Текст книги "Стеклянные дома"

Вербное воскресенье, 1980

Йестин торчал в камере уже час или два, и наконец дверные петли дернулись. Опять эта баба-полицейский. Робертс? Смит? Забыл, как фамилия. Разговаривала с ним по-валлийски – уже кое-что – и попросила следовать за ней. Он чувствовал себя отвратительно грязным, до тошноты. Она провела его по длинному коридору, скрипя по ламинату уродливыми полицейскими туфлями. Ну и страшная же форма полагается этим женщинам-полицейским. Сразу и не скажешь, что под этой негнущейся синтетической юбкой скрывается телочка. В конце коридора женщина распахнула одну из дверей, постучав по панели из матового стекла. Указала на пустой пластиковый стул и вышла.

– Йестин Томас?

По ту сторону стола какой-то гад в штатском. Стрижка ежиком. Привлекательный, если вам нравятся мачо, у которых плечи надуты многочасовыми тренировками, а глазки – поросячьи, цвета воды, в которой мыли посуду. Йестин злобно выдвинул себе стул.

– Я не стану разговаривать с вами без переводчика, – сказал он на безупречном английском. Когда Гад в Штатском заговорил, Йестин уловил северный акцент. Манчестер? Йоркшир?

Гад ухмыльнулся.

– Не в ваших интересах посвящать кого-либо в то, о чем мы будем говорить, мистер Томас.

Йестин качнулся на задних ножках стула. Ему был двадцать один год. Хорош собой. Нахален. По-прежнему пьян – в достаточной мере, чтобы фонтанировать самоуверенностью даже в сложившихся обстоятельствах. Гад в Штатском щелкнул костяшками пальцев, как актер в плохом фильме про копов.

– Во сколько тебя доставили? В час ночи? В два? Впервые за решеткой?

Он пожал плечами.

– Драка, – продолжал Гад. – Порча имущества. Попытка нападения на полицейского…

– Ой, да ладно. Я его даже не ударил.

– Потому что был настолько пьян, что умудрился промахнуться. Но попытку очень даже предпринял. Не говоря уж о словесных оскорблениях.

Йестина опять обожгло гневом – точно так же, как и там, на тротуаре у «Подвалов».

– Словесные оскорбления? – возмущенно переспросил он. – Это я его оскорблял?! Да этот гребаный Sais обозвал меня деревней. Он же меня явно провоцировал!

Гад в Штатском улыбнулся.

– Забавно: больше никто из полицейских не слышал, чтобы констебль Тейлор использовал подобные выражения, ну а ты-то был в состоянии алкогольного опьянения. Я полагаю, мои коллеги провели тест на алкоголь в крови, когда тебя доставили в участок. А ты мастер набраться, а?

Йестин провел языком по щеке изнутри.

– Так или иначе, ситуация складывается не очень, старик. Довольно серьезные нарушения закона страны.

– Ddim fy nghyfraith i. A ddim dy dir di, – сплюнул он. – Не мой закон. И не вашей страны.

Гад в Штатском пропустил его слова мимо ушей.

– Штраф тебе грозит неслабый. А может, еще и срок – зависит от того, захочет ли мистер Оуэн подать в суд.

Хренов Дьюи Оуэн. С этого все и началось. «Подвалы». Дверь на вход уже закрыли. Йестин пошел отлить, а когда вернулся, хренов Дьюи Оуэн докапывался до Хайвела. А может, это Хайвел первый начал. Но в любом случае не годится ведь просто стоять и смотреть, как бьют твоего дружка, правильно? С этим надо что-то делать, к тому же Хайвел такой, типа, совсем мелкий. А Дьюи Оуэн – тот еще бычара. Размером примерно с отхожее место во дворе.

– Ну так что, может, наконец скажешь чего-нибудь?

– Я даже не знаю, кто вы такой. С чего мне с вами тут откровенничать?

Гад в Штатском улыбнулся нижней половиной лица.

– Послушай, – сказал он, – по-моему, наши отношения завязываются не лучшим образом.

Он повертел башкой, нарисовал ею в воздухе круг.

– Ты анекдоты любишь?

– Анекдоты?

– Слышал про парня, который пришел на вечеринку с шапочкой выпускника на причинном месте?

Йестин соизволил изобразить на лице вялый интерес.

– Хозяин наливает ему выпить и говорит: «Здоро́во, Пит. Не пойму, чего у тебя за костюм-то?»

Гад в Штатском расплылся в улыбке:

– А Пит отвечает: «Хрен знает!»

У Йестина дрогнули губы. Дошло не сразу, но анекдот неплохой.

Гад в Штатском, наконец вдоволь отхрюкавшись, сказал:

– Я подумал, вам понравится какая-нибудь похабная хохма, мистер Томас, с вашей-то страстью к противоправной диссидентской деятельности.

– С моей страстью к чему? – переспросил Йестин.

Полицейский проигнорировал вопрос.

– Может, я уже представлюсь? Называй меня Клайвом, окей? И я совсем не пытаюсь идти на конфликт. На самом деле мне было бы интересно тебя послушать: ты наверняка знаешь много всего ценного.

Йестин опять качнулся на стуле.

– Ага.

Клайв в Штатском встал. Прошел через комнату к двери. Выглянул в окно.

– Например, я тут все думал: интересно, насколько близко ты знаком с Эвионом Уильямсом из Порт Мэдока?

– Это называется Порт Мадог. А не Порт Мэдок.

Клайв ухмыльнулся.

– Ну а как насчет мистера Уильямса?

Сколько Йестин знал Эвиона, тот никогда не называл себя Уильямсом. Как и многие ребята в их компании, он отказался от английской фамилии в пользу среднего имени – Уин. Эвион Уин – вот какое у него было бы имя, не припрись в Уэльс чертовы англичане и не переверни они все с ног на голову. Так что Йестин ответил вполне честно:

– Никаких Эвионов Уильямсов я не знаю. К сожалению.

Гад в Штатском вытаращил глаза.

– Ну хорошо. Давай по-другому. Как насчет девушки Уильямса? Хорошенькая такая телочка. Рыжая. Ангарад Джонс. Ее ты, видимо, тоже не знаешь, да?

Вообще-то это Ангарад познакомила Йестина с Эвионом – в тот единственный раз, когда он случайно встретил ее прошлым летом на фестивале Maes после того, как сто лет не видел. Она была из И-Вро-Гимрайга, они с Эвионом оба были родом оттуда, с полуострова Ллин. Она играла на арфе, Йестин помнил ее с тех пор, как она выступала на Эйстедводе[19]19
  Ежегодный валлийский музыкально-литературный фестиваль в Лланголлене.


[Закрыть], когда он был маленьким. У него самого тогда был чудесный голос – пока не сломался и не растерял всю магию.

– Не-а, не припоминаю такой.

Гад в Штатском крякнул.

– Вот забавно. То есть вы ни разу не пересекались на сборищах ВСРД[20]20
  Валлийское социал-республиканское движение (англ. Welsh Socialist Republican Movement) – движение за независимость Уэльса, которое возникло в 1979 году и просуществовало очень недолго.


[Закрыть], на которые ты частенько заглядываешь?

Йестин не отводил взгляда. Да ну на хрен.

– Не знал, что миссис Тэтчер запретила гражданам иметь собственные политические пристрастия.

Даже просто произнеся эти слова, Йестин уже почувствовал себя немного Эвионом. Политические пристрастия. Йестин бывал на встречах Валлийского социал-республиканского движения всего два раза и не горел желанием когда-нибудь прийти туда снова. Ему хотелось, чтобы все вокруг горело синим пламенем. Хотелось действовать. Хотелось все к чертовой матери разнести, а не раздавать долбаные памфлеты и разговаривать про гребаного Троцкого и «иностранный капитал». Он-то ходил на эти встречи, потому что представлял себе коктейли Молотова и бомбы с гвоздями. В новостях на HTV про них рассказывали именно это. И никто не упоминал муть про «английский империалистический гнет» и «интернациональное социалистическое братство». На Чили и Южную Африку Йестину было насрать с высокой колокольни.

– Мы с вами встречались где-то в городе? – спросил он.

– Нет, я не отсюда.

– Ха. Тогда откуда же вам известно, что я бывал на этих встречах?

Клайв улыбнулся.

– Это моя работа – оберегать страну от диверсантов, которые представляют угрозу ее безопасности. Мы знаем практически все, мистер Томас.

– Ну, видимо, не все, иначе знали бы и то, что я уже чуть ли не полгода не был на этих клоунских сборищах революционеров.

Клайв в Штатском рассмеялся, отчего розовенькая кожа на его голове натянулась и засияла в едком свете продолговатой лампы, висящей наверху. Вышло даже зловеще. Наконец успокоившись, Клайв сказал:

– Ну что ж. Жаль, что у вас нет связи с Эвионом Уильямсом, потому что нам очень нужно получить о нем кое-какие сведения. Очень-очень нужно.

– Это вы к чему?

– А вы как думаете? – Клайв направился обратно к столу. Сел.

К горлу снова подступила тошнота.

– Вам такое вообще разрешается?

– Мистер Томас, речь идет об общественной безопасности. Мне разрешается практически все.

Йестин шумно втянул воздух через зубы. Облокотился о стол.

– А, понятно. Ну что же, мистер, неплохая попытка, но, хоть я и считаю, что вся эта байда про социалистическую республику – хрень собачья, стучать англичанам на своих я не стану, понятно?

Клайв медленно кивнул, будто в буквальном смысле пережевывал то, что сказал Йестин.

– А вы там у себя на ферме, я смотрю, бешеные деньги заколачиваете, да? И зарплату, похоже, впрок откладываете? Потому что вы понятия не имеете, какой штраф вам грозит за нападение на констебля Тейлора.

– За попытку нападения, раньше вы так говорили!

– Разве? Что-то не припомню. Ну вы же понимаете, в таких вещах все очень неоднозначно… Если согласитесь с нами сотрудничать, мы сможем сделать так, чтобы обвинение попросту исчезло, – Клайв сделал паузу: – Ну, то есть, если, конечно, вы в этом заинтересованы. Ясное дело, вас никто ни к чему не принуждает.

Йестин закрыл глаза. Левая щека, куда Дьюи послал свой хук, болезненно пульсировала.

– Ну и конечно, есть еще кое-что, – со вздохом произнес Клайв. – Раз уж деньги для вас не проблема.

Йестин открыл глаза. Полицейский бросил на него исполненный страдания взгляд, как будто происходящее не доставляет ему ни малейшего удовольствия (хотя было очевидно, что еще как доставляет).

– Я как раз думал, что у вас-то в этом плане никаких трудностей не возникнет, ведь я слышал от коллег, что вы очень предприимчивый молодой человек.

– Чего?

– Вот только удивительно, конечно, почему вы решили, что вам это так просто сойдет с рук. В таком маленьком городке! Вы ведь наверняка знаете, как быстро распространяется подобная информация.

Йестин понял, о чем он. К горлу опять подкатила тошнота. Да нет, этого просто не может быть! Как вообще мог полицейский про такое узнать?

– Вы, наверное, считаете, что здорово всех провели, но моим коллегам известно о вашем небольшом бизнесе, мистер Томас. Мы просто ждали подходящего момента, и вот теперь я думаю: а не настал ли он прямо сейчас – этот самый момент?

– Я не делал ничего противозаконного. Они не запрещены, – сказал Йестин – и тут же об этом пожалел.

Клайв смерил его удовлетворенным взглядом. Уж кто-кто, а он понимал, что фраза «Они не запрещены» почти приравнивается к признанию вины.

– Загвоздка в том, что продавать грибы в том виде, какими их создал Господь Бог, действительно не запрещено. А вот торговать ими в приготовленном виде – запрещено.

Йестин чувствовал, как воинственное самодовольство покидает его. Это наверняка она. Опять стало тошно. Ведь она сама его на все это и подсадила.

– Я не наркоман, – проговорил он. – Я никогда ничего не принимал.

Клайв медленно кивнул.

– Вы же понимаете, что за это полагается уже не просто штраф? – Внезапно с его лицом что-то произошло – оно как будто смягчилось. Он протянул Йестину стакан воды. – Вот, хлебните. А то выглядите вы не очень.

Йестин послушался и с усилием сделал глоток. Клайв ободряюще кивнул, а потом произнес с отеческим смешком, как будто предшествующего разговора вовсе и не было:

– Вам сегодня надо побольше воды, учитывая, сколько вчера было выпито.

Он опять одарил Йестина фальшивой улыбочкой. А тот осушил стакан и едва не выблевал все обратно.

Йестин перебирал одно за другим события вечера, как перебирает ребенок коллекцию игрушечных солдатиков. Закат. Он сидит в «Фольксваген Джи-Ти-Ай», которую остановил на придорожной площадке недалеко от Бонта. Застегивает ширинку. Делает радио потише. Хав на пассажирском сиденье натягивает джинсы и говорит ему – так, между прочим, – что у нее двухнедельная задержка. Он высаживает Хав у дома ее родителей в Клодде, ловит смутное впечатление, будто опускающийся за холмы безупречно-белый закат создает прореху в обзоре, отчего прямо перед собой вообще ничего не видно. В «Кабан» с кем-то из ребят, потом в «Перья» и наконец – в «Подвалы». Пинт выпито столько, что все происходящее сводится к шутке. Вот он сжимает мясную шею Дьюи Оуэна. Вот заявляется полиция. Крысиная рожа Лири обзывает его валлийской деревней. Задержка две недели. Они не предохранялись всего один раз. Она тогда сказала, что можно: у нее только-только прошли эти дни. В голове в ту же секунду помимо его воли возникло и моментально исчезло лицо художницы из Тауэлвана. Чертова сука.

Он медленно выдохнул.

– Что конкретно я должен буду делать?

2016

Когда Прия и Робби наконец уехали, Гетин вернулся на причал и сел на прежнее место. Время подбиралось к полудню, неподвижный воздух накачивался жарой. Гетин подумал, что, может, если сесть у самой воды, удастся немного отдышаться, но волны жары, казалось, накатывали прямо с поверхности озера. Зной стоял противоестественный. Пот катился струйками по спине, и ладони тоже были хоть выжимай. Он опустился на деревянные доски причала, но удобно устроиться не получалось. Какое бы положение он ни попробовал, обязательно то рука затечет, то нога, то где-нибудь что-то скрутит, то сведет, то заболит. Тут Гет вдруг осознал, что до какой-то нездоровой степени отдает себе отчет в собственных вдохах и выдохах, и, едва это заметил, как простейшее действие – дыхание – сразу стало для него практически невозможным. Он поднялся на ноги, продолжая сознательно вдыхать и выдыхать. Ведь не могло же здесь стать настолько жарко? Руки дрожали, и, когда Гет поднес их к лицу, голова наполнилась мучительной болью, будто что-то внутри него расширялось, раздвигая череп. Свет стал вдруг чересчур ярким. Надо было срочно перебраться в тень.

В доме ему удалось добраться до прохладной ванной комнаты. Он лег в пустую ванну. Поверхность – холодная и гладкая. Он напомнил себе дышать и, когда наконец удалось немного взять себя в руки, достал телефон и позвонил Мег.

1997

– Не поймите меня неправильно, я рада, что он это устраивает. Я на прошлый Новый год себе всю задницу к черту отморозила в городе.

Данни, который соизволил подбросить их до деревни, состроил гримасу в знак солидарности с Мег.

– Точняк. Такое не забывается.

С тех пор как старший брат Гетина сошелся с Нией и переехал на ферму, он преисполнился религиозного энтузиазма и стал невыносимо скучным. Гетин представлял себе, как они вдвоем лежат, свернувшись клубочком, на диване, который достался им в наследство от бабули, и встречают Новый год с ужином перед телевизором. В это время год назад Данни блевал на парковке регбийного клуба. С одной стороны, Данни был теперь под каблуком у жены, но с другой (Гетин не мог об этом не думать) – много и плотно общался с Йестином. А такое у кого угодно отобьет желание пить.

Меган продолжала:

– В общем, я, типа, эгоистично радуюсь. Но Тал, конечно, вообще без мозгов. Дан, ты бы видел их дом. У них там столько классных вещей. Он прямо напрашивается на неприятности.

Гетин, сидя на заднем сиденье, наклонился вперед. Было так холодно, что, заговорив, он увидел собственное дыхание между подголовниками.

– Меган, bach[21]21
  малыш (валл.).


[Закрыть], расслабься. Это вечеринка. Тебе понравится. Уж лучше к Талу, чем целоваться под куранты с каждым встречным в городе, а потом пытаться пробиться в клуб.

– Мне просто не по себе из-за Дэвида и Марго, понимаешь. Я их встретила перед Рождеством, и мне было заранее так стыдно…

Дэвид и Марго Йейтс проводили период между Рождеством и Новым годом у старых друзей в Лондоне. Талиесин и Олуэн думали, что их тоже пригласят, и планировали какой-то порочный урбанистический Новый год с детьми лондонских друзей (более взрослыми, шикарными и искушенными). Когда Марго сообщила им, что их не пригласили, Талиесин и Олуэн в отместку задумали вечеринку.

– Гет просто хочет подцепить какую-нибудь красотку, да, Гетин?

Он улыбнулся.

– Я люблю знакомиться с новыми людьми. Я дружелюбный парень.

Вечеринка, которая уже достигла крайней степени веселья (и это при том, что проводилась она в доме, а не во дворе), имела восхитительный бонус в виде незнакомых людей. В сентябре Олуэн ушла из местной школы и поехала учиться в интернат где-то в Чешире – с форменными пиджаками и латынью.

– На полной стипендии, – предупреждая вопросы, защищался Талиесин.

Иногда у Гетина складывалось ощущение, что он переспал уже со всеми хотя бы отдаленно интересными девушками в городе. Ему не терпелось расширить горизонты.

* * *

Олуэн пригласила трех подружек. Одна была похожа на лошадь, вторая весь вечер ни на шаг не отходила от парня по имени Джереми, а у третьей была бритая голова, но к ней Гет решил присмотреться, поскольку услышал, как лошадь (по имени Аллегра) посмеивалась над бритоголовой за то, что та «любит ребят из простых».

Когда они приехали, Талиесин уже напился.

– Сам не понимаю, как она меня на это уговорила, – проговорил он, глотая Heineken. Он имел в виду сестру. – Ей-то с ними не жить. А я теперь в дерьме по уши.

Гетин вынул из-за уха самокрутку и воткнул в разинутый рот Тала.

– Покури. Расслабься, чувак. Все будет нормально. Крис Эдс принесет то, что тебя точно успокоит.

– Гетин, мне нельзя. Черт, дверь. Люди вообще когда-нибудь кончатся?

Кухня, где они стояли, уже была набита до отказа.

Олуэн сидела в гостиной в окружении свиты анемичных мальчиков аристократического вида, а народ напился уже настолько, что толпа начала просачиваться в сад – несмотря на минусовую температуру – и на верхний этаж.

– Может, перестанешь уже из-за всего париться? Лучше расскажи мне все, что знаешь про Шинейд О'Коннор.

– Извини, про кого? – не понял Тал.

– Ну, та, подружка твоей сестры. Лысая.

– Фиби? Слишком повернута на себе. Да они тут все такие. Голову побрила, чтобы из школы отчислили, и назвала это, блин, «жестом солидарности»… Вот Аллегра – ничего, но она, по-моему, тори.

– Ну нет, старик, спасибо, на ней разве что барьеры брать в погоне за лисами.

– Твою мать, Гет, ну нельзя же так о девушках.

– О девушках нельзя, а вот о тори – очень даже можно.

Тал оперся о кухонный стол, грязь на котором была сейчас липкая, алкогольная и ничуть не походила на тот очаровательный художественный беспорядок, который был свойственен неряшливому, богемному царству Йейтсов. Он глубоко втянул носом воздух. Гет услышал, как в гостиной группа парней (он подозревал, что это те самые мажоры) загорланили припев «Come on Eileen»[22]22
  «Давай, Эйлин» (англ.) – сингл британской группы Dexys Midnight Runners (1982). – Прим. ред.


[Закрыть] и заглушили кассету со сборником, который так скрупулезно составлял Талиесин. Раздался женский визг. Кто-то сделал музыку погромче.

– Как там, кстати, твоя сестра? Я не видел ее с тех пор, как она уехала – малышка Олуэн одна против страшного серого мира. Она мне сейчас пригодилась бы – познакомила бы с Шинейд.

– Фиби.

– Чувак, тебе надо выпить, вот что. Как насчет того дорогущего виски, которое ваш отец хранит в мастерской? Вот это я понимаю – нормальное начало вечера.

– Это виски для всех под запретом. Господи. Вход в мастерскую тоже для всех под запретом.

Тал прикончил Heineken и поежился. Швырнул банку в раковину.

– А, ладно, разве что только нам с тобой. Может, мне правда именно это и надо.

– Вот! Такой рождественский настрой мне по душе!

* * *

После крепкого холода мастерской гостиная показалась сущим адом. Гет сбросил куртку и свитер. Пригладил волосы. Почувствовал, как сам собой задергался подбородок под вступительные такты «Beetlebum»[23]23
  «Битлбам» (англ.) – сингл британской альтернативной рок-группы Blur (1997). – Прим. ред.


[Закрыть], рвущиеся из колонок. Внутри приятно звенело. Тала он оставил в саду с парнями классом младше, Мег тоже была там с каким-то эстетствующим типом из новой школы Олуэн. На Меган вечно западали всякие эстетствующие гондоны. В ней было что-то от апатичных певиц психоделического рока, а одевалась она, как Баффи – истребительница вампиров: в кожу и сапоги до колен. Когда она пела с группой Тала в пабе, на нее облизывались буквально все. Гет смотрел, как старые мужики – чьи-то отцы – таращатся на Мег сквозь дымную завесу так, будто там на импровизированной сцене какая-нибудь Памела Андерсон, а не девочка-подросток в мартинсах и связанном крючком свитере, поющая «Black Velvet»[24]24
  «Черный бархат» (англ.) – сингл канадской певицы Аланны Майлз (1990). – Прим. ред.


[Закрыть]. Ну да. Что уж там, Гет бы и сам не прочь. Но он, ясное дело, не мог – только не с Меган. Подумав об относительной привлекательности Меган, он опять вспомнил о той, бритоголовой. Вон она, стоит у камина и разговаривает с Давом Парри. Личико хорошенькое и убойное тело, и в прическе этой есть как будто что-то крутое. Она хихикала на шутки Дава, прикасалась к его груди сквозь майку футбольного клуба «Эвертон». Подружка-лошадь играла роль третьей лишней и стояла с таким лицом, как будто говна поела. Надо придумать, как бы остаться с Шинейд с глазу на глаз.

Для начала Гет решил пойти на кухню и взять пива, и вот тут-то, проталкиваясь сквозь толчею к холодильнику, он наконец увидел Олуэн. Застыл посреди комнаты. Свои темно-блондинистые волосы она сгребла наверх, обнажив шею и плечи. Из одежды на ней было что-то шелковое – типа платья, но больше похоже на ночнушку; там еще были такие хлипкие бретельки, ничего не стоит сдернуть одним пальцем. Ключицы. Гет раньше никогда не обращал внимания ни на чьи ключицы, но сейчас стоял и таращил глаза на ключицы Олуэн – и чувствовал себя точь-в-точь как в те времена, когда начал курить сигареты, но еще не успел к ним привыкнуть: голова кругом и осознаешь опасность и риск. Сглотнул. Раскрыл рот, чтобы произнести ее имя, и, едва произнес, какой-то не знакомый ему тощий пацан – гондон с пижонской челкой и в джинсовой куртке «левайс» – приобнял Олуэн своей дорого одетой рукой и поцеловал ее в макушку. Гет собрался было отвести глаза, но в этот самый момент она поймала его взгляд. И смотрела на секунду дольше приличного. Она улыбнулась, и он уловил в этом что-то – какую-то взаимность, даже немного сообщничество.

Гет раздумал идти за пивом. Надо было срочно поговорить с Мег.

Меган по-прежнему была во дворе с художником из новой школы Олуэн, который втирал ей, что хотел бы когда-нибудь ее написать. «Да пошел ты», – пробормотал себе под нос Гет.

– Мег, – сказал он, крепко ухватившись за ее плечи, – надо поговорить. Извини, чувак.

– Что ты делаешь? – зашипела она, когда он потащил ее в сторону.

– Спасаю тебя. Я в жопе.

– Уже? Что ты успел натворить? Мы же тут не больше часа!

– Нет, я ничего не натворил. Просто я пропал. Влюбился в Олуэн.

Мег уперлась ногами в землю, и он больше не мог ее тащить.

– Олуэн? Гетин, ты что, совсем?!

Он изо всех сил вдавил ладонь себе в лоб.

– Мег, ты ее вообще видела?

– Да, я ее видела. Как была хрен знает что, так и осталась.

Меган ненавидела сестру Талиесина с тех пор, как та поправила ей произношение фамилии художника, о котором Мег готовила экзаменационный проект по искусству, – и сделала это в присутствии Марго. Какой-то французский чувак, который любил балерин и в чьей фамилии, оказывается, в отличие от Лас-Вегаса, буква «с» в конце не произносилась и ударение ставилось на последний слог.

Она над ним смеялась.

– О Боже, Гет. Бедный. Ну ты даешь!

– Я пропал.

– Гет, не обижайся, но Олуэн Йейтс тебе не заполучить. Она себя слишком высоко ценит. Считает, что она лучше нас. Выбрось ты ее из головы.

Он вдавил костяшки кулаков себе в глазницы.

Она вздохнула.

– Знаешь, кто тебе нужен? Крис Эдс.

– Что?

– Гетин, ну слушай, ведь сегодня Новый год! Пойдем поищем Криса.

В гостиной между песнями, которых Талиесин напиратил для своего CD, звучали обрывки джингла Radio One. Гетин планировал быстро свалить, как только они убедятся в том, что Криса – и таблеток – нигде нет. Ему не было никакого интереса смотреть, как девушки танцуют под Эрику Баду. Он влюбился в Олуэн, он погиб.

Мег пошла за ним вверх по устланной ковром лестнице и дальше – сквозь толпу людей, выстроившихся в очередь к туалету.

– Загляни в комнату Тала, – сказала она, а когда и там оказалось пусто: – В родительскую спальню?

В комнате Марго и Дэвида ни Гет, ни Мег никогда толком не бывали, но знали по запретным взглядам украдкой в приоткрытую дверь, что спальня у родителей Тала впечатляющая: переоборудованный бывший чердак с присоединенной ванной комнатой, какие бывают у родителей в американских телесериалах. Они поднялись по крошечной лесенке. Дверь была закрыта. Меган беззвучно ее толкнула, и они оба увидели это одновременно: на другой стороне комнаты, в дверном проеме пресловутого персонального санузла, опираясь о край ванны, стоял Крис Эдс с закрытыми от наслаждения глазами. Перед ним стоял Талиесин.

– О Боже…

Меган вдавила ногти Гетину в запястье и потащила его обратно вниз по лестнице. На нижней ступеньке она уселась и его усадила тоже. Несколько бесконечных секунд они сидели, не произнося ни звука.

– Гетин, мы ничего не видели, – сказала она наконец.

– Мег…

– Если он захочет нам рассказать, он нам расскажет. А мы будем сидеть тут, пока они не спустятся.

Гетин ругнулся и прислонился головой к перекладине лестницы.

– И ради Бога, веди себя нормально, когда они спустятся.

– Жалко, выпить нечего.

Меган улыбнулась.

– Я думала, ты уже пьян любовью после сцены с Джульеттой на кухне.

– Мег, ты не видела, как она на меня посмотрела. Между нами что-то произошло, я клянусь.

Гет снова вспомнил ее глаза. Он ведь не идиот, не двинутый какой, он ведь не говорит, что вся комната будто там расступилась или что-нибудь такое, – хотя вообще-то да, она расступилась, растаяла. Но в том, как Олуэн на него посмотрела, определенно был подтекст. Он подумал об этом, и его передернуло, как старую машину, когда ключ поворачивается в замке зажигания.