Текст книги "Летние гости"

– Знаешь, не бывает роз без шипов. Поначалу с девочками было нелегко…

– А сейчас?

– О, сейчас все хорошо. Как я обнаружила, время действительно помогает. Сейчас они собираются вылететь из гнезда, поэтому слишком заняты, чтобы ворчать о злой мачехе, плюс они обожают мальчиков.

Энни качает головой.

– Кажется, еще вчера они были малышками. Сколько им сейчас?

– Молли семнадцать, а Николь девятнадцать, на двоих почти сорок. А теперь хватит обо мне. Как ты? Блудную дочь встретили с распростертыми объятиями?

Энни кривится.

– Мы пережили ужин. Почти. Папе удалось выждать полчаса, прежде чем упомянуть, что он встречался с Филипом, а мама тогда так посмотрела, будто хотела его придушить. Она явно предупреждала его не затрагивать эту тему. Конечно, как только он понял, что сглупил, то сбежал в бар, и мама ввела меня в курс дела.

– Ох.

– Именно…

– Итак, что происходит?

– Ты, наверное, знаешь столько же, сколько и я, – вздыхает Энни. – Джон организовал финансовую пирамиду в Корке. Когда инвесторы начали пытаться вернуть свои деньги, то…

– Ничего не нашли?

– Точно. Все испарилось, а теперь исчез и сам Джон. Залег где-то в глуши. Похоже, надеется, что пронесет.

– Еще бы. Как Ди это восприняла? Кажется, она вернулась, хотя я ее тут не встречала.

– Не знаю, – сухо говорит Энни. – Она изволила уехать в солнечную Португалию. Там вроде йога-ретрит. Помимо всего прочего, мама теперь еще и за Грейси присматривает.

Барбара качает головой.

– Дай угадаю…. «Как он мог так поступить со мной?! Что я скажу нашим друзьям? Как я взгляну им в глаза… Бедная я, бедная. О, знаю! Убегу домой, чтобы спрятаться, а потом уеду в отпуск, оставлю Грейси с бабушкой и дедушкой. Так будет лучше для нее». – Она чертовски точно изображает Ди. Барбаре никогда не нравилась старшая сестра Энни. – Мне только жаль Грейси. Как она?

– Трудно сказать… Вроде бы нормально, все такая же непоседливая, жизнерадостная, кажется, она держится. Но я уверена, что в глубине души она очень, очень напугана.

Барбара кивает в знак согласия.

– Да, она очень милая и приятная.

– Знаю. Я бы уехала отсюда вместе с ней. Можно так сделать, но Ди… Я не знаю. Иногда мне кажется, что они говорят на разных языках, понимаешь?

– Да, классические дочки-матери в чистом виде. Слава богу, у меня только мальчики. А теперь… – Она смотрит на Энни. – Я знаю, что ты не очень хочешь об этом говорить, но ты рассказала мне по телефону только основное, а где кровавые подробности? Ты обещала, что расскажешь мне все.

– Обещала.

– Ты выглядишь уставшей и слишком худой. – Барбара хмурится и с неодобрением смотрит на худощавую фигурку Энни. – Уж на что я фанатею от всяких диет, но от разбитого сердца вреда куда больше, чем пользы от похудения. Расскажи мне о вас с Эдом. Что случилось на самом деле?

– Именно то и случилось, – вздыхает Энни. – Чего все и ждали. Я, и та, что была до меня, и та, что была до нее…

– Да, я знаю, – мягко говорит Барбара. – Но ты-то все это держишь в себе, с головой погружаясь в работу, и изо всех сил занимаешься делами.

Энни кусает губу.

– Дело не только в расставании. Барб, я чувствую себя такой дурой… такой дурой.

– Это просто потому, что для тебя такое в новинку, мисс отличница. У меня большой опыт таких нескладных отношений. Скажи, ведь вы поругались, когда ты снова заговорила о ребенке?

– Ну да. Но было и еще кое-что…

Насколько Барбаре известно, желание Энни иметь ребенка – единственное, в чем они с Эдом не сходились.

– Я подумала, что стоит еще раз попытаться… – Энни крутит в руке ножку бокала. – Знаешь, усадить его, дать расслабиться, устроить романтический ужин. И все шло прекрасно, пока он не признался, что последние шесть месяцев изменял мне.

Челюсть Барбары отвисает.

– Вот же ублюдок, – выдыхает она. – Да как он посмел!

Энни пожимает плечами, но боль той ночи все еще свежа.

– Это еще далеко не все. – Теперь, начав, Энни не может остановиться. Выговориться Барбаре – такое облегчение. Впервые она способна довериться кому-то, кроме Тео. – Эта девушка была уже на шестом месяце беременности, когда он мне признался. Как ты понимаешь, мне очень не хотелось находиться поблизости, когда родится их ребенок. Не могла.

– О, Энни. – Барбара накрывает руку Энни своей. – Мне так жаль.

– Я должна была знать.

– Откуда тебе было знать? – Барбара качает головой. – Ты любила его. Ты была слепа. Мы не готовы видеть, если любим. И давай посмотрим правде в глаза: кто бы мог тебе рассказать?

– Но меня предупреждали, – горестно говорит Энни. – Все женщины, знавшие Эда, рассказывали, что он врывается в жизнь как вихрь и уходит, оставляя бардак. Я думала, что отличаюсь, что я другая. – Она мрачно хихикает. – Думала, он любит меня.

– Я уверена, что он любил тебя, Энни. Настолько, насколько человек вроде Эда вообще может любить кого-то. Но я знаю этих мужчин, в душе они эгоцентричные дети. Да, с ними очень весело, но они совершенно не помогают, когда дело доходит до готовки и уборки. Слава богу, у вас с ним не было общего ребенка. Можешь представить себе этот ужас?

Энни не хочет даже пытаться. Это слишком больно. Она была глупой. Доверчивой и глупой.

– Эта Сара, так ее зовут, не стала ждать и вежливо спрашивать его разрешения родить ребенка. Она просто взяла и использовала свой шанс. А я свой потеряла.

– Нет-нет, ничего подобного! – Барбара стоит на своем. – Послушай меня, Энни, я знаю, что сейчас тебе очень плохо, но, поверь мне, я была в похожей ситуации, и так, и по-всякому, и я знаю, жизнью клянусь, Эд не твоя половинка. Эд был твоим… твоей… Как бы сказать… авантюрой. Он был набитой на лбу шишкой. Сколько я тебя знаю, ты все всегда делала по правилам, Энни. Честно говоря, мне вечно казалось, что все, что ты делаешь, чересчур взвешенно, выверенно. Даже когда мы были совсем молоды, ты будто все время боялась выйти за рамки, всегда считала, что что-то должна.

Барбара улыбается.

– Неужели я была такой занудной?

– Не занудной! Нет. Мудрой, будто на молодых плечах оказалась старая голова. Послушай, дело в том, что ты всю свою жизнь осторожничала. Знаешь, Филип был очень хорошим, и все думали, что вы идеальная пара, но я так радовалась, когда ты отменила свадьбу.

Энни удивленно смотрит на подругу.

– Ты мне этого не говорила.

– Ну разве ты дала мне возможность?

Энни кивает.

– Ну да, если подумать.

– Вот. Эд стал катализатором. Что бы он сделал или не сделал, но он разбил эту какую-то стену, которой ты заслонялась от эмоций. Первый раз ты послушалась доводов своего сердца, а не рассудка. Так было нужно, Энни, – чтобы кто-то или что-то разломали эту клетку на части. Посмотри правде в глаза: Эд олицетворял все, чего боялись твои родители. Они вообще хоть раз встречались с ним?

– Мама – да, однажды… – Энни вспоминает тот напряженный ужин. – И Ди встречалась с ним пару раз, когда останавливалась у нас. И ты тоже.

– Точно! И я увидела в нем то же, что и ты, поверь мне! Он был великолепен, весел, умен, сексуален, опасен. Но даже тогда я была почти уверена, что он не Твой Мужчина.

– Ну сказала бы тогда что-нибудь, Барб…

– Правда? – усмехается Барбара. – И что, ты бы послушала? Тебя тогда переполняли любовь и страсть, Энни! Это абсолютно пьянящее сочетание, и его обязательно нужно ощутить хоть раз. Не сожалей. Не кори себя. Тот факт, что вы с Эдом разбежались, красноречиво говорит о нем, а не о вас двоих. Черт, да ты ради этого парня свадьбу отменила! И если после этого он все равно тебе изменял, то он… Не хочу говорить грубо, но давай посмотрим правде в глаза: это совсем не тот парень, который нужен любой девушке, не говоря уже о тебе. И он определенно не похож в моем представлении на хорошего отца. Нет уж, ты встретишь кого-нибудь получше, я знаю. Тебе нужен настоящий мужчина, Энни, тот, с кем ты сможешь пережить как плохие, так и хорошие времена, и ты его найдешь, я уверена.

– Не хочу я никого искать, – яростно говорит Энни. – Я покончила со всем этим. Я прекрасно проживу одна.

– Конечно, проживешь, но это такая ужасная растрата себя, Энни. То, что с тобой случилось, ужасно, как и любое предательство. Но не все мужчины – предатели. Вспомни, каким милым был Филип… и он был без ума от тебя.

– Не надо! – Энни закрыла лицо руками. – Думаешь, слово «карма» не звучит в моей голове с тех пор, как все это произошло?

– Прекрати! Карма здесь ни при чем. У тебя просто были отношения с безответственным мужчиной-ребенком. Очаровательным, признаю, но ты же сама говорила, что тебе было сложно. И хорошо, что ты поняла это сейчас, пока ты еще достаточно молодая, чтобы начать все сначала.

Энни пожевала щеку изнутри.

– Послушай, давай сменим тему?

– Ну конечно. Считай вопрос закрытым.

Барбара сдержала слово и больше эту тему не поднимала. Они еще долго просидели за кофе, сплетничая и обмениваясь историями, пока Энни не пришло время уходить.

– Мы собираемся компанией в баре О’Дауда на этой неделе, – сказала Барбара, обнимая ее на прощание. – Приходи обязательно. Тебе не помешает увидеть несколько старых знакомых.

– Я с удовольствием, – улыбается ей Энни. – Спасибо за обед.

– Как хорошо, что ты вернулась.

Барбара машет ей вслед, а Энни снова удивляется непредсказуемости жизни. Если бы кто-нибудь сказал им, когда они были школьницами, что Барбара будет жить в Баллианне с мужчиной на двадцать лет старше себя и двумя маленькими детьми, они бы смеялись до упаду. Нет ничего смешного в удовлетворении и счастье, которые излучает ее лучшая подруга. Барбара расцвела; замужество и материнство смягчили ее нрав. Энни очень рада за нее.

* * *

Бреде не спится, и она даже уже не пытается заснуть. Она полежала в своей красивой ванне с любимыми расслабляющими маслами, хотя Конор завтра обязательно скажет, что из-за этого поскользнулся в ванной, и прочитала последнюю книгу своего любимого автора любовных романов, но вот уже несколько часов все ворочается в постели. Конор же давно похрапывает рядом с ней. Она встает и заглядывает в комнату к Грейси, чтобы убедиться, что та крепко спит, затем заваривает себе чашку ромашкового чая и садится на диван у большого панорамного окна, откуда открывается вид на залив. Хотя уже за полночь, ночь совсем не темная. Шелковистый свет почти полной луны освещает ночное небо, играющее всеми оттенками темно-синего, фиолетового и серебристого. Легкая дымка ночного тумана витает над заливом, но Бреда знает по опыту, что он исчезнет к рассвету.

Как все дошло до такого? Хотя она должна признать, что, как бы плохи ни были дела, теперь, когда Энни дома, она чувствует себя гораздо увереннее, несмотря на то, что дочь обязательно выпытает все подробности финансовых махинаций зятя, а особенно то, почему они не смогли заранее обнаружить, что он задумал. Бесполезно говорить Энни, что они были слепы, – сто из ста, что ее ответ будет: «Надо было надеть очки». Бреда не может избавиться от ощущения, что Энни думает, что, будь она здесь, вывела бы Джона на чистую воду гораздо раньше, и что она злится на себя за то, что ее не было рядом, и на них за то, что они пропустили все признаки беды. За то, что не организовали спасательную операцию, пока не стало слишком поздно.

Но семейные проблемы – не единственная причина, по которой она сегодня нервничает и мается бессонницей, признается себе Бреда. Если честно, ей не по себе с тех пор, как она услышала, что Барри возвращается домой. Самой не смешно? Барри Маклафлин, точнее отец Барри Маклафлин, – ее первая любовь. Ее чувства сейчас так же живы, как и больше сорока лет назад.

Последний раз она видела его на своей свадьбе.

Это был ее способ отплатить ему – пусть увидит, как все любуются ею, как она сияет в роскошном свадебном платье, как прекрасный жених ждет ее на верхних ступеньках церковной лестницы, и пусть поймет, чего лишился. Но когда она взяла протянутую руку отца, чтобы сделать шаг к алтарю, то поняла, что это ошибка. Никого этим не обмануть, тем более Барри, который вовсе не выглядел потерянным, каким она рисовала его в своих мечтах в свете этого важного дня. Напротив, Барри был исполнен внутреннего спокойствия, как человек, который уверен, что выбрал правильный путь, нашел свое истинное призвание. Он печалился о ней, Бреде, но только потому, что понимал, что она пыталась сделать, и сочувствовал ей. Он видел ее настоящую сквозь блестящую улыбку, слышал ее ломкий смех и видел, какие неестественные позы она принимала, позируя фотографу, когда с обожанием глядела на Конора, внешне действительно похожего на кинозвезду, как многие говорили. Она тогда действительно была влюблена в Конора: он был красивый, веселый, непосредственный и очень обаятельный. Но в ту минуту, когда Бреда снова увидела Барри, подошедшего поздравить их обоих, она в глубине души уже знала, что никогда не полюбит ни одного мужчину так, как любила его.

Она не сказала Конору о своих отношениях с Барри, о том, что он был ее первой любовью. Конор бы только посмеялся – ее первый парень собирается стать священником, ха-ха-ха. Бреде это не казалось забавным, ни капельки. Поэтому она сказала, что Барри – старый друг их семьи. Это была не совсем ложь, просто удобная версия правды.

Мать предупреждала ее, что это плохая идея.

– Я знаю, чего ты пытаешься добиться, Бреда, но это не сработает. И еще скажу: последствия тебе не понравятся.

– Не понимаю, о чем ты, – прикинулась дурочкой Бреда.

– Нет, понимаешь. Я твоя мать, и мой долг – давать тебе советы, даже если ты не хочешь их слушать. Ты все еще влюблена в Барри Маклафлина, не отрицай: только очень глупая, даже безумная невеста будет настаивать на том, чтобы пригласить на свою свадьбу мужчину, которого она любила и потеряла. Ты действительно думаешь, что Барри, увидев, как ты великолепно выглядишь в день свадьбы, пожалеет, что выбрал священство? Правда? Я никогда не слышала ничего настолько глупого. Так я и поняла, что ты до сих пор в него влюблена, ведь только безумно влюбленная женщина могла затеять такую глупость. Честное слово, Бреда, кем ты себя возомнила? Скарлетт О’Хара, которая тоскует по Эшли? Сейчас семидесятые. Барри выбрал священство. Это было и всегда будет его настоящим призванием, и, честно говоря, он никогда не давал тебе никаких обещаний, никогда не обманывал, а просто делал то, что в душе считал правильным. Поверь, я знаю, тебе тяжело, знаю, как сильно ты его любила, мы все любили. Он был и остается особенным человеком. Но он не твой особенный человек. Ты знаешь, как я отношусь к Конору, я не думаю, что он достойная партия и достойная замена Барри. Еще есть время передумать и отменить свадьбу.

Бреда ужаснулась, что мать действительно могла прочитать ее мысли.

– Я не собираюсь отменять свадьбу. Как ты могла вообще…

Ее мать подняла руки.

– Хорошо-хорошо, делай как знаешь. Но если ты собираешься выйти за Конора, то хотя бы отдайся этому на все сто, Бреда. Не цепляйся за невнятные бессмысленные фантазии о мужчине, которого ты не можешь иметь и который, как я вижу, не хочет тебя.

Как и почти всегда, мать Бреды оказалась права. Но, к своей чести, Бреда и правда на все сто процентов отдалась своему браку – и они с Конором все еще вместе сорок лет спустя. Неплохой результат.

Но изредка она, как сейчас, достает свой свадебный альбом и переносится в тот прекрасный день в Баллианне, когда ярко светило солнце, спокойное море было васильково-синим, отель утопал в цветах, а на лужайке перед домом, где она играла ребенком, загорала подростком, а теперь застыла во времени прекрасной невестой, стоял роскошный шатер. Когда она смотрит на эти давние фотографии, то всегда останавливает взгляд на лице Барри.

* * *

Она все еще была здесь.

Он чувствовал, будто она стоит за каждым углом, за каждой закрытой дверью. Он делал шаг – и ее там не было, отвечал на звонок – и говорил не с ней.

Раньше она тоже уходила от него, и он отпускал, но в тот раз все было по-другому. В тот раз он был чертовски зол. В тот раз она не просто затерла их прошлое, она украла их будущее – и именно этого он не мог ей простить.

Здесь, в этом обширном старом доме, в красивом, старинном, беспорядочном, ветшающем поместье, он постоянно замечал вещи, которые одновременно порадовали бы ее и привели в бешенство. Первый проблеск света, когда небо меняет цвет с темно-синего на пурпурный, затем розовые блики, окрашивающие волны, когда наступает рассвет. Он наблюдал рассвет каждое утро, лежа в постели, и каждое утро он был другим. Изящные парадные комнаты с большими окнами, выходящими в запущенный сад. Широкая лестница наверх и великолепное витражное окно на первой лестничной площадке. Ванна с собственным вредным характером, которая то щедро орошала струями воды из старых латунных кранов, то без видимой причины выдавала череду скупых капель. Бесконечная, как казалось, череда пауков, возникающих бесшумно из каждого уголка и из каждой трещины. Непонятные звуки, лучше всего слышимые ночью, похожие на журчание и лязг в невидимых трубах, и сквозняки, которые возникали из ниоткуда даже в теплый летний день.

Дэну нравился этот дом, и он знал, что Мэри он тоже понравился бы.

Он думал, что, уехав так далеко, легче сможет забыть, но на самом деле он вспоминал ее здесь ярче, чем где-либо. Он все еще ждал, что в любой момент она войдет в дверь или он обнаружит ее стоящей у плиты. Хотя прошло уже больше года. Если быть точным, четырнадцать месяцев, две недели и три дня.

Больше всего он вспоминал их первые дни. Впервые увидел ее на производственном совещании и подумал, какая она невероятно ухоженная и уравновешенная, эталон безупречной телеведущей до кончиков ногтей. И эти ноги… бесконечно длинные, спрятать их не мог никакой деловой костюм. Даже спьяну он не мог себе представить, чтобы такая девушка обратила внимание на пляжного бездельника, каким он ощущал себя, когда его продюсерская компания только стартовала, но потом их глаза встретились, и он понял, что хочет увидеть ее снова. Должен. Удивительно, но это произошло, причем тогда, когда он меньше всего этого ожидал. Она сама позвонила, сказала, что хочет обсудить что-то насчет документального фильма, и предложила встретиться за кофе. После этого они начали встречаться. Оказалось, что он ошибался на ее счет. За пределами офиса она была другой: любила путешествовать и плавать. В воде она ощущала себя свободно, даже лучше, чем он сам, а это о чем-то да говорило. А на суше… Ну, он был прав насчет длины ног.

Он сразу понял, что влюбился, и это пугало, но далеко не так сильно, как мысль о жизни без нее. У него еще не было успешной карьеры, да и свободных денег тоже, но он стиснул зубы и купил ей скромное, но красивое кольцо, одолжил у друга катер, организовал пикник, шампанское, свечи, а затем позвонил ей и спросил, не поужинает ли она с ним поздно вечером на берегу океана.

Он так нервничал, что на мгновение забыл, где спрятал кольцо, и чуть не испортил все. Потом она клялась, что понятия не имела, что он задумал. Главное, что она сказала «да» без колебаний. Остаток ночи они провели на воде, а затем наблюдали, как взошло солнце. Такое не забывается.

Они поженились, Мэри забеременела, Дэниел нервничал, а потом его огорошили: будет двойня! Он мало что помнил с той минуты до момента, когда дети появились на свет. Он жил в ужасе, как в тумане. Уже то, что от него зависит один беспомощный младенец, пугало, а уж двое…

Как и до всех новоиспеченных нервных родителей, до них в конце концов дошло, что и как делать и что бабушки-дедушки с обеих сторон всегда готовы им помочь. Они назвали мальчиков Шоном и Патриком в честь дедушек, имевших ирландские корни. Мэри всегда хотела съездить в Ирландию, и они собирались когда-нибудь это сделать. Теперь он здесь, но без нее… Дэн тряхнул головой, словно пытаясь упорядочить мысли. Смехотворно, но, хоть убей, он не мог избавиться от ощущения, что его потрясающая покойная жена каким-то образом была здесь с ними.

ШОН

Сегодня мы пошли смотреть старую кабельную станцию, ну или то, что от нее осталось. Ту казарму, в которой раньше жили телеграфисты, закрыли, а здание распродали по частям, чтобы превратить в квартиры. Комната, где телеграфисты работали, – это, по сути, старые развалины, немного отреставрированные изнутри. Но посетители все еще могут увидеть площадку, где раньше были теннисные корты и поле для крикета, а также водонапорную башню. А на пляже есть мемориальная доска, обозначающая место, где кабель вытащили на берег. Папа рассказал и объяснил, как все начиналось. Он сказал, что это действительно интересно, потому что тогда, несколько веков назад, трансатлантический подводный кабель был как интернет для нас.

«Это изменило правила игры», – сказал он, пока мы с Патом шли следом. Мне было интереснее, чем Пату, но он умеет слушать, когда нужно. Папа сказал, что если мы позволим ему немного осмотреться, то днем он отвезет нас на пляж.

– До того как был проложен кабель, новости добирались из Нового Света к Старому с такой скоростью, с какой люди перемещались сами: очевидно, старым стала Европа, а новым – Америка.

Он остановился, чтобы показать несколько старых фотографий.

– Как будто мы не слышали этого уже стопятьсот раз, – сказал Пат.

Папа проигнорировал его комментарий. Когда он чем-то увлекался, то мог говорить часами.

– Это означало, что для доставки новостей между континентами требовалось примерно две недели, потому что быстрее ни один корабль не мог пересечь океан.

– Вот почему изобрели самолеты, – пробормотал Пат. Но папа его, конечно, не услышал.

Там были еще карты и несколько фотографий действительно старых людей и зданий. Мужчины на фотографиях в основном носили большие усы, а женщины были в длинных юбках и с волосами, завязанными сзади.

– Да ладно уже, пойдем на улицу. Мы можем подождать папу там. – Пат подтолкнул меня к двери, сбил стопку папок со стола на пол и сбежал.

– Шон! – Папа встревоженно огляделся. – Осторожнее, пожалуйста!

Если бы я разговаривал, я сказал бы, что это не я, а Пат. Вместо этого я просто наклонился, поднял папки и положил обратно. Так проще.

На улице было тепло и солнечно, и место выглядело очень красиво. Мы подбежали к краю поля, где кончалась территория станции, и стали смотреть на пляж внизу. Пат спустился, чтобы глянуть поближе, и бегом помчался по пляжу. Я собирался его догнать, когда услышал позади себя голос. Я оглянулся и увидел девочку примерно нашего возраста.

– Привет, – сказала она.

Я кивнул.

– Я Грейси.

На ней была фиолетовая сетчатая юбка, полосатые легинсы, байкерские ботинки и повязка на голове. Волосы у нее были длинные и черные, и она стояла, накручивая локон на палец.

Я смотрел под ноги. И так понятно, что она изучала меня.

– Ты один?

Я покачал головой и указал на дверь. Но прежде чем я успел вернуться внутрь, вышел папа.

– Мне показалось, что я слышал голос. – Он улыбнулся Грейси. – Привет.

– Привет, я Грейси. Я живу в отеле. Это вы американцы, да?

– Да, это мы. Приятно познакомиться, Грейси, – сказал папа. – Я Дэн, а это мой сын Шон. Сейчас он ничего не говорит, но мы поживем здесь какое-то время, и ему бы очень хотелось завести друзей. Не так ли, приятель?

Он ободряюще посмотрел на меня. Прибил бы.

– Грейси, почему бы тебе не показать Шону деревню и не купить мороженого? – Он протянул мне немного денег. – Мне нужно еще просмотреть кое-какие бумаги. Давайте встретимся в отеле примерно через полчаса, ладно? Можем там пообедать. Может быть, и ты присоединишься к нам, Грейси?

– Мм, не знаю, надо спросить у бабушки, – сказала Грейси.

– Конечно, хорошая идея. Шагайте, ребята. – Он широко улыбнулся мне.

Нет. Пожалуйста. Не сейчас.

Грейси пристально посмотрела на меня, словно пытаясь что-то решить. С минуту она молчала.

– Хорошо, – наконец сказала она. – Тебе не обязательно говорить. – Я могу сама заболтать кого хочешь, так мама говорит. Большинство мальчишек здесь все время орут, так что будет гораздо легче, если рядом будет кто-то тихий.

Она сказала все это очень быстро, но с той же певучей интонацией, с какой все здесь говорили. Их было трудно понять, но если слушать внимательно и повторять за ними в уме, то почти все понятно.

– Давай, идем. – Она пошла впереди. – Я покажу тебе, что тут есть.

Грейс О’Мэлли оказалась на два месяца моложе меня. Она была мелкой, толстой, и ее растрепанные черные волосы курчавились как проволока. Ее назвали в честь известного ирландского пирата. Она рассказала все это, пока я шел за ней через деревню. Я не был уверен, бывают ли женщины-пираты, поэтому не знал, выдумка это или правда. Погуглю позже, решил я.

– Я знаю, что я некрасивая, – продолжала она, – но это не имеет значения, потому что у меня потрясающая индивидуальность, и еще я добрая.

Она первой подбежала к припаркованному фургону с мороженым.

– Два двойных по девяносто девять, Пэдди, – сказала она мужчине, выглянувшему в окошко. У него были седые волосы, торчащие во все стороны, и только три зуба виднелись, когда он улыбался.

– Кто твой новый друг, Грейси? – спросил он, протягивая нам два рожка с шариками мороженого с двумя шоколадными палочками в каждом.

– Это Шон, он из Калифорнии.

– Ну разве не круто, – сказал Пэдди. – А ты, парень, привез с собой погоду и все такое.

Я не понял, что он имел в виду, но Грейс выдала мне мороженое и шикнула, когда я попытался отдать ей за него деньги.

– За счет заведения, Грейси, – сказал Пэдди. – Я и так заработаю на тебе достаточно денег до конца лета.

Через дорогу мы остановились около статуи мужчины в шляпе и с тростью.

– Ну ты должен знать, кто это, – сказала Грейси.

Я покачал головой. Она выглядела обалдевшей.

– Это же Чарли Чаплин. Все знают, кто такой Чарли Чаплин. А ты вообще американец!

Я пожал плечами, хотя имя показалось мне знакомым.

– Он известный актер и режиссер, ты наверняка должен был слышать о нем! Каждый год он приезжал сюда в отпуск со своей семьей. Сейчас он, конечно, уже умер, но некоторые его потомки все еще приезжают сюда.

У меня было ощущение, что я ее разочаровал. Как уже много раз случалось с другими.

– Давай, – сказала она. – Пойдем в гольф-клуб. Пойдем вверх по дороге, ведущей на скалу, и я покажу тебе другой пляж, но придется поторопиться. – Она посмотрела на часы. – Я поняла, что ты не можешь разговаривать, но бегать ты можешь, не так ли?

Меня не надо было просить дважды.

Для человека с короткими ногами Грейс О’Мэлли была шустрой. Естественно, я мог обогнать ее, хотя после аварии я уже не такой быстрый, как раньше. Однако она держалась довольно хорошо. Мы пробежали вдоль обрыва по берегу моря и мимо другого пляжа, более длинного, чем деревенский, и волны здесь были побольше.

– Этот пляж примыкает к полю для гольфа, – задыхаясь, проговорила Грейси. – Иногда вечером и рано утром тут можно увидеть тюленей, а еще здесь хороший серфинг. – Она остановилась и согнулась. – Подожди минутку. Дай отдышаться. Мы все равно уже добежали.

Слева нашелся ресторан под названием «Таверна контрабандистов», а через дорогу Грейс показала на ворота и подъездную дорожку, в конце которой стояло длинное низкое каменное здание.

– Это гольф-клуб. Пошли найдем Деклана, он здесь профи. Я подумала, – сказала она, глядя на меня, – что ты мог бы поработать кедди[5]5
  Кедди, или кадди, – помощник игрока на поле для гольфа, в чьи обязанности входит перенос инвентаря.


[Закрыть], в этом нет ничего сложного. Янки щедро дают чаевые, на них можно заработать состояние. А так как ты не разговариваешь, они подумают, что ты ирландец.

Я понятия не имел, о чем она. Мы обошли клуб сзади, там заканчивался урок гольфа.

– Это Деклан, – прошептала Грейси, кивнув в сторону высокого парня с темными волосами, который прощался с пожилой женщиной, а та ему изо всех сил улыбалась.

– Увидимся на следующей неделе, Дорина, обязательно потренируйся выполнять этот свинг.

– О, обязательно. Еще раз спасибо, Деклан.

– Не за что, – отмахнулся он.

– Привет, Деклан! – сказала Грейси.

– Да ну, никак сама королева пиратов! Чему я обязан этим неожиданным визитом?

– Это мой новый друг Шон. Он приехал из Калифорнии на лето. Я показываю ему окрестности. Подумала, что ты мог бы пристроить его в кедди и научить всему.

– Правда, что ли? – спросил Деклан. – А у Шона есть право голоса в этой твоей идее? – Он протянул мне руку, и я пожал ее.

– Шон не разговаривает.

Я смотрел вперед на зелень и пологие холмы, простиравшиеся вокруг на многие мили.

– Очень мудро. – Деклан с любопытством смотрел на меня, как всегда смотрели взрослые, когда узнавали, что я молчу. Мне хотелось исчезнуть, раствориться в воздухе. – Разговоры очень переоценивают. Лучше оставить их вам, женщины. У вас это намного лучше получается.

Грейси показала ему язык, но Деклан только рассмеялся.

– Пойдемте, мне нужно проверить свое расписание.

– Ты ведь правда хотел бы получить работу, а, Шон? – сказала Грейси.

На самом деле я не был уверен, но кивнул, потому что Грейси, похоже, думала, что это очень хорошая идея.

– Ну я был бы рад помочь тебе, Шон, но вот что я скажу… Видишь ли, сначала надо поговорить с твоими родителями об этом и узнать, что они думают, верно? Поскольку вы тут в отпуске, они могут хотеть, чтобы ты проводил время с ними, а не шлялся по полю для гольфа.

– Отец Шона изучает старую кабельную станцию. Так, Шон?

Я кивнул. Казалось, она знала все.

– Мы спросим его сегодня вечером, – сказала она.

Деклан улыбнулся.

– Я думаю, это было бы хорошей идеей. А как насчет стаканчика колы?

– Давай, – сказала Грейси.

Я предпочел бы апельсиновый сок, но не хотел быть грубым.

– Кейт? – окликнул Деклан официантку через весь зал. – Две колы для королевы пиратов.

– Сейчас подойду. – Она помахала Грейси и скрылась за стойкой.

– Как поживает твоя прекрасная тетя? – спросил Деклан, проверяя телефон, когда принесли напитки.

Грейс сделала большой глоток колы и закашлялась.

– Ох, черт, вспомнила: она понятия не имеет, где я. Я сказала, что вернусь в отель через полчаса, и уже минут на десять опоздала. И еще десять минут обратно, даже если мы будем бежать всю дорогу.

Она прямо запаниковала.

– Расслабься. Я позвоню ей и скажу, что ты здесь. Я закончил дела на утро, так что отвезу вас обоих обратно на машине.

– Ой, спасибо, Деклан, это было бы здорово.

– Не за что. Любой повод хорош, чтобы поговорить с прекрасной Энни.

Он подмигнул мне, и Грейси закатила глаза.

– Сколько я должна за напитки? – спросила Грейси у Кейт, проходя мимо.

На этот раз я был готов и быстро вытащил из кармана купюру в десять евро. Папа всегда учил нас платить за себя.

– Абсолютно ничего, Грейси, дорогая. За счет заведения.

Люди слишком часто говорили это Грейси. Похоже, она им просто нравилась. И неудивительно.

В машине Деклана на обратном пути в деревню я смотрел, как Грейси все время болтала, и высовывалась из окна, и махала рукой всем знакомым прохожим. Казалось, здесь все знали всех.