Текст книги "Последнее прощай"

Глава 14

Ровно неделю спустя телефон Броуди зазвонил снова. Он сидел в своем скромном кабинете, в камине плясало пламя, щекоча кучку поленьев. Эта комната буквально ломилась от шкафов с книгами всевозможных размеров и состояний. В углу пристроилось довольно древнее кресло с высокой спинкой, оставшееся от прежних хозяев (как и большая часть находившейся в доме мебели). В свое время это казалось самым простым выходом. Перед окном стоял старый деревянный стол – такой, который сверху обтянут зеленой кожей. На нем практически ничего не было, за исключением приличного слоя пыли и его мобильного телефона.

Тем вечером, в начале одиннадцатого его привычно пустой, безжизненный экран засветился, устройство мягко завибрировало на кожаной поверхности стола. Льюис поднял лежавшую на лапах морду, заметив, как Броуди встал, чтобы дотянуться до телефона, и улегся вновь, когда хозяин опять занял прежнее место, усевшись в кресло рядом с камином.

– Броуди? – произнесла она так, будто готовилась говорить сама с собой или просто находилась в пустом помещении.

– Я здесь.

До него донеслось, как Анна облегченно вздохнула:

– На это я и надеялась.

Он улыбнулся, удивляясь тому, как радостно ему было снова слышать ее голос.

Она вдохнула, задержала на секунду дыхание и заговорила:

– Я хочу задать вам вопрос. Я пробовала спрашивать других, но у меня есть подозрение, что они просто говорят мне то, что я, по их мнению, хочу услышать, вместо того чтобы ответить честно.

Он устроился в кресле поудобнее, разглядывая окна своего кабинета: от темноты глядевшей в них ночи казалось, будто кто-то снаружи выкрасил их в черный цвет.

– Валяйте.

– Вы верите в родственные души? Ну, то есть, что есть один человек на всю жизнь… навсегда?

Он ненадолго задумался:

– Не очень.

– Спасибо, – поблагодарила она. – Мне нужно было сначала услышать это от вас, прежде чем окончательно убедиться в собственном мнении. Каждый пытается рассказать мне, как совладать с горем, как я должна себя чувствовать, но из-за таких вот советов мне сложно понять, что же я сама думаю обо всем этом. О том, что для меня важно.

Он кивнул. Ох уж эти благонамеренные души… Этих он знал как облупленных.

– И что же вы думаете, Анна?

– Что Спенсер был моей родственной душой.

– Как вы это поняли? – в этом вопросе не было ничего похожего на осуждение или насмешку. Он искренне хотел услышать ее ответ.

– Просто поняла, – задумчиво ответила она. – С самой первой встречи.

– Вы влюбились с первого взгляда? – а вот теперь его голос прозвучал скептически.

– Если угодно. Хотя, тогда я не думала об этом в таком ключе. Я бы себе не позволила. То есть, это ведь глупо, верно? Так бывает только в сказках.

Броуди лишь хмыкнул, так и не дав вразумительного ответа. Это, впрочем, вполне красноречиво выражало его позицию.

– Я только его увидела, и мне показалось, будто я со всего размаху врезалась в кирпичную стену. Без преувеличения – у меня в прямом смысле закружилась голова, потом я начала задыхаться и у меня начало жечь ступни. Я пыталась вести себя как ни в чем не бывало, просто поздоровалась, но ничего не получалось, – она тихо рассмеялась. – Но то же случилось и с ним… Так я и поняла, что это оно. Что это он.

Броуди нахмурился:

– Кажется, речь идет лишь о физическом влечении.

Анна расхохоталась:

– Мне следовало догадаться, что вы циник.

– Так и есть, – сказал он, – и я горжусь этим.

Она вздохнула.

– Ладно, – снова заговорил он, – докажите, что я неправ. Что в нем было такого, что убедило вас в том, что он… – он ненадолго умолк: выяснилось, что произнести следующие слова куда труднее, чем он ожидал, – единственный? Что делало вас идеальной парой?

Какое-то время Анна молчала. Еще чуть-чуть, и он бы услышал ее мысли.

– Мне кажется, в теории, так не должно было случиться. Мы были очень разными. Я стеснительная, а он полнейший экстраверт, энергичный, с головой полной сумасшедших планов и схем. Спенсер был мечтателем, вот что мне в нем нравилось: его воображение, его страсть. Это и то, что, хоть другие и могли посчитать меня черно-белой на фоне его «Техниколора», он так не считал. Он верил в меня так, как больше не верил никто и никогда.

– Я понимаю, почему вас – или кого-либо другого – могла покорить такая поддержка.

– Это было больше, чем «поддержка», – ответила она, – это значило для меня все. Когда вы стеснительны, людям проще вас не замечать. Им кажется, что они так не делают, но это не так.

– А Спенсер видел то, что другие упускали?

– Точно. Другие называли его птицей высокого полета, а он говорил, что высоко летать ему удается лишь потому, что мне под силу возвращать его с небес на землю, будто я была его якорем. Вот что я имею в виду, когда говорю, что мы были родственными душами, – ответила она, и Броуди представил, как она едва заметно пожала плечами. – Мы просто подходили друг другу. Это было так легко… безо всяких усилий. И мы помогали друг другу становиться лучше. До Спенсера я никогда в действительности и не осознавала, кто я.

– Человеку не нужен кто-то еще, чтобы ему сказали, кто он такой, Анна.

– Все было не так, – возразила она, защищаясь. – Он просто любил меня такой, какая я есть, позволял мне быть мной, – она вздохнула, – и теперь его нет. Потеряв его, я совершенно переменилась. Я никогда не стану прежней.

Он кивнул:

– Вы правы. Вероятно, уже не станете.

Стоило ему это произнести, как он пожалел о своей резкости. Он провел в компании с самим собой чересчур много времени – уже и забыл, что другие не всегда ценят столь прямолинейный подход.

Но в ответ Анна лишь расплылась в улыбке:

– Ну и дела, Броуди! Спасибо за такую ободряющую речь!

Неожиданно для себя он рассмеялся, и она вместе с ним. Затем они снова замолкли.

– У меня есть еще один вопрос… – сказала она.

Броуди напрягся. Он не привык к глубокомысленным разговорам посреди ночи, если не считать странных философских дебатов с его мохнатым спутником.

– Почему вы назвали своего пса Льюисом?

Броуди улыбнулся. Казалось, она прочитала его мысли.

– В честь Льюиса, автора книг о Нарнии.

– О… я очень любила их в детстве и потом еще долгие годы проверяла задние стенки шкафов, не видать ли там елей и снега.

– Я тоже, – ему было приятно, что это их связывало. – Почему вы спрашиваете? О Льюисе?

– В юности у Спенсера тоже был пес по кличке Льюис. Было любопытно, вдруг вы назвали его по той же причине.

– И как же другой Льюис обрел свое имя?

Анна хмыкнула:

– В честь Льюиса Хэмильтона. Спенсер его обожал.

Броуди пожал плечами. Неплохой выбор.

– Я думаю, он отличный гонщик «Формулы-1», но с обожанием главное не переусердствовать.

– Вот и я о том же, – обрадовалась она, но тут же посерьезнела. – В тот год, когда Спенсер умер, я спланировала сюрприз на его день рождения. Я забронировала для него поездку на гоночной машине в «Брэндс-Хэтч», но ему так и не довелось туда попасть. К слову, та компания меня удивила. Они дали мне ваучер, который можно использовать в другой раз, безо всяких ограничений по срокам или чего другого.

– Вы им воспользовались?

Она снова вздохнула:

– Я думала отдать его своему деверю, но все забываю. Наверно, он так и лежит где-нибудь в гардеробе… Забавная вещь – будущее, не правда ли? Мы все строим какие-то планы: маленькие, большие, но на деле не всегда все выходит так, как мы ожидаем.

– Нет, – задумчиво ответил Броуди. В самом деле. Еще десять лет назад, спроси вы его, какой он видит свою жизнь, он бы ответил, что будет по-прежнему счастливо женат на Катри.

– Я представляла свою жизнь – свою и Спенсера, если быть точнее, – как гигантский календарь, простирающийся в будущее на целые десятилетия. Наметила в нем множество грядущих событий. Такие, знаете… Через три года у нас точно будет ребенок. Через пять, возможно, – второй. Лет через десять я буду стонать, как успеть развести их по секциям, а еще через десять лет буду праздновать первый выпускной из университета.

Я заполняла страницы своего воображаемого календаря, даже не осознавая этого, потому что то были лишь клочки с набросками моих надежд и желаний. Представляла, как мы будем вместе стариться, у нас появятся внуки, волосы поседеют, мы будем ворчать, что не помним, где оставили свои очки, хотя они будут у нас на голове… – она умолкла, издав звук, похожий не то на всхлип, не то на усмешку. – Я думала, что буду той самой бабулей в вязаных кардиганах и тапочках, от которой вечно пахнет мятными леденцами.

Броуди улыбнулся, представив описанную ей картинку.

– А теперь я могу вообще никогда не стать бабушкой. Или даже мамой.

От этих ее слов внутри у него что-то больно кольнуло.

– И проснувшись однажды, я вдруг обнаружила, что все странички в моем календаре пропали. Просто разлетелись.

Он кивнул собственным мыслям:

– А потом ты перестаешь понимать, что делать, за что браться.

Во всяком случае, поналалу у него были именно такие ощущения. Теперь в голове уже прояснилось, стало ясно, куда можно двигаться дальше. Однако это не значило, что он способен тронуться с места.

– Точно. И вот теперь я всякий раз просыпаюсь, а все, что у меня есть, это одни пустые страницы. Кажется, будто кругом непроглядный туман, который расстилается до самого конца моих дней.

Броуди ничего на это не сказал. Ответов у него не было, и какие-нибудь общие фразы тоже не годились.

– Я знаю, мне пора бы уже начать что-то в нем заполнять, – продолжила Анна, – мне нужно снова начать о чем-то мечтать, снова надеяться. Но как? Как я могу это делать без него?

Он слышал слезы в ее голосе, и сердце его грозило расколоться на части. Ему бы хотелось поделиться с ней подробной инструкцией, списком действий, как можно выбраться из этой ямы, но он не был уверен, что его рекомендации помогут.

– Поэтому я просто брожу в неизвестности, – изможденно пробормотала Анна, – и жду, что туман когда-нибудь рассеется, что на меня снизойдет вдохновение, но что-то все никак.

Броуди знал о вдохновении все, о том, как упрямо оно упирается, не желая появляться, когда его так ждешь, а то и появляться в принципе.

– Как думаете, вы когда-нибудь еще выйдете замуж? – поинтересовался он, желая отвлечься от темы.

– Да… нет… то есть… – она выпустила раздраженный вздох. – Я не понимаю, что я хочу сказать! Я не хочу быть одна, поэтому идея замуже… – голос сорвался, и она попыталась снова: – Поэтому идея не оставаться одной кажется неплохой. Я просто не уверена, что смогу когда-нибудь представить себя с кем-то другим.

Какое-то мгновение он обдумывал ее слова.

– Чувствуешь вину за одну только мысль, что кто-то способен занять их место.

– Да, – тихо, с облегчением согласилась Анна. – Вы тоже через это прошли?

– Да, – ответил он. Какое маленькое слово для всего, что за ним стояло.

– Что случилось с?..

Голос Анны заглушил Льюис, который, неожиданно запрыгнув ему на колени, пронесся дальше, сквозь стеклянные двери гостиной и стал лаять в темноту ночи.

– Извините, – проворчал устремившийся следом Броуди, схватил пса за ошейник и повел обратно в кабинет. – На прошлой неделе он услышал на улице сову, и с тех пор начался какой-то кошмар. Чуть раздастся малейший шум, как он тут же срывается – вдруг она вернулась.

Броуди уже было завел Льюиса обратно в кабинет, как вдруг тот вывернулся, вырвал ошейник из рук Броуди и, вновь умчавшись сквозь стеклянные створки гостиной, залаял с удвоенным усердием.

Анна мягко рассмеялась. Броуди пришлось заткнуть свободное ухо, чтобы он мог ее расслышать.

– Пожалуй, мне стоит вас отпустить, чтобы все с ним уладить, – сказала она. – Спасибо, Броуди, что выслушали. Я так рада, что вы ответили на мой звонок.

Броуди кивнул.

– И я, – признался он, завершая вызов, и пошел разбираться со своим псом. Он открыл дверь, выпуская Льюиса побегать по саду. Может, хоть так тот убедится, что сова улетела.

Когда, запыхавшись, Льюис рысцой проследовал обратно в дом, Броуди его не отчитывал. Наоборот, дал ему лакомство, склонился к нему и потрепал по голове.

– Молодчина, – мягко похвалил он, – как раз вовремя!

У него было неприятное чувство, что Анна собиралась задать вопрос, на который ему отвечать не хотелось. Все же некоторые подробности о себе он предпочел бы сохранить от нее в тайне.

Глава 15

Занимался рассвет. Броуди открыл дверь своего кабинета и щелкнул выключателем. Он подошел к столу и мельком взглянул за окно на свой сад. Света как раз хватало для того, чтобы различить силуэты кустов и деревьев на фоне отступающей ночи.

Не успел он себя отговорить, как вытащил из втиснутой на полку стопки блокнот и пролистал его, чтобы проверить, не найдется ли там пары пустых листов. Нашлось. Предостаточно. Заполнены были только первые несколько страниц. Просматривая их, он отметил, как сильно изменился его почерк. Эти закорючки принадлежали уже не школьнику и все же еще хранили в себе дух той наивности, того оптимизма. Теперь же он осторожно выписывал буквы, оставляя на бумаге вдавленные колеи черных каракулей.

«Ладно, – решил он, – это всего лишь слова. Нечего тут переживать. Было время, когда у тебя получалось очень недурно».

«Уже прошли годы, – шепнул тихий голосок в его голове, – и сколько раз с тех пор ты уже пытался? Сколько раз уходил, оставляя пустые страницы?»

«Много», – ответил он сам себе. Но он не вытаскивал с этой полки ни одного блокнота уже лет пять, а может, и больше. В этот раз все могло оказаться иначе.

Он сел, достал авторучку из подставки на подоконнике. Пришлось ее немного потрясти, чтобы выжать хоть черточку, но наконец чернила засочились. Он приподнял ручку – ее кончик завис над кремовой бумагой – и выдохнул.

Так он и сидел, уставившись в ряды пустых строк, добрых минут десять, но потеряв всякое терпение, встал, швырнул ручку и стремительно вылетел из комнаты.

Он наспех набросил на плечи овчину и направился к выходу во двор. Льюис последовал за ним и тут же исчез в саду, весело бросившись в погоню за невидимой добычей. Броуди тряхнул головой и вошел в один из небольших флигелей, расположившихся у него на заднем дворе. Постройка имела вид довольно суровый: грубые, неоштукатуренные стены, обшарпанный и местами крошащийся бетонный пол, но в ней было электричество и все остальное, что ему требовалось. Он включил свет и стоявший на полу старый масляный обогреватель и стянул брезентовый чехол с длинного верстака.

Под ним были инструменты и несколько наполовину вырезанных деревяшек: кольца, массивные чурбаны и еще кое-какие обрезы неопределенных форм. Броуди взял в руки одно из колец. Оно еще было шероховато местами, там, где материал сопротивлялся форме. Он потянулся к наждачной бумаге и бережно, ритмичными движениями отшлифовал возможные неровности и занозы, беря все более тонкие сорта бумаги, пока кольцо не стало гладким и блестящим, готовым к покраске.

Он обработал пять колец, каждое меньше предыдущего, а после принялся их раскрашивать – и яркость этих цветов резко контрастировала с приглушенными зелеными, мягкими серыми и холодными коричневыми оттенками вокруг.

Оставив кольца сушиться, он вытащил из-под верстака большую коробку и поставил ее перед собой. Там было полно таких же ярких деревянных фигурок. На какое-то мгновение он замер, заглядевшись на этот ворох самодельных игрушек, и начал доставать их одну за другой и оценивающе присматриваться к каждой. По окончании ревизии большинство из них вернулось назад. Одна или две остались на верстаке. Недостаточно хороши. Ими он займется позже.

Наконец все детали приемлемого состояния были помещены обратно в коробку; он посмотрел на нее и вздохнул. На прошлой неделе Моджи оставила ему на автоответчике сообщение, что ей отчаянно нужны кольцевые пирамидки и кубики. Как она сказала, у них в Тотнесе разразился настоящий бэби-бум. Ее магазин детских книг и игрушек отчаянно нуждался в пополнении запасов.

Сегодня он сделает одну из своих почти регулярных поставок – больше затем, чтобы помочь Моджи, чем ради денег, которые ему приносило это хобби. В те дни, когда он имел большой заработок, он делал хорошие инвестиции и к тому же теперь жил скромно. И все же дополнительная копейка карман не жжет.

Однако при мысли о том, чтобы выехать из Дартмура, отправиться в город – пусть и такой необычный и дружелюбный, как Тотнес, – его желудок сжался от холода. Решив не поддаваться неприятному ощущению, он открыл дверь мастерской и свистнул, подзывая Льюиса, который тут же прибежал, подняв уши и сверкая глазами от предвкушения.

Стоило Броуди потянуться за ключами, собака помчалась к машине. Броуди последовал за ним, плетясь к своему древнему «лендроверу» с коробкой, полной надежды и радости. По крайней мере, один из них был рад этой поездке.

* * *

Солнце еще держалось на горизонте, окрашивая его широкими лимонно-персиковыми полосами, когда Броуди свернул на парковку за Хай-стрит в Тотнесе. Кругом было пусто, и он выбрал место поближе к выходу. Он заглушил мотор и остался сидеть, глядя куда-то вдаль. Льюис, свернувшийся было позади него калачиком, прыгнул на пассажирское сиденье, взглянул на хозяина и гавкнул.

Броуди повернулся к нему.

– Я знаю, – устало сказал он. – Дай мне минуту.

Несколько месяцев назад он наткнулся по телевизору на кусочек какой-то передачи про благополучие и психическое здоровье. Что там говорил смазливый белозубый доктор про способы снятия напряжения в стрессовых ситуациях? Что-то про дыхание? Про необходимость психологически настроиться? Он не собирался слушать ничего подобного, однако кое-что в голове, по всей видимости, осталось.

Так он сидел, силясь что-нибудь припомнить, и прислушивался, как в груди учащенно колотится сердце. Нижняя половина его легких, казалось, перестала функционировать, отчего он втягивал носом воздух и снова непроизвольно его выпускал. Его ладони, вцепившиеся в руль, стали влажными.

Но не мог же он просидеть подобным образом целый день, так и не сдвинувшись с места. Магазины скоро должны были начать открываться, а ему к этому времени хотелось уже быть на обратном пути к своему болоту, блаженно утапливая в пол педаль газа.

Он глянул на Льюиса:

– Просто сделаем это, верно?

Льюис поднял голову и радостно залаял. Броуди мог поклясться, что ему еще не доводилось встречать пса, обладающего таким энтузиазмом и оптимизмом. Аж противно.

Он сделал глубокий вдох и открыл дверцу автомобиля. Несмотря на раннее утро и отсутствие поблизости машин и людей, его внимание сразу привлек какой-то шум. В воздухе стоял гул – характерные отголоски того, что где-то неподалеку жили и трудились люди. Во времена, когда его местом обитания был город, этих звуков он бы даже не заметил – подумаешь, фрагмент заставки повседневности, но в сравнении с тишиной, царящей в доме на болоте, даже рокот двигателя проезжающей за несколько улиц от него машины звучал слишком громко.

Неужели это он провел в Лондоне все те годы? Казалось, это был кто-то другой.

Он поскорее достал из багажника коробку с игрушками и, ведя Льюиса рядом на поводке, двинулся по тесным закоулкам, пока наконец не добрался до задворок магазина почти в самом конце узкой и круто уходящей в гору Хай-стрит. Он поставил свою ношу у черного входа и сунул внутрь конверт с описью и ценами на каждый товар. Он собрался было уходить, но замер и взглянул на дверь. Недавний разговор с Анной заставил его задуматься, что он превратился в настоящего отшельника. И вместо того чтобы повторить тот же путь, но в обратном направлении, он вновь подхватил свою коробку и, убедившись, что надежно держит ее одной левой, постучался свободной рукой.

Несколько мгновений спустя дверь распахнулась, и за ней возникла Моджи:

– Броуди! Чему обязана такой честью?

Он знал Моджи уже без малого два десятилетия. Давным-давно, в той, другой жизни у нее был детский книжный магазин в Южном Лондоне, но потом, когда муж с ней развелся и уехал обратно в Нигерию, она со своей старшей дочерью переехала сюда. Это по совету Моджи шесть лет назад он присмотрелся к здешней округе в поисках места потише, когда в городе стало совсем невыносимо.

Она была миниатюрной и кругленькой – пришлось тянуться, чтобы его обнять и поцеловать в щетинистую щеку. Броуди не сопротивлялся, но он так давно не прикасался к другим людям, что ощущения были смешанные. Они больше не дарили прежнего тепла, что казалось странным, ведь он всегда считал себя человеком тактильным.

Моджи выпустила его из своих объятий, и Броуди отчего-то вдруг вспомнил об Анне, о том, что она сказала про своего мужа. Она еще не привыкла к отсутствию всех этих обычных проявлений человеческого присутствия, как бывает, когда кого-то теряешь. В ней все не утихала жажда общения. И его посетило подозрение, что в этом и крылась главная причина ее звонков на номер мужа. Вероятно, потому она и продолжала звонить Броуди. Ей нужен был не он, а лишь то, что он собой представлял. Хрупкую связь с тем, что она потеряла.

И ему вдруг страшно захотелось, чтобы эта жажда всегда была с ней. Без той неистовой боли, конечно, которая ее сопровождала; она вовсе не нужна. Броуди просто пришла мысль, что, быть может, это стремление могло бы перерасти в нечто большее: страсть, драйв. Жизнь. Без этой ужасной всеобъемлющей апатии.

Задрав голову, Льюис с обожанием глядел на Моджи. Она склонилась, чтобы почесать его под подбородком, затем выпрямилась с присущей ей сдержанной грацией и выжидающе взглянула на Броуди. Тут он понял, что так и не ответил, с чего это он решил постучать, а не оставил коробку под дверью, как обычно.

– Давно с тобой не виделись, – дернул он плечами.

В самом деле давно. Месяцев шесть. Подобные вылазки он совершал не чаще, чем раз в пять-шесть недель, сделав привычным делом эту манеру украдкой пробираться в город и выбираться обратно, пока ни на кого не наткнулся.

– Давай сделаю тебе чай, – предложила она.

– Ну, я…

– Ну же, ведь ты уже здесь! Это недолго!

И она скрылась внутри, прежде чем он успел что-либо возразить.

Броуди нервно сглотнул и вошел следом в небольшой магазинчик, бросив нервный взгляд на остекленную переднюю дверь. Висевшая на ней вывеска гласила: «ОТКРЫТО», являя улице надпись на обороте. Внутри у него колыхнулась благодарность.

Вдвоем было не уместиться на ее крошечной кухоньке, которая, как ему показалось, в свое время служила кладовкой для швабр, поэтому, пока Моджи готовила, он ожидал в полумраке глубин магазина. Наконец она подала ему крепко заваренный чай в кружке с надписью: «Читайте – книги подают надежды!» Он не смог сдержать улыбки.

Моджи взгромоздилась на один из двух стоявших за прилавком табуретов и жестом пригласила его садиться на другой.

– Те пирамидки расходились как горячие пирожки, – сказала она. – И поезда тоже. У тебя там в коробке есть еще?

– Три пирамидки, один поезд, но я могу сделать еще, если хочешь.

Моджи достала из коробки поезд и повертела его в руках, проводя пальцами по гладкой поверхности выкрашенного дерева.

– Какая прекрасная работа. У тебя настоящий дар!

С этими словами она взглянула на полку за кассой, и Броуди тут же сообразил, что будет дальше.

– Полагаю, это не…

Он покачал головой. Можди говорила о «голой» – без краски и лака – статуэтке тонкой лесной эльфийки, которую он вырезал прошлым летом, поддавшись внезапному порыву, отпустив мысли и дав полную свободу своим пальцам. Он сам ее придумал. Изящная фигурка в струящихся юбках, с задумчивыми глазами, глядящими куда-то вдаль. Она полностью отличалась от всего, что он до этого делал, и это вызывало у него какую-то необъяснимую тревогу, но он знал, что Моджи она понравится, и в знак их дружбы (и ее готовности мириться с его странностями) он преподнес эту эльфийку ей в подарок.

– Многие посетители приходят, чтобы ее купить, но я просто не могу с ней расстаться. Но вот если бы ты мог смастерить мне еще одну… а может, даже три? – расплылась она в улыбке, и глаза ее игриво сверкнули.

Броуди усмехнулся. Упорство – одно из тех качеств, что привлекали его в Моджи.

– Она единственная в своем роде, – ответил он, – как и ты.

Она пихнула его в плечо.

– Ладно тебе, старый чаровник, – рассмеялась она.

В этот момент громыхнула дверь магазинчика. Броуди встал, чуть не отправив свой табурет в полет. Средних лет женщина с бледноватым лицом и кудрявыми волосами стояла, прижавшись носом к окну и поставив руку козырьком над глазами. Вот она снова дернула ручку закрытой двери.

– Посетители! – объявила Моджи все с той же добродушной улыбкой.

Она направилась к двери. До нее было не больше десяти шагов, даже если идти такими маленькими ножками, как у Моджи.

– Что ты делаешь? – спросил Броуди, крепко сжимая в руках кружку и отступая на шаг к стене.

– Собираюсь ее впустить. Это просто Элисон Шоу. Она говорила на прошлой неделе, что ждет еще одного внука, и вот он, должно быть, приехал.

– Но магазин еще не открыт.

– Осталось каких-то десять минут, и к тому же она одна их моих лучших клиентов.

Броуди поставил свою кружку на стол, хотя сделал всего пару глотков и чай еще не остыл. Льюис, который терпеливо сидел у кладовки а-ля кухни на случай, если появится печенье, насторожившись, повернул голову и удивленно поднял хохлатые брови.

– Я тогда пойду, – отрезал Броуди. – Не хочу вам мешать…

– Чушь какая! Элисон будет счастлива с тобой познакомиться. Она почти каждый раз покупает твои кубики, когда кто-то из ее внуков становится чуть старше, и просто в восторге от них… – расхваливала Моджи уже у самой двери.

Для Броуди это был знак. К тому моменту, когда она перевернула табличку словом «ОТКРЫТО» к улице, он уже был на заднем дворе, а рядом уныло плелся растерянный и лишенный печенья Льюис.

Но Броуди не спешил к машине. Он не мог. Легкие совсем отказали.

Двор показался ему каким-то далеким и расплывчатым, будто он видел его издали сквозь грязный телескоп, а звуки, которые так докучливо одолевали его, стоило ему выйти из машины, теперь утонули в наполнившем уши шуме.

О боже. Этот момент настал. Смерть. Ища опору, он дотянулся до кирпичной стены и опустился на корточки, опустив голову к коленям.

Моджи была в магазине, всего в нескольких шагах от него. Он слышал, как она разговаривала с той женщиной о том, как ее невестка рожала в воде, и мог бы позвать ее, но от одной только мысли, что ему придется открыть рот и что-то сказать, его голова закружилась еще быстрее, а сердце забилось чаще.

Он должен был подняться. Он должен был добраться до машины. Он должен был…

Его коснулось что-то теплое и шершавое; вздрогнув, он опустил взгляд и обнаружил Льюиса, который аккуратно уселся рядом с ним и молча лизал ему руку.

Это вернуло его к реальности. Что-то внутри него переключилось. Когда он попытался поставить одну ногу перед другой, шум в ушах остался, как и ощущение качки, какое возникает на пароме, но он снова мог двигаться. Уже что-то.

Казалось, на дорогу до парковки ушли не минуты, а часы. Женщина с коляской на другой стороне улицы одарила его хмурым взглядом, очевидно посчитав, что покидать ближайший паб такой нетвердой походкой было еще рановато.

Добредя до своего «лендровера», он забрался внутрь. Автоматическая система блокировки отсутствовала, а потому ему пришлось тянуться и вручную нажимать кнопки пассажирской и двух задних дверей. Когда с этим было покончено, он уперся локтями в руль, положил голову на руки и попытался заставить мир прекратить ходить ходуном.