Текст книги "Смерть приходит в Пемберли. Невинная кровь"

Каждый день приносил новые заботы, и Элизабет находила в ответственности за Пемберли, семью и слуг спасение от ужасных предчувствий. Сегодня ей предстояло исполнить их с мужем долг. Она понимала, что не может больше откладывать посещение Лесного коттеджа. Выстрелы в ночи, сознание того, что жестокое убийство произошло в сотне ярдов от их жилища в то время, когда Бидуэлл находился в Пемберли, должно быть, угнетали миссис Бидуэлл, добавляя ей горя. Элизабет знала, что Дарси навещал семейство в прошлый четверг, предлагая освободить Бидуэлла от его обязанностей в вечер перед балом, чтобы в это трудное время он оставался с семьей, но и муж, и жена твердо стояли на своем, говоря, что в этом нет необходимости, и Дарси понял: его настойчивость в тягость. Бидуэлл всегда противостоял любому намеку на то, что его можно – даже на время – кем-то заменить в Пемберли; перестав быть старшим кучером, он всегда чистил фамильное серебро вечером перед балом леди Энн и не сомневался, что нет в Пемберли другого человека, которому можно доверить это дело.

На протяжении прошлого года, когда молодому Уиллу становилось все хуже и надежда на выздоровление постепенно таяла, Элизабет регулярно посещала Лесной коттедж, и первое время ее впускали в маленькую спаленку, где лежал больной. Но недавно она заметила, что ее появление вместе с миссис Бидуэлл у постели больше смущает Уилла, чем радует, и, возможно, выглядит как некий искусственный ритуал, и тогда она осталась в гостиной, утешая, как могла, убитую горем мать. Когда в Пемберли приезжало семейство Бингли, Джейн и сам Бингли неизменно сопровождали ее, и сегодня Элизабет в очередной раз осознала, как ей не хватает Джейн и какое утешение иметь рядом любимую и любящую сестру, которой можно открыть все свои печали и невзгоды и чья доброта и мягкость смягчат любое страдание. В отсутствие Джейн с ней ходила Джорджиана и кто-нибудь из старших слуг, но тактичная Джорджиана, считая, что миссис Бидуэлл легче говорить с миссис Дарси наедине, обычно ограничивалась кратким приветствием и ждала невестку возле дома на деревянной скамейке, которую сколотил Уилл, когда еще был здоров. Дарси редко к ним присоединялся: передача корзины с лакомствами, приготовленными поваром из Пемберли, считалась женским делом. Сегодня, помимо посещения Уикхема, у Дарси могли возникнуть неожиданные проблемы и в Пемберли, поэтому ему не хотелось покидать дом, и за завтраком было решено, что Элизабет и Джорджиану будет сопровождать слуга. Элвестон тихо сказал Дарси, что почтет за честь проводить дам, если они не возражают; его предложение с благодарностью приняли. Бросив быстрый взгляд на Джорджиану, Элизабет увидела на ее лице радость, которую девушка постаралась скрыть, отчего ее реакция на предложение молодого человека стала еще очевиднее.

Элизабет и Джорджиана ехали в ландо; Элвестон на своем Помпее скакал рядом. Ранний туман после сухой ночи освежил лес, утро было великолепное – холодное, но солнечное, в свежем воздухе ощущались привычные осенние запахи: листьев, влажной земли и слабой примеси паленого дерева. Казалось, даже лошади радовались погоде, они вскидывали головы и натягивали удила. Ветер стих, но о буре давали знать сорванные ветки на дороге; сухие листья хрустели под колесами или, отброшенные ими, кружили позади. Деревья еще не потеряли всю листву, алые и золотые цвета осени казались еще ярче на фоне лазурного неба. В такой день сердце Элизабет билось с учащенной силой, и первый раз с момента пробуждения она ощутила слабый прилив надежды. Со стороны может показаться, что они едут на пикник, подумала Элизабет, – развевающиеся гривы лошадей, кучер в ливрее, корзина с провизией, красивый молодой человек, гарцующий у экипажа. Когда они въехали в лес, огромные темные сучья, казавшиеся в сумерках непроницаемой тюремной крышей, теперь пропускали столбы солнечного света, освещавшего засыпанную сухой листвой дорогу и преображавшего потемневшую зелень кустов в весеннюю молодую поросль.

Наконец ландо остановилось, кучеру приказали быть на этом месте ровно через час, и все трое, пройдя мимо залитых солнцем редких деревьев, спустились по натоптанной тропинке прямо к коттеджу; Элвестон вел за узду Помпея и нес корзину с провизией. Еда не была проявлением благотворительности: никто из работников Пемберли не нуждался в крове, пище или одежде; в корзине были деликатесы, которые приготовила кухарка в надежде пробудить у Уилла аппетит: крепкий бульон, приготовленный из лучшей говядины с добавлением хереса по рецепту доктора Мерфи; аппетитные, тающие во рту тарталетки; фруктовое желе; спелые персики и груши из оранжереи. Даже эти вкусности Уилл теперь редко ел, но деликатесы всегда принимались с благодарностью, и если не Уилл, то его мать и сестра, несомненно, их съедали.

Они подошли тихо, но миссис Бидуэлл, должно быть, услышала шаги, потому что уже стояла в дверях, приветствуя их. Эта стройная худая женщина, чье лицо выцветшей акварели все еще вызывало представление о хрупкой красоте и обещаниях юности, превратилась в старуху из-за постоянной тревоги и ожидания смерти сына. Элизабет представила ей Элвестона, и тот, не говоря прямо о Уилле, сумел передать миссис Бидуэлл свои искренние чувства, сказал, что для него большое удовольствие познакомиться с ней, и предупредил, что подождет миссис и мисс Дарси на деревянной скамье.

– Ее сбил мой сын, Уильям, сэр, за неделю до болезни. Как видите, он был хорошим плотником, любил придумывать и создавать разные предметы мебели. У миссис Дарси в детской есть стульчик – правда, мадам? – который Уилл смастерил на первое Рождество после рождения мастера Фицуильяма.

– Так и есть, – сказала Элизабет. – Мы его очень бережем и всегда вспоминаем Уилла, когда дети взбираются на него.

Элвестон поклонился, отошел и сел на скамью, стоявшую на границе с лесом, напротив коттеджа, а Элизабет и Джорджиане предложили сесть на стулья в гостиной. Посреди скромно обставленной комнаты стояли продолговатый стол и четыре стула, удобные кресла располагались по обеим сторонам камина, на полке которого теснились разные семейные памятные вещи. Переднее окно было приоткрыто, но в комнате было все-таки слишком душно, и хотя спальня Уилла Бидуэлла помещалась на втором этаже, весь дом, казалось, пропах кисловатым запахом продолжительной болезни. Недалеко от окна стояла кроватка на колесиках, а рядом стул для кормления малыша; по приглашению миссис Бидуэлл Элизабет подошла полюбоваться на спящего ребенка и поздравила бабушку со здоровым и красивым внуком. Луизы нигде не было видно. Джорджиана знала, что миссис Бидуэлл с радостью поговорила бы с Элизабет наедине, и после расспросов о здоровье Уилла и восторгов по поводу ребенка приняла предложение Элизабет (о чем они договорились заранее) присоединиться к Элвестону. Из плетеной корзины вынули содержимое, продукты приняли с благодарностью, и обе женщины устроились в креслах у камина.

– Он мало что может сейчас есть, мадам, но ему нравится этот легкий говяжий бульон, и я попробую дать ему его с кремом и, конечно, с вином. Вы очень добры, что навещаете Уилла, но я не предлагаю подняться к нему. Вы только расстроитесь: ведь у него нет сил говорить.

– Доктор Мерфи регулярно навещает Уилла? Может он облегчить его страдания? – спросила Элизабет.

– Несмотря на занятость, он приходит через день и никогда не берет денег. Он говорит, Уиллу недолго осталось. О, мадам, вы ведь помните, каким был мой дорогой мальчик, когда вы впервые приехали к нам уже как миссис Дарси. Почему это случилось с ним? Возможно, мне было бы легче, знай я причину.

Элизабет нежно прикоснулась к ней и сказала:

– Люди всегда задают этот вопрос и не получают ответа. Преподобный Олифант вас навещает? В воскресенье после службы он говорил, что хочет повидать Уилла.

– Навещает, мадам, и приносит утешение. Но в последнее время Уилл просит не пускать к нему священника, я приношу тому извинения и надеюсь, он не обижается на нас.

– Конечно, нет, миссис Бидуэлл. Мистер Олифант – тактичный и понимающий человек. Мистер Дарси питает к нему большое доверие.

– Как и все мы, мадам.

Женщины немного помолчали, а потом миссис Бидуэлл сказала:

– Я ничего не говорила ему о смерти несчастного молодого человека. Уилл очень разволнуется: ведь это произошло в лесу, неподалеку от нашего дома, и в случае угрозы он не смог бы защитить нас.

– Надеюсь, опасность вам не угрожала, миссис Бидуэлл? Мне говорили, что вы ничего не слышали, – сказала Элизабет.

– Только выстрелы, но Уилл занервничал: он страдает от своей беспомощности – только лишний груз на плечах отца. Я понимаю, что для вас и для хозяина это ужасная трагедия, и лучше мне не говорить о том, чего я не знаю.

– Вы ведь знали мистера Уикхема ребенком?

– Знала, мадам. Он и молодой хозяин вместе играли в лесу. Большие шалуны, как все дети, но молодой хозяин вел себя спокойнее. Я знаю, что мистер Уикхем вырос необузданным, не знал удержу и принес много огорчений хозяину, но со времени вашей свадьбы никто не упоминал даже его имени, и это только к лучшему. И все же я не верю, что тот мальчик, которого я знала, мог вырасти убийцей.

Минуту женщины провели в молчании. Элизабет собиралась сделать миссис Бидуэлл одно предложение, но не знала, как деликатнее его преподнести. Ее и Дарси беспокоило, что после случившегося Бидуэллы, живущие изолированно в Лесном коттедже, могут чувствовать себя в опасности – особенно с серьезно больным юношей в доме и часто отсутствующим отцом. Такие страхи объяснимы, и супруги решили, что Элизабет попробует предложить семье переехать в Пемберли, хотя бы на то время, пока не разъяснится, что все-таки произошло. Конечно, все будет зависеть от того, сможет ли Уилл перенести переезд; впрочем, его можно осторожно перенести на носилках, чтобы избежать тряски в экипаже, а в Пемберли ему отведут комнату в тихом месте и обеспечат хороший уход. Но когда Элизабет заикнулась об этом, реакция миссис Бидуэлл поразила ее. Впервые женщина выглядела по-настоящему испуганной, и, когда она заговорила, в ее глазах был неподдельный ужас:

– О нет, мадам! Не просите нас об этом! Уиллу в другом месте будет хуже. Здесь мы ничего не боимся. Даже когда нет Бидуэлла, мы с Луизой не испытываем страха. После того как полковник Фицуильям любезно удостоверился, что у нас все в порядке, мы поступили, как он советовал. Я закрыла дверь на засов, заперла окна нижнего этажа, и никто к нашему дому не подходил. Думаю, это был простой браконьер, его застигли врасплох, и он действовал импульсивно, – к нам он отношения не имеет. Кроме того, я уверена, доктор Мерфи скажет, что Уилл не выдержит переезда. Пожалуйста, поблагодарите от нашего имени мистера Дарси и скажите, что это невозможно.

Ее глаза, простертые к Элизабет руки молили о снисхождении.

– Если возражаете, никакого переезда не будет, – мягко успокоила ее Элизабет, – но тогда мы хотели бы быть уверены, что ваш муж проводит с семьей большую часть времени. Мы будем скучать по нему, но пока Уилл болеет и нуждается в вашей заботе, другие могут выполнять работу мистера Бидуэлла.

– Он не согласится, мадам. И очень огорчится, если будет думать, что его работу могут сделать другие.

Элизабет так и подмывало сказать, что сейчас у него больше поводов для огорчений, но она нутром чувствовала, что дело не только в желании Бидуэлла быть постоянно востребованным – здесь что-то серьезнее. Она прекратила разговор на эту тему; миссис Бидуэлл, несомненно, посоветуется с мужем, и, может быть, ее решение изменится. Но в одном она права: если доктор Мерфи считает, что Уилл не перенесет переезда, затевать его будет непростительной ошибкой.

Женщины попрощались, но, когда поднялись, над кроваткой задергались две пухленькие ножки, и раздался детский плач. Бросив беспокойный взгляд наверх, на комнату сына, миссис Бидуэлл быстро подошла к колыбели и взяла ребенка на руки. В этот момент на лестнице послышались шаги, вниз спустилась Луиза Бидуэлл. Элизабет не сразу узнала девушку: когда она впервые посетила коттедж в качестве молодой хозяйки Пемберли, Луиза в хорошо отглаженном домашнем платье была олицетворением здорового и счастливого девичества – розовощекая, ясноглазая и свежая, как весеннее утро. Сейчас она, бледная и измученная, выглядела на десять лет старше – спутанные волосы отброшены назад, лицо усталое и встревоженное, платье запачкано молоком. Она сделала быстрый реверанс, затем, ничего не говоря, почти выхватила ребенка у матери, сказав:

– Отнесу его на кухню, иначе разбудит Уилла. Я развела ему молока, мама, и немного овсяной кашицы. Попробую накормить.

И тут же скрылась. Элизабет, чтобы нарушить молчание, сказала:

– Наверное, большая радость нянчить нового внука, но и большая ответственность. Сколько он еще будет у вас находиться? Думаю, мать скоро захочет его забрать.

– Она и правда скоро его заберет. Для Уилла большая радость увидеть новорожденного, но ему трудно переносить детский плач, хотя голодный ребенок всегда плачет, это только естественно.

– Когда его отвезут домой? – спросила Элизабет.

– На следующей неделе, мадам. Майкл Симпкинс, муж моей старшей дочери – хороший человек, вы его знаете, – встретится с ними на остановке дилижанса в Бирмингеме и отвезет малыша домой. Теперь ждем удобного дня. Он очень занят, ему трудно оставить магазин, но и ему, и дочке не терпится поскорее забрать Джорджи. – Женщина проговорила все это с напряжением, которое нельзя было не заметить.

Элизабет понимала, что пора уходить. Она попрощалась, еще раз выслушала от миссис Бидуэлл слова благодарности, и дверь Лесного коттеджа тут же захлопнулась за ней. От зрелища явного неблагополучия она пришла в уныние. И почему предложение перебраться в Пемберли вызвало у женщины такой ужас? Вдруг оно было бестактным, прозвучав намеком на то, что умирающий получит в Пемберли лучший уход, чем может предоставить любящая мать? Такого, конечно, и в мыслях у Элизабет не было. Возможно, миссис Бидуэлл искренне думала, что переезд убьет сына, но какой может быть риск, если его, хорошо закрепленного, бережно перенесут на носилках под присмотром доктора Мерфи? Все предусмотрено. Похоже, мысль о переезде испугала миссис Бидуэлл больше, чем возможное присутствие в лесу убийцы. В душу Элизабет закралось одно подозрение, почти перешедшее в уверенность, которым она не могла поделиться со своими спутниками. Да имела ли она право вообще озвучивать его? Она в очередной раз пожалела, что с ней нет Джейн, но Бингли действительно должны были уехать. Место Джейн рядом с детьми, да и Лидии оттуда ближе добираться до местной тюрьмы, чтобы повидаться с мужем. Элизабет со смущением призналась себе, что в Пемберли гораздо спокойнее без постоянных жалоб и стенаний Лидии, резких смен ее настроения.

Какое-то время она, погрузившись в сумбур мыслей и эмоций, не обращала внимания на своих спутников. А они тем временем прогуливались по поляне и, глядя на нее, ожидали какого-нибудь знака. Отбросив занимавшие ее мысли, Элизабет направилась к ним. Посмотрев на часы, она сказала:

– До возвращения ландо еще двадцать минут. Раз уж ненадолго выглянуло солнце, не посидеть ли нам немного на скамейке?

Скамейка была обращена в сторону отдаленного, спускавшегося к реке склона. Элизабет и Джорджиана сели ближе к одному концу скамьи, Элвестон – к другому, молодой человек вытянул перед собой ноги и закинул руки за голову. Осенний ветер сорвал листья со многих деревьев, и теперь вдалеке виднелась тонкая мерцающая линия, отделявшая реку от неба. Может, именно блеск воды заставил прадеда Джорджианы выбрать это место? Старая скамья давно развалилась, но новая, сбитая Уиллом, была прочной и удобной. Рядом росли, отбрасывая тень, тесно сплетенные между собой кусты с красными ягодами и еще какой-то кустарник с плотными листьями и белыми цветочками, название которого Элизабет никак не могла запомнить.

Через некоторое время Элвестон повернулся к Джорджиане:

– Ваш прадед все время жил здесь или только иногда позволял себе отдохнуть от дел большого поместья?

– Все время. Он построил коттедж и поселился в нем, без слуги, кухарки или еще кого-нибудь. Еду ему иногда приносили, а так он вполне довольствовался обществом Солдата, своего пса. Его жизнь тогда считалась скандальной, даже семья была недовольна. Для любого Дарси жизнь где-то, кроме Пемберли, рассматривалась как бегство от ответственности. А когда Солдат стал старым и больным, прадед застрелил его, а потом застрелился сам. Он оставил записку, в которой просил похоронить их в одной могиле в лесу; здесь действительно есть надгробный камень и могила, но в ней лежит один Солдат. Семью ужаснула сама мысль, что член клана Дарси будет лежать в неосвященной земле, и можно себе представить, как отнесся бы к этому приходской священник. Поэтому прадед покоится на семейном кладбище, а Солдат – в лесу. Мне всегда было жаль прадедушку, и ребенком, гуляя с гувернанткой, я клала на лесную могилу цветы или ягоды. Детское воображение рисовало картину, что дедушка лежит здесь, с Солдатом. Но когда мама узнала, куда мы ходим, гувернантку уволили, а мне сказали, что в лес ходить нельзя.

– Тебе, но не твоему брату, – уточнила Элизабет.

– Нет, не Фицуильяму. Но он на десять лет старше, и тогда был уже взрослым; не думаю, чтобы брат разделял мои чувства к прадеду.

Все помолчали, а потом Элвестон сказал:

– Могила сохранилась? Если хотите, можно сейчас положить цветы: ведь вы больше не ребенок.

Элизабет показалось, что за предложением навестить могилу собаки скрывалось нечто большее.

– Хотелось бы, – ответила Джорджиана. – Последний раз я была там в одиннадцать лет. Интересно, изменилось что-нибудь? Нет, не думаю. Я знаю направление, это место недалеко от нашего маршрута, и мы не опоздаем к приезду ландо.

Они пустились в путь. Джорджиана показывала дорогу, а Элвестон, придерживая Помпея, шел немного впереди, чтобы примять крапиву и отогнуть мешавшие женщинам ветки. Джорджиана несла букетик цветов, собранных Элвестоном. Удивительно, сколько радости, сколько весенних воспоминаний может принести собранный в октябрьский солнечный день такой букет! Элвестон сорвал веточку, усыпанную белыми осенними цветочками, несколько зеленых кустиков ярко-красных, но еще незрелых ягод и парочку золотых листьев. Никто ничего не говорил. Элизабет, вся в своих мыслях и тревогах, вдруг подумала, а разумен ли этот визит на могилу, однако так и не нашла в нем ничего предосудительного. Сегодня такой день, когда всякое необычное событие, похоже, несет в себе мрачные предчувствия и потенциальную опасность.

Вскоре она обратила внимание, что по тропинке, на которую они ступили, кто-то недавно прошел. Кое-где мелкие сучки и ветки были обломаны, а в одном месте, где земля шла слегка под откос и упавшие листья плотно свалялись, она почти не сомневалась, что видела следы тяжело ступавшего человека. Ей хотелось знать, обратил ли на это внимание Элвестон, но молодой человек молчал, а через считаные минуты они вышли из зарослей на полянку, окруженную буковыми деревьями. Посредине поляны стоял гранитный надгробный камень, высотой около двух футов, с несколько закругленным верхом. Могильного холмика не было, камень стоял на ровной поверхности, и сейчас, поблескивая на слабом солнечном свете, казалось, вырос из самой земли. В молчании они прочитали выгравированную надпись: «Солдат. Верный до самой смерти. Умер здесь вместе с хозяином 3 ноября 1735».

Так же молча Джорджиана приблизилась к камню и положила букетик у его основания. Они стояли, созерцая эту картину, а Джорджиана сказала:

– Бедный прадедушка! Как мне хотелось бы его знать! Когда я была ребенком, никто не заводил о нем речь, даже те, кто мог его помнить. Он считался позором семьи Дарси, обесчестившим свое имя, ибо поставил личное счастье выше семейных обязательств. Но больше я сюда не приду. В конце концов, здесь нет его тела; той детской фантазией я просто хотела показать, что люблю его. Надеюсь, одиночество принесло ему счастье. Во всяком случае, ему удалось уйти.

«Уйти от чего?» – подумала Элизабет. Ей не терпелось вернуться к ландо.

– Думаю, пора ехать домой. Мистер Дарси скоро вернется из тюрьмы и станет беспокоиться, если нас еще не будет, – сказала она.

Они пошли назад по узкой, устланной сухими листьями тропе к поляне, где их ждал экипаж. Хотя они провели в лесу меньше часа, но день, обещавший много солнца, уже померк, и Элизабет, которая никогда не любила закрытые пространства, физически почувствовала, что на нее давят деревья и кустарники. В ноздрях еще стоял запах болезни, а сердце сжималось при мысли о страданиях миссис Бидуэлл и безнадежном положении Уилла. Дойдя до основной тропы, они, когда позволяла ширина, шли рядом, когда же тропа сужалась, вперед выступал Элвестон и шел перед ними, ведя Помпея и глядя под ноги и по сторонам, словно искал путеводную нить. Элизабет знала, что он предпочел бы нести Джорджиану на руках, однако не мог позволить, чтобы другая женщина почувствовала себя обделенной. Джорджиана шла молча, ее, вероятно, тоже мучили дурные предчувствия и возможная угроза.

Неожиданно Элвестон остановился и быстро подошел к дубу. Что-то привлекло его внимание. Женщины последовали за ним и увидели вырезанные на коре приблизительно в четырех футах над землей буквы Ф. Д. – И.

Оглядевшись, Джорджиана сказала:

– А разве не те же самые инициалы вырезаны на этом остролисте?

Беглый осмотр подтвердил ее правоту.

– Не похоже на обычные забавы влюбленных, – задумчиво произнес Элвестон. – Для них инициалы – это все, что нужно. Тот же, кто вырезал эти, явно хотел, чтобы они соответствовали инициалам Фицуильяма Дарси.

– Интересно, когда их сделали, – сказала Элизабет. – По виду недавно.

– Без сомнения, в течение этого месяца, и это дело двоих, – отозвался Элвестон. – «Ф» и «Д» неглубокие, их могла вырезать женщина, а вот черточка и «И» значительно глубже, и при работе использовалось остро наточенное орудие.

– Я не верю, что инициалы вырезал любовник, – сказала Элизабет. – Их вырезал враг, и намерения у него плохие. Продиктованы они ненавистью – не любовью.

Уже произнеся эти слова, она подумала, что поступила неразумно: Джорджиана может испугаться, но тут вмешался Элвестон:

– Возможно, это инициалы Денни. Как его зовут?

Элизабет пыталась вспомнить, слышала ли она имя Денни в Меритоне, а потом сказала:

– Кажется, Мартин или Мэтью, но в любом случае полиция выяснит. Если у него есть родные, с ними вступили в контакт. Но насколько мне известно, Денни до пятницы никогда не был в этом лесу, и уж точно не посещал Пемберли.

Элвестон повернулся к ним.

– Вернувшись в Пемберли, надо составить письменное сообщение: полиция должна это знать, – сказал он. – Впрочем, если полицейские тщательно, как положено, обследовали место преступления, они могли наткнуться на вырезанные инициалы и сделать выводы. А пока, надеюсь, никто из вас не станет тревожиться. Это может быть просто озорство без всякого злого умысла: дело рук влюбленной девушки, живущей по соседству, или служанки, затеявшей глупое, но безвредное дурачество.

Его слова не убедили Элизабет. В молчании она отошла от дерева, Джорджиана и Элвестон последовали за ней. Ни у кого не возникало желания говорить, и так Элизабет и Джорджиана вслед за Элвестоном спустились по лесной тропе к месту, где их ждал экипаж. Мрачное настроение Элизабет передалось спутникам; Элвестон помог дамам сесть в ландо, закрыл дверцу, сел на коня, и они поехали домой.