Текст книги "Наслаждение"

Флориан Зеллер
Наслаждение

Florian Zeller

LA JOUISSANCE

© Editions Gallimard, Paris, 2012

© Нечаев С., перевод на русский язык, 2015

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2015

Часть первая
«Ода к радости»

1

Эта история начинается там, где другие истории обычно заканчиваются, – в постели. Николя и Полин вместе уже два года. Они не впервые оказываются друг против друга, и она не впервые одаривает его двусмысленной улыбкой, беря за руку. Эти жесты оба легко считывают: Полин дает Николя надежду, он ее целует.

Он всегда думал, что секс – нечто метафизическое, несколько секунд, когда мужчина может взять реванш у жизни. Что за реванш? Как и все остальные, Николя должен будет когда-нибудь умереть, и этот день неумолимо приближается. Кроме того, в свои тридцать лет он так и не смог стать тем, кем мечтал (признанным режиссером). Его шансы на успех делаются все более и более призрачными, и его часто охватывает чувство отвращения и стыда. И вот тут-то секс и становится утешением.

Однако в тот день между ними происходит что-то новое. Николя лежит на спине, а Полин, только что снявшая бюстгальтер, слегка прикрывает глаза, как обычно, когда наслаждение начинает свою сладкую анестезию окружающего мира.

Внезапно одеяло приподнимается, и появляется третья голова.

Театральным жестом Софи отбрасывает одеяло. Она обнажена и держит член Николя левой рукой, а правой старается удалить волосы, которые, как ей кажется, попали ей на язык (но что же она делала под одеялом?). Полин медленным движением приближается к Софи – и это напоминает море, которое отступает. Николя закрывает глаза.

Он дышит спокойно и стремится найти мысль, сюжет или предмет, который мог бы нейтрализовать вид этих двух переплетенных женщин. Его взгляд чудесным образом падает на книгу, лежащую на тумбочке. Это «Письма» Элоизы и Абеляра. Полин подарила ему эту книгу несколько недель назад, сказав, что это, по ее мнению, самое красивое произведение романтической литературы. Затем он пытается вспомнить последний из прочитанных абзацев – не был ли это момент, когда Абеляр подвергает себя кастрации?

В этот момент его цель состоит даже не в том, чтобы получить удовольствие, а в том, чтобы продержаться как можно дольше. Потому что Николя – услужливый и хорошо воспитанный мальчик. Но каждый мужчина имеет свои слабости: совместное действие языков Полин и Софи легко выводит его из состояния концентрации. Он поднимается на локтях.

– Что такое? – удивленно спрашивает его Софи.

«Как можно утверждать, что в природе все хорошо продумано, – хотелось бы ему ответить, – если апогей удовольствия приходится точно на момент окончания этого самого удовольствия?» Но он довольствуется расплывчатым:

– Потише, девочки… – Софи не очень послушна и продолжает поступательные движения вдоль его члена, в то время как Полин снимает трусики, собираясь перейти к более серьезным вещам.

То, что должно было произойти, происходит.

– Что, уже? – удивляется Софи со слегка ироничным выражением лица.

2

Поговорим сразу же о неудаче Николя. Английский писатель Адам Тирлвелл нашел следы разговора между несколькими видными членами группы сюрреалистов, и именно об этом разговоре я и подумал сейчас. Это происходило 3 марта 1928 года, и тема там была такая: мужское наслаждение. Каждое заинтересованное лицо должно было максимально откровенно рассказать о том, как у него с этим обстоит дело. Раймон Кено задает первый вопрос: «Сколько времени у вас проходит до эякуляции с того момента, как вы оказываетесь наедине с женщиной?» Андре Бретон закрывает глаза. Он пытается вспомнить, чтобы дать точный ответ. Но, прежде чем ответить, он хотел бы провести черту между двумя важными моментами: все, что предшествует акту (а это у него длится более получаса), и непосредственно сам акт (который длится, как он утверждает, максимум двадцать секунд).

Максимум?

Напомню, что Андре Бретон был основателем сюрреалистического движения, и это он написал «Безумную любовь». А посему невозможно сделать окончательный вывод относительно удачи или неудачи.

Ответ Раймона Кено подтверждает эту первую догадку: «Предварительные ласки – максимум двадцать минут, сам по себе акт – меньше минуты».

Это могло бы обнадежить Николя. Это может произойти с каждым, даже с лучшими из нас. Стоило бы держать на ночном столике книгу этого английского писателя – кто знает, возможно, она могла бы заинтересовать и Полин, которая обожает Андре Бретона.

3

– У тебя был какой-то отсутствующий вид, – говорит Николя чуть позже. Полин отвечает ему с нарочито удивленной улыбкой, словно желая подчеркнуть, что он ошибается. Нет, вовсе нет. Он же не будет утверждать, что они были втроем в постели и что в своих мечтах третьей он всегда видел Софи, эту молодую польку, с которой Полин его познакомила всего несколько дней назад.

Не в первый уже раз, занимаясь любовью с Полин, Николя представляет себе других женщин (он при этом закрывает глаза, будто боится быть уличенным в неверности, пойманным на месте преступления, представлять себе привычную картину можно и с опущенными веками). Кроме того, не он один ищет в каких-то вымышленных фигурах новую стимуляцию. Он не без эмоций вспоминает тот этап жизни, когда мир был лишен наслаждения (все годы юности, когда он смотрел на женщин, не имея возможности приблизиться к ним). А вот теперь он опасается закрыться в мире наслаждения, лишенного эмоций (жизнь в паре).

После двух лет совместной жизни он иногда спрашивает себя: а не подошли ли они к границе этого умиротворенного мира? Поэтому не следует удивляться, что его фантасмагории приходят на помощь повседневности. Но что его удивляет, так это то, что он включил в сценарий Полин, то есть ту, кто олицетворяет для него, правильно или неправильно, антитезу разврата.

Делая утром кофе, он задает себе мрачный вопрос: а хотелось ли ему оказаться в постели с Полин и другой женщиной? Эта идея, пришедшая чуть ранее, теперь кажется ему неприятной и грубой.

И здесь возникает параллель с польским водопроводчиком.

В тот месяц во всех французских средствах массовой информации развернулась кампания навешивания ярлыков, и польский водопроводчик был сделан символом главной причины безработицы во Франции. Как с ним бороться? Он трудолюбивый, и его услуги гораздо дешевле. Это скандал! Несправедливая конкуренция! Напомним, что Европейский союз всегда строился вокруг франко-германской пары. Это две страны сильные, и они, в конце концов, довольно хорошо друг с другом ладят. Но не берут ли они на себя смертельный риск, слепо соглашаясь на вовлечение в процесс бесконечного расширения Европейского союза?

Давайте более конкретно: если Франция и Германия принимают Польшу в свою постель, то стоит ли им удивляться, что Польша, имеющая талант в области всевозможных трубопроводов, ослабит их внутренний баланс?

Софи во всей этой истории в какой-то степени играет роль Польши.

Николя считает, что потерпит неудачу от такого расширения. Ему уже трудно доставить удовольствие одной женщине, а идея оказаться перед вдвое большей работой, в условиях жесткой конкуренции, в итоге представляется вообще за пределами его сил. Если только не предполагается, чисто технически, передача компетенций. Этого он не хотел бы ни под каким предлогом. И как он только мог показать Полин, что хочет другую женщину? Назовем этот рефлекс эротическим самодержавием, которое можно логически противопоставить эротическому федерализму.

Можно определить младенческое эротическое самодержавие, и тому есть причина: мужчины – по крайней мере большую часть времени – большие дети. Доказательства: измученный всеми этими соображениями, которые он вдруг находит совершенно бесполезными, Николя пьет свой кофе и возвращается в кровать.

4

Основатели Европы думали, что люди почувствуют себя европейцами, если у них появятся две важные вещи: флаг и гимн. Вопрос о флаге был решен в 1955 году, и, в отличие от гимна, это было несложно. Сразу же после войны все надеялись, что родился новый мир, мир после страшного ужаса, и многие композиторы захотели в этом поучаствовать. В том числе и Жан-Луи Годе. Этот композитор, уроженец Лиона, послал в 1949 году председателю Совета Европы свою Песню мира, скрестив при этом пальцы. Не было ли это для творца, которого все игнорировали, золотым шансом получить известность?

Песня мира была предложена Совету. Президент лично вызвал Годе, чтобы поблагодарить за внесенный вклад. К сожалению, было очень трудно адаптировать эту красивую композицию под европейский гимн.

– Почему? – удивился Жан-Луи.

– Потому что требуется единогласное решение…

В тот день там был один маленький усатый уроженец Роттердама (Нидерланды), который посчитал, что Песня мира слишком… И тут председатель Совета забыл термин, который был использован.

– Слишком что? – переспросил композитор, немного озлобленный, но готовый при необходимости предпринять кое-какие действия для этого господина из Роттердама.

– Слишком… как бы это сказать? – Председатель Совета не говорил на голландском, а его переводчица во время последней сессии простудилась. Он не очень хорошо понял слова своего коллеги, а посему предпочел придерживаться более общего объяснения. – Видите ли, всем понравилась эта песня, но почему вы написали ее на французском языке?

– Потому что я из Лиона! А на каком языке она должна была бы быть написана? – спросил Годе.

Председатель Совета не знал, что ответить, и в этом-то и заключалась вся проблема.

Несколько дней спустя он получил запись Гимна объединенной Европы, написанного неким Карлом Калфуссом, и, когда он представил ее Совету, политик по имени Берштейн (Бельгия) официально выступил против: немецкий не может быть языком для всей Европы. Да они смеются, что ли? Президент больше не знал, что делать: нужно было, сегодня или завтра, прийти к согласию, выбрать гимн, который стал бы приемлемым для всех.

В противном случае люди не будут ощущать себя европейцами!

И тут кто-то предложил «Оду к радости» из Девятой симфонии Бетховена. Не лучше ли будет отмечать радость, а не мир? И Шиллер, который написал первоначальный текст… Разве он не прекрасно воплотил общеевропейские ценности? Все согласились, что это хорошая идея – при условии, что будут записи на всех языках.

– Это невозможно, – заявил президент Совета, весь в поту, почти уже на грани нервного срыва. – Нам нужен единый гимн! Один! В противном случае это не то…

5

Сбитый с толку этой европейской мечтой, Николя пытается вспомнить первый раз, когда они спали вместе. До тех пор они были парой довольно обычной: возьмите Францию, возьмите Германию – и вот вам Николя с Полин.

В ее небольшой квартире на улице Турнелль, куда она предложила ему подняться, чтобы пропустить последний стаканчик после вечеринки у общих друзей, они проговорили всю ночь, не решаясь поцеловаться. А потом произошло решающее событие: кот Полин расположился рядом с Николя. Он попытался его тихо отодвинуть, но тщетно: Платон как будто всю жизнь мечтал улечься у Николя на коленях, и, несмотря на аллергию, Николя начал его гладить. Полин в это время рассказывала об ужасной смерти своего отца. Не желая прерывать ее повествование, важность которого была для него очевидна, Николя не двинулся с места и почувствовал страшный зуд – вполне предсказуемая реакция, если у вас аллергия.

На следующий день по телефону она рассказала своей лучшей подруге об этой встрече с Николя: «Мы много часов говорили, и, представь себе, когда я сказала ему про своего отца, он заплакал. Уверяю тебя. Нет, он не совсем плакал, но у него стояли слезы в глазах… Невероятно. Встречала ли ты когда-нибудь такого чувствительного?»

После этого она почувствовала импульс и поцеловала его.

Николя был удивлен ее дыханием, ее голосом, затем ее манерой получать наслаждение. Это была симфония Бетховена. Хотите вы того или нет, но есть что-то неизбежно торжественное в первых моментах любви. Вдруг вступают героические скрипки. Барабанная дробь проходит по телу. И сразу же двадцать семь стран собираются в вашей постели. В самом деле, это производит впечатление.

Николя хотел что-то сказать, но слова куда-то скрылись, став вдруг бесполезными, и они долго оставались в темноте, ничего не говоря, запыхавшиеся и опьяненные новыми ощущениями.

6

Когда решили, что «Ода к радости» может быть идеальным европейским гимном, надо было выбрать язык. Озабоченный тем, чтобы угодить самым восприимчивым, Петер Роланд (Австрия) предложил перевести слова на латынь. В конце концов, разве это не язык, лежавший в самых истоках? «А почему бы тогда не на древнегреческий?» – ответили ему.

Начали искать другие варианты.

И тогда Кальман Калочаи (Венгрия) предложил перевести поэму Шиллера на эсперанто. Это же язык взаимодействия между европейскими народами. Ему позволили это сделать, но с какой-то неловкой улыбкой, и принялись искать другие идеи.

И вот, после сорока лет дискуссий было решено, что европейский гимн должен быть чисто инструментальной версией мелодии Бетховена. Да, это будет «Ода к радости», но без слов – и так все смогут все понять.

7

Была ли это действительно какая-то особая ночь? Николя вспоминает, что в четыре часа утра он встал с постели, и Полин спросила, куда он собрался. Она должна была хотеть спать, и Николя был готов к тому, чтобы вернуться к себе.

– Есть ли в этом квартале стоянка такси?

Тогда она протянула к нему руку и сказала:

– Я бы хотела, чтобы ты провел ночь здесь, со мной…

В тот момент этот жест, который вполне мог бы напрячь, его взволновал. Они были знакомы всего несколько часов, а она уже обращалась к нему так, словно у него уже было определенное место в ее жизни. Что-то особенное вот-вот должно было произойти, и оба казались напуганными этим общим для них ощущением.

– Ты не хочешь остаться одна?

– Нет. Но если ты хочешь уехать, тогда не оставайся…

– Нет, нет…

– Что?

– O’кей, я остаюсь.

То же самое повторилось и в дни, а затем и в недели, которые последовали вслед за этим: они не сумели расстаться. Потом Николя удивлялся этому взаимному аппетиту. Он вспомнил об одной научной статье, на которую наткнулся совсем недавно и которая называлась так: «Как рождается любовь?» Там объяснялось, что люди генетически запрограммированы любить своего партнера в течение трех лет. Порыв, толкающий их друг к другу, объясняется бессознательной потребностью воспроизводиться. Таким образом, в течение этого периода, короткого, но достаточно длинного, чтобы мог появиться на свет и начать развиваться ребенок, мозг выделяет некие нейроизлучения, чтобы затенять отрицательные качества партнера и поддерживать миф об уникальной любви.

Читая эту статью, Николя ощутил некоторое стеснение: ничто не выглядит так неприятно, как чисто химические интерпретации ваших чувств. Тем более что, по его мнению, этого было недостаточно, чтобы объяснить их встречу. Тут было необходимо более глубокое соглашение. Николя всегда думал, что они так дополняли друг друга прежде всего потому, что у них не было одинакового соответствия времени.

Но как определить это соответствие?

В романе «Бессмертие» Милан Кундера предлагает метод: поместить электроды в мозг человека, чтобы определить, сколько времени отдано прошлому, настоящему и будущему. Если повторять этот опыт на нескольких людях, я убежден, было бы обнаружено существование трех категорий существ: ностальгирующих (которые предназначают существенную часть своих мыслей прошлому), бонвиванов (которые, согласно современной терминологии благосостояния, полностью проживают в настоящем) и тревожащихся (у которых большая часть мечтаний обращена к будущему). Можно было бы также выделить подкатегории и найти, например, честолюбивых – подкатегорию тревожащихся, так как они не прекращают смотреть в будущее, – и это позволило бы нам подчеркнуть, что тревога – тайный двигатель амбиции. Также можно было бы выделить слабоумных – подкатегорию бонвиванов, и это позволило бы предположить, что ум – прежде всего деятельность, состоящая в путешествии вне настоящего.

К какой категории принадлежит Полин?

Когда ей было двадцать лет, она не могла вылечиться от этой странной болезни, которую мы называем детством: она не переставала оборачиваться к своему прошлому, и все воспоминания, которые она там находила, имели печальный привкус. Она вновь и вновь видела свои каникулы в Бретани на берегу моря, доброжелательное лицо бабушки, прогулки на велосипеде с отцом, маленький дом, где она росла… У нее складывалось впечатление, что больше ничего и никогда не будет таким же приятным. Вокруг нее люди улыбались: «Тебе всего двадцать лет, ты же не собираешься ностальгировать…»

С годами она прекратила смотреть назад, так и не научившись жить в настоящем. Когда она закрывает глаза, чтобы попытаться представить себе то, что ее ожидает, то чувствует, как пробегает дрожь страха. Чего же она боится? Будущее у нее всегда появляется в виде враждебной равнины. По логике, тридцать лет – должен бы быть возраст наслаждения. Я говорю «по логике», понимая, что нет никакой логики и что каждое существо, как сорная трава, растет как может, и очень часто совершенно беспорядочно. Таким образом, Полин напрямую перешла от анахронической ностальгии (в двадцать лет) к преждевременной тревоге (в тридцать): и она иногда задает себе вопрос, почему она так глупо перепрыгнула единственный этап, который заслуживает того, чтобы быть прожитым, то есть этап наслаждения?

8

Полин работает в крупной косметической компании. Продукция, которой она занимается, оставляет ее равнодушной – это в основном косметические товары для мужчин, – но она серьезна, и шеф предсказывает ей отличную карьеру. Восхождения по служебной лестнице и уважения на работе ей достаточно – у нее нет амбиций, как у Николя, сделать то, что отличало бы ее от других. Для счастья ей всего лишь надо быть уверенной в своем будущем: в этом смысле компания ей вполне подходит. Полин может без особого труда представить, как через несколько лет будет руководить одним из подразделений этой фирмы или, почему бы и нет, одним из ее филиалов. У нее уже есть три человека в подчинении, и ей пообещали взять до конца года еще и четвертого.

В тот день после работы у нее была назначена встреча с Николя перед кинотеатром, где показывали ретроспективу фильмов Бергмана (Швеция): Николя, обожавший кино, хотел, чтобы она обязательно посмотрела «Сцены из супружеской жизни».

Полин подходит к площади, издалека видит Николя и направляется к нему. Но он ее пока еще не замечает – витает в своих мыслях, взгляд его куда-то устремлен, и Полин спрашивает себя, что происходит. Этот сумрачный вид ему совсем не подходит. Он что, получил дурное известие? Она останавливается и наблюдает издалека, будто видит его впервые. Этот мужчина – действительно ли это тот, в кого она влюблена? Почему он вдруг кажется ей столь непохожим на того, кого она знает? Когда он ее замечает, то тут же овладевает собой, и его лицо начинает излучать свет.

Вечером Полин снова возвращается к этой сцене и не знает, какой сделать вывод. С их первой встречи она всегда поражалась энтузиазму Николя, а теперь вот спрашивает себя: может, это сумрачное настроение, которое она увидела мельком, в то время как он не знал, что за ним наблюдают, в конечном счете определяющее для него? А этот его постоянный энтузиазм – не использует ли Николя его лишь как красивую маску, за которой он скрывает свою истинную природу?

В действительности именно это усилие, сделанное над самим собой, именно эта внезапная способность к радости и определяет его глубинную суть, так как в отличие от Полин Николя относится не к категории тревожащихся, а к категории бонвиванов. Но это не значит, что он не ощущает никакой тревоги. Он боится болезни, боится, что его осудят, боится упустить свою жизнь, боится не суметь рассказать анекдот, боится опоздать, боится стать уродливым, боится не суметь дать удачный ответ, боится силы других, боится потерять волосы, боится стать бедным, боится перестать быть любимым… Список этот длинный, и все это, без сомнения, мучило его, когда он стоял на площади перед кинотеатром, ожидая Полин. Но – о чудо природы – эти тревоги никогда не мешали ему, по примеру Бетховена, быть упрямо обращенным к радости. И поэтому Полин чувствует себя рядом с ним так хорошо.

9

У Бетховена (Австрия) очень много произведений. Он работал всю жизнь как сумасшедший, несмотря на испытания, из которых наиболее жестокое – глухота. В 1796 году он осознал проблему, а полностью глухим стал в 1820-м. Я всегда восхищался им – его работой, но также и мощью его воли. Вы – музыкант, и врач объявляет, что вы станете глухим. Каковы ваши действия?

Вы опускаете руки.

А вот он сказал себе: «O’кей, я не смогу теперь жить как исполнитель, я не смогу больше давать концерты, моя жизнь, без сомнения, теперь пропала, но зато я могу окунуться в сочинительство, и я создам нечто значительное!»

Поэтому я люблю Девятую симфонию. Это произведение просто погружает вас в радость. Еще сочиняя эту музыку, Бетховен написал в одном из своих дневников: «Мы, существа, ограниченные неким бесконечным разумом, рождены только для радости и для страдания. И можно сказать, что самые великие из нас – те, кто в страданиях черпает радость».

Черпать радость в страданиях?

Без сомнения, именно эта фраза лучше всего характеризует жизнь Бетховена. Этот человек одинок, он бедный и глухой. Но он воодушевлен мощной жизненной силой. За несколько лет до смерти он сочинил свою последнюю симфонию, самую большую, самую сложную. Она заканчивается пением, в котором говорится: «Хорошо, тот, у кого имелись все причины для того, чтобы быть несчастным, говорит вам, а посему слушайте меня: живите в радости!»