажа склада. Другие, вполне достойные доверия свидетели показали, что видели высовывавшееся из окна верхнего этажа дуло винтовки – в том числе фотограф из The Dallas Times-Herald, ехавший в кортеже, после первого выстрела указал вверх и крикнул коллегам: «Вон ружье!» Но Бреннан излагал все гораздо подробнее, в том числе дал внятное описание внешности стрелка. По словам Бреннана, непосредственно перед выстрелами он оглядывал книжный склад «и видел немало людей в разных окнах»: все, видимо, с энтузиазмом дожидались президента. «Особо я заметил одного мужчину на шестом этаже».

Через секунду после того, как президентский лимузин проехал мимо, Бреннан, как он сказал, «услышал треск и был совершенно уверен, что это выхлоп» – выхлоп мотоцикла, подумал он. Затем, сказал Бреннан, он услышал второй звук, словно из склада учебников бросили хлопушку. «Я поднял глаза. Тот человек, которого я раньше видел, прицеливался перед последним выстрелом». Этот мужчина держал «какую-то мощную винтовку» и «прислонился к левому подоконнику, а ружье прижал к правому плечу, он держал его левой рукой, тщательно прицелился и выстрелил в последний раз»¹². Это, утверждал Бреннан, был третий выстрел, тот, который поразил президента в голову. Убийца, согласно показаниям свидетеля, был белый мужчина весом 65–70 килограммов в светлой одежде – вполне точное описание Освальда. В наступившей после выстрелов суматохе Бреннан подошел к полицейским и рассказал им, что видел. Несколько минут спустя полицейские рации по всему городу начали передавать описание стрелка, основанное, очевидно, на рассказе Бреннана.