Текст книги "Последнее прощай"

Глава 11

Плотно сжав губы, Анна напряженно держалась за руль своего автомобиля, следуя за «ровером» Гейл и Ричарда. Покинув Камбер-Сэндс, они направились к ним домой. Приступ Гейл ненадолго погасил вспыхнувшее было в Анне негодование – зрелище тех душевных мук никого бы не оставило равнодушным, – но оно вновь начало нарастать, пока она беспомощно стояла, наблюдая, как Ричард и Скотт развеивали Спенсера (или то, что от него осталось) по волнам.

В ее понимании это должно было стать торжественными про́водами, вот только из-за волн, а может, течений, что-то, вероятно, пошло не так, потому что в результате крошечные частички ее мужа осели на сероватую пену, смешанную с илом, и налипли им на лодыжки. Это было ужасно. Она даже представить себе не могла худшего окончания и без того невыносимого дня.

Сбитая с толку, Анна лишь на полдороге к Гейл и Ричарду вспомнила о том маленьком желтом бунгало. Всю поездку в ее голове крутились слова, которые она тщательно подбирала, собираясь сказать их своей свекрови, и теперь она чувствовала себя неразорвавшейся бомбой времен Второй мировой. Было достаточно легчайшего прикосновения, малейшего неверного движения, и – бум! – она бы сдетонировала.

Она припарковалась рядом с Гейл и Ричардом. Выйти из машины стоило ей больших усилий, и не только потому, что она одеревенела от долгой езды; она чертовски устала, и ее тело буквально ныло от напряжения. Входная дверь была открыта, Гейл стояла рядом, загоняя гостей в дом. Анна дошла до порога, но остановилась.

– Анна? – в тоне свекрови скользнула тень раздражения, и Анна почувствовала легкую пульсацию в висках. Ей было невыносимо видеть Гейл. Как и этот коридор, уходящий от порога в глубь дома. Она отчаянно хваталась за остатки самообладания.

После всего, что сегодня случилось, войди она туда и окажись перед необходимостью вести приятную светскую беседу, взрыв бомбы был бы неизбежен. Как же она была зла! Ужасно, ужасно зла! Но нервный срыв из-за огуречных сэндвичей и кексов никому бы не пошел на пользу.

– Простите… – забормотала она, – я думаю… кажется, у меня начинается мигрень.

И не давая Гейл возможности заговорить, Анна подбежала к своей машине, запрыгнула внутрь и попятилась с подъездной дорожки.

Удаляясь от их дома, Анна представляла растерянное лицо Гейл, так и оставшийся стоять, глядя ей вслед. «А как же канапе, Анна? А как же волованы?» Да плевать Анна хотела на эти чертовы волованы!

Пальцы крепко вцепились в руль, челюсти стиснуты – Анна ехала домой, сражаясь с желанием утопить педаль газа, чтобы выплеснуть свой гнев. «Потерпи, – уговаривала она себя. – Еще немного, а потом ты закроешься в своем убежище, останешься одна и сможешь все выплеснуть».

Почти полтора часа спустя – ох уж этот затор на пятой развязке – Анна выползла из машины и уставилась на свой дом. От одного взгляда на него на глаза наворачивались слезы облегчения. Путь до крыльца напоминал кадры замедленной съемки. Наконец она вставила ключ в замочную скважину, провернула его и вошла внутрь, скрывшись от внешнего мира.

Боже.

Она прислонилась спиной к двери и приготовилась отдаться потоку накопившихся эмоций…

Но ничего не выплескивалось, ничто не просилось наружу. Никто не бился кулаками в кафельную плитку коридора и не испускал яростных воплей, которые бы гулко разносились по всему дому. Она приоткрыла рот, давая возможность вырваться тому крику ярости, что она сдерживала в себе всю дорогу от самого пляжа, но до ее слуха донеслось лишь ее собственное прерывистое дыхание. Она закрыла глаза, давая возможность слезам скопиться под веками, но, открыв их вновь, обнаружила их такими же сухими, как фарш, который Гейл крутила из свинины с шалфеем.

Испустив досадливый рык, она поднялась в свою спальню, где улеглась на незаправленную кровать и натянула на голову одеяло. Будь она проклята, если все знала. И даже если не знала. Это было уже слишком.

Привычного утешения от прикосновений чистого белого хлопка сегодня не наступало. И все же она закрыла глаза, сделала вдох, выдох, пытаясь собраться с мыслями.

Всего мгновение, о большем она не просила.

Всего мгновение, чтобы успокоиться сегодня, помянуть его так, как ей этого хотелось, – и она сможет заняться тем, о чем все постоянно твердили, и начать двигаться вперед. Но, похоже, в этом ей было отказано.

Всякий раз, когда она приезжала повидаться с его семьей, все были сосредоточены только на Спенсере, и возможности поговорить по душам с Гейл не представлялось, хотя ей очень этого не хватало, а беспокоить своих родителей она не хотела. Габи пыталась, храни ее господь, правда пыталась, но в ее планы входило слушать лишь хорошие, позитивные и здравые мысли, а зачастую в голове у Анны имелось все что угодно, только не они. Иногда ей было просто необходимо побыть унылой, вредной и злой. Единственный способ избавиться от яда.

В полутрансе она лежала под одеялом, отпустив свои мысли в свободный полет, словно птиц, порхающих с ветки на ветку в поисках уютного ночлега. Блуждающий полет привел в неожиданное место.

Она знала одного человека, который мог ее выслушать, кое-кого, кто, казалось, был способен ее понять.

Только в действительности этот человек был никем, безымянным голосом на другом конце линии, не имеющим ни малейшего представления ни о ее жизни, ни о целом багаже переживаний и впечатлений, которые могли бы накопиться у всех, кто знал ее или Спенсера.

«Иногда случаются вещи… – говорил он, – которые переворачивают все с ног на голову, и жизнь может резко свернуть в другом направлении».

Номер Спенсера попал к нему, к никому. К своему немалому удивлению, она поймала себя на мысли, что в самом деле хочет позвонить по этому номеру. Быть может, потому, что мысленно она продолжала воспринимать его как часть того разговора со Спенсером.

Но звонить ему снова было бы совсем уж странно. В этот раз она собиралась поговорить именно с ним, а не с призраком давно усопшего мужа. С этим человеком. С этим незнакомцем.

С этой родственной душой.

Мысль о разговоре не давала ей покоя весь вечер. Она так и осталась в кровати – читала, хандрила, пялилась в потолок. Спустя пару часов она приняла ванну, нырнула в пижаму, затем вернулась в кровать, чтобы еще немного почитать, похандрить и попялиться в потолок.

Больше сдерживать себя не удавалось. Стащив телефон с прикроватной тумбочки, она развернула вкладку со списком недавних звонков – этот номер все еще числился как «Спенсер». Сердце отозвалось глухим ударом – как же ей хотелось позвонить. Она закрыла глаза и мысленно взмолилась, вот бы не наткнуться на механический голос автоответчика, и, кажется, на этот раз ее мольбы были услышаны. Гудки прекратились, и после короткой паузы глубокий мужской голос ответил:

– Да?

– Это снова я, – ответила Анна и медленно выдохнула, чтобы успокоиться. – Это Анна.

Глава 12

– Анна.

В его голосе не было ни намека на удивление. Сказать по правде, в нем едва ли можно было различить какую-нибудь эмоцию.

Любой здравомыслящий человек на ее месте бы извинился или вовсе положил трубку, но она спросила:

– Вы меня помните?

Наступила пауза. Что он думал в это время? Наконец последовал ответ:

– Да, я помню вас.

Простая констатация факта. Ничего удивительного – едва ли забудешь чудачку, которая периодически названивает в разное время дня и ночи. Спенсер бы непременно отметил что-нибудь подобное, но ее собеседник не был Спенсером. И не стоит об этом забывать.

В горле пересохло. Куда деваются слова, когда они так нужны? У нее их накопились тысячи, они только и ждали момента, чтобы сорваться с губ, а тут вдруг суматошно забились в тень.

– Я все думал, позвоните ли вы снова, – признался он.

– Правда? Вы знали, что я так сделаю? – до этого вечера она об этом даже не думала. Откуда ему было знать?

– Скорее, размышлял о вероятности.

Оба снова умолкли. В конце концов, это ведь она позвонила ему, чтобы поговорить, но вот беда – на ум ничего не приходило.

Да и ему, очевидно, нечего было ей сказать.

Так она и поняла, что совершила ужасную ошибку. Ее слова звенели гвоздями, падающими на бетон. Ничего общего с тем милым, откровенным разговором по душам, который она себе представляла. Неподходящая ситуация, чтобы излить свою душу и исцелиться.

«Ох, Анна. Что же ты наделала? Самое время извиниться за беспокойство и положить трубку. Для непонятливых: ты обманываешься собственными фантазиями».

С прозрением она ощутила ужасное чувство потери. Однако оставалась одна вещь, которую ей необходимо было выяснить, прежде чем отнять трубку от уха и завершить вызов.

– Тогда, прежде, когда мы разговаривали… как вы узнали?

– Узнал о чем?

– Про срыв… про держать все в себе, а потом… просто… – она сделала движение рукой, резко раскрыв сомкнутые в кулак пальцы, и поняла, что снова творит какую-то бессмыслицу. Отлично, Анна. Надо было вешать трубку вовремя. Судя по тишине на том конце провода, она предположила, что он думал о том же.

Послышался протяжный и громкий выдох:

– Я просто знаю.

Этого было достаточно, этих трех слов. Он сказал все, что нужно было сказать, выдал ответ, который она от него ждала.

Он это понял.

Не потому, что кто-то ему сказал, а потому, что он тоже через это прошел. Анна подавила всхлип.

– С-спасибо, – пролепетала она, и по щекам устремились горячие дорожки слез.

Снова наступила тишина, только на этот раз в ней чувствовалось тепло. Доверие. Угадывалось приглашение, разрешение. Анна разрыдалась. Задыхаясь от слез, она совсем потеряла ощущение пространства и времени.

Наконец она села, при этом одеяло сползло с ее лица, потянулась к коробочке салфеток на прикроватном столике и высморкалась – не самый скромный или женственный звук.

– Простите, – снова прошептала она, не вполне отдавая себе отчет, извиняется она только за хлюпающий нос или свои рыдания вообще.

– Вы не нашли Спенсера? – поинтересовался он.

Анна непонимающе нахмурилась:

– Что?

– Вы злились на него за то, что он вас оставил.

Теперь она вспомнила. Как она звонила в прошлый раз и лепетала всякую чушь. Боже… какой же дурой она себя выставила. Он заслуживал хоть какого-то разъяснения.

– Я… я… Он не вернется. Теперь я это знаю.

На другом конце линии послышался легкий выдох – нет, это был не вздох, но все же признак участия.

– Вам без него лучше?

Уголок ее рта приподнялся в кривом подобии улыбки. Конечно, он был неправ, ведь Спенсер оставил ее не по своей воле, и все же ей понравилось, как этот человек построил свою фразу; он не заявлял, что ей было лучше, а интересовался ее мнением.

– Нет, – признала она, – мне совсем не лучше без него.

Снова выдох… или вздох… Что бы то ни было, он все понял.

– Так больно будет всегда? – спросила она.

– Вероятно.

Она чуть не рассмеялась. Боже, как приятно слышать в ответ не какие-нибудь банальности или народные мудрости.

– Он умер, – мягко сказала она, еще не до конца уверенная, готова ли она поделиться своей историей, пока не произнесла этих слов. – Ему было тридцать один, и он умер.

– И вы все равно звонили ему, – озадаченно констатировал он.

– Да. Глупо, не правда ли? Надеяться поговорить с тем, кто больше никогда не сможет выслушать, никогда не ответит.

В трубке безрадостно усмехнулись:

– Нет.

Анна закрыла глаза. По щекам снова хлынули слезы. Какое облегчение…

– Вы даже не представляете, как приятно иметь возможность все это высказать, все как есть, и знать, что тебя понимают.

– Тогда расскажите мне что-нибудь еще.

Она резко распахнула глаза:

– О, не думаю, что мне стоит… то есть, я уже и так отняла у вас столько времени. У вас наверняка есть другие заботы…

– Нет, – оборвал он ее, – не сейчас.

– Но зачем вам?..

– Потому что мне и самому хотелось бы иметь кого-то… – наступила пауза, слова давались непросто, – кого-то, кого я не знаю. Кого-то, кто не стал бы меня осуждать… Я не буду вас осуждать, Анна.

Нет, он бы не стал. Она и так это знала. Она знала это еще прежде, чем взяла в руки телефон, ведь верно?

И Анна заговорила. Она рассказала ему о том дне, когда умер Спенсер, и как потом все накрыла тьма. Она рассказала о том, как ужасно она провела этот день на пляже с семьей Спенсера. Он слушал. Он ничего не говорил, не комментировал, пока она не выпустила весь пар.

– Простите, – снова извинилась она, когда слова иссякли.

– Почему вы все время извиняетесь?

– Потому что… потому что нормальные люди так не делают, – ответила она.

– Может, им стоит попробовать.

– Потому что я вам надоедаю?

– Это не так.

Она наморщила нос:

– Не так?

– В противном случае я бы вам об этом сказал, а потом повесил трубку.

Анна тихонько рассмеялась. Она мало знала об этом человеке, но по его прямым, небессмысленным ответам было ясно, что он не лукавил, и ей почему-то это казалось забавным.

– Теперь вы знаете историю моей жизни, – рассуждала она вслух, – а я о вас не знаю ничего.

– Неправда.

Она снова улыбнулась:

– Не считая того, что вам не надоедают незнакомки, названивающие время от времени, чтобы поведать вам, как им живется. Это у вас профессиональное?

В трубке раздался выдох, в котором слышалась усмешка.

– Должен признать, что вы первая.

Ей отчего-то было приятно это узнать. Она вздохнула.

– Мне, вероятно, пора перестать занимать вашу телефонную линию. Вдруг вам не могут дозвониться, – воображение нарисовало ей друзей и даже жену, которые очень расстраиваются, слыша, как голос автоответчика извиняющимся тоном сообщает им, что этот абонент занят.

– Вряд ли, – резко ответил он, – это новый номер, я еще никому его не давал.

– Оу, – Анна заворочалась и потянулась, чтобы поправить подушки и откинуться на спинку кровати. – Но с нашего первого разговора прошло четыре месяца. Неужели я единственный человек, с которым вы разговаривали за это время?

– Вы единственный человек, с которым я разговаривал. Точка.

– Вы не разговариваете с человеческими существами? – выдала она, чувствуя, что это самое нелепое, что она могла ответить. Впрочем, взять телефон и набрать его номер в тот вечер тоже было достаточно нелепо, так что она хотя бы была последовательна.

Но тут до нее вдруг дошел смысл его слов: он почти четыре месяца не общался ни с одной другой живой душой. Это просто ненормально. Почему? Она так сосредоточилась на том, что ей было нужно от него, что даже на секунду не задумалась над тем, что только что ему рассказала – совершенно незнакомому человеку. А ведь он мог быть заключенным, сидеть где-нибудь в одиночной камере. Вполне подходящее объяснение скудным социальным контактам, не правда ли? Он мог быть опасен или страдать психическими расстройствами. Или вообще все вместе. А она просто так болтала с ним, рассказывая ему о себе все и вся.

Он издал звук, который мог быть похож на смех, если бы в нем не было столько тоски.

– Иногда я разговариваю с собакой. Приходится, иначе мои голосовые связки могут атрофироваться.

Атрофироваться. Хорошее слово, верно? Умное. У этого мужчины было образование, а значит, он, наверное, не был томящимся за решеткой психопатичным маньяком-убийцей с топором. И у него имелась собака. А это что-то да говорило о нем как о человеке, разве нет?

– Почему вы ни с кем не разговариваете?

– Мой выбор. Я живу в глуши. Редко кого можно встретить.

Анна нахмурилась. А может, он врет?

– И при этом у вас хорошо работает мобильная связь?

– Связь слабая, но у меня есть бустер, который усиливает сигнал. Когда у нас под Рождество случился шторм, и городской телефон отключился четвертый раз за месяц, я решил, что мне нужен еще один, на всякий случай.

– А с новым телефоном и новый номер, – вздохнула Анна. – Могу поспорить, вы и не предполагали, что с вами такое произойдет, когда его выбирали.

– Нет.

И снова в его голосе ни намека на раздражение или утомление. Поначалу она уже собиралась заключить, что он немного не в себе, забывая при этом про свои звонки, которые были как гром среди ясного неба. Но, когда она начала его узнавать, ей стало интересно, вдруг ему одиноко. Это бы многое объяснило.

Теперь ей известно о нем чуть больше. Вычеркнув «опасный» и «псих» из своего мысленного списка, она внесла в него пункты: «терпеливый», «спокойный» и… «добрый». Да, при всей его прямоте и бесцеремонности он проявил доброту, решив ее выслушать.

Она вдруг поняла, что не выяснила одну очень важную деталь.

– Как ваше имя?

– Броуди.

Имя хорошо сочеталось с шероховатостью его голоса. Она попыталась представить его: на ум пришла закравшаяся в волосы седина, может, даже борода. У нее было ощущение, что он старше нее, но по одному голосу судить было сложно. Звучал он несколько утомленно – так, словно ему многое пришлось пережить.

– Броуди, – тихо повторила она, а потом – в знак того, что у нее еще остались какие-то манеры, добавила: – Было очень приятно с вами познакомиться.

Он рассмеялся настоящим глубоким смехом:

– К своему удивлению, я отвечу: «Взаимно».

Больше говорить было нечего. Бомба внутри нее перестала тикать. Она даже не заметила, как аккуратно, безо всяких усилий ему удалось обезвредить ее, пока они разговаривали. Угроза взрыва миновала.

Ну что ж. Пора было отключаться. Загвоздка была в том, что она понятия не имела, как завершать подобные разговоры.

– Ну… – начала было она, но ее тут же заглушил раздавшийся из трубки настойчивый собачий лай.

– Подождите секунду, – быстро проговорил Броуди, и она услышала, как он положил телефон и куда-то пошел, затем до нее донеслось бормотание, в котором можно было различить что-то вроде: «Успокойся! Это просто сова!» Еще несколько мгновений спустя он вернулся, и на этот раз его голос звучал будто бы несколько более раздосадованно, чем обычно. Это несколько обнадеживало.

– Простите.

– Все в порядке, – заверила Анна.

Ей захотелось улыбнуться. Собаки ей нравились. Незадолго до смерти Спенсера они как раз обсуждали, не взять ли им щенка, но решили, что стоит повременить. Анна только отошла после смерти Пилла, к тому же они хотели попытаться завести ребенка. Еще одна вещь, которую у нее украли. Но сейчас она не собиралась думать об этом.

– Я просто хотела сказать…

Снова лай.

– Льюис! – прикрикнул он. – Тихо!

Повелительный тон его голоса сразу заставил пса замолчать.

– Вашего пса зовут Льюис? – хрипло спросила Анна.

В телефоне послышалось какое-то шевеление и частое дыхание.

– Глупое создание, – пробормотал он себе под нос, и она представила, как у его ног сидит пес и смотрит полными обожания глазами, а он мягко треплет ему холку. – Да, – ответил он.

Это был знак.

Не от ее покойного мужа, в такое она не верила, но это точно знак. Как иначе объяснить, что у этого мужчины был не только номер ее мужа, но и собака с тем же самым именем, что и у любимого питомца его детства? Еще одна деталь, которую нельзя было игнорировать.

– Могу я как-нибудь снова вам позвонить? – вырвалось у нее.

Он чуть помедлил с ответом:

– Если вам это необходимо.

– Спасибо, – тихо произнесла она.

– Проща…

Он не договорил – она оборвала его:

– Ничего, если мы не будем произносить этого слова? Знаю, это покажется странным, но мне «прощаний» на сегодня хватит. Можете сказать что-то другое или просто положить трубку?

Должно быть, он уже успел привыкнуть к ее странностям, потому что в ответ она услышала «ладно», в котором не чувствовалось ни капли стеснения. Спасибо, Господи!

– Добрых снов, Анна!

Призвав на помощь всю свою решительность, она нажала кнопку на экране своего телефона, и он исчез. Она еще несколько секунд сидела, уставившись в свой мобильник, после чего, вконец утомленная, погасила свет. Улегшись на спину, Анна устремила глаза в потолок, а затем – впервые за этот день – выдохнула. Полной грудью.

Глава 13

Броуди пристально смотрел на свой новый блестящий телефон. Он уже умолк, но эхо последних слов Анны все еще звучало у него в ушах. Льюис тыкался в его руку, пытаясь привлечь внимание, но Броуди никак не мог оторвать глаз от экрана. Он не надеялся, что это когда-нибудь повторится вновь, однако продолжал разглядывать меню последних вызовов. Их было всего четыре, все с одного номера.

Весь список был просто набором цифр. По одиннадцать в каждой строчке. Вот и все, что осталось от нее, как только она положила трубку. После сегодняшнего разговора от этих цифр веяло какой-то несправедливой отчужденностью.

Он нажал «Добавить новый контакт». Заполняя ячейку с именем, он сам себя убеждал, что на самом деле в этом не было необходимости, потому что она единственный человек, который в принципе мог бы позвонить ему в обозримом будущем – да и то не обязательно, – и все же он довел начатое до конца.

Рядом с ее именем была иконка, маленький безликий силуэт женской головы на бледном фоне. Посчитав это слишком банальным, он зашел в галерею стандартных картинок и выбрал одну: изогнутый стебель ландыша. Почему-то она показалась ему наиболее подходящей.

Судя по голосу, она была молодой, на редкость хрупкой. Потерянной.

Броуди знал, что значит быть потерянным. И знал очень хорошо. Возможно, поэтому он и решил ее выслушать, а не вешать трубку.

Он сунул телефон в карман своих джинсов, поманил Льюиса за собой и, открыв заднюю дверь коттеджа, выпустил его еще разок погулять – напоследок перед тем, как укладываться спать: Льюис – на своем месте на кухне у плиты, а Броуди – наверху, в одной из темных, с низким потолком комнат. Он лежал в кровати и в незашторенное окно разглядывал мглистые, подсвеченные луной облака, размышляя над недавним разговором с Анной.

Она пока переживала те страшные ранние стадии, когда впечатления еще так остры и всепоглощающи, когда застреваешь в бесконечной мучительной петле боли и горя. И сожаления. «Не забывай о сожалении», – напомнил он себе. Оно может казаться наиболее безобидным пунктом из всего списка, но Броуди знал, какая это ноша. Сожаление способно одним ударом уложить тебя на лопатки – только дай повод.

«Обманул ли я ее?» – задумался он, устраиваясь поудобнее. Имело бы это значение, если бы ему было с кем поговорить, каким-нибудь безликим человеком, который его не знал, который бы не был обременен знанием того, что произошло? Если рассуждать логически, такое возможно, но он сомневался. Очень сомневался.

За дверью послышалось шуршание, затем – от легкого толчка носом – она распахнулась, обнаруживая за собой непослушного, но подающего надежды терьера. Ободренный тем, что ему не влетело, животное приблизилось к кровати. Секундой позже матрас немного просел, и Броуди почувствовал, как ему в руку уткнулся влажный нос. Льюис развалился рядом поверх одеяла и выпустил по-собачьи протяжный вздох удовлетворения.

Обычно он держал телефон в своем кабинете, но сейчас тот лежал на темном дереве старого и шаткого столика возле кровати. Проваливаясь в сон, он снова и снова натыкался на мысль, не раздастся ли этой ночью еще один звонок, но, проснувшись наутро, обнаружил в журнале все те же четыре вызова. Сперва с кровати был вытолкан Льюис, а затем он заставил подняться и себя.

Его внимание привлекло искаженное отражение в зеркале, от старости помутневшем и покрывшемся пятнами. Когда он последний раз брился? На прошлой неделе? На позапрошлой? Когда бы то ни было, видок у него был жуткий. Наверное, стоит заняться этим вопросом после пробежки. Хотя с чего бы вдруг его так озаботило бритье? Ему не на кого было производить впечатление. Разве что на Льюиса, но, будучи лохматым от природы, пес наверняка предпочел бы, чтобы Броуди оставался в том же состоянии, в котором был.

Теперь, став старше, он больше походил на своего отца. По вискам виднелись вкрапления седины, что, на его взгляд, было неудивительно, учитывая, что в прошлый день рождения он официально вступил в ряды людей среднего возраста. Сорок. Эта цифра его не пугала. Вот уже несколько лет он ощущал себя куда старше. Намного старше.

Когда он вышел из дома, тропки, пересекавшие эту часть торфяников, еще дремали, окутанные туманной дымкой. До ближайшей деревни было миль пять, а до города – все тридцать, поэтому он и решил здесь поселиться. С большой долей вероятности, единственными живыми существами, которые могли ему встретиться, были какие-нибудь коровы и парочка грачей.

Он уже приступил к пробежке, когда взгляд его ненадолго задержался на часах. Продукты должны были доставить в восемь, так что, по его подсчетам, вернуться следовало по крайней мере минут на десять раньше. Свернув, он перемахнул через ворота фермы, что при его длинных ногах было не так уж сложно, и по кромке поля, увязая в грязи, устремился к вершине крутого холма.

Когда он вернулся, мокрый от пота, ощущая приятное жжение в мышцах от молочной кислоты, Льюис радостно выбежал во двор ему навстречу. Однако пес был не единственный, кого он там обнаружил, – во дворе уже урчал грузовик, на боку которого красовалась надпись, сделанная большими зелеными буквами: «Хексуорти Органикс».

Гадство. Почему так рано?

Льюис, предатель, виляя хвостом, побежал приветствовать водителя, а Броуди обогнул заднюю часть хозяйственных построек, которые тоже были частью его собственности. Общаться с доставщиком было необязательно: при заказе он всегда делал пометку для водителя, чтобы оставил все в маленькой, видавшей виды теплице, служившей прихожей. Он никогда ни к чему не придирался, требуя что-нибудь заменить. Что привозили, то и брал.

Миновав сад, он скрылся в стенах дома: из патио через стеклянные двери вошел в гостиную, а затем скользнул в кабинет за соседней дверью. Этот парень, должно быть, новенький: стоял и стучал в переднюю дверь с недоуменными возгласами: «Здравствуйте?!» Тут же, вовсю радуясь такой возможности, заливался лаем Льюис. Глупый пес.

«Просто прочитай то, что у тебя написано в накладной, приятель, – мысленно наставлял его Броуди. – Там указана вся информация, которая тебе необходима, а потом можешь проваливать и просто оставить меня в покое».

Броуди мог бы пока сходить в душ, вот только лестница просматривалась сквозь застекленную часть входной двери, так что он просто сидел на стуле и, разглядывая пятно облупившейся краски на подоконнике, ждал. Наконец стук прекратился, и он услышал, как рокот мотора стал удаляться с его двора по лесной тропке, пока не стих совсем.