Текст книги "Ты, я и другие"

Глава 8

Я делаю первый сегодня глоток кофе, сидя за маленьким столиком из кованого железа на балконе квартиры Бена. Хотя доносящийся снизу уличный шум порой раздражает, сегодня он меня успокаивает, отвлекая от шума внутри головы. Пора отправляться на работу, а мне хочется всего лишь заползти в постель.

В постель нельзя, снова начнет сниться… разное. Родители – они еще живы; Бет и я – мы еще молоды и любим друг друга…

Мозг наотрез не желает спать. Стоит голове коснуться подушки, он идет вразнос. Прошлой ночью матушка обругала меня за сломанную гитару Бена: это-де я виноват. А потом она забацала песню, что-то вроде «Звуков музыки». А потом Бет обозвала матушку термитом. Я спросил: может, это ты про меня? Может, это я термит? Прямо перед тем, как я проснулся, Бет превратилась в гигантского насекомого и откусила у матери голову.

В кухонной хлебнице я нахожу недельной давности круассан. От него пахнет плесенью, но другой еды в шкафу нет. Прежде мне никогда не приходилось ходить в магазины за продуктами. Закупками и готовкой всегда занималась Бет. Как у нее дела, кстати? Уже готова поговорить?

В письме она утверждала, что не хочет иметь со мной ничего общего. Видимо, здесь и кроется корень моих ночных кошмаров. Письмо пришло неделю назад. Меня так и подмывало написать ей: проваливай и сама плати за все, если хочешь независимости, – но я удержался.

Ставлю тарелку и кофейную чашку в раковину и отправляюсь в ванную чистить зубы. Голова звенит. Касаюсь затылка, провожу пальцами по шраму, которым одарил меня Гарольд. Отек еще не сошел. Копаюсь в аптечке, которую Бет привезла сюда из дома: пластырь, антисептик, марля – и ничего от головы. Болит зверски; я таращусь на себя в зеркало и прихожу в ужас.

Сижу на краю ванны, по щекам текут слезы. Последний раз я плакал двадцать два года назад, когда одновременно потерял мать и отца. Замерев у могилы, я обнимал Бена, зная, что жизнь никогда не будет прежней.

«Большие мальчики не плачут, Адам».

Стоит вспомнить любимую присказку мамы, голова начинает болеть еще сильнее. Не знаю, что сделала бы сейчас Бет, – возможно, волшебным образом достала бы из кармана обезболивающее; одно я знаю наверняка: она бы все исправила. Точно так же, как наладила мою жизнь тогда, через год после похорон.

А я не могу попросить ее о помощи: она заявила, что не хочет со мной разговаривать, пожелала мне убираться из ее жизни, убираться к чертовой матери. Судьба, которую я, вероятно, заслуживаю.

Я смотрю на дверь противоположного кабинета и улыбаюсь самой лучезарной из своих улыбок.

– Джен!

Джен, наша общая на двоих с Мэттом секретарша уже много лет подряд, смотрит на меня снизу вверх, сидя на полу в окружении трех плотно набитых архивных коробов.

– Ох! – Она замечает меня и морщит лоб. – Не спится?

– Не особенно. Джен, ты здесь самая главная. У тебя ведь точно есть парацетамол? Скоро придут Гренджеры, а у меня голова как котел.

Она встает и потягивается.

– Сходи к доктору, попроси, пусть выпишет снотворное.

Открывает аптечку, и я слежу за ней, как наркоман в ожидании дозы.

– Адам, ты меня слышишь?

– Да. Пройдет. Слишком много проблем.

– Ты плохо выглядишь.

– Есть с чего. – Я выжимаю улыбку. – Ладно, наладится. Мэтта еще нет?

– Пьет вторую чашку кофе. Принести тебе? – Она протягивает мне упаковку парацетамола.

Я снова улыбаюсь:

– Спасибо, Джен. Я буду у него. Дела не ждут.

Передавая таблетки, она задерживает мою руку:

– Мы ведь сто лет знакомы, верно?

Я настораживаюсь. В голове мелькает картинка: Джен объявляет о своем увольнении, Мэтт орет и обвиняет во всем меня.

– Ну, ты должен теперь сам за собой следить. С тех пор как вы с Бет разбежались, ты на глазах превращаешься в засранца.

Я удивленно смотрю на нее.

– Ничего себе припечатала, мисс Манипенни. Я подумаю.

Она смеется.

А я отправляюсь в офис Мэтта готовиться к встрече с самым крупным нашим клиентом.

Второй раз за месяц моя машина движется в сторону Вейбриджа, словно сама по себе. Рабочий день пролетел, я и не заметил; сейчас надо разобраться с тем хаосом, который возник в наших с Бет отношениях. К тому же мне отчаянно нужна свежая одежда. Я не стал загодя звонить. Если она дома, она дома. Если нет…

Во время встречи с Гренджерами я кое-что обнаружил. Случайно. Трудная вышла встреча, и клиенты вели себя упрямее, чем обычно, да и рынок в последние месяцы неспокоен. А я, проявляя должный энтузиазм, нащупал в кармане ключ от задней двери. Поменяла замки, ха! Ей не удастся выжить меня из дома!

План очень простой: поговорить с Бет, если она дома, – или зайти в дом, если ее там нет. Собрать одежду, пройтись по комнатам – просто так. Возможно, дождаться ее возвращения, устроившись на гигантском диване в гостиной со стаканом красного вина…

Большую часть дороги от поворота до дома я еду, сдерживая дыхание. Вот и Вейбридж. Автомобиля Бет нет на месте, я паркуюсь неподалеку за углом.

Не выходя из салона, набираю домашний номер. Автоответчик… Медленно приближаюсь к двери и тихо нажимаю кнопку звонка. Определенно ее там нет.

Стараюсь производить как можно меньше шума. Совсем ни к чему, чтобы любопытная Сильвия вновь подглядывала через изгородь. Обойдя дом, вставляю ключ в замочную скважину задней двери и быстро проворачиваю. Улыбаюсь. Вхожу, чувствуя себя ночным воришкой. Прислонившись к двери, загадываю, чтобы Бет забыла поставить ее на сигнализацию. Как обычно. Мы вечно из-за этого цапались. Дикое завывание сирены и мигающая лампа на парадной двери сейчас совсем некстати. Сердце стучит как бешеное.

Тишина. Опять забыла. Я испытываю облегчение и раздражение одновременно.

Пульс постепенно замедляется. Вхожу. Сейчас октябрь, и, по-хорошему, следует включить свет, но я не рискую и пробираюсь вперед, подсвечивая путь телефоном. В кухне провожу рукой по гранитной поверхности разделочного стола. Все так же, как прежде. Пожалуй, даже лучше прибрано – кухней стали пользоваться реже?

Я медленно поднимаюсь наверх, в спальню. Открываю стенной шкафчик в примыкающей ванной. Все на своих местах: пена после бритья, бритва, ножницы для ногтей. На задней стороне двери по-прежнему висит мой синий халат – рядом с халатом Бет.

Подхожу к постели. Просто сказка про Спящую красавицу, только целовать некого. Сажусь на краешек с ее стороны, затем ложусь и вдыхаю аромат. Замираю, уставившись в потолок.

Здесь был мой дом. Мой и Бет, общий. Это ощущение никуда не исчезло. Единственное, что изменилось, – то, что меня здесь больше нет. Сажусь, переполняемый чувством вины.

Спускаясь вниз, смотрю на часы – не верю глазам. Прошло больше часа.

И в этот миг слышу, как открывается передняя дверь.

Мчусь в гостиную, к задней двери. Она на запоре. Черт! Это я закрыл, когда зашел? Где ключи? Слышно, как Бет возится в кухне и напевает. Вот хлопнула дверь холодильника, потом – шкафа с посудой. Значит, наливает себе вина. Черт! Она не останется с бокалом в кухне – придет сюда, в гостиную. Я лихорадочно копаюсь в карманах джинсов. Черт!

Слышу шаги Бет по мраморным плиткам прихожей и делаю единственное, на что хватает времени, – прячусь за шторы. Когда пять лет назад Бет заказала их, я пришел в ужас: огромные, от пола до потолка, а уж цена! Шут с ней, с ценой, – сейчас я благословил их гигантский размер. Мои ключи. Я оставил их на раковине в ванной комнате, когда инспектировал туалетные принадлежности. Черт!

Бет смотрит сериал, а я топчусь за занавеской. Пошла реклама, и я от всей души прошу господа, чтобы Бет сходила в кухню за вином. Давай, ты же никогда не останавливаешься на одном бокале, верно? Или сбегай в туалет. У тебя слабый мочевой пузырь, неужели ты не хочешь по-маленькому?

Словно угадав мои пожелания, она отправляется на кухню. Льется вода, шумит чайник. А потом – наконец! – щелкает замок туалета.

Выскакиваю из гостиной и несусь наверх. Хватаю ключи, замираю на верхней площадке, прислушиваюсь. Пора! Бегу по ступенькам вниз.

До передней двери остается последний рывок – и Бет выходит из туалета. Я вжимаюсь между дверью и шкафом в прихожей. Оттуда ей меня не увидеть. Ну, давай, шагай уже!

Если она снова отправится в гостиную, я успею выскользнуть. Проходя почти вплотную ко мне, она притормаживает и включает в прихожей лампу. Помещение теперь ярко освещено; сдвинься она всего на полметра вправо – и обнаружит за шкафом беглого мужа, скрюченного, как прописная буква «S».

Фу-у… Она садится на диван – на этот раз с ноутбуком и чашкой чая. Я ловлю доносящиеся из гостиной звуки. Ирония ситуации в том, что я так и не увидел Бет. И не знаю, как она сейчас выглядит. С облегчением перевожу дух. Теперь, когда прихожая залита ярким светом, надпись, сделанная на стене краской, становится хорошо заметна:

Я Бет. Я сильная. Я среднего возраста. Я люблю шампанское, шоколад, океан, кружевные чулки, фрикадельки из «ИКЕА», шлепанцы, тональные средства «Touche Éclat», музыку и стихи. Я не люблю политиков, колл-центры, плоских женщин, снобов, панк-рок, хрен, мерзавцев и женщин, которые спят с мерзавцами.

Выскальзывая из дома через переднюю дверь без свежей одежды, без единой необходимой вещички, я не могу не улыбаться. Хрен… Надо же…

Глава 9

Сегодня в ее офисе холодно. Я сижу в кресле и растираю руки. Не поднимаясь со своего места, Каролина поворачивается и дотягивается до терморегулятора на стене.

Мы начинаем с разговора о разной ерунде, которая случалась в моей жизни. Затем, без паузы – словно удар в солнечное сплетение:

– Расскажи мне о Саймоне. Что ты чувствовала, когда он умер?

У меня перехватывает горло. Мой маленький братик… Темные кудряшки, крошечные пятки, которые так весело щекотать, его смех…

И я осознаю, что не думала о Саймоне уже очень давно.

С трудом сглатываю образовавшийся в горле комок.

– Он был самым замечательным ребенком… Ангелочек… Звенел, как колокольчик, что-то рассказывал, смеялся не переставая… Он меня любил. А потом менингит… умер от менингита.

Каролина слушает и вроде бы записывать не собирается. Я на секунду удивляюсь, что это у нее за новая тактика.

– Что ты помнишь о времени, когда он умер?

Я закусываю верхнюю губу.

– Просто помню, что его не стало. Дом опустел. Да, вот так. Вакуум. Пустота…

– Что тебе сказали родители?

– Ну… что он заболел… Что вознесся на небеса. Папа рассказывал о небесах, как там хорошо. Я еще думала: а почему мы тоже туда не вознесемся? Все вместе… – Стискиваю зубы, вдыхаю воздух носом и выдыхаю через рот. – Сто лет об этом не думала.

– Разумеется. Об этом вспоминать больно: такая потеря в столь юном возрасте. Кто-то, кого ты любила, кто был с тобой половину твоей жизни. Был – и его больше нет. Это оставляет глубокую рану.

Я изумленно смотрю на нее.

– И конечно, родители после смерти твоего брата изменились.

Она не спрашивает, утверждает. Я молча киваю. Я не готова сейчас говорить о своих родителях и о том, как их брак почти распался после смерти Саймона. Я не понимала этого тогда, не очень понимаю сейчас. И потом, я ведь здесь, чтобы обсуждать распад своего собственного брака.

Каролина чувствует, что почти утратила со мной контакт.

– Притормозим с этой темой, если хочешь?

– Хочу. Но оставлять разговор в подвешенном состоянии тоже плохо. Родители не могли прийти в себя долгие годы. Жили вместе, но… порознь. Я стала для них всем – и ничем.

Ох, черт, у Каролины в руках снова появилась ручка. Возникла будто из ниоткуда. И она уже снова что-то черкает.

– Это сильное заявление. Всем и ничем… Ты можешь объяснить подробнее?

– Я была тихой, спокойной, задумчивой – их единственный выживший ребенок. Однако я была совсем другой, не такой, как он, понимаешь? Моя непохожесть постоянно напоминала им о потере. Саймон наполнял дом смехом и радостью, а потом все это закончилось. Вообще все.

– Ты испытывала чувство вины?

Я вздыхаю:

– Думаю, даже в детстве я понимала, что это бессмысленно, поэтому нет. «Вина» – неточное слово. Но я действительно ощущала, что все мы осиротели, и они, и я. Я потеряла брата и знала, что эта пустота никогда не заполнится.

– Вы… – Каролина постукивает по столу колпачком ручки. – Вы осиротели.

Минуту тянется молчание.

– Ты видишь параллель между своим браком и браком родителей?

– Если не считать того, что оба брака в какой-то момент пошли вразнос, – нет.

– Кто из них мысленно поставил крест на супружестве, если можно так выразиться? После смерти Саймона – мать или отец?

А и правда? Иногда эта женщина ухитряется выводить меня из равновесия своими вопросами. Я не отвечаю; по крайней мере, не отвечаю вслух. Хотя теперь ход ее мыслей мне понятен. Да, подонком оказался отец. Да, подонком оказался Адам.

Я наклоняюсь вперед:

– Так ли уж это важно, Каролина?

Она пожимает плечами:

– Возможно, и нет. А возможно, стоит разобраться.

– Давай притормозим с этой темой. – Я использую ее собственное выражение. – До поры до времени.

– Конечно, – кивает она.

И смотрит на меня в упор. Ты просто прячешь голову в песок, говорит ее взгляд.

На прощание Каролина заверяет меня, что от большей части приобретенных привычек можно отучиться, от дурных в том числе.

Шесть часов вечера; я выпила пол-литра минералки, почистила зубы, забросила в рот жвачку – все это в попытках убедить себя, что вовсе не хочу картофельных чипсов. Зачем они мне? Только лишние калории. Смотрю в настенное зеркало над тумбочкой в прихожей – вот же они, выпирают. Медленно наклоняю голову вправо, потом влево, снимая напряжение мышц.

– Любуешься, дрянь? Нравится? – спрашиваю я свою внутреннюю диверсантку.

– Есть чему нравиться? – раздается у меня в голове.

– Ты мерзкая. Ты ведь сама это знаешь?

– Ты хочешь чипсов. Ты ведь сама это знаешь?

Звонит телефон. Я хватаю трубку. Это мама. Она только на минуточку; только убедиться, что у меня все в порядке и планы на завтра остаются в силе.

У меня не все в порядке. И насчет завтрашних планов… Каролина будто содрала с меня слой кожи, и я особенно болезненно ощущаю материнские заходы. Но как бы я ни хотела отменить встречу, подтверждаю: все в силе.

Как и ожидалось, встреча вышла непростой. Я предложила увидеться на нейтральной территории. Лучше держать маму подальше от дома. Стоит ей оказаться внутри, и она будет вынюхивать следы Адама. Или их отсутствие. Как ищейка. Лучше уж пересечься в Хай-Уиком, вместе пообедать и побаловать себя шопингом в универмаге Джона Льюиса.

Как ни странно, матушка в основном говорит о себе. Курсы маникюра, которые она недавно окончила в образовательном центре для взрослых; подруга Триш, которая мухлюет при игре в карты; жена викария, которая встречается с торговцем алкоголем… Я слушаю, улыбаюсь и хихикаю в нужных местах.

Я трепетно люблю свою матушку. У Сибил Мойр снежно-белые волосы, в отличие от большинства, она отказывается их красить. Волосы уложены в локоны, оставляя лоб открытым. Несколько морщинок показывают, что ей за шестьдесят, но серые глаза по-прежнему ярко сияют. Если глаза могут освещать лицо улыбкой, то это про мамины: лучистые, в бахроме густых серебряных ресниц. И как уж там при этом изогнуты губы, совсем не важно.

На ней джинсы, кофта с воротом поло и жакет «Барбур». Как всегда. Сегодня кофта бутылочно-зеленого цвета. Черные джинсы, невысокие черные кожаные ботинки в стиле челси – мама не носит каблуки – и черный жакет с подкладкой – он сейчас висит на спинке стула.

Хотя телефонное вранье зашло слишком далеко, я продолжаю в том же духе. А потом, опустив глаза к чашке кофе, мама спрашивает, как дела у Адама. Как у него на самом деле дела. Поднимает взгляд и смотрит прямо на меня.

Я собираюсь с духом. Вспоминаю самую маленькую из матрешек Каролины, самую глубокую внутреннюю суть, смотрю матушке прямо в глаза – и говорю, что у Адама все отлично. Правда. Правда, отлично. И это даже не ложь. По всему судя, так и есть. Он упоенно занимается сексом с женщиной намного моложе меня. О чем еще может мечтать мужчина?

– А ты? – спрашивает она. – Полагаю, у тебя все тоже отлично?

– Да, конечно. И у Мег, она…

– Да, я знаю. Мег на мои звонки отвечает.

Я перевожу дух.

– Ну, раз у всех все отлично… – Она легко хлопает ладонью по краю стола. – Пойдем посмотрим, что может предложить нам Джон Льюис.

Несколько часов мы занимаемся шопингом, и довольная матушка отбывает к себе в Котсуолд-Хиллс. Я машу ей вслед, забираюсь в автомобиль и прикусываю щеку. Мне удалось увернуться только от первой подачи. Она как Арни, моя матушка. Она вернется.

Ночью я почти не сплю, а утром окончательно просыпаюсь от дроби дождя по стеклу. В голове звучит мотив. Мозг и прежде по утрам приветствовал меня какой-нибудь песней, всякий раз разной. Адам каждое утро интересовался, что на сегодня в программе. Он считал, что по характеру музыки можно предсказать мое настроение на день. Сегодня певица – не помню, как ее зовут, – уверяет меня, что нужно прожить жизнь как хочется и делать то, что желаешь.

Иду в душ, живот сводит. Стоит подумать о том, чем сейчас занимается мой муж, накатывает очередной спазм, все внутри сжимается так, что это причиняет физическую боль. Закрываю глаза, засовываю голову под обжигающие струи, беру мыло. И – выгоняю все лишнее из головы. Ничего, сегодня займусь работой и прочитаю наконец сценарий, который дал мне Джош. Я уже пыталась. Но любая история чужой любви кажется мне сейчас слишком слащавой.

Три часа и четыре чашки кофе спустя я сижу в студии перед сдвоенным монитором. Левый экран показывает набросок текста, а правый – то, что вышло из попыток слепить мелодию. Голова гудит; открываю Ютуб и слушаю тему из «Сумерек», о которой говорил Джош. Меня берет зависть: ухитрилась ведь Кристина-как-ее-там такое сделать! Смотрю клип еще несколько раз и снова берусь за сценарий. Мне это по силам, твержу я, сжав голову руками. Меня выбрали. Я одна из трех, к кому обратились, – и я смогу.

По стенам развешаны вдохновляющие мантры: я нашла их еще несколько недель назад и распечатала багровым готическим шрифтом. Некоторые даже моего собственного изготовления. Вот, например: «Я ГЕНИАЛЬНЫЙ ПЕСЕННИК!!!»

Таращусь на плакат. Почти верю. И берусь за работу.

Я пропускаю обед и выбираюсь из-за компьютера, только когда в животе начинает урчать от голода. Схожу вниз, дожевывая пакетик чипсов. Внутренний голос уговаривает меня дойти до продуктового магазина. Я не слушаю его и просматриваю сегодняшнюю почту.

Извещение из банка. В начале прошлой недели Адам перевел мне деньги. Ровно ту же сумму, что переводил ежемесячно на протяжении многих лет. На оплату коммунальных услуг, счетов, на покупку продуктов и т. д. Я облизываю с пальцев крошки чипсов, и меня снова ослепляет страх. Вдруг он перестанет платить? Просто решит, что хватит. У нас нет детей-иждивенцев, Мег уже взрослая. Когда я предлагаю Адаму убираться к чертовой матери, это, конечно, здорово, – но что это означает практически? Дом у нас в совместной собственности, он не заложен и не под ипотекой, и я хочу жить здесь, как прежде.

Меня охватывает паника.

Содержать дом в одиночку мне не по силам. Даже с учетом того, что в последнее время гонорары выросли. А значит, мне придется искать работу – настоящее рабочее место с регулярной зарплатой. Это пугает до колик. Мне сорок два. Страна в глубоком кризисе, тысячи выпускников вузов и высококвалифицированных специалистов не могут устроиться.

Зажмуриваю глаза. Может, с последним письмом я переусердствовала? Может, стоит успокоиться? Нам и вправду нужно поговорить.

Опасаясь передумать, отправляю Адаму эсэмэску с просьбой зайти.

Ответ приходит почти сразу.

Бд вчром.

Я немедленно прихожу в ярость. Ненавижу эти дурацкие сокращения! Любой, кто меня хоть немножко знает, пишет эсэмэски нормальным языком. Но Адаму, видите ли, лень. Сколько раз я ему говорила!

Нет, не буду. – Я вру. – Уйду по своим делам.

Тогд когд? – приходит ответ.

Ты, мерзкий бездельник! С каких пор ты забыл, как я это ненавижу? Я не твоя тупая блондинистая шлюха! И да, в слове «шлюха» пять букв.

Звонит домашний телефон, но я не обращаю внимания. Как этот подонок умеет меня бесить!

Теперь звякает сотовый. Очередная эсэмэска.

Бездельник?! Ты называешь бездельником меня? Интересно, кто из нас работает круглые сутки и ЗАРАБАТЫВАЕТ на жизнь?

Машинально зажимаю ладонью рот. Черт. Перевожу взгляд на банковское извещение. Набираю ответ:

Прости. Тогда увидимся в пятницу?

Буду птн 8

Я втягиваю сквозь зубы воздух и отшвыриваю мобильник.

Днем я откладываю идею написать достойную «Оскара» песню к фильму и решаю заняться разбором бумаг в письменном столе Адама. Странно – а куда подевались справки о состоянии его счета, которые банк высылает ежемесячно? Он вечно разбрасывает документы – но нигде ни одной выписки.

Открываю его компьютер, выхожу оттуда на страницу банка и в личный кабинет. Пароль я знаю: он всегда использует в качестве пароля «Прекрасная Мег».

И передо мной открывается информация – в полном объеме.

Так, обычные расходы: страховки, обслуживание автомобиля и т. д. и т. д. А вот отдельная вкладка, здесь все куда интереснее.

Счета из ресторанов, куда он водил свою белобрысую шлюху. За прошлый месяц – примерно пятьсот фунтов.

Счет на двести девяносто фунтов из элитного магазина нижнего белья.

Я кладу ручку на стол мужа и застываю, уставившись на экран. Смотрю, пока буквы не начинают расплываться.

Перед глазами мелькают одна за другой картинки: сплетенные тела Адама и полураздетой женщины. Ее лица я не вижу. Сцена в духе шведского порно. В голове звучит саундтрек. В этот миг во мне что-то перегорает. Гнева больше нет. Теперь я просто хочу знать, как долго мой муженек врал мне и в чем конкретно. Просмотрев счета за последние полгода, отправляю информацию на принтер.

Скрючившись за его столом, думаю: а как, спрашивается, мне сейчас писать о любви, когда все, что я ощущаю, – дикая ярость от того, что меня держали за полнейшую идиотку. Иду в прихожую, хватаю с тумбочки ключи от машины и выхожу из дома. Пройдусь-ка я в магазин при гараже, здесь, по соседству. Мне требуются чипсы – много чипсов.

Сильвия держит на поводке Теда, своего йоркширского терьера. У калитки она меня окликает:

– Привет!

Я машинально ее обнимаю.

– Привет. Прости, мне тут было не по себе, раны зализывала.

– Бывает. Куда ты на ночь глядя?

– За чипсами.

Она хихикает:

– Схожу с тобой за компанию. Выгуляю Теда.

– Как Найджел и дети?

– Отлично. Ты сама-то как? Хватит уже отмалчиваться.

– Держусь за счет той еды, что ты мне приносишь. – Я на секунду касаюсь ее руки. – Серьезно, без тебя я бы совсем пропала.

– Такое ощущение, что ты и так… не очень-то. Сколько килограммов скинула? Нет, лучше не отвечай. Пожалуй, стоит уговорить Найджа бросить меня на время. – Она дергает поводок и подтягивает пса поближе. – Неудачная шутка, да? Прости!

Я качаю головой, выдавив улыбку.

Через несколько минут неспешным шагом мы доходим до поворота на основную дорогу, и в нос бьет запах выхлопных газов.

– Приходи к нам сегодня ужинать, попозже, когда дети угомонятся, – предлагает Сильвия. – Только ты, я и Найдж. Ни словечка про Адама, обещаю. Накормлю тебя домашним цыпленком.

При мысли об этом чувствую, как рот наполняется слюной.

– Заманчиво… Увы, не выйдет. Мне правда надо работать. И я еще не гожусь для дружеского общения. Уже скоро, честное слово. Позови потом еще раз, хорошо?

– Конечно.

Она подталкивает меня ко входу. В нос снова бьет бензиновая вонь. Сильвия командует парню за прилавком:

– Чипсы с солью и уксусом. Большой пакет. Большой, в котором много маленьких, знаете?

Продавец по имени Себ, как значится на бейджике, смотрит на Сильвию, как на помешанную.

– Это вам надо в супермаркет.

И теряет к нам интерес.

– Ну, тогда насыпьте пластиковый пакет доверху чипсами в маленьких пачках. – Она косится на меня.

А я уже не уверена, что по-прежнему хочу чипсов. Меня трясет. Господи, я что, заболела?

Сильвия видит, как я дрожу, и интересуется:

– Ты вообще по сторонам смотришь?

– А что? – Я достаю из кармана кошелек, чтобы расплатиться с Себом, который послушно набивает пакет.

Она дергает меня за хлопчатобумажную кофту.

– А то, что сейчас середина октября. Деревья скоро облетят, будут стоять нагие и печальные. Темнота начнет рано нисходить на землю, небо закроется доспехами туч до прихода веселой весны. Уже повеяло холодом.

Сильвия произносит свой пассаж вполне в шекспировском стиле; а последнее слово «холод» звучит громко и чеканно.

Я вздрагиваю и киваю.

– Для особо задумчивых. Летнюю одежду пора убирать в шкаф. А чтобы выскочить за чипсами после обеда, следует надевать теплый пиджак…

По дороге домой Сильвия развлекает меня историями про детей и мужа; стоит нам остановиться у ограды, Тед наваливает огромную кучу прямо в центре моей подъездной дорожки. Сильвия собирает все в пластиковый пакет и интересуется, не желаю ли я отправить Адаму посылочку.

– Дерьмо к дерьму, – поясняет она. – А что? Логично.

Я не спорю. Мы обнимаемся на прощание. Я захожу в кухню, на ходу раздирая пакет с чипсами. Включаю маленький телевизор и бездумно щелкаю пультом, переключая каналы, пока не натыкаюсь на повтор «Игры Престолов». Прислонившись к столешнице, облизываю соленые пальцы, а в это время Кейтилин Старк мрачно извещает меня, что «зима близко».