Текст книги "Дитя любви"

– Нелли дала Монмуту прозвище и теперь зовет его «принц Перкин», – говорил Грегори.

– Намек на Перкина Уорбека, который претендовал на трон, не имея никаких прав, – пояснила Харриет.

– А он ответил ей тем, что при всех посетовал, как это его отец может выносить постоянное присутствие этой неотесанной деревенщины, в ответ на что Нелли напомнила ему, что его мать, Люси Уолтер, была не более образованной! Как видите, они то и дело ссорятся между собой, хоть оба стоят за протестантство!

– Насколько я знаю, она сама называет себя «протестантской шлюхой». Извините меня, леди, – улыбнулась Харриет Кристабель и мне, – но двор далеко не так чист, и мы вынуждены прибегать ко всяким грязным словечкам, описывая его. Да, точек зрения здесь много, и могу поспорить, что, когда король действительно умрет, снова начнутся беспорядки. Так что, за здоровье Его Величества!

Разговор и далее продолжался в том же духе, но я больше всего хотела услышать новое о Джоселине, а это, естественно, за столом обсуждать было нельзя. И все так же Харриет не позволяла мне оставаться с ним наедине. Она считала, что все идет хорошо: никто не подозревает, что Джоселин совсем не тот, за кого себя выдает, и никто в доме – не считая Грегори и ее самой – не знает, что я и Джоселин уже встречались.

– Несколько недель тому назад мы плавали на Эйот, – сказала она. – День тогда выдался просто прекрасный – спокойный и тихий. Джон великолепно управлял лодкой. Да ты и сам мог бы доказать это, Джон, покатав леди на лодке! Так что, если завтра выдастся хорошая погода…

– Я бы с удовольствием поехала, – сказала я, сверкнув глазами, так как поняла, что Харриет выискивает нам предлог для встречи.

– Ну что ж, будем молиться, чтобы погода завтра не испортилась, – сказала Харриет. – А я вам приготовлю корзину со всякими лакомствами. Там, в развалинах, есть такие местечки, что порой вам может показаться, будто призраки монахов глядят на вас оттуда, но не думаю, что они появятся днем, ты как считаешь, Грегори?

Грегори ответил, что сильно сомневается, появятся ли они и ночью, но, судя по местным преданиям, все так и происходит.

Я с нетерпением ждала той минуты, когда смогу остаться с Джоселином наедине, смогу поговорить с ним, обсудить будущее. Интересно, куда он отправится после того, как попадет во Францию? Но я понимала, насколько опасно для нас оставаться вместе чересчур долго и говорить обо всем этом в доме. Я должна была себя вести так, будто раньше никогда не была знакома с Джоселином, а это было нелегко.

Когда я вернулась в свою комнату, я была слишком взволнована, чтобы сразу лечь и заснуть. Я надела халат и начала расчесываться, когда в дверь мою постучались в первый раз. Это была Кристабель.

Она вновь стала той же Кристабель, какой она была по приезде в Эверсли. Сияющая девушка, мелькнувшая перед моим взором, снова скрылась за маской: те же ничего не выражающие глаза, тот же предательски подвижный рот.

Она опустилась на кровать.

– Могу я поговорить с тобой? – спросила она.

– Да, конечно.

– Это был такой день – и странный, и волнующий. Я думаю, Харриет – самая необычная женщина из тех, кого я видела. Она обладает совершенной красотой, и она так обаятельна! Пока я наблюдала за ней, я поняла, что в ней есть все, чего не хватает мне. После того как я познакомилась с ней, я, наконец, осознала, что я – не что иное, как неуклюжая простушка!

– По сравнению с Харриет мы все такие!

– Нечестно, что у некоторых… – Ее рот, несмотря на отчаянные попытки помешать этому, чуть скривился. Она продолжала:

– У некоторых людей еще с самого рождения есть все, а у других…

– С Харриет было совсем иначе. Она выросла в бедной семье! Мать как-то сказала, что она – внебрачная дочь странствующего музыканта и деревенской девушки! А может, Харриет сама сочинила эту сказку? Как бы то ни было, я точно знаю, что пробилась она в свет с самых низов!

– Незаконнорожденная?! Харриет?!

– По словам моей матери. Я все точно узнаю, когда прочту дневники матери, но Харриет действительно всегда получала все, что бы ни пожелала!

– Еще бы, у нее такие глаза!

– Да, но не в этом дело, а в силе ее личности, в ее энергии! Я думаю, она прекрасна: она может быть абсолютно бессовестной, но каким-то образом ей все прощается! Мне кажется, нет такого человека, который не смог бы простить Харриет: когда-то, давным-давно, простила Харриет моя мать. Правда, не отец: он другой…

Я замолкла, и Кристабель сказала:

– Значит, завтра мы с Джоселином едем на Эйот?

– Да, – ответила я. – Там мы сможем спокойно поговорить. Он скоро уедет! Харриет столько для нас сделала!

– О, Присцилла, какая ты счастливая! Все оборачивается для тебя лишь хорошей стороной! Я часто размышляю о твоей жизни: ты родилась в великолепном доме, твоя мать любила тебя, старая Салли Нулленс хлопотала вокруг, а затем – эта романтичная любовь, и все идет прекрасно для тебя!

– Но он должен уехать во Францию! Его жизнь в опасности!

– Все будет в порядке, потому что это твоя жизнь, а некоторым с рождения не везет!

Волнение от встречи с Джоселином, моя радость по поводу поездки сюда несколько омрачились. Она напомнила мне об уехавшем Эдвине и о том, что причиной его отъезда стала моя мать, – в этом я была абсолютно уверена. Да, несчастливо все складывается для бедной Кристабель, так как Эдвин никогда не пойдет против родительских запретов! Он хотел пройти по жизни, не ввязываясь ни в какие передряги. Эдвин не любил разочаровывать людей, думаю, он скорей предпочел бы разочароваться сам.

– Я пойду, – сказала Кристабель. – Ты, наверное, устала. Будем надеяться, что завтра выдастся хороший денек.

Я не стала удерживать ее. Минут через пять ко мне в спальню вошла Харриет. Она выглядела просто очаровательно в своем легком голубом капоте, обшитом по краям кружевами.

– Еще не спишь? – сказала она. – Я так и думала: слишком много переживаний! Я так рада, что ты успела приехать до отъезда Джоселина! Это даст вам немного времени побыть вместе. Двое влюбленных! Это ведь твоя первая любовная интрига? А мать знает?

– Нет, я даже не представляю, что бы она сказала?! Она считает меня еще ребенком!

– Милая Арабелла! Ее всегда было так легко обмануть! Она не понимает меня, но я многим ей обязана. Моя жизнь переменилась, когда я прибыла с труппой бродячих актеров в тот замок, где она жила в изгнании, но ты об этом еще узнаешь. Я обзавелась первым любовником, когда мне было столько же лет, сколько и тебе, может, чуть помоложе. Я жила тогда в большом доме – моя мать была экономкой у старого сквайра, который буквально поклонялся ей, и один из его друзей «положил на меня глаз». В нем что-то было, и, хотя он казался мне ужасно древним, он мне нравился. Конечно, все было не так романтично, как с твоим дорогим Фрисби, но он меня многому научил и в любовном деле, и в жизни, и я всегда буду благодарна ему!

– Как это похоже на тебя, Харриет! – сказала я. – Ты всегда все понимала! Видишь ли, все произошло так неожиданно!

– Так часто бывает!

– Мы были в пещере…

– Я знаю, он рассказывал мне. Джоселин боготворит тебя! Я хорошо знаю, что такое быть юной и влюбленной! Ты должна пройти все, милое дитя!

– Харриет, ты думаешь, мы сможем пожениться?

– А почему бы нет?

– Мои родители посчитают, что я еще слишком молода!

– Девушки иногда выходят замуж в твоем возрасте, разве не так? Так чем ты отличаешься от других?

– Мой отец… Она рассмеялась:

– Твой отец в точности, как все другие мужчины! Могу поклясться, в твоем возрасте он уже изрядно напроказил! Такие, как он, твердо уверены в том, что для мужчин существует один закон, а для женщин – совсем другой, а уж дело за нами – доказать им, что это не так! Я всегда вертела мужчинами!

– Я не думала о свадьбе серьезно… пока что, но, думаю, что мы могли бы обручиться?

– Остерегайся помолвок, ибо за ними идет разрыв! Но сейчас нам надо подумать, как вытащить его из этой страны, – это прежде всего!

– И когда, Харриет?

– До конца этой недели. Грегори уже почти все подготовил. Скорее всего, через пару дней, поэтому пользуйся моментом! На Эйоте вы сможете спокойно поговорить: там, кроме чаек да привидений, никого больше не водится! Кристабель будет сопровождать вас, но вы отошлите ее посмотреть руины.

– Она с радостью поможет нам: она тоже принимает живое участие во всем этом.

– Расскажи мне о Кристабель! Я рассказала ей все, что знала.

– Так значит, это отец привез ее в дом? – На губах ее играла легкая усмешка. – А что сказала мать?

– Она посчитала, что Кристабель подходит на роль воспитательницы.

– Ах, Арабелла! Ну, Присцилла, я думаю, открою тебе один секрет – мисс Кристабель завидует тебе неспроста!

– Завидует? Мне?!

– Я чувствую это! Откуда она приехала, говоришь? Из Уэстеринга? Отец ее был священником?

– У нее было очень несчастливое детство!

– Вполне возможно… – сказала Харриет. – Ну, моя дорогая Присцилла, пора спать! Спокойной ночи!

Она нежно поцеловала меня.

Спала я плохо. Я была слишком взволнована и с таким нетерпением ожидала следующего дня, что не могла думать ни о чем другом.

На следующее утро я встала на рассвете. В воздухе висела легкая дымка тумана, а ветер, что бушевал ночью, утих. Мы договорились, что выезжаем в полдень, и Харриет сказала, что корзину с едой нам подготовят к этому времени.

Я боялась, что, находясь возле Джоселина, я не выдержу и выдам свои чувства, поэтому изнемогала от нетерпения, ожидая того часа, когда мы, наконец, вырвемся из этих оков и сможем свободно поговорить друг с другом.

Спустя несколько минут после того, как пробило одиннадцать, я поднялась в комнату подготовиться к поездке. Выглянув в окно, я вдруг заметила, как Кристабель говорит с одним из садовников. Они смотрели на небо, и я поняла, что предметом их обсуждения является погода. Я очень переживала за то, чтобы ничего не помешало нашей поездке, ведь вскоре Джоселин пересечет Ла-Манш и тогда, кто знает, когда я увижусь с ним снова?

В половине двенадцатого в комнату вошла Кристабель.

– У меня ужасно болит голова, – сказала она, – с самого утра. Я надеялась, что все пройдет, но боюсь, стало лишь хуже.

Я почувствовала смутную тревогу. Она имеет в виду, что слишком плохо себя чувствует для поездки? И опасения мои вскоре подтвердились, ибо она продолжала:

– Присцилла, ты не будешь возражать, если я…

– Ну конечно, если ты себя плохо чувствуешь, можешь не ехать, – быстро проговорила я. Ее лицо приняло озабоченное выражение.

– Вот, сейчас… – слабо произнесла она. Это было впервые, когда она сказала, что не совсем здорова. – В прошлом у меня случались головные боли, – продолжила она, – Ужасные, ослепляющие боли! Я думала, что, когда вырасту, все станет на свои места. Последний приступ случился год назад. Мне пришлось лежать в затемненной комнате, пока не прошла боль.

– Иди к себе и сейчас же ложись, – сказала я.

– Но это такая жертва с твоей стороны: ты же хотела поговорить с Джоселином!

– Я в любом случае поеду!

Она была поражена, да, признаться, я и сама себя удивила. Еще буквально несколько дней назад я была уверена, что никогда не останусь с молодым человеком наедине. Я вспомнила наш с Харриет разговор: Харриет бы поехала, она знала, как жить. Если я упущу эту возможность остаться с Джоселином наедине, возможно, я буду жалеть об этом всю оставшуюся жизнь. Я твердо решила ехать.

Джоселин был безумно рад этому, что можно было видеть по его сияющему лицу. Он с корзинкой в руках подошел ко мне, и вместе мы направились в сторону берега моря.

– У меня не хватает слов, – сказал он, – но ты знаешь, что я сейчас чувствую!

– Я чувствую то же самое.

– Столько надо рассказать!

– Подожди, пока не приедем на остров.

– Но сейчас нас никто не слышит!

– Я чувствую себя так, будто мы в постоянной опасности, пока мы находимся здесь, – ответила я.

Мы сели в лодку. Остров был еще виден, но горизонт был затянут дымкой.

Джоселин начал мерно грести, и меньше чем через полчаса днище лодки царапнуло песчаный берег острова. Неясные его очертания в этом сероватом свете действительно наводили на мысли о привидениях.

Джоселин взял мою руку и помог мне сойти на берег, после чего он крепко прижал ее к себе и поцеловал. Я украдкой оглянулась по сторонам, и он весело рассмеялся:

– Присцилла, здесь никого, кроме нас, нет!

– Я так боюсь за тебя!

– Но мы здесь, и одни!

– Я боюсь того, что вскоре должно произойти! Он вытащил лодку на берег, и мы начали подниматься вверх по склону к развалинам аббатства.

– Вскоре я уеду во Францию, – сказал он, – но там я буду в безопасности! Ты должна поехать со мной!

– Мне никогда этого не разрешат.

– Я обсудил это с Харриет. Мы могли бы пожениться, и тогда ты бы смогла поехать со мной!

– Мои родители никогда не согласятся на это!

– Я хотел сказать, мы поженимся, а уже после скажем им об этом!

Мое счастье смешалось с печалью. Мать так расстроится, если я буду действовать тайком. Сложно было объяснить Джоселину, насколько мы с ней близки: между нами установилось особое родство, и причиной тому отчасти был мой отец со своим безразличием. Я понимала, что ее жестоко обидит, если я соглашусь на тайный брак, ибо это означает, что я выбрасываю ее из своей жизни.

Я покачала головой.

– Я хочу объяснить тебе, почему это будет лучшим выходом для нас! – произнес Джоселин. – Я говорил с Харриет об этом.

– И Харриет считает, что нам надо пожениться?! – воскликнула я. – Она действительно говорила, что мы должны поступить так без согласия моих родителей?!

– Харриет – чудесная женщина! Она поступала подобным образом всю свою жизнь, но скажи, видела ли ты когда-нибудь такую счастливую женщину?

– Думаю, ей просто везло.

– Она просто была смелой! Она брала от жизни все, что хотела, и довольствовалась этим.

– Не всегда человек может взять то, что хочет, надо подумать и о других!

– Но нас только двое.

– А мать?

– Она наверняка уже строила планы насчет твоей будущей семейной жизни. Я думаю, сейчас союз между нашими семьями она сочла бы неудачным, но это сумасшествие вскоре закончится, и, могу сказать тебе, у Фринтонов есть, чем гордиться!

– О, Джоселин, если б мы только могли!

– Надо поговорить об этом! Прекрасно, что нам удалось остаться наедине!

– У Кристабель приступ головной боли, иногда она очень страдает от этой болезни.

– Милая, добрая Кристабель! Она знала, как я жажду остаться с тобой наедине!

Мы подошли к останкам того, что раньше, видимо, являлось стеной. Мы перешагнули через нее, и пред нами раскинулся величественный вид – громадные стены, когда-то возведенные монахами, теперь лежали в руинах, но все же от аббатства осталось достаточно, чтобы человек мог воссоздать его в своем воображении. Останки каменных арок, сквозь которые теперь виднелось серое небо, навевали мысли о пышности и великолепии этого здания: то там, то здесь торчали каменные плиты. Некоторые из них до сих пор сохранили свой первозданный вид, а сквозь другие уже пробилась трава. Мы наткнулись на какую-то комнатку с массивной деревянной дверью, которая устояла перед многолетним натиском ветров и соли, хотя крыши ее давным-давно не стало. Узкие проемы окошек одиноко смотрели в море.

– Когда я приехал сюда в первый раз несколько дней назад, – сказал Джоселин, – я был очарован! Я еще подумал, что здесь хорошо прятаться, поэтому облазил все. Например, очень хорошо можно устроиться здесь. Правда, если поднимется сильный ветер, в этих незастекленных окнах будет страшно свистеть, но так было задумано еще столетия назад: монахи жили жизнью спартанцев и холода не боялись. – Он повернулся и обнял меня. – Ну вот, – сказал он, – здесь ты чувствуешь себя в безопасности? Мы одни на этом острове, ты и я! Эта мысль волнует меня. Казалось, прошла целая вечность, Присцилла, и временами я сомневался, что снова увижу тебя!

Внезапно я вспомнила о кольце, и меня пробрала холодная дрожь. Я должна была немедленно признаться, и я рассказала ему, как все получилось.

– Ты уверена, что оно за этим шкафом?

– Больше ему негде быть, а шкаф отодвигают раз в год: он очень тяжелый.

– А когда ты найдешь его, ты будешь его носить?

– Да! Раньше я боялась, потому оно и потерялось! Ли сказал, что оно может дать почву всяким подозрениям, и, кроме того, на перстне выгравировано имя вашей семьи!

– Да, оно переходит из рук в руки уже несколько поколений, вот почему мне захотелось подарить его тебе!

Я была так рада, что он не обратил особого; внимания на пропажу кольца, что дала себе слово, что отброшу все свои страхи и буду наслаждаться этим днем в открытую.

– О, Джоселин! – воскликнула я. – Разве не прекрасно быть здесь только вдвоем! Он нежно поцеловал меня.

– И знать, что у нас впереди еще добрых паря часов! – добавил он.

– Сейчас чуть больше полудня, – сказал я. – А чем мы займемся?

– Обследуем остров и будем говорить и говорить! Затем перекусим и снова поговорим, а я буду все время смотреть на тебя! Мне хочется еще раз увидеть, как ты улыбаешься: когда ты это делаешь, у краешка рта появляется крошечная морщинка! Я обожаю твои волосы, как они падают тебе на плечи! Они совсем не похожи на эти мерзкие кудряшки «сердцеедки», что вошли сейчас в моду при дворе. Мне нравятся твои карие глаза, и я постоянно думаю о том, насколько же их цвет красивей, чем голубой!

– Ты относишься ко мне с предубеждением, – сказала я. – Мне кажется, тебе все это нравится только потому, что принадлежит мне!

– А я этого и не отрицаю, – ответил он.

Я думаю, тогда мы оба были немного напуганы теми чувствами, которые разбудили друг в друге. Я была рада просто находиться рядом с ним, но никак не могла забыть, что его разыскивают и что наше бегство лишь временно. Меня страшно взволновала мысль о свадьбе. Все это казалось таким невероятным, хотя почему бы и нет? Ведь обстоятельства исключительны. Я прислушалась к печально скрипучим крикам чаек. Казалось, будто они предупреждают меня, что времени осталось не так много.

Если он поедет во Францию, сказала я себе, я могла бы уехать вместе с ним, особенно если мы поженимся. Но могу ли я вот так бросить мою семью?

Ах, если бы Ли был здесь, чтобы я могла посоветоваться с ним! Эта мысль очень странно подействовала на меня, ведь, когда я была еще совсем маленькой девочкой, в глубине души я поклялась что, когда вырасту, выйду замуж за Ли.

Мы обошли руины аббатства, нашли исповедальню и залу для чтения.

– А это, должно быть, часовня, – заметил Джоселин, но, думаю, на самом деле его не очень интересовали эти развалины. Нас обоих охватила буря чувств – наконец-то мы остались наедине! Мне хотелось лишь одного – прижаться к нему и защитить.

Если б сейчас корабль мог подойти прямо к Эйоту и отвезти нас обоих во Францию!

На этом одиноком островке царила таинственная и странная атмосфера. День выдался на диво спокойным. Клочки тумана, висевшие в воздухе, даже не двигались. Их серые и призрачные силуэты странной формы виднелись повсюду.

– А вон церковная колокольня, – показала я. – Я бы ничуть не удивилась, если бы сейчас колокола зазвонили и мы увидели мрачные фигуры монахов, бредущих на молитву.

– Сейчас не то время суток, – резко сказал Джоселин, и я вспомнила, что он католик, – это было еще одной причиной, почему моя семья была бы против: отец был убежденным протестантом. Не то чтобы он был очень религиозен: религия служила ему одной из форм политики. Я уверена, он был бы не доволен, выйди я замуж за одного из членов известной католической семьи, а то, что мой избранник еще и в опасности, еще больше взбесило бы его.

Странно, но я думала о нем ничуть не меньше, чем о матери. Я представляла, как говорю ему: «Тебе никогда до меня не было никакого дела. Какая разница, за кого я выхожу замуж?» И в словах этих крылась горечь. Меня всегда волновало то, как он ко мне относится, было небезразлично это мне и сейчас.

– Где мы расположимся на пикник? – спросил Джоселин.

Я весело рассмеялась.

– Кажется, этой зимой я развлекаюсь на пикниках гораздо чаще, чем в летнюю пору!

– Я никогда не забуду тот пикник у пещеры: ты и я! – сказал он.

– А я никогда так не пугалась, как тогда, когда этот пес вошел в пещеру!

– Но вместе с тем ты была счастлива, – ответил он. – Я понял, что тогда ты любила меня!

– Я это тоже поняла: опасность раскрыла мне глаза.

– Присцилла, ты еще так молода! Он повернулся и поцеловал меня, на устах его горели нежность и страсть.

– Пойдем в ту комнату? Скорее всего, она служила им помещением для переписки рукописей. Я принесу из лодки одеяла, и мы расстелим их на плитах, а потом мы что-нибудь перекусим.

– Звучит заманчиво, давай так и поступим! Мы рассмеялись, после чего я расстелила скатерть и достала пирожки с говядиной и сидр, чтобы утолить жажду.

– Вот это да! – сказала я. – Да здесь еды на троих! Наверное, здесь доля и Кристабель?

– Как это мило с ее стороны – оставить нас вдвоем! – сказал Джоселин.

– Ты думаешь, она специально так подстроила?

– Да, – ответил он.

Я задумалась: в этом я была не уверена. Мы прислонились к стене комнаты, и сквозь остатки крыши я стала наблюдать за туманом.

– Какое странное место! – произнесла я. – Слуги говорят, что по ночам здесь можно заметить огоньки.

– Слуги всегда говорят что-нибудь подобное. Тебе страшно?

– С тобой – нет!

– Очень рад слышать это. Тебе никогда больше не придется бояться, Присцилла, пока рядом с тобой я. Я – твоя защита!

– Ты меня успокаиваешь! Попробуй этого пирога, очень вкусно.

– У Харриет хороший повар.

– У нее все самое лучшее!

– Мы должны быть очень благодарны ей: она столько для нас сделала!

Я согласилась с ним. Затем мы поговорили о нашем первом знакомстве и о заманчивой возможности свадьбы. Мне уже приходилось слышать о бегстве девушек со своими возлюбленными. Однажды случился большой скандал, когда девушка убежала с мужчиной, который был двадцатью годами старше. Он оказался авантюристом, но было слишком поздно, и семье не удалось помешать их браку. Девушке было всего лишь четырнадцать.

Четырнадцать было и мне, и я собиралась выйти замуж хоть и не за искателя приключений, но за изгнанника. Но я ничего не могла поделать: я была влюблена и собиралась начать новую жизнь. И одновременно мне было горько, так как своим поступком я глубоко обижала мать. Что касается отца, то пусть себе бушует, сколько его душе угодно… Правда, ничего такого не случится, скорее всего, он пожмет плечами и скажет: «Ну, это же Присцилла!"

Мы были так счастливы – мы говорили, строили планы на будущее, хотя про себя я пыталась понять, чувствует ли он сейчас то же, что и я? Чувствует ли, что во всем этом есть что-то неземное и что вряд ли наши замыслы когда-нибудь сбудутся?

Мы вернемся домой, скажем Харриет, что хотим пожениться. Она найдет нам священника, и мы присягнем перед ним, а потом подплывет корабль и переправит нас во Францию. Против нас поднимутся голоса, но через какое-то время все увидят, какой негодяй этот мерзкий Титус Оутс, и мои родители поймут, что бесполезно горевать над уже свершившимся.

– Когда моя мать была еще маленькой девочкой, ей пришлось уехать во Францию, – рассказывала я Джоселину. – Вот странно! Будто история повторяется!

Мы продолжали беседовать о том, что будем делать, когда поженимся. Мы вместе объедем прекрасные земли Франции, а затем вернемся и будем жить в его доме, в Девоншире, в самом прелестном графстве Англии. Нигде больше трава не была столь зелена, и нигде больше не было столь рыжей почвы, что означало плодородие, сливки там были жирнее, а говядина – вкуснее!

– Ты станешь госпожой всего Девона, моя милая Присцилла, когда выйдешь за меня замуж! – сказал он.

Так мы сидели, рука его обнимала меня, я же крепко прижималась к нему, и мы промечтали целый час или даже больше. Вдруг я заметила, что вокруг нас сгустились сумерки. Однако больше трех часов дня быть не могло, а значит, до захода оставалось еще больше часа. Грегори предупреждал нас, чтобы мы вернулись до наступления сумерек, поэтому уехать с острова нам надо было не позднее половины четвертого.

– Как вдруг стемнело! – сказала я. – Наверное, уже позднее, чем нам кажется?

Я поднялась на ноги и тут же ощутила холодную промозглость воздуха.

– На море туман, – сказал Джоселин, и, когда мы вышли из комнаты, оказалось, что он прав.

– Ты только посмотри! – с испугом воскликнул он вдруг, – В нескольких футах от нас уже ничего не видно!

Я подошла к нему, и он обнял меня.

– Нам даже лодку будет не найти, – продолжал он.

– Надо попробовать, – ответила я.

И сразу же споткнулась о выступающий камень. Слава Богу, Джоселин успел подхватить меня и не дал упасть.

– Нам надо быть очень осторожными, – предупредил он. – Ты могла пораниться.

– Ты спас меня, Джоселин!

– Я всегда буду рядом с тобой, чтобы спасти тебя, клянусь!

Я взяла его руку и приникла к его груди. В самом воздухе, казалось, витает зловещее предупреждение. Все вокруг было окутано мрачным туманом, и застывшие серые руины были, как будто из потустороннего мира. Ни ветерка, ни плеска волн: будто Джоселин и я очутились на другой планете.

Поняв, наконец, в какую ситуацию попали, мы в страхе переглянулись. На ресницах и бровях Джоселина появились капельки росы, и снова на меня нахлынул шквал чувств, потому что лишь теперь я осознала, в какой опасности он сейчас, и что время, проведенное на острове, поистине драгоценно для нас обоих, так как, если враги схватят его, эта белокурая голова очень быстро слетит с плеч. Я никогда не расспрашивала его о том, как умер его отец, я не хотела знать этого. Я хотела забыть о том, что это произошло, и заставить его забыть об этом.

– Что нам делать? – спросила я.

– Мы ничего не можем сейчас сделать. Лучше вернуться назад: у нас есть одеяла и какое ни есть укрытие. Мы даже не представляем себе, далеко ли этот туман простирается, потому что сидели в четырех стенах.

– А может, нам попытаться выбраться отсюда на лодке?

– Мы можем не найти ее, и помнишь, как минуту назад ты поскользнулась? Тропинки почти не видно, мы не знаем, куда идти. Нет, безопаснее остаться здесь, пока не спадет туман. Даже если мы и найдем лодку, глупо пытаться достичь берега: нас может унести в море.

Конечно, он был прав. Мы вернулись назад, в стенах было значительно теплее. Мы опустились на одеяла, и он обнял меня.

– Богиня судьбы сопровождает нас, – сказал он. – Мы здесь одни, вдали от всего мира, отрезаны от него покровом тумана. Присцилла, ты не находишь, что это заманчивая перспектива?

– Да, конечно, но я думаю, что будет дальше?

– Но все знают, где мы, и поймут, что произошло. Они не будут волноваться за нас. Думаю, в доме понимают, что у нас достаточно здравого смысла остаться здесь и переждать туман.

– Но это может затянуться надолго, Джоселин.

– Вряд ли: скоро поднимется ветер и развеет туман.

– Интересно, сколько сейчас времени?

– Еще день.

– А сколько мы проговорили?

– Это имеет какое-нибудь значение? Мы сели поближе друг к другу и прислонились к одной из стен. И снова мы заговорили о нашей свадьбе, которая состоится сразу после того, как мы вернемся на землю. В этом тихом месте, посреди странных клубов тумана, казалось возможным все.

Мы не знали, сколько времени, но мы понимали, что уже вечереет, ибо становилось все темнее, и даже тумана уже не было видно, но мы ощущали его – сырой и пробирающий до костей. Похолодало, и Джоселин еще крепче прижал меня к себе.

– Представь, что нам придется провести здесь всю оставшуюся жизнь? – сказал он, – По-моему, не так плохо.

– Но как мы выживем?

– Мы могли бы построить дом, выращивать овощи и зажили бы простой жизнью, как Адам и Ева!

– Это мало похоже на Эдем.

– Пока ты здесь, земля эта кажется мне раем!

Это был разговор двух влюбленных. В нем не было никакого смысла, однако он действовал успокаивающе, и что-то неизбежное было в этом тумане. Мы очутились в плену у сил природы, и нельзя было винить нас за это, что мы провели эти часы вместе. Я думаю, что уже тогда в сердца наши закралось отчаяние, страх перед тем, что жизнь окажется совсем не такой легкой, какой мы ее себе нарисовали.

Мы доели остатки еды. К тому времени совсем стемнело, а туман еще более сгустился. Нас окружала полная тишина. Странно было находиться возле моря и не слышать его рокота.

Спустилась ночь, и стало еще холоднее. Джоселин расправил одеяло, и мы легли на него. Другое одеяло он накинул сверху, после чего заключил меня в свои объятия. Думаю, то, что затем произошло, было неизбежно: мы были молоды, и в нашей крови кипела страсть.

– Мы будем вместе до конца жизни! – сказал Джоселин. – Мы женаты, милая Присцилла, ты и я! Что нам всякие церемонии? Когда вернемся, мы поженимся по-настоящему, сразу же. Мы все расскажем Харриет, и она поможет нам. Ты поедешь во Францию вместе со мной!

Я поверила этому, потому что хотела верить. Я сопротивлялась немного, с самого начала. Мне не давали покоя мысли о матери: если бы я могла выкинуть их из головы! Но когда я вспомнила об отце, почувствовала вызов: что он для меня вообще сделал, зачем мне о нем сейчас думать? Но я все же думала о нем и про себя ликовала: я выйду замуж, больше не будет висеть на его шее «бесполезная девчонка!"

Джоселин пылко поцеловал меня.

– Присцилла, милая Присцилла! – говорил он. – Знаешь, что такое блаженство? Это окутанный туманом остров, на котором лишь ты и я!

И там, на этом острове, мы познали настоящую любовь. Я была смущена, взволнована и счастлива до безумия одновременно. Я чувствовала себя так, будто все, чем я была раньше, осталось далеко позади. Я больше не была дочерью Карлтона Эверсли, я стала женой Джоселина Фринтона.

Я проснулась от мягкого прикосновения солнечных лучей: наступило утро. Мои руки и ноги занемели от холода, Джоселин еще спал. Я взглянула на него, и во мне вновь проснулась нежность. Без парика он выглядел таким юным и беззащитным. Я вдруг подумала: «Теперь я понимаю, почему мужчины носят парики: они придают им важности! Без него Джоселин выглядит просто красивым мальчиком!"

Я наклонилась и поцеловала его. Он крепко обнял меня и прижал к себе.

– Моя Присцилла! – пробормотал он.

– Уже утро, – ответила я. – Туман почти развеялся. Он сел.

– Значит, все закончилось… – Он нежно посмотрел на меня. – Любовь моя, – продолжил он, – мы будем вместе всегда?

– Это очень долго! – ответила я. – О, Джоселин, я так боюсь!

– Не волнуйся! Я все твердо решил и все сделаю. Теперь нас двое, моя дорогая! Ты даже не представляешь себе, что это значит!

– Представляю, потому что одна из этих двоих – я.

Он поцеловал меня.

– Мы должны ехать, – сказала я.

– Еще немножко!

– Посмотри, солнце восходит: нас будут ждать.