Текст книги "Стеклянные дома"

1998

– Savage Garden? Только не это.

– Это сборник. Там дальше другие будут.

Наступил июнь – и вместе с ним свобода. Последний экзамен они сдали на прошлой неделе, а работу на стройке Гетин начнет только в конце июля. Это лето – возможно, из-за того, что Мег требовала относиться к нему именно так, – ощущалось жутко значительным. Талиесин в сентябре переезжал в Лондон – учиться. Мег ехала изучать искусство в Рексам, а Гетин утешал свою внезапно исполнившуюся честолюбия мать, заверяя ее в том, что подаст документы в университет на будущий год. Он уже начинал подумывать о том, что ему вообще не следовало оставаться в школе два последних года. Из-за них у Фионы в голове стали роиться всякие идеи насчет того, что она теперь называла его будущим.

Сидя на пассажирском сиденье, он наклонился вперед, чтобы промотать песню. Меган оттолкнула его руку.

– Знаешь, тебе необязательно ехать со мной! Мог бы сесть на автобус. К завтрашнему дню добрался бы.

Он положил отброшенную руку Мег на ляжку и ущипнул ее.

– Гет, не беси меня!

Он подмигнул.

– Закурить можно?

– Нет, в моей машине тебе курить нельзя.

– Это не твоя машина, а твоего брата.

Она изобразила возмущение.

– Iesu mawr. Не думал, что, когда тебе дадут права, ты станешь такой автомобильной фашисткой.

Меган покачала головой обрезку собственного отражения в зеркале заднего вида – она смотрелась в него, чтобы накраситься: какой бред, думал Гет, они ведь едут в Койд-и-Григ, просто чтобы, сука, искупаться. Мег улыбалась.

– Гет, не нагнетай, – сказала она, переключая передачи и задним ходом пятясь от его дома.

Когда они выехали из города и покатили по петляющей трассе, он не выдержал:

– Слушай, ну здесь-то можно ехать хотя бы на пятидесяти! Ну давай, Мег, ногу в пол!

Она поджала губы.

– Когда я в последний раз проверяла, водительские права были у меня, а ты экзамен завалил.

Гет поморщился:

– Ну спасибо.

У него еще не зажила на душе рана после недавнего провала: не смог получить водительские права. Водить он научился на ферме еще малышом, когда едва начал дотягиваться до педалей трактора. Для него была оскорбительна даже сама необходимость сдавать экзамен.

– Просто этот тип был расистом.

– Расистом? – переспросила Мег.

– Я спросил у него, могу ли я сдавать экзамен на валлийском.

– Не-е-ет.

– А вот и да. Надо было написать в Cymdeithas yr Iaith[25]25
  «Общество валлийского языка» (валл.), созданное в 1963 году.


[Закрыть].

– Гетин, да ты же говоришь на английском языке. Мы даже сейчас друг с другом говорим на английском.

– Ah bechod[26]26
  Какая жалость (валл.).


[Закрыть]. Да куда там хорошенькой Saesnes[27]27
  англичанке (валл.).


[Закрыть] вроде тебя понять наше положение!

– Не смей называть меня англичанкой!

Он ухмыльнулся. Гетин физически страдал от того, что едет на пассажирском сиденье рядом с Меган.

– И вообще. Ты не сдал просто потому, что понтовался и вел себя как засранец: не пользовался зеркалами и на перекрестке переключился с четвертой сразу на первую.

Гет закинул ногу на приборную панель.

– Слушай, ну хотя бы вон тот трактор, который выехал от Маккартера, обгонишь? Или слабо?

Она прищурившись посмотрела вдаль на дорогу.

– А это не Йестин?

– Тьфу ты черт. Ну, этот ни за что к обочине не прижмется, так что в какой-то момент его точно придется обойти, иначе так и будешь ехать всю дорогу на двадцати.

Меган нахмурилась. Опустила стекло и сделала несколько расслабляющих вдохов и выдохов. Фермеры удобряли поля навозом, в воздухе стояла вонь. Йестин дорогу не уступал. Он был не из тех, кто испытывает жалость к нервным водителям: их нервозность доставляла ему удовольствие. Когда они наконец свернули к Тауэлвану, Гетин сполз в кресле пониже.

– Ты что, прячешься от него?

– Нет, – соврал он.

– Ага. Просто супер, – пробормотала Меган, когда они обогнули темно-пунцовые буки и из-за деревьев показался дом. – Она, значит, вернулась.

Гетин выпрямился. Под колесами захрустел гравий. В гамаке, натянутом между двух каштанов поперек подъездной дорожки, лежала Олуэн. Она читала толстую книгу, закинув одну руку над головой, чтобы заслониться от лучей утреннего солнца. Из одежды на ней было только бикини. Гет едва различал очертания ее тела, утонувшего в толстом красном хлопке, но уже сам намек на то, что оно существует там, укрытое в складках гамака, сбил все его ритмы – дыхание и удары крови, бегущей по венам.

– Слушай, перестань на нее таращиться. – Меган выключила зажигание. – Господи, ей ведь только того и надо, чтобы на нее обратили внимание. Представляю, что будет, если мусорщики ее заметят.

– Мусорщики по выходным не приезжают.

– Давай-давай, защищай ее. Как будто она нас не видит.

Выбравшись из машины, Меган постаралась как можно громче хлопнуть дверью. Олуэн мягким, неторопливым движением позволила руке опуститься и подхватить парео, свисавшее до травы. Поднять взгляд она не соизволила. Утро словно заново зарядилось энергией.

– Приве-е-ет, – пропела Меган, когда они подошли к крыльцу.

Олуэн села. Толкнула пластиковые солнцезащитные очки в черепаховой оправе вверх по головокружительно безупречной линии носа и усадила в копну волос цвета темный блонд. Она опять выглядела старше, чем на Новый год. Загорелая кожа блестела от солнцезащитного крема, и Гетин живо представил ее податливость под его руками. Он моргнул, пытаясь прогнать картинку. Это сестра Талиесина, и, как неустанно напоминала ему Мег, у него ноль шансов.

– Тебе не холодно? – спросила Меган.

– Да что ты. К полудню будет просто пекло. – Голос стал на тон ниже. Мягче.

Гетин предложил:

– Если хочешь, поехали с нами. В Койд-и-Григ. Мы там в озере хотим искупаться.

– А Тал дома? – спросила Меган.

– Что такое Койд-и-Григ?

– Это закрытая территория в лесу, сразу за городом, там еще такой дом странный. Моя мама за ним присматривает. Там озеро и всякое такое. Мы туда все лето ездим.

– Закрытая территория – в том смысле, что на нее нельзя заходить?

Быстро же она попалась. Он ухмыльнулся:

– Почему нельзя? Ты что – боишься вляпаться в неприятности?

– Ой-ой-ой, – она закатила глаза.

– Пойду поищу Тала, – сказала Мег.

– Я сейчас его позову. И туфли заодно возьму, – сказала Олуэн.

– Наверное, помимо туфель тебе еще что-нибудь стоит взять. Это не до такой степени закрытая территория.

Олуэн улыбнулась.

– Господи, Меган, не будь такой ханжой. Сейчас ведь лето, – «Меган» она произнесла на английский лад: проглотила «а».

Когда она скрылась в доме, Мег проговорила:

– Ну ты даешь. Какие же вы, мужики, идиоты.

– В смысле?

– Ой, слушай, ну хватит, слюни вытри, смотреть тошно.

– Я просто проявил человечность. Ей тут, наверное, ужасно одиноко.

– Да мы для нее вообще никто!

– Ну да. Но что она может с этим поделать?

Меган закатила глаза.

– А сюрприз-то ты все равно сможешь нам показать? Даже если она тоже поедет?

Гет почувствовал тяжесть ключей в кармане джинсов.

– Конечно. Она ведь сестра Тала. Ей можно.

* * *

Дубликат ключа от Ти Гвидра он сделал примерно за месяц до того, как решил отвезти туда остальных, но в одиночку он уже бывал в доме несколько раз. Дом завораживал его с детства, и, прежде чем впасть в стандартную подростковую угрюмость, Гетин постоянно упрашивал Фиону взять его туда с собой. Стеклянные грани дома, его удивительная квадратность, необычный минималистский интерьер из древесины, будто пропущенный сквозь зеленый фильтр и сам напоминавший суть дерева, – все это прижилось в сознании Гета и то и дело всплывало во снах. В мае мама полетела на отдых в Турцию с очередным ухажером, который, как тогда казалось, имел все шансы стать кем-то постоянным. Майк: только-только разведен, вульгарен и родом из Уиррала, в наших краях недавно. Занимает какую-то бессмысленную должность, Гетин так и не понял какую. Водит BMW Z3 с откидным верхом и персонализированными номерами, а это уже за гранью добра и зла. Именно благодаря Майку и его гламурному отпуску за границей Гет получил в свое распоряжение ключ и, в то время еще не осознавая значительности происходящего, завел новую привычку и наполнил свою жизнь смыслом.

Поскольку в тот день Олуэн была там и из-за того, что ее присутствие занимало непропорционально много места в его воспоминаниях об этом событии, она стала ассоциироваться у Гета с домом так, как ассоциируются с какими-то местами или временами года запахи – как, например, запах дикого чеснока на лесной дороге из города в Лланелган раз и навсегда сплавлен с ощущением лета, с его светящейся от накала зеленью.

Талиесин сразу же шлепнулся на переднее пассажирское кресло, и Гет с радостью ему уступил – теперь он мог сидеть сзади, с Олуэн. До Ти Гвидра из городка было всего несколько миль. Машина тут была без надобности, но вождение было таким новым непривычным ощущением, что они все-таки поехали. Гетин сидел в лучах жаркого солнца, которые сверлами вворачивались в салон машины из безоблачного неба, и терзался убийственным, отчаянным осознанием собственного тела и его соседства с телом Олуэн. Он не сомневался, что она тоже это чувствует. Мег и Тал сидели впереди и говорили о песнях, которые передавали по радио, об учителе географии – он якобы соблазнил девчонку из предпоследнего класса.

– А он всегда был стремным, – услышал Гет слова Меган будто сквозь тонкий слой стекла. Казалось, они с Олуэн сидят в другой машине. Он позволил взгляду скользнуть от окна, в которое таращился с тех пор, как они выехали, и перенестись на голые загорелые ляжки Олуэн рядом с ним на сиденье. На каждой ляжке было по родинке, чуть ниже края шорт. Гет почувствовал на себе тяжесть ее взгляда, и, когда поднял глаза и поймал его, Олуэн мигнула и отвернулась, и он догадался: ей стыдно, что он ее застукал. Ну что ж, значит, поехали. Его любимый этап. Гет ухмыльнулся и, глядя прямо перед собой на фрагмент шеи Талиесина, видневшийся в зазоре между креслом и подголовником, будто случайно уронил руку так, чтобы кончики пальцев скользнули по ее коже. Олуэн вздрогнула, но не отодвинулась, и тогда он повел большой палец вдоль потрепанного джинсового края, постепенно увеличивая силу нажима. Он осознавал, что теперь отчетливо слышит ее дыхание, а у него самого жар прокатывается по всему телу. Гет решился в открытую посмотреть на Олуэн: губы приоткрыты, тонкая шея и плечи держатся очень прямо, но дрожат, совсем чуть-чуть и почти неразличимо, – он подумал, что, наверное, скорее ощущает это там, где касается ее рукой, чем видит глазами. Она прикрыла веки и запрокинула голову на подголовник сиденья, а он смотрел, как изгиб ее ключицы поднимается и опускается с каждым вдохом и выдохом, и понимал, что должен остановиться, потому что у него стоял, а они уже почти приехали, но мысли путались, и к тому же, опустив взгляд, он увидел, что ее пальцы вцепились в грубую ткань обивки.

– Гетин?

Он отдернул руку. Меган встретилась с ним глазами в зеркале заднего вида, и он воздал хвалу небесам за то, что она водит пока слишком неуверенно и не может оглянуться на ходу.

– Я говорю: ты Талу не рассказывал, что мистер Партон сказал той чувихе из класса Данни? Ну, про то, что у него жена психическая?

Олуэн закинула ногу на ногу и откашлялась, а Гетин достал из-под ног рюкзак и стратегически разместил его на коленях. Когда они заехали в придорожный карман, он попытался сосредоточиться на мистере Партоне, но, поскольку мистер Партон отныне ассоциировался у него с сексом, это делу тоже не помогало. География. Старицы. Усеченные отроги. В словосочетании «усеченные отроги» Гетину внезапно почудилось что-то греховное.

* * *

– То есть тут никто не живет? – спросила Олуэн, перебравшись через высокий забор, и Гет пожалел, что она такая ловкая и ему не понадобилось ее галантно подсаживать. Он последовал за ней, предварительно передав через забор ящик Stella.

– Не-а, уже тыщу лет. Это какая-то богатая английская семья, они тут жили, типа, еще в Викторианскую эпоху.

– Неужели дом такой старый?

– Не, не в доме, а в Лланелгане. Им тут до сих пор хренова территория принадлежит. А дом нереально современный, сейчас сама увидишь. – Он приземлился по ту сторону забора. Земля под ногами пружинила мхом и влажной корой.

– А сейчас они где живут?

– Фиг знает. Но бабла у них, видимо, навалом, раз дом стоит просто так пустой. Они сюда даже на каникулы не приезжают. Как будто вообще забыли про него.

Олуэн наморщила нос.

– Ну оно и понятно. Кто здесь захочет жить?

– Черт, да ладно тебе, тут не так уж и плохо.

– Я здесь после выпуска ни за какие деньги не осталась бы.

Остальные ушли далеко вперед, и их совсем не было слышно, разве что иногда сквозь деревья долетала вспышка смеха.

– Ой ты Господи! – проговорил он. – Да ты у нас девушка с капризами, как я погляжу.

Гет улыбнулся – пусть считает, что он ее просто подкалывает, хотя он действительно думал то, что сказал. Гет немного помедлил у забора, позволяя остальным уйти еще дальше. Он ощущал во всем теле приятную напряженность от предвкушения и от того, что, возможно, все закончится унижением.

– Ну ты идешь или как? – спросила она.

Он не отвел взгляд и ничего не сказал. Привалился к забору.

– Что?

– Иди сюда.

Она попыталась спрятать неловкость за возмущением. Посмотрела под ноги, рука автоматически взлетела и легла на лоб.

– Что?

– Ну давай, иди.

– Зачем?

– А ты как думаешь?

Она выдохнула с театральным изумлением. Откуда-то издали, с дороги, Меган окликнула по имени сначала его, потом ее.

– Они через минуту вернутся и найдут нас, – сказал Гет. Один парень из класса как-то отметил, что с девчонками Гет держится как козел в огороде. Эта фразочка ему запомнилась, и он иногда вспоминал ее, если нужно было себя приободрить. Он дернул головой и повторил:

– Ну, иди сюда.

Олуэн с опаской оглянулась и сделала шаг в его сторону, но глаза по-прежнему выражали подчеркнутое неповиновение.

– Классно было в машине, – сказал он, потянувшись за ее рукой и притягивая Олуэн к себе. Он ощущал тепло ее тела, все прижавшиеся к нему изгибы. Вдыхал крем от солнца и запах солнца у нее на коже и в волосах. Осознал вдруг – и почувствовал бы смущение, если бы в нем еще оставалось место для дополнительных ощущений, – что дрожит. Обхватил ее лицо руками, вдавил большой палец в выступ скулы, и, хотя это было похоже на реплику из фильма – и звучало, скорее всего, так же, – все-таки прежде, чем ее поцеловать, сказал, что она красивая. Олуэн на поцелуй ответила, и он почувствовал, как ее тело опадает в его объятиях, почувствовал ее ладонь у себя на груди – она как будто держалась за него, чтобы устоять на ногах. Запустил пальцы в ее густые волосы, двинулся дальше по изгибу шеи и вниз по позвоночнику. Она прижалась к нему крепче, и он ощутил давление ее второй ладони у себя на затылке. Такого у Гета еще никогда не было: подобная степень накала была ему непривычна, он силился удержать себя в руках, не потерять самообладания. Он провел пальцами под нижним краем ее шорт к середине, остановился между ног. Нежная кожа там, где смыкались бедра, намокшие трусы. Он приподнял резинку кончиками пальцев, услышал собственный вздох, черт, протолкнул пальцы под хлопковую ткань, уловил отклик, содрогания ее тела в ответ на его прикосновения, услышал на этот раз ее вздох и вот, через секунду, ощутил, как ладонь, которая лежала у него на груди, давит сильнее и наконец – отталкивает.

– Я не могу, – сказала она, обращаясь к земле под ногами и делая шаг назад. – У меня как бы есть другой.

Гет моргнул. Обычно к подобным заявлениям он относился легко и безмятежно – в конце концов, не жена ведь она ему. Но сейчас даже он сам услышал в собственном голосе горечь поражения, когда помимо собственной воли произнес:

– Ты серьезно?

Остальные уже ждали их у озера.

– Всё успели? – усмехнулась Меган.

– Iesu ffocen mawr[28]28
  Господи, блин, Боже мой (валл.).


[Закрыть]. Мег, отвали, ладно?

* * *

Несколько недель спустя они с Талиесином сидели на причале у Ти Гвидра. Для купания было слишком холодно, опять пришло время свитеров. Настал вечер, и воздух сверкал мелкозернистой сыростью, будто вот-вот прольется дождь. Талиесин скручивал сигарету. Они к тому моменту совсем обнаглели – постоянно околачивались в доме. Оба молчали. Гет снова думал об Олуэн. Он так много времени провел в размышлениях над тем, чего между ними не случилось, что воспоминание об этом стало осязаемым – как будто было записано на пленку. Гет воскрешал событие в памяти, будто прокручивал старую видеокассету, и каждый раз всплывала какая-нибудь новая подробность, которой можно было себя терзать.

– Значешь, что мне сказала твоя сестра? – спросил он. – Что она ни за какие деньги здесь не осталась бы.

Талиесин в серьезном раздумье склонил голову набок.

– Что? – спросил Гет. – Ты с ней согласен?

Талиесин не отвечал. Он с пущим усердием углубился в распределение клубка табака по листочку папиросной бумаги. Гетин наблюдал за работой его изящных бледных пальцев – пальцев, которые были способны извлекать немыслимую музыку из струн виолончели, но понятия не имели, как заменить камеру на велосипеде. Внезапно он рассердился на друга, уязвленный разницей в их устремлениях.

– Вы иногда оба просто охренительные снобы, чувак.

Талиесин поморщился. Он заклеил самокрутку и постучал одним концом по деревянной доске причала. Гетин ущипнул себя за переносицу, ему стало стыдно.

– Гет, ты же знаешь, мне нельзя здесь оставаться. Для меня все по-другому, ты ведь понимаешь, да?

Гетин вспомнил ванную комнату в родительской спальне Тала в канун Нового года и Криса Эдса, опирающегося о бортик ванны.

– Да. Наверное, понимаю. Извини.

1999

Когда Гет объявил матери о том, что записался в местный сельскохозяйственный колледж на курс по работе с бензопилой, она прищурилась так, будто не расслышала, что он сказал.

– Я надеюсь, это шутка, да? – Она провела ладонями по джинсам, села за кухонный стол напротив Гета и потянулась за пепельницей. – Сельскохозяйственный колледж.

Гет пожал плечами, уткнулся взглядом в лотерейный билет, прикрепленный к холодильнику, и провел языком по внешней стороне зубов.

– Зачем тогда были все эти старшие классы?

Он прочитал дату рождения Данни, а потом свою. С тех пор как Джон Мейджор разрешил лотереи, Фиона использовала всегда одни и те же номера.

– Курс по работе с бензопилой. – Она сглотнула. – Так. Понятно. Хочешь стать как кузен Алан, да? Ну что ж, амбициозные цели, Гет.

– А что не так с Аланом?

– Слушай, ну ладно тебе! С Аланом все так. Просто я думала… – Она потянулась через стол и накрыла его ладони своими. – Я думала, ты захочешь заниматься чем-то другим, понимаешь? Ведь ты такой умный.

Прошел уже год с тех пор, как Гет окончил школу; почти двенадцать месяцев он работал на стройке, мямлил что-то невнятное о том, что «надо накопить на путешествие». Вместо того чтобы готовиться к экзамену продвинутого уровня, читал The Beach и представлял себе (немного путано), как полетит в Таиланд или куда-нибудь еще вроде этого. Будет гонять на байке по улицам, кишащим людьми, калейдоскопу неоновых огней, дыма, сена и тел. Станет всю ночь веселиться на пляжной вечеринке, и кровь в венах будет полыхать от серотонина. Он рисовал в воображении воду цвета лазурита, присыпанную блестками солнца, и сексуальную девушку-француженку с длинными тонкими ногами, загорелую и расписанную хной. Или же Олуэн – он мог подождать ее, у него было сколько угодно времени. Ему было девятнадцать, и он вообще никуда не спешил.

В университет он документы так и не подал, хоть и обещал матери. Просто не видел смысла. Судя по тому, какое впечатление у него сложилось, когда он съездил навестить Тала в университете, это самое высшее образование было, безусловно, классной возможностью оттянуться, но возможность эта отягощалась необходимостью много разговаривать на бредовые темы со всякими самовлюбленными придурками и бесконечно сдавать бессмысленные и никому не нужные работы. Гету нравилось читать, но за два последних школьных класса он понял, что ему не нравится читать «обязательные списки». Ему не хотелось проводить дни, сидя за столом в комнатке на одного в Манчестере, Лидсе или Кардиффе. Ему хотелось что-нибудь создавать и строить – ну или в крайнем случае что-нибудь разрушать. Хотелось пользоваться своим телом. Кто-то вроде Марго Йейтс сказал бы, что он «от природы физиологичен». Он не умел отделять себя от своей физиологичности. У него было слишком много энергии.

По пятницам Гет ехал в Честер, где находилась школа Олуэн. В будние дни она жила там в пансионе, и он, едва закончив работу в половине четвертого, ехал прямиком туда, за ней. Когда он сделал так в первый раз, его мучило чувство вины – как будто он делает это тайком, как будто ему нельзя там находиться. Хотя девушки были едва ли на два года его моложе, он чувствовал себя похотливым стариком, когда дожидался Олуэн у школьных ворот в рабочих ботинках и забрызганных цементом джинсах, покуривая сигаретку, привалившись к машине. Все дело было в их элитной школьной форме. Гет наблюдал за процессией девушек в гольфах и зеленых клетчатых юбках, одна за другой выходящих из школьных ворот, и чувствовал себя извращенцем. Впрочем, он видел, что и они тоже на него смотрят. Видел, как скромные взгляды скользят по его плечам и бицепсам, после года работы на стройке распирающим закатанные рукава футболки. Видел, как некоторые, наиболее уверенные в себе, смотрят на него нахально и с вызовом. Год назад Гет от такого весь извертелся бы, но с тех пор, как началась история с Олуэн, многое изменилось. Парни на работе говорили, что у него крыша поехала. А ему было плевать, что там они думают.

Все началось вскоре после отъезда Тала. Гет подвез Олуэн до деревни: увидел, как она идет из города, одна. По тому отрезку дороги идти пешком – это надо, чтобы тебе жить надоело. Он не видел ее с самого лета и, честно говоря, все время страдал. Когда это все-таки произошло, он не удивился: между ними с самого начала что-то было.

Первые несколько месяцев они держали это в секрете. Сначала Олуэн сказала, что по-прежнему встречается с тем парнем, а потом уже не была в этом так уверена. Гет не хотел на нее давить, но все равно это было странно – высаживать ее до поворота, а потом встречаться уже в Ти Гвидре, где – они точно знали – их никто не застукает. Теперь наконец-то можно было вести себя нормально. Встречи тайком, конечно, по-своему возбуждали и волновали, но все-таки на душе от этого было нехорошо. Как-то это было неправильно.

Школа Олуэн не имела ничего общего с местным заведением, где учились Гет и Тал (обновленный Тал описывал его лондонским друзьям как нечто, что приходилось терпеть; но это нечто обеспечило ему звание «выходец из народа» – ну просто ни дать ни взять местный Джарвис Кокер). Школьные ворота представляли собой перекрещенные руки из тонкого гнутого железа, снабженные девизом на латыни и гербом. Она проходила сквозь них изящно, легко, а увидев Гета, обнажала сверкающий ряд прекрасных белых зубов и отклеивалась от компании подружек. Он не был знаком ни с одной из них, и ни одна из них не горела желанием как-то исправить это положение.

– Ты вкусно пахнешь, – шептала она ему на ухо, прихватывала зубами мочку и чуть касалась ее языком. – Пахнешь работой.

Она наваливалась на него всем телом, впечатывая Гета в дверь машины. Он пробегал пальцами по задней поверхности ее бедра, скользил дальше – под юбку, и Олуэн с игривым блеском в глазах отталкивала его руку. Целовала его.

– Ну что ж! – объявляла она. – Поехали! Выходные начинаются!

Она плюхалась на пассажирское сиденье и бросала взгляд в зеркало заднего вида – на свое отражение.

– Давай поедем старым путем? – просила она.

Олуэн всегда хотела ехать старым путем – по будоражащим подъемам и спускам горного перевала. Автострада была надежной, унылой и удобной. А перевал – для любителей пощекотать себе нервы. Олуэн рылась в бардачке в поисках сигареты и наблюдала за тем, как девушка в зеркале прикуривает и томно затягивается. Гет заводил двигатель и позволял себе уронить правую руку ей на голую ляжку. Тело Олуэн гудело под его шершавой ладонью.

– Ой, нет, не хочу опять их! – Она морщила нос и подавалась вперед, чтобы вынуть из проигрывателя кассету Led Zeppelin. – Давай послушаем Нила Янга.

Ей нравились грустные авторы песен с хрупкими голосами и легкой хрипотцой. Много лет спустя Гету придет в голову, что в этом было нечто паразитарное: она будто наполнялась своей непомерной энергией, выкачивая ее из других. Майский день стоял жаркий, небо было сплошь синее, без разводов и оттенков. Они катили с опущенными стеклами, Нил Янг распевал во всю глотку; они пересекали границу и тащились вверх, свернув с шоссе на однополосную дорогу, дугой огибавшую гору. Долину заливал свет, а выше земля была голой: в дневную жару ее опалял сухой желтый дрок[29]29
  Cтепной кустарник или полукустарник с желтыми или беловатыми цветками. – Прим. ред.


[Закрыть], а по ночам утешал своей нежностью голубой и лиловый вереск. Овцы, оглушенные ветром, бесцельно, как слепые, топтались на своих тонких булавочных ногах, и границы земли удерживали стены сухой каменной кладки. Пару здешних вершин украшали фундаменты кельтских крепостей. Это было место первобытное; место, где от подъема кружилась голова; место, где волшебство можно было потрогать руками.

– Быстрее! – попросила она. Он прибавил газу и с неистовством помчал вдоль круто изогнутого берега, очертаниями напоминающего подкову, а ветер с тем же неистовством врывался в раскрытые окна, и голос Нила Янга растворился сначала в нем, а потом – в реве мотора, когда Гет переключил на вторую. Кончики длинных пальцев Олуэн побелели – так сильно она впилась ему в ногу. Он захохотал и мягко надавил на педаль.

– Теперь давай помедленнее, – на выдохе произнесла она. Ее грудь мягко вздымалась и опускалась, и Гету хотелось пощупать ее сердце сквозь тонкий хлопок школьной блузки.

– А поехали в Ти Гвидр? – внезапно предложил он.

Снижалась скорость – снижался и сиплый рев ветра, и то пространство, которое только что занимал его голос, теперь заполняла музыка. Олуэн кивнула. В конце старой дороги, где свет смягчался, пропущенный сквозь фильтр листвы, Гет развернул машину на 180 градусов и выехал на петляющую трассу, ведущую в Лланелган, а перед самой деревней свернул влево к Койд-и-Григу.

В той комнате Ти Гвидра, которую они воображали своей гостиной, она расстегнула школьную блузку. Первое время простота, с которой она относилась к своему телу, его шокировала. Все девушки, с которыми он раньше спал, были ужасно тревожными обитательницами собственных тел. Из кожи вон лезли, чтобы обрести над ними власть. Олуэн было плевать, если из-за края трусиков выбьется несколько длинных волосков. Ей было плевать, если она забыла побрить волосы на ногах или живот у нее в какой-то позе выглядит не слишком плоским. Она была ошеломительно уверена в себе.

После всего она лежала на спине на паркетном полу и жмурилась от солнца.

– Ну что, попробуем попасть на вечеринку?

По городу ходил слух, что в лесу, чуть дальше в сторону побережья, кто-то устраивает рейв-пати.

– Если хочешь. Почему нет?

Сам-то он хотел лишь одного – провести ночь в Ти Гвидре. Немного поплавать, пока вечер не сделает воду колючей; потрахаться с Олуэн, впечатать ее в деревянные доски на берегу озера и почувствовать, как ее ногти оставляют следы-полумесяцы у него под лопатками; уснуть в доме и проснуться от робкого первого взгляда рассвета. Притвориться, будто все это – его.

В машине по дороге обратно к дому ее родителей Гет рассказал Олуэн о курсе работы с бензопилой.

– Круто, – сказала она и пожала плечами. – Надо делать то, что делает тебя счастливым.

Рядом с Олуэн и ее безграничной верой в Свободу и Счастье Гет и сам испытывал те же чувства. Он был рад, что сказал ей; разговор с матерью заставил его усомниться в том, что это верное решение, и вызвал ощущение, будто его будущее – это длинный больничный коридор со скрипучим ламинатом на полу и уродливым электрическим освещением.

Олуэн вытянула руку в окно.

– Кстати, учительница по английскому сегодня сказала, что мне стоит послать документы в Оксфорд.

Гету хотелось еще поговорить с ней про сельскохозяйственный колледж, но он замял эту тему, и они стали разговаривать про Оксфорд.