Текст книги "Последнее прощай"

Глава 16

Анна сидела в самом конце длинного стола на втором этаже помпезного бара в Ковент-Гардене. Он был отделан в стиле джентльменского клуба девятнадцатого века с деревянными панелями, богато обитыми кушетками и чучелом оленьей головы над камином. На столе перед ней стоял большой пузатый бокал, полный дивно пахнущего алкоголя, в котором плавали гигантский шарик льда и веточка розмарина. Компанию ей составляли восемь человек, каждый со своим точно таким же бокалом. Десятое место рядом с ней пустовало.

Выслушивая подробный рассказ элегантно одетого мужчины с вощеными усами об истории джина, она тайком проверила свой телефон.

Пришло сообщение от Габи: «Буду через 2 минуты!»

До этого Габи писала, что пропустит начало встречи по дегустации джина, но до конца мероприятия точно будет там.

Анна вздохнула. Очередная затея Габи, на которую та уговорила подругу вскоре после провальной новогодней вечеринки (на случай, если с сальсой так и не заладится), но лист ожидания растянулся на три месяца, и лишь сегодня этот день настал. Фотосессия Габи затягивалась, и Анна так и сидела в одиночестве.

Немного времени спустя на пустой стул рядом с Анной скользнула разгоряченная и взволнованная Габи. Она придвинулась к подруге и прошептала:

– Потом расскажу тебе об этой кошмарной фотосессии… Даже не представляешь, что это за клиент, – и она затихла, заметив, что эксперт по джину умолк и неодобрительно глядит на нее.

– Простите! – пролепетала она одними губами и сделала жест, будто застегивает свой рот на замок.

Том Коллинз (выдуманное имя, как показалось Анне) смерил Габи осуждающим взглядом, затем повернулся к остальным и продолжил лекцию. Анна опустила голову, скрывая улыбку. Этот парень уж очень всерьез воспринимал свой джин. Анна и Габи сидели и внимательно слушали, как «Том» объясняет разницу между лондонским и новым западным сухими джинами.

– Когда я бронировала нам места, я рассчитывала, что мы будем несколько больше пробовать и несколько меньше слушать, – еле слышно пробормотала Габи.

– Ш-ш, – одернула ее Анна, сдерживая улыбку и не отрывая глаз от лектора, – это познавательно!

– Ну наконец-то! – оживилась Габи, когда им предложили продегустировать новое сочетание джина, тоника и растительных компонентов.

Анна сделала один скромный глоток. Она не была уверена, что распознала все растительные нотки его состава, как убеждал Том, однако ей определенно удалось обнаружить намек на корицу. Какой маранта бывает на вкус, она не имела ни малейшего представления, а потому не могла точно решить, удалось ли ей ее распробовать.

Собравшимся дали время обсудить между собой предложенный джин. Пользуясь моментом, Габи склонилась к Анне и заговорила:

– Мы сегодня снимали бургеры для кулинарной книги. Целых пять штук! Ненавижу их готовить!

– Почему? – удивилась Анна. – Это ведь совсем не сложно.

– Нет… – Габи метнула взгляд в сторону лектора, что-то серьезно обсуждавшего с группой людей на противоположном конце стола, – но каждый элемент – мясо, булочка, салат, томат и остальные ингредиенты – должен быть индивидуально отобран и оформлен. Даже то, как капает горчица и плавится сыр, имеет значение. А еще эта постоянная спешка, чтобы сделать кадр, пока не размякла булка. Мы уже готовились отснять последнее блюдо, и тут клиент решил, что ему разонравилась булочка-бриошь, которую он же и выбрал. Ему захотелось кунжутные семечки!

– Это плохо?

– Да. Плохо. Мне пришлось идти их покупать, а в ближайшем супермаркете они закончились, поэтому я потратила сорок минут на то, чтобы приклеить кунжутные семечки на гладкую булку. Пинцетом, Анна! Мне сегодня необходим джин… – она трагически вздохнула и перебросила через плечо свои длинные волосы. – Иногда я задумываюсь, что мне нужна менее нервная карьера – та, где я могла бы работать с едой, но мне не пришлось бы иметь дело с людьми.

Анна улыбнулась:

– Нет, не нужна. Ты любишь свою работу, а так можно сказать далеко не про каждого. Тебе очень повезло, – она на мгновение задумалась. – Вот, например, у меня с работой совсем не так.

– Может, ты и права, – неохотно кивнула Габи, – насчет моей работы и своей. Ты никогда о ней не рассказывала. Ничего хорошего и ничего плохого. Расскажи хоть что-нибудь.

Анна нахмурилась. Разве? Подавая резюме в «Сантехнику и отопление Сандриджа», она думала лишь о том, что надо оплачивать счета. В то время все казалось унылым и незначительным, так почему же ее работа должна была оказаться какой-то иной?

– Когда ты работала в «Блоктайме», все было по-другому, – продолжала Габи, – ты ушла туда с головой.

Анна дернула плечами:

– Это был стартап, волнительное время. И потом, навряд ли будешь гореть своей работой, когда у тебя всякий раз одни и те же счет-фактуры и заказы сантехники.

– Тогда почему бы тебе не вернуться? – задумчиво спросила Габи.

– В «Блоктайм»? – Анна замотала головой. – Не думаю, что это хорошая мысль.

– Почему? Тебе же нравилось работать с Виджеем и Рисом.

«И Спенсером, – добавила про себя Анна. – Что мне по-настоящему нравилось, так это работать со Спенсером».

– Я знаю… но я ушла, потому что после всего, что случилось, оставаться было слишком больно, Гэбс. Два дня я еще пыталась, помнишь? Но у меня перед глазами стоял только пустой стул за столом Спенсера, возле чайника его кружка, немытая и уже начинавшая собирать пыль. Это было слишком. Я не могла остаться.

Габи потрепала Анну по плечу:

– Я понимаю, но, может, теперь пора найти другую работу, ту, которая будет тебя зажигать.

На этом месте им пришлось прервать свою беседу, поскольку Том Коллинз пустился разглагольствовать о финальном напитке из дегустационного меню. Баскервильский джин был сделан в Дартмуре на основе родниковой воды из национального парка с добавлением цветков утесника и плодов боярышника. Повинуясь разрешению попробовать, Анна осторожно отпила из своего бокала. Вкус оказался сложным: с одной стороны, насыщенный и отчетливый, а с другой – с каким-то едва уловимым послевкусием. Это сочетание чем-то напомнило ей Броуди.

Мысли о нем вернули ее к разговору на прошлой неделе о ее пустом, смутно маячившем будущем, к тому, как он сказал ей, что ей надо снова начать мечтать. Вот и Габи, кажется, теперь говорила о том же?

– Думаю, вопрос не в том, чтобы просто сменить работу. Я пытаюсь найти хоть что-то, что сможет меня взволновать.

– Именно поэтому я и предлагаю тебе все эти курсы и встречи, – строго сказала Габи. – Я надеюсь, что тебе удастся найти что-то, что позволит почувствовать… – она запнулась, подыскивая нужные слова, – что позволит тебе почувствовать. Жизнь без страсти – ничто, Анна!

– Думаю, теперь я начинаю это понимать.

– Аллилуйя! – Габи всплеснула руками. – Что это ты вдруг прозрела?

Анна хотела уже было поделиться с Габи, что беседовала об этом с Броуди, но осеклась. О существовании Броуди Габи еще не подозревала, и Анна пока не решила, хочется ли ей раскрывать свою тайну. Ведь рассказ о нем также предполагал рассказ о том, как они познакомились, а Анна знала, что тогда Габи снова будет смотреть на нее своим фирменным «Ты серьезно?»-взглядом, когда услышит историю целиком.

Да и как ей было сказать своей лучшей подруге, что она пыталась поговорить с ней о том же, чем делилась с Броуди, но Габи просто не могла ее услышать. Она слышала иначе. Это бы только ранило ее чувства, а она ведь так старалась. Но сама Габи тут ни при чем – просто она никогда не сталкивалась с тем, что пришлось пережить Броуди.

Встреча подошла к концу, они ненадолго умолкли и, захватив свои напитки, удалились в угол потише.

– Так, – заговорила Габи, когда они присели, – ты еще хочешь ходить на сальсу, или нам стоит придумать что-нибудь еще?

– Я с радостью продолжу ходить на сальсу, – ответила Анна, – мне бы не хотелось лишать вас с Ли шанса увидеться.

Лицо Габи засветилось улыбкой. Последние два месяца у них с Ли все складывалось хорошо. Очень даже хорошо, учитывая, что теперь они были вместе официально. Анна была так за нее рада – Габи давно заслужила того, кто окружил бы ее таким вниманием. С замиранием сердца она загадывала, чтобы этот парень не оказался таким, как все остальные. Вести активную светскую жизнь Ли, как офицеру полиции, было, конечно, непросто, но и у Габи ситуация была не лучше. Им обоим приходилось выгадывать любую возможность встретиться.

– Что думаешь насчет каллиграфии? Как во всех этих хорошеньких ежедневниках в «Инстаграме»? Я выбирала себе новые кисти для работы в магазине художественных принадлежностей и заметила объявление о курсах. У тебя с творчеством все всегда было в порядке.

Это предложение было из разряда тех, что могли бы заинтересовать Анну – в свое время. Она покрутила эту идею в голове, прислушиваясь к собственным ощущениям, но увы – все равно что пытаться завести машину с разряженным аккумулятором: пара обнадеживающих вспышек, а потом – пшик – все затухло.

– Мне кажется, тут так же, как с работой: попытка найти очередные курсы ничего не решит.

– Но…

– Это не значит, что я не ценю твои усилия, – поспешила добавить Анна, – и что меня что-то не устраивает. Мне просто кажется, что решение стоит искать глубже. Мне нужно снова обрести смысл жизни.

– Затем и нужны курсы, – подхватила Габи, – чтобы помочь тебе найти эту искру.

– И да и нет, – ответила Анна. – Как бы так объяснить? Понимаешь, это напоминает замкнутый круг. Курсы – это, конечно, замечательно, но, когда у тебя изначально нет этой внутренней искры, то и зажигать нечего, пламени возникнуть неоткуда. И все эти задумки оказываются просто зачеркнутыми пунктиками списка, – она вздохнула. – Ты была права – я и правда зомби. Внутри ничего живого, Габи, во мне нет жизни, нет страсти, и я не знаю, как все это вернуть.

Габи взболтала содержимое своего бокала и ненадолго задержала на нем взгляд, задумчиво наблюдая, как джин омывает стеклянные стенки.

– Может, это как здесь?

– В бокале? – не поняла Анна.

– Нет, как на дегустации. Мы проживаем жизнь… пробуем одно, пробуем другое, пока не находим то, что нам подходит, – она сделала глоток и подняла взгляд на Анну: – Какой жизнью тебе хочется жить, Анна? Если бы ты могла выбирать, что бы ты стала делать?

Анна моргнула, не сводя глаз с Габи. Если бы только она знала ответ на этот вопрос.

Глава 17

Анна поморщилась, стуча в дверь дома Гейл и Ричарда. Со встречи на пляже Камбер-Сэндс прошел почти месяц, а на семейный ланч Барри две недели назад она не пришла из-за самой настоящей мигрени – даже не пришлось выдумывать. В тот день она не стала звонить Гейл. Гейл ей тоже не позвонила. Для справки: они в принципе никогда не проводили много времени за телефонными разговорами, так что в этом не было ничего необычного.

Открыла свекровь. Она по привычке встретила Анну пахнущим лавандой поцелуем в щеку, но воспоминания о хмуром ветреном дне на пляже тут же встали между ними стеной, стоило Гейл проводить ее внутрь. Анна поспешила присоединиться к Скотту и Терезе, которые накрывали стол в гостиной. Скотт выдвинул для жены стул, одними бровями предлагая на него присесть.

Тереза закатила глаза.

– Я не собиралась садиться, – ответила она на его немой вопрос, – я в порядке.

Скотт насупился, поэтому Терезе пришлось подойти и поблагодарить его ласковым поцелуем в щеку. Он потянулся к ее выдававшемуся животу и заботливо его погладил, заслужив сияющую улыбку жены.

Трогательно было наблюдать, как беременность пробуждала в Скотте защитника, но Анна поскорее отвернулась и занялась столовыми приборами, доставшимися Гейл по наследству от бабушки. Значит, вот как Спенсер мог бы вести себя с ней, с их ребенком? Как бы ей хотелось иметь возможность в этом убедиться. Но, не желая омрачать другим этот вечер, она глубоко вздохнула и поспешно утерла глаза.

Этот обед ничем не отличался от множества предыдущих: с вежливыми «передай, пожалуйста» и проплывавшими в ответ через стол блюдами овощей, обязательными комплиментами повару и восклицаниями, каким же хрустящим получился жареный картофель. Ричард, как обычно, заполнял паузы в разговоре своим «Ну что тут еще скажешь!» и широко улыбался, обводя взглядом стол. Каждый отлично знал свою роль, отведенную ему реплику. В каком-то смысле так было даже проще. Анна обнаружила, что вполне способна, точно скейтер, перемахнуть через все то раздражение, что одолевало ее по дороге, просто оставив его на парковке.

Тереза как раз передавала ей вазочку с заварным кремом, поданным на десерт, когда Гейл тихонько кашлянула:

– Ну а ты, Анна, как, согласна?

Анна подняла глаза на Гейл, вазочка мгновенно согрелась у нее в ладонях. Она, должно быть, задумалась и что-то пропустила. О да, она явно ослышалась. На долю секунды ей вдруг показалось, что ее свекровь в самом деле поинтересовалась ее мнением.

– Э-э… а вы не могли бы повторить? – судя по лицу Гейл, эту просьбу она не оценила. – Прошу прощения… засмотрелась на ваш чудный яблочный пирог.

Гейл коротко кивнула в ответ и, смягчившись, пояснила:

– Уже прошло три года, – объявила она, глядя Анне прямо в глаза, чтобы та ненароком не отвлеклась. – Эти наши регулярные семейные ланчи, конечно, замечательные, но, мне кажется, стоит договориться проводить их раз в месяц, а не каждые две недели.

Остальные также обернулись к Анне в ожидании ее ответа. Может, это был вопрос с подвохом? Может, в него закралась какая-нибудь коварная уловка, которую она упустила? Идея замены воскресных ланчей на встречи всего раз в месяц звучала как решение об условно досрочном. И тому могла быть только одна причина.

– Я не против.

– Сегодня третье воскресенье месяца, – рассуждала Гейл. – Предлагаю на этом дне и остановиться.

Скотт вытащил свой телефон и открыл календарь:

– Значит, следующий раз будет в мае…

– Шестнадцатого мая, – уточнила за него Гейл. – А в июне это должно быть двадцатое число, но мы с Ричардом хотели с вами переговорить на этот счет.

Наступила торжественная пауза. Анна капнула на свой кусок пирога капельку крема и поставила вазочку обратно на стол. Остальные не шелохнулись, не смея даже притронуться к приборам. Она последовала их примеру, про себя надеясь, что пирог еще не успеет остыть, когда Гейл закончит.

– Двадцать восьмого числа Спенсеру могло бы исполниться тридцать пять, поэтому я предлагаю перенести июньскую встречу на воскресенье неделей раньше и собраться не здесь, а сходить куда-нибудь, где Спенсер любил поесть.

– Как назывался тот ресторан рядом с вами, Анна? – спросил Ричард. – Очень приятное место в индийском духе, где мы отмечали его тридцатилетие.

– Это «Синнамон-кафе», – ответила Анна, – но цены там на уровне престижных гастропабов, это куда выше, чем в бюджетном и веселом местном ресторанчике с едой навынос.

Ричард коснулся ее руки, спеша развеять все сомнения.

– Об этом не беспокойся, – улыбнулся он, – мы с Гейл с радостью вас всех угостим.

Среди сидящих за столом пробежал смущенный шелест благодарностей, и у Анны вырвался вздох облегчения. В прошлом году Гейл настояла на «правильном» жарком, включив в него все любимые ингредиенты Спенсера, венцом же застолья был любимый чизкейк Спенсера – с черной вишней. Гадость. Он всегда просил его приготовить, когда они приезжали к его родителям, потому что Анна отказывалась подавать его за своим столом. Ее воротило от одного только запаха этого вишневого ароматизатора. Сидеть и подавлять в себе рвотные позывы – определенно не так она себе представляла поминки мужа.

А раз провести встречу предлагалось за день до его дня рождения, это означало, что в саму дату она сможет побыть наедине с собой. Настроение поползло вверх. Не съездить ли снова на пляж Камбер-Сэндс? Можно будет прогуляться так, как хотелось бы ей. Или даже остаться на пару ночей в местном хостеле.

Удача не оставляла ее и после обеда. Когда рука Гейл уже потянулась к хорошо знакомому Анне бледно-синему фотоальбому с детскими фотографиями Спенсера, Ричард выглянул из-за своей воскресной газеты и произнес:

– А разве это не его мы смотрели в прошлый раз?

Пальцы Гейл, уже коснувшись корешка альбома, замерли в нерешительности, а тем временем рядом вырос Ричард и выбрал альбом на другом конце полки. Свадебный альбом. Сердце Анны легонько подпрыгнуло в груди.

– Может, этот? – предложил он, протягивая его Гейл, а затем снова вернулся к своей газете, успев по пути заговорщически подмигнуть Анне. Она готова была его расцеловать.

Первые несколько мгновений Гейл не шевелилась, но наконец обернулась и проследовала к дивану, где, присев рядом с Анной, как обычно водрузила альбом на кофейный столик – эту композицию из стекла и дерева – и открыла обложку.

Сначала шли карточки, где Анна была либо одна, либо со своими подружками невесты, но Гейл быстро их пролистала, пока не дошла до фотографий Спенсера с его шафером. Она долго рассматривала каждый снимок, жадно вглядываясь в детали, после чего перешла к кадрам, сделанным после церемонии. Она задержалась на одном из самых любимых снимков Анны: они вдвоем крупным планом. Фотография почти не отличалась от множества других похожих, что были сделаны в тот день, разве что на этой у Спенсера в глазах светился как-то особый огонек и уголок рта был слегка приподнят в озорной усмешке. Гейл тихо вздохнула.

– Он здесь такой красивый, не правда ли? – почти с благоговением произнесла она.

– Да, – согласилась Анна.

Это правда. На глаза хотели было навернуться слезы, и она поскорее заморгала, чтобы этого не допустить.

Она перевела взгляд на Гейл и, заметив в ее глазах такой же характерный блеск, задумалась, стоит ли взять ее за руку, но, должно быть, решалась она слишком долго, потому что в следующий миг Гейл словно внутренне встряхнулась, восстанавливая самообладание. Она перевернула страницу – момент ушел.

– Думаю, пора выпить чаю, – предложила Гейл, когда с фотографиями было покончено. Она поднялась, чтобы поставить альбом на полку. – Кто-нибудь еще хочет?

Как только Гейл вышла из комнаты, Анна откинулась на диван и с шумом выдохнула. Ричард зашуршал газетой, чуть опустив верхний край, чтобы видеть Анну.

– Не обращай на нее внимания, – негромко проговорил он, – она ведь не нарочно так… ну ты понимаешь.

Анна кивнула. Вложив в это почти столько же красноречия, сколько и Ричард.

– Эта годовщина далась ей с большим трудом, – добавил он. – Внешне по ней этого не видно, да и спроси ее – она бы все отрицала, но она борется.

Анна встала и, подойдя к Ричарду, обняла его. Несколько секунд они так и стояли: он, протянув руки к ней и оставив газету на коленях, и она, склонившись к нему. Затем он похлопал ее по спине, и она быстро чмокнула его в щеку.

Она выпрямилась и снова выдохнула. Ну же, Анна! Не будь такой мелочной. Да, она далеко не подарок, но она тебя не ненавидит. Она страдает. Как и ты.

Анна была почти уверена, что никогда в жизни не дождется от Гейл извинений за пепел, но, быть может, ей удастся заключить перемирие, подтопив лед сохранявшейся холодной неловкости. И вместо того чтобы снова усесться на диван, она пошла в кухню узнать, может ли она чем-то помочь.

Когда она вошла, Гейл стояла, уперев руки в столешницу, и смотрела в окно. Нигде не было видно ни чашек, ни блюдец, а чайник молчал, и, судя по отсутствию струившегося из носика пара, кипятиться его не ставили. Гейл обернулась, на лице отразилось легкое удивление. При взгляде на нее Анна мысленно изумилась, как свекровь постарела лет на десять за эти несколько шагов по коридору до кухни.

– На меня чай можно не готовить, – заговорила Анна, посчитав, что сейчас не время заводить серьезные беседы, – я, наверно, скоро пойду.

Гейл только кивнула, затем подошла к холодильнику, откуда достала пластиковый контейнер и протянула его Анне.

– Тогда возьми их, – предложила она, – они лежат с прошлой недели. У нас что-то много осталось.

Анна опустила взгляд. Внутри запотевшего контейнера лежали двенадцать волованов. Что-то кольнуло в груди – как если бы Гейл ткнула в Анну одним из своих наманикюренных пальчиков.

Гейл отвернулась и принялась убирать посуду в посудомоечную машину.

– С твоей стороны было довольно грубо, – заговорила Гейл, когда разогнулась, – уехать, не поужинав с нами. В тот день нам всем было нелегко, не только тебе. Так быстро уехать, толком не попрощавшись, – это, пожалуй, последнее, что ты могла бы сделать.

Анна не знала, что сказать.

Гейл поставила в шкаф кружку, освободив руки, и повернулась к Анне:

– В трудные времена семье стоит держаться вместе.

Ах, значит, теперь Анна стала семьей? Только вот на пляже Камбер-Сэндс ей что-то так не показалось. Ни капельки.

– Думаю, тебе стоит передо мной извиниться, – заключила Гейл.

Анну словно огрели по голове. Гейл требовала от нее извинений. От нее? Эта женщина, что, жила в какой-то параллельной вселенной? Анна уже открыла было рот, собираясь во всех подробностях расписать ей, что она может сделать со своими гребаными извинениями, как вдруг в ушах у нее снова прозвучали слова Ричарда:

«Она борется…»

Она снова взглянула на Гейл. Эта напряженная челюсть, эта решительность во взгляде – совсем как у Спенсера. Мать и сын всегда были очень похожи, но до этого момента Анна ни разу этого не замечала с такой ясностью. Ее гнев рассыпался, словно сухое тесто в контейнере, что она держала в руках.

– Мне жаль, что тот день так плохо закончился, – проронила она, и это вполне можно было засчитать в качестве извинений, которых ждала Гейл, учитывая искренность этих слов. – Мне тоже было трудно… – прибавила она, но тут же умолкла, заметив стальной взгляд свекрови. Продолжать не было смысла. Не сегодня. Нервы Гейл были натянуты до предела.

Она прижала к себе холодную пластиковую коробочку.

– Спасибо за волованы, – поблагодарила она и, быстро чмокнув Гейл в щеку, удалилась.