Текст книги "Царь Амореев"

У входа во дворец, Азад и его шестеро братьев обнажили сабли, львы и барсы смешались с гостями, направив свои тревожные взгляды на новых незнакомцев. Впервые за эти дни Зият-Син проникся к хищным животным симпатией и огромной благодарностью.

Но Рим-Син поразил своим поведением даже собственных сыновей. Радостно похлопывая в ладоши, он вернулся к праздничному столу, взял поднос у слуги, поставил туда 6 касы, вазу с вином и сыр. И с этим подносом он выбежал навстречу всадникам, шепча себе под нос: «Судьба! Мактуб! Вот он свершается! Это по велению Энлиля!» Он шикнул на главного льва, после чего тот изрек какой-то рык, и все остальные кошки присели. Сказать, что южане были в шоке это ничего не сказать. Азад, закаленный в боях, привыкший к подлым нападениям не только чужеземцев, но и аморейцев соседних государств, считал, что лугаль Рим-Сина бежит прямиком под саблю чужака, чтобы подставить свою шею. Он знал, как Милат любит своего отца, но даже это не позволяло ему броситься в защиту сумасшедшего, ибо ему предстоит еще отстоять дворец и нельзя недооценивать иностранных воинов. Возможно, их техника настолько необычная, что один из них может перебить от 10 и до 20 человек.

Золла и Милат тоже с тревогой следили, как их отец бежит навстречу странным пришельцам. За спинами сестер шла полноценная истерика матери и сестер Азада:

– Что же с нами будет???!!! О Нинель, помоги нам! Я слишком молода, чтобы потерять мужа! Я слишком стара, чтобы смотреть как будут убивать моих сыновей!!!!! Я слишком стара, чтобы рожать ублюдков!!!!! – и тут на мгновение Голез замолкла, новый ужас отразился на ее лице. Золла и Милат даже обернулись к ней. И тут, новоиспеченная свекровь Милат, снова завопила:

– О Нинеееель!!!! Прошу тебя пощади меня! Я не хочу больше рожать!!!! Я не вынесу, плачь младенцев сноваааааа!!!!!! ЗА чтоооооооо?!!!

Гримаса полуужаса-полужалости и раздражения отразилась на лице Галы:

– Уважаемая родственница, пожалуйста, успокойтесь! Кто вам сказал, что вас будут насиловать?

Но Галез уже было не остановить, она продолжала свои стенания и набросилась с гневными обвинениями на лугальни Фатит, схватив ее за оборки царского жакета:

– Где?! Гдеееее ваша легендарная невидимость, ааааа?!!!! Или вы всех обманывали да???? Мой сын?! Мои сыновья!!!!!

Фатит не сразу поняла, что это ее трясли за плечи, и так сильно, что ее царская тиара накренилась в бок, смешно свисая над правой бровью и ухом.

Золла и Милат немедленно растащили женщин, Гала на ходу налила из своего кувшина желтую жидкость в касу и протянула ее Галез, та залпом выпила. Остаток в вазе она протянула своей дочери Фатит, та тоже, недолго думая, одним залпом осушила сосуд.

Бабушка Азада упала на пол, вызвав очередное гневное раздражение Галы:

– Нашла время умирать, О Нинель!!!! Как-будто ее первую обесчестят в случае нападения!

Милат слушала свою бабушку, махая веером над лицом бабушки Азада и, не знала смеяться ей или плакать, наблюдая за тем, как две царицы напиваются вдрызг, Золла бегает по залу и брызгает водой в лицо других женщин, потерявших сознание. Все это походило на страшный кошмар или очень плохую шутку.

Глава 2

«Заговори, чтобы я тебя увидел»

Сократ

Мрачные и напряженные пять сыновей Вавилона один верхом на крупных породах лошадей, в сопровождении очень большой собаки, размером с теленка и черного как самая темная ночь, медленно цокали по брусчатке главной улицы. Никакого сопротивления, только немое удивление на лицах, слегка захмелевших, жителей. Мало мужчин и очень много красивых женщин, всех возрастов, очень красивых. Да, они явно попали в Белый Аморей. Даже не вериться…

Быстро темнело, но, даже в таких сумерках, в конце улицы уже издалека виднелись высокие огромные колонны и вход во дворец, выбитый в скале. Все это выглядело нереально величественно, на фоне темно-синего неба, в котором загорались первые огни звезд. У входа стояли мужчины с саблями, что сильно смущало Абуда, откуда у мирного аморея оружие? Или это не Белый Аморей, или Белый Аморей не такой уж и не мирный, как говорят о нем.

Мужчины с оголенными саблями стояли вперемешку с какими-то огромными белыми собаками, которые как-то странно сидели. А к ним на встречу шел, точнее, бежал мужчина в царском одеянии, с улыбкой на губах и с подносом в руках, а рядом с ним шел белый огромный лев, который, не мигая, смотрел прямо в глаза Абуду. Если бы не брошь на чалме мужчины, его можно было легко принять за сумасшедшего. А так, это говорило о том, что к ним направлялся сам лугаль государства. Волк ощетинился и напрягся при виде льва. Лев тоже нервно рявкнул на волка.

Царь остановился в 10-15 шагах от конных, всадники тоже остановились. Лев, заставляя нервничать коней, присел в позу нападения, но Абуд сообразил, что им немедленно нужно спешиться с коней. Все пятеро слезли. Лугаль еще шире улыбнулся, поклонился, раскрыл свои объятия, как перед дорогими родственниками и сделал шаг вперед, в то время как его лев перешел с позы злого прыжка, в позу лежачей кошки. Волк последовал его примеру и тоже присел, наблюдая за ним все тем же напуганным взглядом.

– Добро пожаловать, сыны Энлиля, в мой дом, в Белый Аморей! – произнес Рим-Син. Абуд ничего не понял из сказанного, кроме слов «Энлиль» и «Белый Аморей», но интуитивно поклонился, что повторили за ним остальные четверо.

– Добрый вечер, отец! – произнес Абуд и сложил руки перед собой в форме приветствия, известная во всем мире, две ладони сложенные вместе перед лицом.

Лугаль распознал этот жест и легонько кивнул. Рост чужака сильно поразил Рим-Сина, вавилонянин был выше него почти на две головы.

– Я те-бя со-вер-шен-но не по-ни-ма-ю, сы-нок. Но пов-то-рю мед-лен-не-е: Доб-ро по-жа-ло-вать сы-ны, Эн-ли-ля! – и уже быстрее, скорее для себя, произнес себе под нос – Будем творить историю!

Слова, произнесенные медленнее, Абуд понял. Аморейский и аккадский языки как два кузена, 7 из 10 слов похожи по звучанию, если вслушиваться и проговаривать их медленнее. Лугаль протянул поднос с шестью чашками без держалок круглой формы. Абуд недоумевал, где его слуги, почему царь сам все это делает? Он схватился за поднос, думая, что царь велит ему забрать его, но тот мертвой хваткой держался за другой конец. Абуд в извинительном жесте кивнул и отпустил круглый плоский предмет. Тут же кто-то из зевак принес табурет и лугаль, разместив поднос на нем, разлил желтую жидкость по чашкам. Рим-Син предложил всем пятерым испить из странных чашек и взял одну из них себе.

Абуд взял следующую и тоже по слогам медленно произнес:

– Доб-рый ве-чер о-тец!

Лугаль напрягся и понял «Добрый вечер, отец!» В его глазах промелькнула искра понимания и он снова быстро затараторил на своем:

«С миром, с миром пришел сын к нам. Небо привело тебя ко мне, сам Энлиль пожелала этого. Как же я устал, твою мать… Ой, простите (он обернулся на зевак, те повторяли за ним как попугаи, каждое слово) Как же долго я тебя ждал!»

Абуд отрицательно закачал головой:

– Я те-бя не по-ни-ма-ю о-тец!

Лугаль кивнул, он понял, что быстро говорит и произнес по слогам:

– Я-го-во-рю-что-рад-те-бя-ви-деть! – голос лугаля с каждым слогом повышался на тон, что в конце предложения он практически кричал на гостя.

Абуд напряженно слушал, а поняв, что ему сказали и практически в той же манере ответил:

– Спа-си-бо-я-на-дол-го. На-ших-ко-ней-нуж-но-на-кор-мить-а-мне-и-мо-им-во-и-нам-нуж-на-е-да-во-да-и-ноч-лег! – Абуд почти выдохся от напряжения под конец предложения и ждал пока слова дойдут до царя.

Лугаль кивнул и тут же возле него, как грибы, выросли двое слуг в сером одеянии. Он им стал что-то быстро говорить на своем тарабарском, красноречиво тыкая на Абуда, на его братьев и их коней. Потом обернулся в сторону задних дворов, приложил к губе что-то вроде трубы, похожей на высокое узкое ведро без дна, и прокричал в нее на тарабарском очень громкую быструю речь. Голос его в трубе стал звучать настолько громко, что вавилоняне и их кони почти оглохли на левое ухо, видимо сообщение было адресовано людям, находившимся далеко и внутри задних конюшен. Один из слуг забрал коней, а второй кинулся бежать во дворец, да так быстро, как будто за ним гнались голодные волки. Ворота за спинами пятерых с грохотом захлопнулись. Правитель Белого Аморея велел им всем следовать за ним. Абуд послушно пошел рядом, его правую руку обнюхивал лев, который шел за лугалем, нервируя черного огромного волка, который обнюхивал льва. Мокрый нос большой кошки тыкался ему в ладонь, но страха Абуд не испытывал, скорее даже хотел погладить его за гриву. Лев как-то странно прорявкал на своего хозяина и тот в ответ ему почесал за ухом. На вопрос Абуда, можно ли и ему почесать киску за ухом, лугаль многозначительно улыбнулся, давая понять, что не он хозяин льву. Абуд рискнул, и потянулся ко льву. Тот обнюхал руку, затем как будто забыл о его существовании и продолжил идти, Абуд почесал егомежду глаз. Рим-Син увидел в этом знак – его личный лев, который даже не ест, если ему еду пинесет кто-то из слуг, дал себя почесать вавилонянину. Все-таки, благородные хищники умеют признавать силу, более мощную, чем они сами. Как после этого можно думать, что у животных нет души и разума?

Братья Абуда по привычке шли шеренгой за ним и оглядывали всех вокруг, подозревая в любом грехе. Лугаль положил руку себе на грудь и произнес: «Рим. Рим-Син». Потом указал на грудь Абуда и последний понял, что его просят назвать свое имя. Он так же положил руку себе на грудь и произнес: «Абуд»

Рим-Син кивнул и снова произнес, указывая пальцем на свою брошь на чалме:

«Я-лу-галь-Бе-ло-го-А-мо-ре-я»

Абуд понял, о чем он и сделал знак почтения, пятью пальцами правой руки, задев, сперва свой лоб, а затем этими же пятью пальцами, задев подол желтого сюртука Рим-Сина.

«Я-сын-лу-галь-ди-на-Ва-ви-ло-на. Я-тарх»

Рим-Син остановился, его лицо просияло от понимания и из его горла вырвалось что-то вроде восторга.

«Апель-Син!» – произнес лугаль и сделал жест большого уважения, задев правой пятерней лоб и кинув воздушное приветствие в горизонт вправо от себя. Абуд сделал жест благодарности. Этот лугаль знал о великом Апель-Сине.

К концу пути, у подножья лестницы во дворец, оба выяснили все, что их интересовало. Абуд убедился, что попал в Первый Аморей, а перед ним Рим-Син, действующий лугаль государства. Рим-Син выяснил, что Абуд внук самого Апель-Сина Вавилонского, и его целью было захват Аморейских земель.

Люди с саблями смотрели на вавилонян не так любезно, как их лугаль. Абуд и его братья были выше их всех, почти на одну голову, что очень сильно раздражало последних. А девушки на балконе и вокруг не могли сдержать своего любопытства и томных взглядов, слишком привлекательно выглядели мужчины, сильно отличающиеся высоким ростом и прямыми волосами, в отличии от низкорослых и кучерявых амореев.

Рим-Син обратился к людям с саблями:

– Засуньте свои ножички обратно. Это Абуд сын лугальдина Апель-Сина Вавилонского. И он не идиот, а просто иностранец. Поэтому нужно говорить медленнее. Аккадский не сильно, но отличается аморейского. Если говорить медленно и громко, то до него доходит смысл, всем все ясно, уважаемые?

Южане угрюмо молчали, пока не заговорил Зият-Син:

– Сын-Ва-ви-ло-на-нам-не-враг-но-и-не-друг. При-вет-ству-ем-мо-гу-щест-во-А-пель-Си-на! – все амореи хором протопали правой ногой, приветствуя честь и славу могущественного правителя Вавилона. Весь Мир, считающий себя светским и цивилизованным, что-нибудь да знал о могуществе Апель-Сина. Но даже в самом страшном сне не могли себе представить амореи, что когда-нибудь столкнуться с кем-то из Вавилона. Это все было так далеко и настолько не важно, что было очень странно. Если бы Боги, в этот самый момент, влетели бы сюда на своих летающих колесницах, амореи и то меньше удивились бы.

Абуд и его четверо братьев кивнули в знак согласия, но продолжали кожей чувствовать враждебность. Все прошли в большую залу справа от диванной. Посередине комнаты возвышалось что-то на подобии стола, но низкое и овальное, вокруг него были разложены большие квадратные подушки, вышитые из красного бархата с золотыми нитями. Рим-Син сел во главе странного низкого стола, Абуд занял противоположное место. Это было сделано намеренно и с вызовом, давая понять всем присутствующим цель своего прихода. Его четверо братьев сели по двое справа и слева от Абуда. Зият-Син и Азад сели по правую и по левую сторону от Рим-Сина.

Все поняли, что вавилонянин пришел с вызовом и с захватническими целями. Учитывая, что они были только впятером, это еще не значило, что они здесь одни. За «туманом» могут находиться 100, а может и 1000 солдат чужестранцев. Не смотря на то, что Абуд полностью скопировал расслабленную позу Рим-Сина, его четверо охранников сидели в боевой позе готовности к мгновенному отражению атаки: как будто они собирались помолиться на коленях, но передумали и сделав шаг одной ногой вперед, застыли в этой позе.

Южане и сыновья Рим-Сина продолжали с ненавистью сверлить взглядом чужаков, пока слуги разносили мясо, каши и бульон. Первым, после Рим-Сина, начал пробовать еду один из его охранников из тарелки, предназначенной Абуду. Лугаль восхищенно захлопал по столу ладонью, таким образом, выражая свое одобрение.

– Не-нет-нет! У-нас-та-ко-е-не-прак-ти-ку-ют. Э-та-зем-ля-свя-щен-на-я. Здесь-сту-па-ли-но-ги-бо-гов-сне-ба!

Абуд кивнул, он понимал, когда лугаль говорил медленно и протяжно:

– Ввас-не-сом-ни-ва-юсь у-ва-жа-е-мый лу-галь Рим-Син. Ва-ши-гос-ти-не-из-э-тих-зе-мель

Азад мгновенно покраснел от злости, когда до него дошел смысл слов чужака, но отец удержал его за плечо от опрометчивого шага. Сын лугальбаша Южного Аморея уже черной ненавистью истекал к Абуду, ибо тот пришел за тем, что по праву принадлежит ему. За его женой – за Милат. Ибо Милат была той самой короной на голове будущего хозяина этих мест. Азаду плевать на все царства мира, но он на смерть будет бороться за свою любимую.

Он представлял себе, как перемахивает через весь стол, махает левой ногой, где из пятки торчит широкий кинжал, которым исполосует горло двоих справа от Абуда. Правой рукой он пройдет саблей по шеям двоих слева и мгновенно воткнет ее в горло Абуду, глубоко и с хрустом – услышит, как ломается его позвонки и ребра…

Абуд пристально посмотрел на Азада, как будто услышал его мысли, но все его тело было все так же в расслабленной и небрежной позе, с показным спокойствием:

– Спа-си-бо за у-жин. Мо-гу я при-сту-пить к пе-ре-го-во-рам?

Рим-Син улыбался и похлопал в ладоши, призывая вынести сладости и напитки. Он напоминал доброго царя из сказок, который всегда оказывался отцом царевны:

– Да. Да, сы-нок. Слу-ша-ем!

Абуд выпрямился и сел, скрестив ноги в позе йога, небрежно попивая цветочный напиток из круглой чашки странной формы, но все его тело источало угрозу и опасность:

– Я при-шел за ди-ва-ном Белого Аморея. Я за-яв-ля-ю пра-ва Апель-Сина на Белый Аморей и все его вла-де-ни-я.

Южане и сыновья Рим-Сина дернули головы в сторону Абуда, он продолжал смотреть на Рим-Сина:

– Для про-то-ко-ла за во-ро-та-ми сто-ит ко-ри-дор из 25-ти мо-их сол-дат че-рез «ту-ман», Вос-точ-ный А-мо-рей у-же за-хва-чен.

Зият-Сина прошиб пот. Начался неизбежный захват Аморейских земель. Азада не покидала мысль, что если он совершит свое задуманное, то сможет спасти от порабощения уже не просто Милат, а всех Амореев. Сыновья Рим-Сина бездумно подскочили, но лугаль закричал непривычно стальным голосом:

– Сели! Оба! – Абуд впервые посмотрел на лугаля другим трезвым взглядом, перед ним сидел далеко не слабый, далеко не добрый, а очень хитрый и мудрый лугаль.

В отличии от наивного Азада, Зият-Син понимал, кто сидят на другом конце стола. Когда-то в далекой юности, когда он путешествовал вместе с торговцами из Юга по Великой Пустыне, и попал в дальние страны на обратной стороне от нее, он столкнулся с такой мощной силой, как Черные Плащи Вавилона. Страна, в которой он пребывал проездом, называлась Крайнон, и она подчинялась Вавилону. Крайнон был маленькой страной, на которую делали набеги люди с кожей черного цвета. Это им сильно мешало жить, ибо их грабили, а женщин насиловали. Поэтому среди детей было много мулатов, которых это общество презирало, а сами черные люди не принимали их, считая белыми. И вот Зият-Син стал свидетелем, как прискакала компания на огромных лошадях в черных плащах и спасла Крайнон от очередного жестокого нападения черных людей. Они выглядели как воины света из легенд, которые ловили огромных драконов и спасали целые миры от разумных ящеров. Это были тархи Вавилона численностью примерно 200 человек, входящие в Лигу Черных Плащей Вавилона. Они смогли не просто прогнать, а разрубить и покарать 3000-ное войско черных людей. И никто из этих 200 вавилонян даже не пострадал, отделалавшись мелкими царапинами. И одним из них тогда был еще молодой Апель-Син. И его 200 родных, двоюродных и троюродных братьев, то есть только лугальдины* (лугальдин – дети королевской крови, не имеющих никаких прав на престол, но обязанные стать военными и защитой королевства) и тархи Вавилона и ни одного простого воина. Тогда Зият-Син был еще подростком лет 13-14 и с удивлением смотрел, как черные плащи на своих огромных боевых конях за несколько часов разогнали тысячную армию черных и перебили как диких собак, тех, кто осмелился сопротивляться. При том сам Апель-Син тогда являлся всего лишь вторым сыном царя и защитником трона, слыл самой опасной угрозой, как для врагов, так и для самой правящей верхушки Вавилона, ибо уже был легендой и любимцем народа. Во время бойни он превращался в мощную стихию из стали, лука и стрел, способной один разгромить войско из 100 человек, с легкой грацией перебивая десятки черных воинов, и спас жизнь Зият-Сина, ибо последний потерялся на рынке и не успел спрятаться от надвигающейся бойни. Тогда у маленького мальчика осталась глубокая благодарность к черному плащу Апель-Сину, он запомнил его имя, так как все простые люди вокруг произносили его имя вместо молитвы. Цвет кожи Зият-Сина вовсе не был светлым, как у людей Крайнона или Вавилона, он смуглый носатый и кудрявый как большинство амореев. Его поразило, что Апель-Син спас мальчика Зията и не посчитал его чужим или не белым, как обычно относились белые люди к людям другого цвета кожи.

И вот сейчас, спустя 30 лет, он сидел за одним столом с пятью молодыми мужчинами, одетые точно такую же одежду, как черные плащи Вавилона. Одежда, мягко говоря, жарковатая для аморейских земель. И Зият единственный знал, что один из пятерых, при том самый молодой и мелкий из них, с легкостью может перебить всех сидячих за столом 12 амореев, как котят и даже не устанет. Еще раз он убедился в мудрости и хитроумности Рим-Сина, который единственный, из всех присутствующих, сидел и распивал напитки со сладостями, как будто за столом напротив сидели не враги, а дальние родственники.

– Я-про-шу-вас-сдать-ся-ти-хо-и-мир-но. Я не-сто-рон-ник на-си-ли-я, – продолжил свою спокойную речь Абуд, продолжая, как и Рим-Син, попивать горячий цветочный напиток и заедая ее приторно сладким шариком. Он уже вел себя очень свободно и спокойно, как король, который уже победил в поединке.

Азад не удержался и заметнул в него нож-медузу, целясь между глаз Абуда, но ее на лету поймал ближний справа охранник. Абуд запустил что-то блестящее, что задело верхний слой кожи над кадыком Азада, отчего юноша подлетел. Зият-Син испугался, что его сына смертельно ранили и, схватив его за плечи, стал трясти и проверять рану. Когда понял, что это царапина, он извинился перед всеми и увел сына в умывальню.

– Ты щенок умереть решил?! Ты что себе позволяешь?! – полушипел-полукричал он на сына, чтобы их не услышали в зале.

– Отец, о чем вы?! Они пришли забрать мое, мою жену, мою жизнь! – Азад вскипал от гнева и некоего чувства предательства со стороны отца.

– Все! Заткнисссссь и успокойссссся! – шипел на него отец от негодования и желания подавить и образумить отпрыска. – Нет тут больше ничего ни твоего, ни моего, понял! И никогда не было!

– А как же Милат… она же моя жена. Я не готов отдать ее… никому

Зият закатил глаза, помоги ему Энлиль, сберечь эту горячую голову. У него много сыновей, но этот мил ему больше всех.

– Азад, это Черные Плащи Вавилона. Все. Конец всему.

Зият-Син произнес слова четко и медленно, чтобы дошло до сына вся серьезность и опстность сложившейся ситуации. Лицо Азада побелело. Он с детства слушал, как сказку, рассказы отца о Черных плащах из Вавилона, что один из них был силен как 100 обычных смертных воинов и перебил 1000 черных мужей.

– Па… я думал это сказки. Но даже если они и существуют, этот Вавилон, он же далеко, и ты говорил, что они сюда никогда не доберутся. Великая Пустыня…

– Добрались, как видишь. Значит не такая уж и Великая Пустыня… – Зият не знал, как приступить к следующему диалогу. Но Азад уже чувствовал, о чем хочет попросить отец. Глаза юноши налились непролитыми слезами отчаяния, но он уже отрицательно покачал головой, давая отцу знак молчать. Нет, он никогда не откажется от Милат. Зият-Син помрачнел, он понимал, что смотрит на живого сына в последний раз. Азад лучше умрет, чем увидит, как его жену отдают замуж за другого. А это случится, несомненно. Ибо Вавилон, хоть и является наглым и большим государством, формальности он соблюдает с точностью шумерской старухи-процентщицы и карает по тем же законам, что и соблюдает.

Абуд отодвинул тарелку, его охрана прекратила есть.

– Я пришел к вам с миром. Предлагаем вам покровительство царя Вавилона. Взамен требуем преданность, полное подчинение законам Вавилона и ¼ часть всех ресурсов вы оплачиваете ежегодно.

Все внимание сконцентрировалось на Рим-Сине. Последний не переставал улыбаться:

– Примите мое глубокое почтение царю Вавилона Великому Апель-Сину.

Абуд кивнул, но продолжал ждать ответа, как и все. Рим-Син взглянул на прислугу, и тут же стали выносить подносы с дымящимися молочными напитками. Абуд, все еще, продолжал сверлить взглядом лугаля Первого Аморея.

– Я всего лишь слуга богов. И не мне решать судьбу Белого Аморея. У нас нет войска, которое могло бы сослужить верную службу Вавилону. Но есть множество ученых мужей и женщин, которые принесут много пользы вашей культуре и быту. У нас нет драгоценных металлов и камней, ибо мать-земля это и есть великая ценность. У нас нет рабов, даже среди животных. Нам нечего предложить Вавилону. Но мы готовы принять Вавилон в свои теплые объятия.

Речь Рим-Сина имела потаенный смысл, но даже его собственные сыновья не могли понять, о чем он говорит. Абуд внимательно слушал и обдумывал каждое слово лугаля:

– Я выслушаю все приемлемые от вас предложения, – его предложение был больше риторическим, ибо он в любом случае присоединит Первый Аморей к Вавилону, так или иначе, но соблюдая все рамки приличия и абсолютно законно. Все-таки, Вавилон цивилизованное государство, а не племя диких людей.

– Думаю все переговоры теперь по Первому Аморею вам нужно обсуждать со мной, ибо я законный муж Милат, будущей королевы Первого Аморея, – Азад вышел из укрытия, ибо слышал все сказанное ими и смотрел на Абуда прямо, не моргая, и с непоколебимым спокойствием, как истинный тарх и лугаль. На секунду Абуд даже захотел помиловать этого благородного смуглого парня. Может Азад и аморей по крови, но истинный воин Черных плащей Вавилона в душе, об этом говорили его глаза, благородные манеры и смелость в сердце. Вот и высыпались все карты на стол.

– Консумация брака произошла? – Абуд кинул этот вопрос Азаду, как последнюю соломинку, от всей души желая, чтобы он соврал, даже если уже случилось непоправимое.

Но благородные манеры воина-аморея и юношеское упорство проявились во всей красе.

– Да, – слова Азада прозвучали как приговор, который он вынес сам себе. Теперь он не жилец, уже по закону. Из Милат сделают вдову, если она понесла ребенка. Если это будет мальчик, то его отдадут в военный легион, а если девочка, то сможет стать Великой Жрицей Первого Государства по праву рождения. Глаза Зият-Сина закатились от безвыходности и собственной беспомощности, он уже не спасет сына. Абуд легонько махнул головой и двое из его охраны двинулись на Азада. Все шестеро братьев последнего оскалили свои сабли и выстроились стеной перед двумя. Черные плащи даже не думали останавливаться, и начался первый виртуозный танец двух культур: Южного Аморея и Вавилона. У вавилонян не было цели убить противников, у братьев Азада не было намерения выжить.

И тут в суматоху ворвались женщины, ревущая невеста влетела в зал и бросилась на шею Азаду, его мать и бабушка встали перед ним, готовые защищать его своими телами и, выкрикивая проклятия на своем тарабарском в сторону вавилонян, обезумевшие от горя с большими стеклянными глазами. Танец с саблями прекратился, Абуд отозвал своих, ему всегда было невыносимо смотреть на боль матерей, меньше всего он хотел быть вестником смерти, но чаще всего им оказывался. Но выхода нет, он обязан отрубить голову Азада – таков кодекс всех времен и народов, но он не будет убивать сына на глазах матери.

В зал все пребывали и пребывали женщины, красивые, высокие, статные, все одетые в зеленые вуали поверх цветастых нарядов, очень откровенных для вавилонян, где женщины одевались скромнее, ибо климат был гораздо холоднее здешних мест. А тут все женщины носили короткий топ, обнажающей живот и руки, и длинную юбку или штаны-шаровары в пол. На руках и ногах множественные браслеты, а сверху с головы до ног прикрывает прозрачная ткань, которая не прикрывает по сути ничего, ни грамма бешенной красоты, которой обладает каждая женщина-аморейка, и молодая, и не молодая.

Золла, как и все женщины, слышала весь разговор от начала и до конца, ибо система труб под высокими потолками, построенная древними людьми, при помощи хитроумной эхо-локации и акустики, доносила каждое сказанное слово, даже шепотом, произнесённое здесь и в диванном зале, разносится по всему дворцу, храму и городу. Она, с разрывающимся сердцем, от глубокой скорби и тоски, смотрела на самую трогательную и безумно-мучительную сцену на свете: как царица Голез, махает маленькими женскими кинжалами и с сумасшедшими глазами, защищает свое дитя, зная, что он все равно умрет, а она и не собирается жить, если ее сына не станет. Как шестеро братьев встали единым фронтом и готовы пожертвовать собой ради родного человека, зная, что он умрет в любом случае, с ними или без них. Как ее родная сестра изо всех сил прижимает к себе своего возлюбленного в последний раз, надрывно всхлипывая и признаваясь в любви, вечной и безгранично большой к юноше, которого полюбила, будучи еще маленькой девочкой с непослушной копной черных волос. Еще утром жизнь Милат казалась воздушной розовой сказкой принцессы с большим и счастливым будущим. Душу Золлы переполняла гордость и жалость за этих божьих детей, как жрицу и ее ноги подгибались от безумной тоски и собственного бессилия, как сестры и старшей дочери Первого Аморея, которая ничем не может помочь, никому из этих несчастных людей. Она взмолилась Нинель, не понимая в чем замысел Создателя, зачем Он так испытывает ее семью, ее близких людей… И тут она открыла глаза и увидела взгляд своего отца – Рим-Син смотрел на нее глазами полными огромной любви и нежности, и как всегда спокойной и блаженной улыбкой сумасшедшего и подмигнул ей. Она, еле покачиваясь на подгибающихся ногах, протянула к нему руки и прошептала: «Папа, я знаю, что делать. Отец, останови все это, умоляю!» Лугаль схватил старшую дочь за руки и как будто влил в нее мощную энергию и придал ей сил, отчего она выпрямилась во весь свой высокий рост и развернулась к чужеземцам. Она Великая Жрица одного из Древнейших Государств Мира, грош ей цена и всем ее знаниям и богослужениям, если она не может уберечь близких ей людей. Она поняла именно в этот миг истинный смысл слов, вырезанных на скале, на мертвом шумерском языке в пещере древних «Любовь есть Бог». Лугаль Рим-Син громким стальным голосом прокричал на весь зал:

– Всем разойтись и успокоиться! Немедленно! – раскатистый низкий и грозный бас Рим-Сина, очень-очень редко выпускаемый им наружу, выдал всю мощь и сталь его характера, давая каждому из присутствующих понять, что он все еще является единственным хозяином этих мест. Даже Абуд заметил, как его охрана сникла и подчинилась. Да что уж скрывать, даже сам Абуд чуть не присел от столь сильного голоса. Сталь и металл прозвучали в нем. В глазах Голез промелькнула надежда и тут же угасла. Братья Азада опустили сабли на пол, но не убрали в забрала. И только влюбленная пара, как будто забыла о существовании окружающего мира, наслаждалась последними минутами и друг с другом, слившись в одно целое тело, как многорукий Бог Шива из индийской мифологии. Золла окинула их, влажными от непролитых слез, глазами и смело шагнула вперед к высокому вавилонянину. Скоро все отрекутся от нее, ибо она похоронит свою праведность и попрет заветы Великого Жречества, сравняет с землей репутацию жрицы Белого Аморея, и будет жить опозоренной судьбой отступницы… Но лучше это, чем увидеть, как от горя разлагается ее семья, из-за того что Милат прыгнет со скалы, не желая жить в мире, где нет ее Азада.

Золла медленно обошла всю обороняющуюся родню Юга и выпрямилась во весь свой рост перед вавилонянином, и, посмотрев прямо перед собой, увидела широкую грудь в черном одеянии. Какого же было ей, человеку ростом выше среднего мужчины, впервые в жизни смотреть на мужчину снизу вверх, он был на целую голову выше нее.

Абуд почти задохнулся, он долго не мог дышать. Перед ним предстала высокая красивая женщина, сошедшая со стен пещер, красоту которой воспевают на всех балладах и рисуют на всех вазах, ей бы позавидовали сами боги, если бы действительно существовали. Она подняла на него томный взгляд, взмахнув пушистым веером черных ресниц, обрамляющих огромные темно-синие глаза, в которых он утонул и потерял свою голову окончательно. Он понимал, что перед ним стоит Жрица Первого Аморея Золла, но Боже, как же судьба насмехается иногда над детьми человеческими, делая столь сладким запретный плод. Ему не хотелось даже моргать, вдруг видение раствориться. Он узнал бы ее в толпе среди тысячи женщин, он знал ее по портретам и рисункам на горшках, которые преследовали его с юношеских лет. Он натыкался на ее образ так часто, что ему казалось, что она существует в его голове, как призрак, как его альтер-эго, отдельная личность, свой личный собственный голос в его голове. И вот тогда он принял для себя решение, что он должен найти ее, а иначе…