Текст книги "Смерть приходит в Пемберли. Невинная кровь"

Местная тюрьма в Ламтоне, в отличие от тюрьмы графства в Дерби, снаружи была более устрашающая, чем изнутри, – возможно, из тех соображений, что общественные деньги лучше потратить на предупреждение потенциальных преступников, чем на утверждение в мрачной безысходности тех, кто уже осужден. Дарси знал эту тюрьму, так как, будучи мировым судьей, иногда ее посещал – в частности, однажды, приблизительно восемь лет назад, когда психически больной узник повесился в камере, начальник тюрьмы пригласил его как единственно доступного в то время мирового судью осмотреть тело. Это был тяжелый опыт, оставивший в душе у Дарси ужас перед повешением, и теперь каждый раз, когда он приезжал в тюрьму, перед его глазами возникали висящее тело и стянутая шея. Сегодня это видение было особенно ярким. Главный надзиратель и его помощник были людьми добрыми, и хотя ни одну из камер нельзя было назвать просторной, с заключенными хорошо обращались, а те из них, кто мог заплатить за еду и питье, принимали гостей в относительно нормальных условиях, и им грех было жаловаться.

Хардкасл усиленно рекомендовал Дарси не встречаться с Уикхемом до предварительного слушания дела; и тогда Бингли с его отзывчивым характером вызвался сам навестить узника, что и сделал в понедельник утром, занявшись решением первостепенных проблем и передав тому достаточно денег на еду и все остальное, что могло как-то облегчить жизнь в тюрьме. Но Дарси, подумав, решил, что обязан повидать Уикхема перед слушанием дела хотя бы один раз. Иначе и в Ламтоне, и в деревне Пемберли никто не будет сомневаться, что он уверен в виновности свояка, а ведь следственное жюри будет набираться именно из Ламтона и Пемберли. В любом случае его вызовут как свидетеля обвинения, но он по крайней мере может показать, что верит в невиновность Уикхема. У Дарси были и личные соображения: он не хотел, чтобы возникали разные предположения, почему да отчего Уикхем отлучен от семьи, ведь тогда был риск, что всплывет намечавшееся тайное бегство Джорджианы. Ему надо пойти в тюрьму, это будет и справедливо, и правильно.

Из рассказа Бингли выходило, что Уикхем угрюмый, неразговорчивый и при каждом удобном случае разражается бранью в адрес мирового судьи и полиции, требуя, чтобы они удвоили усилия и выяснили наконец, кто убил самого близкого – и, по сути, единственного – его друга. Почему он томится в тюрьме, а убийца гуляет на свободе? Почему полицейские постоянно прерывают его отдых и мучают его глупыми и пустыми вопросами? Спрашивают, зачем он перевернул Денни. Чтобы увидеть его лицо – разве это не естественно? Нет, он не видел рану на голове Денни – возможно, ее закрывали волосы, к тому же он был слишком потрясен, чтобы замечать детали. А что, спрашивали его, делал он в отрезок времени между выстрелами и приходом искавших их людей, которые обнаружили труп Денни? Мотался, спотыкаясь, по лесу в поисках убийцы – то, что должны сейчас делать они, вместо того чтобы мучить невинного человека.

Но сегодня Дарси увидел другого человека. В чистой одежде, побритый и причесанный, Уикхем принял его, как будто находился не в тюрьме, а в собственном доме; он был предельно любезен с тем, кто не являлся для него самым желанным гостем. Дарси помнил, что Уикхем человек настроения; сейчас перед ним был прежний Уикхем: красивый, уверенный в себе и склонный скорее получать удовольствие от дурной славы, чем видеть в этом позор. Бингли принес все, что он просил: табак, несколько рубашек и галстуков, тапочки, испеченные в Хаймартене вкусные пирожки как дополнение к еде, купленной для него в местной кондитерской, чернила и бумагу, на которой Уикхем собирался описать свое участие в ирландской кампании, а также жестокую несправедливость теперешнего тюремного заключения. Он нисколько не сомневался, что эти личные записки будут пользоваться спросом. Никто из мужчин не вспоминал былое. Дарси никак не мог освободиться от власти прошлого, но Уикхем жил моментом, с оптимизмом смотрел в будущее и, чтобы угодить собеседнику, перестраивал прошлое, и Дарси почти поверил, что на какое-то время тот выбросил полностью все плохое из головы.

Уикхем рассказал, что Бингли вчера вечером привозил из Хаймартена Лидию на свидание с ним, но та была так несдержанна – жаловалась, плакала, – что встреча вызвала в нем одно разочарование, и он распорядился, чтобы впредь ее допускали к нему только по его просьбе и не больше чем на пятнадцать минут. Впрочем, Уикхем надеялся, что второе свидание не потребуется: слушание дела назначено на одиннадцать часов в среду, а в том, что его освободят, он не сомневался, планируя триумфальное возвращение его и Лидии в Лонгборн и прием поздравлений от прежних товарищей в Меритоне. Пемберли он не упоминал – видимо, даже в эйфории он вряд ли ждал туда приглашения, да и не особенно его хотел. Если счастливое освобождение наступит, подумал Дарси, Уикхем, вне всякого сомнения, в первую очередь поедет к Лидии в Хаймартен, а уж потом отправится в Хартфордшир. Несправедливо, что Джейн и Бингли будут вынуждены терпеть присутствие Лидии еще один день, но все можно как-то решить, если Уикхема действительно освободят. Хотел бы он в это верить, как верит сам Уикхем.

Дарси пробыл в тюрьме около получаса и ушел, получив на прощание список того, что следовало принести на следующий день, и просьбу передать наилучшие пожелания миссис Дарси и мисс Дарси. Уходя, он подумал, что ему повезло: Уикхем больше не пребывал в пессимизме и не возлагал вину на всех вокруг, и все же Дарси во время свидания испытывал чувство неловкости и какого-то уныния.

У него было горькое чувство, что если на суде все сложится хорошо, ему придется обеспечивать Уикхема и Лидию – по крайней мере в обозримом будущем. Их траты всегда превышали доходы, и Дарси предполагал, что они во многом зависят от частных дотаций со стороны Элизабет и Джейн и таким образом увеличивают свой недостаточный капитал. Джейн иногда приглашала Лидию в Хаймартен, а Уикхем, хоть и жаловался на свою брошенность, с удовольствием проводил время в ближайших гостиницах; именно от Джейн Элизабет узнавала о жизни парочки. После отставки все временные работы Уикхема заканчивались неудачей. Его последняя попытка получать жалованье была связана с работой у сэра Уолтера Элиота, баронета, которому из-за собственной расточительности пришлось сдать свой дом посторонним людям, а самому с двумя дочерьми переехать в Бат. Младшая, Энн, вскоре счастливо и удачно вышла замуж за морского офицера, теперь уже известного адмирала, но старшая, Элизабет, все еще пребывала в поисках мужа. Разочаровавшийся в Бате баронет решил, что теперь он достаточно обеспечен и может вернуться домой; жильцам он послал предупреждение, а Уикхема нанял секретарем, доверив ему всю необходимую работу, связанную с переездом. Через шесть месяцев Уикхема уволили. Когда до Джейн доходили удручающие новости о разногласиях с работодателями или, что хуже, семейных разногласиях, ей отводилась роль миротворца. Но когда известие о последней неудаче Уикхема дошло до ее более скептической сестры, та заподозрила, что мисс Элиот встревожила реакция отца на открытый флирт с ним Лидии, а попытки Уикхема утешить себя с ней, встретившие вначале поощрение, порожденное скукой и тщеславием, привели впоследствии к отвращению.

Отъехав от Ламтона, было приятно вдохнуть полной грудью прохладный свежий воздух, забыть особый тюремный запах человеческих тел, еды, дешевого мыла, забыть бряцание ключей в замках; и с чувством облегчения и радости от того, что сам он не находится в заключении, Дарси направил коня в сторону Пемберли.

Пемберли был объят тишиной, словно там никто не жил; значит, Элизабет и Джорджиана еще не вернулись. Не успел Дарси спешиться, как из-за угла к нему выбежал молодой конюх, чтобы увести коня, но у дверей его не встречали: должно быть, он вернулся раньше, чем предполагал. Через пустой холл Дарси прошел в библиотеку, где, по его предположениям, мог находиться полковник, в нетерпении ожидающий новостей. Но, к его удивлению, там он увидел одного мистера Беннета, который, удобно устроившись у камина на стуле с подголовником, читал «Эдинбург ревю». Пустая чашка и грязная тарелка рядом на столике говорили, что после приезда его сразу накормили. После секундной паузы, вызванной удивлением, Дарси вдруг осознал, что он ужасно рад неожиданному гостю, и тепло пожал руку поднявшемуся навстречу мистеру Беннету.

– Пожалуйста, не беспокойтесь, сэр. Какое удовольствие вас видеть! Стаутон был, как всегда, на высоте, и еще я встретил полковника Фицуильяма. Поздоровавшись, он сказал, что воспользуется моим приездом и позанимается с лошадью; мне кажется, именно из-за лошади он считает утомительным ограничение свободы. Меня также приветствовала драгоценнейшая миссис Рейнолдс, заверив, что моя обычная комната свободна.

– Когда вы приехали, сэр?

– Минут сорок назад. Я взял напрокат коляску. В ней неудобно ездить на большие расстояния, и поначалу я собрался ехать в карете, но миссис Беннет выразила недовольство, заявив, что ей нужно передать последние новости о печальном положении Уикхема миссис Филиппс, Лукасам и прочим заинтересованным лицам. И передвигаться в наемной коляске якобы унизительно не только для нее, но и для всей семьи. Вынужденный покинуть жену в такое тяжелое время, я не мог лишить ее еще и высоко ценимых ею удобств и уступил экипаж миссис Беннет. Не хотелось создавать дополнительные затруднения своим неожиданным визитом, но я подумал: может быть, вы будете рады иметь еще одного мужчину в доме – ведь вам приходится общаться с полицией и подбадривать Уикхема. Элизабет написала мне, что полковника скоро отзовут из запаса, а молодому Элвестону придется вернуться в Лондон.

– Они уедут после предварительного слушания, которое, как я узнал в воскресенье, состоится завтра. Ваше присутствие, сэр, будет утешением для женщин и поддержкой для меня. Полковник Фицуильям, конечно, познакомил вас с обстоятельствами ареста Уикхема.

– Кратко, но, без сомнения, точно. Похоже на военный рапорт. Я чуть было не отдал ему салют. Я плохо разбираюсь в военной терминологии, но, думаю, отдать салют – самое подходящее выражение. Своим последним подвигом муж Лидии добился одновременно развлечения для широких масс и крайне затруднительного положения для семьи. Полковник сказал, что вы уехали в Ламтон навестить узника. Как вы его нашли?

– В добром здравии. Поразительная разница между его теперешним видом и тем, каким мы видели его в день убийства Денни. Но тогда он был пьян и страшно потрясен. Теперь же обрел мужество и свою обычную привлекательность. Он абсолютно уверен в положительном исходе дела, и Элвестон думает, что у него есть для этого основания. Отсутствие орудия убийства – аргумент в его пользу.

Оба сели. Дарси видел, что глаза мистера Беннета то и дело устремляются в сторону «Эдинбург ревю», но он все же поборол искушение продолжить чтение.

– Хотелось бы, чтобы Уикхем наконец решил, каким он желает предстать перед миром, – сказал мистер Беннет. – Ко времени бракосочетания это был безответственный, но обаятельный лейтенант, всем оказывал знаки внимания, постоянно самодовольно улыбался, словно у него ежегодный доход три тысячи фунтов и превосходный дом. Потом, получив звание офицера, он преобразился, став человеком действия и героем, – перемена явно к лучшему, от чего пришла в восторг миссис Беннет. А теперь он по уши увяз в грязной истории, и есть риск, надеюсь, небольшой, что он станет всеобщим посмешищем. Он всегда жаждал известности, но вряд ли такой, какая ему грозит. Я не верю, что он убийца. Его проступки, хоть и неприятные для жертв, никогда, насколько я знаю, не граничили с грубым насилием.

– Нельзя заглянуть в душу другого человека, но я верю, что он невиновен, и обеспечу ему лучшие юридические консультации и защиту, – сказал Дарси.

– Очень благородно с вашей стороны; подозреваю – хотя у меня нет твердой уверенности, – что это не первое проявление великодушия по отношению к нашей семье. – Не дожидаясь ответа, мистер Беннет быстро продолжил: – От полковника Фицуильяма мне известно, что Элизабет и мисс Дарси с благотворительной миссией отправились в несчастную семью, взяв с собой корзину со всем необходимым. Когда они должны вернуться?

Дарси достал часы.

– Думаю, уже возвращаются. Если хотите прогуляться, сэр, предлагаю составить мне компанию – пойдем им навстречу к лесу.

Мистер Беннет, известный своим пристрастием к сидячей жизни, сейчас был готов пожертвовать и «Ревю», и уютным теплом от камина в библиотеке ради удовольствия доставить сюрприз дочери. В этот момент на пороге возник Стаутон с извинениями, что не встретил у дверей хозяина; он быстро принес мужчинам шляпы и пальто. Дарси с таким же нетерпением, как и его спутник, ждал появления ландо. Если б он сомневался в безопасности поездки, то воспрепятствовал бы ей, но на находчивого Элвестона можно было положиться. И все же после убийства Денни, если жены не было рядом, Дарси часто охватывало неопределенное и, возможно, абсурдное беспокойство, и он испытал огромное облегчение, увидев медленно тащившееся ландо, которое остановилось в пятидесяти ярдах от крыльца Пемберли. Дарси не осознавал, как он рад мистеру Беннету, пока не увидел торопливо выбравшуюся из кареты Элизабет, которая бросилась к отцу с восторженным криком: «Папочка! Как хорошо, что ты приехал!», а тот заключил ее в объятия.

Предварительное расследование проходило в «Кингз-Армс», в большом зале, пристроенном позади гостиницы около восьми лет назад для проведения местных мероприятий, в том числе и случающихся время от времени танцевальных вечеров, высокопарно именуемых балами. Первоначальный энтузиазм и провинциальное тщеславие принесли в первые годы успех этому начинанию, но в трудные времена войны и бедности для развлечений не было ни денег, ни желания, и теперь зал, используемый в основном для официальных встреч и редко когда набитый до отказа, имел тот унылый и заброшенный вид, который присущ местам, когда-то предназначенным для общественных праздников. Томас Симпкинс, хозяин гостиницы, и его жена Мери сделали обычные заготовки к событию, которое, они знали, привлечет много народу, и, следовательно, бар принесет доход. Справа от двери был помост, достаточный для небольшого оркестра; на него-то и водрузили внушительного вида деревянное кресло, принесенное из частного бара, и четыре стула поменьше, по два с каждой стороны кресла, для мировых судей или других местных уважаемых людей, кто захочет прийти. Принесли и все остальные гостиничные стулья, а пестрый состав сидячих мест позволял предположить, что свою лепту внесли и соседи. Предполагалось, что опоздавшие будут стоять.

Дарси знал, что коронер высокого мнения о своем статусе и обязанностях и хотел бы, чтобы владелец Пемберли приехал на заседание в фамильном экипаже. Сам Дарси предпочел бы ехать верхом, как предлагали полковник и Элвестон, но пошел на компромисс и выбрал коляску. Когда он вошел в зал, тот был почти полон, и в нем стоял обычный гул, который предваряет подобные заседания; впрочем, Дарси ожидал большего шума. При его появлении гул стих, многие стали поправлять локоны, послышались приветствия. Никто, даже его арендаторы, не подошел, не привлек его внимания, как сделал бы обычно, но Дарси решил, что это не вызов, а скорее необъяснимое чувство: в данном случае привилегия сделать первый шаг остается за ним.

Дарси огляделся: нет ли позади свободного места, а лучше нескольких, чтобы придержать их для полковника и Элвестона, но в этот момент у дверей началась суматоха: в зал с трудом вкатили большое плетеное инвалидное кресло, с маленьким колесом впереди и двумя большими сзади. В нем сидел доктор Джосайя Клитероу, его правую ногу поддерживала деревянная планка, а стопа была как-то сложно замотана в белую льняную ткань. Сидевшие рядом быстро испарились, и доктора Клитероу не без труда протиснули вперед: маленькое колесо отказывалось повиноваться и болталось как попало. По обе стороны от доктора тут же освободили стулья; на один он положил шляпу, а на другой знаком пригласил Дарси. Вокруг них образовалось свободное пространство, и у них появился шанс свободно поговорить.

– Не думаю, что разбирательство займет весь день, – сказал доктор Клитероу. – Иона Мейкпис все держит под контролем. Тяжелое сейчас время для вас, Дарси, и, конечно же, для миссис Дарси. Надеюсь, она в порядке.

– Рад сказать, что вы правы.

– Конечно, вам нельзя принимать участие в расследовании преступления, но Хардкасл, несомненно, информирует вас о ходе дела.

– Он говорит столько, сколько, по его мнению, может себе позволить. У него трудное положение.

– Не стоит быть таким осторожным. По долгу службы он обязан сообщать обо всем главному констеблю, а также по необходимости консультироваться со мной, хотя я не уверен, что могу принести пользу. Он, старший констебль Браунриг и констебль Мейсон, похоже, владеют ситуацией. Как мне известно, они говорили со всеми в Пемберли, и я рад, что у вас есть алиби; да это и неудивительно: в последний вечер перед балом леди Энн у каждого есть дела поважнее, чем слоняться по лесу и думать, кого бы убить. У лорда Хартлепа, как мне доложили, тоже есть алиби, так что по крайней мере вам и ему не о чем беспокоиться. Так как он еще не пэр, его не судили бы в случае признания его виновным в палате лордов – красочная, но дорогостоящая процедура. Вам также будет приятно узнать, что Хардкасл нашел родственницу капитана Денни через командира его полка. Оказалось, что его единственная родственница – старая тетка, живущая в Кенсингтоне, которую он редко навещал, но получал от нее регулярную финансовую помощь. Ей почти девяносто, она слишком стара и немощна, чтобы принять личное участие в текущих событиях, но просила, когда разрешит коронер, отправить тело Денни в Кенсингтон для похорон.

– Если б Денни погиб в лесу от несчастного случая или от руки известного нам убийцы, тогда миссис Дарси или я послали бы старой даме письмо с выражениями соболезнования, но в теперешних обстоятельствах это неблагоразумно и даже нежелательно. Странно, что при самых ужасных и невероятных событиях должны соблюдаться определенные нормы поведения; однако благодарю вас за информацию, она, знаю, облегчит душу миссис Дарси. Ну а что остальные жители поместья? Не хочется задавать Хардкаслу вопрос в лоб, и все же – никто из них не находится под подозрением?

– Думаю, нет. Большинство находилось дома, а те, которым не терпелось даже в ненастный вечер подкрепиться чем-то горячительным, сидели в местной гостинице, и у них много свидетелей, некоторые из которых при допросе были трезвы и вполне надежны. Кстати, никто не видел незнакомых людей в округе и не слышал о них. Вам, конечно, известно, что во время визита Хардкасла в Пемберли две глупенькие молодые горничные вылезли со своей историей о призраке миссис Рейли. Полнолуние – хорошее время для призрака.

– Это старое суеверие, – сказал Дарси. – По всей видимости, и позже мы в этом убедились, девушки пошли в лес на спор, и Хардкасл не отнесся к их словам серьезно. Я же в первый момент подумал, что они говорят правду и действительно видели в тот вечер в лесу какую-то женщину.

– Старший констебль Браунриг говорил с ними в присутствии миссис Рейнолдс, – уточнил Клитероу. – Они проявили удивительную настойчивость, утверждая, что за два дня до убийства видели в лесу женщину в черном, и та пригрозила им перед тем, как исчезнуть в чаще. Девушки категорически отрицают, что «призрак» одна из женщин, живущих в Лесном коттедже, хотя непонятно, почему они так уверены: ведь женщина была в черном и сразу исчезла, как только одна из девушек вскрикнула. Но даже если какая-то женщина и была в лесу, это не важно. Наше преступление – не женское.

– Уикхем сотрудничает с Хардкаслом и полицией? – спросил Дарси.

– Время от времени. Иногда он отвечает на вопросы вполне разумно, а в других случаях вдруг начинает протестовать: почему это он, невинный человек, оказался в руках полиции. Вам, конечно, известно, что в кармане его пиджака нашли тридцать фунтов; он отказывается отвечать, как они к нему попали, только говорит, что их дали взаймы на покрытие долга чести, и клянется, что больше не скажет ни слова. Хардкасл, как можно ожидать, считает, что он украл деньги у убитого, но в таком случае на купюрах должна быть кровь: ведь руки Уикхема были окровавлены. И уложены в бумажнике они были аккуратно. Мне их показывали – они и в употреблении еще не были. Кроме того, хозяину гостиницы капитан Денни говорил, что у него нет денег.

Они немного помолчали, а потом Клитероу сказал:

– Я могу понять нежелание Хардкасла делиться информацией ради вашей же и его пользы, но раз его удовлетворили алиби вашей семьи, гостей и слуг Пемберли, то мне представляется такая осмотрительность чрезмерной – не стоит скрывать от вас важные детали. Должен сказать, что, по его мнению, полиция нашла орудие убийства – большую округлую, засыпанную листьями каменную плиту – в пятидесяти ярдах от поляны, где лежало тело Денни.

Дарси удалось скрыть удивление и, глядя прямо перед собой, он спокойно спросил:

– А какие доказательства, что именно она орудие убийства?

– Ничего определенного, на камне нет ни следов крови, ни волос, но это неудивительно. Как вы помните, ночью ветер нагнал сильный ливень – он залил и землю, и листья, но я видел плиту, и она именно того размера и типа, какой можно нанести такую рану.

Дарси понизил голос:

– Всем в Пемберли сейчас запрещено ходить в лес, но я знаю, что полицейские усердно искали орудие убийства. Вам известно, кто из офицеров его нашел?

– Не Браунриг и не Мейсон. Потребовались помощники, поэтому пригласили полицейских из соседнего района, и среди них Джозефа Джозефа. Видимо, родителям так нравилась их фамилия, что они дали сыну при крещении ее и как имя. Он производит впечатление совестливого и надежного человека, но, подозреваю, не очень умного. Ему следовало оставить плиту на месте и позвать других полицейских как свидетелей. Вместо этого он с ликующим видом приволок ее к старшему констеблю Браунригу.

– Следовательно, нет никаких доказательств, что плита лежала там, где он говорит?

– Полагаю, никаких. Говорят, в этом месте довольно много камней разного размера, все они частично вросли в землю и завалены листьями, но нет доказательств, что и этот камень был среди них. Кто-то давно вывалил там камни из тележки или случайно ее опрокинул – возможно, еще в то время, когда ваш дедушка строил Лесной коттедж и строительный материал возили через лес.

– Хардкасл или полиция собираются сегодня утром предъявлять эту каменную плиту?

– Насколько я понимаю, нет. Мейкпис категоричен: если нет твердых доказательств, что это орудие убийства, его не причисляют к уликам. Жюри просто информируют о находке, а может, и этого не сделают. Мейкпис строго следит, чтобы предварительное следствие не переросло в судебный процесс. Он четко охарактеризует присяжным их обязанности и проследит, чтобы они не узурпировали судебную власть.

– Вы полагаете, его сочтут виновным?

– Несомненно, когда услышат то, что сочтут признанием вины. Будет странно, если присяжные поступят иначе. А вот и мистер Уикхем, он держится на редкость непринужденно для человека в такой незавидной ситуации.

Дарси заметил, что ближе к помосту стоят три свободных стула, охраняемые полицейскими; Уикхем шел в наручниках меж двух охранников, его посадили на средний стул, охранники сели по краям. Спокойствие узника граничило с беззаботностью, он равнодушно оглядел зал, и его глаза не задержались ни на одном лице. Чемодан с одеждой передали в тюрьму после того, как разрешил Хардкасл, и сейчас на Уикхеме был его лучший жилет, а тонкое белье свидетельствовало о прилежности и мастерстве прачки из Хаймартена. Улыбаясь, он что-то сказал одному из охранников, на что тот кивнул. Глядя на него, Дарси почти верил, что видит перед собой того красивого и обольстительного молодого офицера, который был кумиром девиц Меритона.

Кто-то рявкнул, приказывая замолчать, гул разговоров стих, и в зал вошли коронер Иона Мейкпис и сэр Селвин Хардкасл; поклонившись жюри, коронер занял свое место, указав жестом сэру Селвину на стул справа от него. Мейкпис был худощавый мужчина с испитым лицом, про другого человека с таким цветом кожи можно было подумать, что тот болен. Он служил коронером двадцать лет и гордился тем, что в свои шестьдесят председательствовал на всех предварительных разбирательствах в Ламтоне или в «Кингз-Армс». У него был длинный тонкий нос, необычной формы рот с полной верхней губой, а из-под тонких, словно проведенных карандашом бровей смотрели проницательные молодые глаза, какие бывают у двадцатилетних. Его высоко ценили как юриста, у него была большая практика в Ламтоне и других местах, его успех рос, как и очередь из частных клиентов, ждущих консультации, и потому он не терпел свидетелей, которые не давали показания ясно и лаконично. В дальнем конце зала на стене висели часы, на них-то он и устремил долгий, устрашающий взгляд.

При его появлении все присутствующие встали, и сели, только когда он занял свое место. Хардкасл расположился справа, а двое полицейских в первом ряду ниже помоста. Члены жюри присяжных, прежде болтавшие между собой, тоже сели, а потом сразу встали. В качестве мирового судьи Дарси много раз присутствовал на предварительных слушаниях и видел, что состав жюри обычный: Джордж Уэйнрайт, аптекарь; Фрэнк Стерлинг, владелец магазина в Ламтоне; Билл Маллинз, кузнец из деревни Пемберли; и Джон Симпсон, гробовщик, одетый, как обычно, в черный костюм для похорон, унаследованный, как говорили, от его отца. Остальные были фермеры, большинство приехали в последний момент, все – взволнованные и чрезмерно возбужденные. Ферму нельзя надолго оставлять.

Коронер обратился к тюремному офицеру:

– Снимите наручники с мистера Уикхема. От меня еще никто не убегал.

Приказание исполнили в тишине, и Уикхем стоял, молча потирая запястья; глаза его блуждали по залу, как будто выискивали знакомое лицо. Пока жюри приводили к присяге, Мейкпис долго рассматривал присяжных со скептическим вниманием человека, прикидывающего, стоит ли покупать вызывающего сомнения коня, и только потом сделал обычное предварительное предупреждение:

– Мы встречались и раньше, джентльмены, и, думаю, вы знаете, в чем ваш долг. Вы должны внимательно выслушать свидетельские показания и вынести решение о причине смерти капитана Мартина Денни, чей труп был найден в лесу Пемберли около десяти часов вечера в пятницу, четырнадцатого октября. Вы не участники уголовного процесса и приглашены сюда не для того, чтобы учить полицию, как вести следствие. Рассматривая разные варианты, вы, наверное, сделаете вывод, что смерть в результате несчастного случая тут невозможна, как невозможно и самоубийство: вряд ли человек может нанести себе смертельный удар в затылок. Это логически приводит вас к выводу, что совершено убийство, и тогда перед вами два возможных вердикта. Если нет доказательств вины определенного человека, выносится вердикт об умышленном убийстве, совершенном неизвестным лицом или неизвестными лицами. Я предлагаю вам варианты, но должен подчеркнуть, что вердикт о причине смерти целиком в вашем рассмотрении. Если свидетельские показания убедят вас, что вам известна личность убийцы, вы обязаны назвать его или ее, и, как бывает во всех случаях, когда мы имеем дело с тяжкими уголовными преступлениями, правонарушителя посадят под стражу, и он будет сидеть в тюрьме до следующей сессии выездного суда в Дерби. Если захотите задать вопрос свидетелю, поднимите, пожалуйста, руку и громко и ясно говорите. А теперь начнем, и я предлагаю вызвать первым Натаниэла Пиггота, хозяина гостиницы «Грин-Мэн», который расскажет о начале последнего путешествия несчастного джентльмена.

К большому облегчению Дарси, предварительное слушание дальше пошло быстрее. Мистеру Пигготу явно посоветовали говорить в суде кратко, и после принесения клятвы он просто сообщил, что мистер и миссис Уикхем и капитан Денни приехали в гостиницу в наемном экипаже в пятницу около четырех часов и заказали на вечер коляску, которую он держит при гостинице, чтобы ехать в Пемберли. Миссис Уикхем собиралась там остаться, а два джентльмена – продолжить путь дальше, в «Кингз-Армс» в Ламтоне. Он не слышал, чтобы они ссорились – ни днем, ни садясь в коляску. Капитан Денни вел себя спокойно – похоже, он вообще отличался спокойным нравом; а мистер Уикхем много пил, однако нельзя сказать, что он был пьян и лыка не вязал.

За хозяином гостиницы выступал Джордж Пратт, кучер, показаний которого ждали с нетерпением; его пространный рассказ часто сбивался на лошадей – Бетти и Милли, которые, по его словам, вели себя хорошо, пока не въехали в лес, там лошади так занервничали, что он с трудом заставлял их шевелиться. В полнолуние лошади всегда упрямятся и не хотят въезжать в лес, боясь призрака миссис Рейли. Джентльмены, возможно, ссорились в коляске, но он этого не слышал, весь поглощенный лошадьми. Голову из окошка высунул капитан Денни и приказал ему остановиться, а потом вышел из коляски. Пратт слышал, как капитан сказал, что пусть отныне мистер Уикхем действует на свой страх и риск, а он в этом принимать участия не будет – или что-то в этом роде. И капитан Денни побежал в лес, а мистер Уикхем поспешил за ним. Через какое-то время – когда в точности, он сказать не может – послышались выстрелы, и миссис Уикхем, уже находившаяся в нервном состоянии, завопила, чтобы он скорее гнал в Пемберли, что он и сделал. К этому времени лошади совсем обезумели, он с трудом их сдерживал, боясь, как бы коляска не опрокинулась еще до Пемберли.

Потом Пратт рассказал, что происходило во время второй поездки, включая стоянку, когда полковник Фицуильям пошел проведать семью в Лесном коттедже. По его словам, полковник отсутствовал несколько минут.

У Дарси сложилось впечатление, что присяжные уже знали рассказ Пратта, как, возможно, и жители Ламтона, и Пемберли, и других близлежащих деревень; его показания сопровождались сочувственным гулом и вздохами из зала – особенно когда он описывал страх Бетти и Милли. Вопросов ему не задавали.

Затем пригласили полковника Хартлепа, и он с торжественной важностью принес присягу. Полковник кратко, но убедительно описал свои действия в течение вечера, включая момент нахождения трупа, о чем впоследствии говорили, так же без эмоций или преувеличений, Элвестон и, в заключение, Дарси. У всех коронер спросил одно и то же: говорил ли что-нибудь Уикхем, и каждый из троих повторил его убийственное признание.