Текст книги "Я тебя выдумала"

– Потому что у нас будет весело! – взвизгнула она и попыталась положить ладонь на его руку, но Майлз увернулся. Казалось, он сейчас выругается.

– Слезь с моей парты, Селия.

– Пожа-а-а-алуйста, Майлз. Ну как мне тебя уговорить? – Ее голос стал грудным, она почти легла на парту и смотрела на него через полузакрытые ресницы. Майлз захлопнул блокнот, прежде чем она успела заглянуть в него. – Все что угодно, – шептала она. – Только согласись.

Майлз выдержал довольно большую паузу. А потом через плечо показал большим пальцем на меня и произнес:

– Пригласи Алекс. Тогда и я приду.

Выражение лица Селии стало меняться так быстро, что я с трудом уловила все стадии. Только что она пыталась соблазнить Майлза, затем посмотрела так, будто меня следует посадить на кол, а закончилось это мини-представление выражением смущенного удивления.

– О! Хорошо… ты обещаешь? – Она почти касалась своим лицом лица Майлза. Он откинулся назад. А я приобрела внезапный статус идиотки, загоняющей разъяренную ядовитую змею в угол.

– Конечно. Обещаю, – язвительно подтвердил он.

– Вот и славно! – Селия достала из кармана рубашки визитку и, коснувшись плеча Майлза, протянула ее мне. Ей явно хотелось, чтобы он ткнулся лицом в ее грудь. Я дала ему возможность покорчиться дольше, чем это было необходимо, и взяла карточку. Селия соскочила с его парты.

– Жду не дождусь тебя у себя, Майлзи!

Я фыркнула.

Майлз посмотрел на меня.

– Майлзи, можно мне так тебя называть? – ехидно спросила я.

– Только попробуй не явиться, – ответил он, глядя на меня равнодушно и холодно.

Селия устраивала вечеринку с костром в середине октября в День счетного табло. Мне пришлось долго уговаривать себя пойти туда, и я решилась на это, только посоветовавшись с магическим шаром Финнегана (Знаки указывают на положительный ответ.) и поддавшись уговорам других членов клуба. Всех, кроме Майлза, разумеется, который счел необходимым лишь один-единственный раз напомнить мне о столь важном мероприятии. (Тыльную сторону его ладони все еще украшал ряд ярко-красных рубцов, оставленных муравьями.)

То обстоятельство, что члены клуба возжелали моего присутствия на вечеринке, представляло дело так, будто я использую приглашение не как повод для того, чтобы сделать счастливыми маму и врача, а скорее сама хочу повеселиться с… С друзьями.

Моя паранойя разыграется там во всю прыть, но мама впала в такой экстаз, что стало понятно: отступать некуда. Возможно, у нее даже что-то замкнуло в голове, потому что она стояла и непонимающе смотрела на меня целую минуту, прежде чем спросить, надо ли мне брать с собой еду и сколько. Она позвонила врачихе, чтобы сообщить ей великолепную новость, и та захотела немедленно поговорить со мной об этом. Она поинтересовалась, почему я приняла такое решение и что я по этому поводу чувствую. Мама сказала, что отвезет меня на машине, но я отказалась;

меня уже предложила подвезти Тео, и это было лучшим выходом из положения. Представить, что мама подкатывает к огромному дому в одном из самых богатых районов города на своей машине и оставляет дочурку на вечеринке, куда ее толком и не пригласили, было выше моих сил.

В среду перед вечеринкой Тео отложила свое домашнее задание, дабы объяснить, чего я могу ожидать от нее.

– Ничего там не ешь, – предупредила она, вручая покупателю хот-дог. – Я не шучу. Перекуси дома перед уходом. И ничего не пей.

Ну, с этим проблем не будет. Я готова была поблагодарить Тео за предлог испытывать паранойю насчет еды.

– Почему? Она все это отравит?

– Нет никакой гарантии, что кто-нибудь не попытается подсыпать тебе рогинпол. – Тео отвернулась, чтобы заправить машину, делающую попкорн. – Все обойдется. Не ешь и не пей, не привлекай к себе внимания.

Ну, значит, я буду вести себя как обычно.

– Да. И не поднимайся наверх, – добавила Тео.

– А это еще почему?

– Просто не поднимайся, и все. Хорошо?

– Хорошо.

– На эти вечеринки ходят лишь для того, чтобы испоганить фальшивое табло и послушать всяческие безумные истории. Байки о вечеринках Селии оказываются куда лучше, чем рассказы о самой Селии.

Безумные истории, происходящие во время вечеринок с рогинполом и запретом подниматься наверх, не прибавят мне хорошего настроения, но если я попытаюсь отказаться прямо сейчас, мама и врачиха вцепятся в меня словно гончие псы. Так что шансов избежать столь дивного события у меня нет.

– Черт побери, до чего же мне скучно!

– Вот и он, голубчик. – Тео даже глаз не подняла, когда Майлз завернул за угол и швырнул блокнот на прилавок. – Не думаю, что ругательства тебе помогут, – сказала она.

– Да леший его знает, – взъярился Майлз. – Ненавижу всех в этом зале. Загадай кого-нибудь.

– Я не хочу играть, – сказала Тео.

– Это не займет много времени.

– Потому и не хочу.

– А можно мне? – Я подняла руку. – Вдруг тебе понадобится больше пяти вопросов.

Майлз выгнул бровь.

– Ты так считаешь?

– Если обойдешься пятью, я буду глубоко потрясена.

Майлз облокотился о прилавок. С очень, очень странной готовностью. Как будто он то ли хотел повозить меня лицом по полу, то ли знал, что побьет меня. Он был взволнован.

– О'кей. Ты выдуманный персонаж?

Хороший вопрос. Но Майлз знал меня не так хорошо, как Тео, и потому можно было ожидать от него такого.

– Нет, – ответила я и улыбнулась.

– Ты еще жива?

– Нет.

– Ты лидер?

– Да.

– Твоя цивилизация была поглощена европейскими завоевателями?

– Да.

– Ты лидер… ольмеков?

– Как ты додумался до этого? – выпалила Тео, но Майлз проигнорировал ее восторги.

– Нет, – ответила я, пытаясь всеми силами скрыть, как близко он подобрался к ответу. – Ольмеки не были побеждены европейцами, они вымерли.

Майлз нахмурился:

– Майя?

– Нет.

– Инки.

– Нет.

– Ацтеки.

– Да.

Кончики его губ дергались, но он сказал:

– Да я переборщил с вопросами.

А потом спросил:

– Это ты основал Тлалокан?

– Нет.

– Ты правил после 1500-го?

– Нет.

Тео следила за разговором, как за теннисным матчем.

– Ты Ауисотль?

– Нет. – Я улыбнулась. Этот малыш знал историю.

– Тисон?

– Нет.

– Ашайакатль?

– Нет.

– Монтесума I?

– Не-а.

– Ицкоатль?

– Нет.

– Чимальпопоку?

– Нет.

– Уицилиуитль?

– Что за чушь вы тут несете? – вскричала Тео.

Он перебирал ацтекских императоров до тех пор, пока не остался один-единственный. У него же в запасе были три вопроса – и два из них ему не нужны.

Почему он не упразднил их? Вне всяких сомнений, Майлз мог сузить выбор и не перечислять всех правителей. Это был своего рода экзамен? Или… он попросту выделывался?

– Ты Акамапичтли.

Его глаза светились фанатичным блеском, на губах играла улыбка. Она мигом исчезла, стоило мне сказать:

– Чуть меньше двадцати, но я почти сделала тебя.

– Никогда больше не буду играть в эту игру. – Тео вздохнула и вернулась к домашнему заданию.

Выражение лица маленького мальчика из аквариума с лобстерами исчезло с лица Майлза.

Магический шар
Разговор номер три

Почему он пригласил меня?

Очень даже вероятно.

Хотелось бы услышать от тебя что-то еще, а не только да или нет.

Четырнадцатая глава

Чарли возникла в проеме двери в мою спальню: руки в боки, голова черного слона зажата между зубами.

– Можно мне пойти с тобой? – спросила сестра.

– Это вечеринка не для восьмилетних девочек.

– И что это значит?

– Это значит нет. – Я сунула голову в шкаф в поисках какой-нибудь другой одежды. Старые джинсы валялись на полу. Рубашки криво свисали с вешалок. Потрепанные рыжие домашние тапки в форме кошек свернулись клубком под изношенной толстовкой. Я погладила их ногой, и они замурлыкали.

– Почему? – топнула ногой Чарли. Щеки у нее покраснели и стали как волосы. Судя по выражению лица и субтильности, ей можно было дать скорее года четыре, чем восемь.

– Почему ты сегодня такая плаксивая? Обычно немного поноешь и успокаиваешься.

Чарли не удостоила меня взглядом.

– Ты плачешь?

– Нет! – Она шмыгнула носом.

– Я же редко куда ухожу. А сегодня просто вернусь чуть позже обычного. – В конце концов я решила вовсе не переодеваться и вытащила толстовку размера XXL из-под (шипящих) тапочек-кошек и натянула ее на себя.

Мама крикнула из гостиной:

– Алекс! Твои друзья уже здесь!

Должно быть, она впервые в жизни произнесла такие слова в такой последовательности. Я схватила Чарли под мышки, отнесла вниз и усадила на ковер в гостиной.

Тео и ее братья ждали меня в конце подъездной дорожки в «Тойоте-Камри».

– Ты точно ничего не возьмешь с собой? – спросила мама.

– Все будет хорошо, мамочка, – ответила я. – Но в последнее время мне безумно хочется «Юху». – Надо пользоваться моментом, пока она ловит кайф от того, что я нормальная. – Скоро увидимся. Если позвонит папа, скажи ему, что он совершенно не умеет рассчитывать время.

– Я тоже хочу поехать! – Чарли повисла у меня на ноге.

– Нельзя – это вечеринка для больших девочек.

– Мне же не четыре года! – визжала Чарли. На ее губе выделывал танцевальные па черный слон.

– Нет, – согласилась я. – Тебе восемь. И пора прекратить жевать что попало – а то подавишься.

Мамины брови беспокойно взметнулись как раз перед тем, как я вылетела из комнаты. Может, она волновалась больше, чем признавалась себе в этом.

Находиться в машине с Тео и ее братьями – словно запереться в банковском сейфе с восьмьюдесятью фунтами тринитротолуола и бикфордовым шнуром. Тео усадила меня на переднее сиденье, но мне все равно казалось, что Иван и Ян слишком уж близко. Вcе трое по дороге к Селии, как законченные алкоголики, тянули какие-то пронзительные песни и заткнулись лишь тогда, когда Тео свернула к Даунинг-Хейтс.

Даунинг-Хейтс – самый богатый район города. Все дома здесь одинаковые: большие, белоснежные и находящиеся в идеальном состоянии, но мы довольно скоро вычислили дом Селии. Машины рядом с ним выстроились по обе стороны дороги вдоль почти десяти домов. Тео припарковалась, и мы направились к двухэтажному «МакМэншн», возвышающемуся посреди этого хаоса.

В желудке возникло неприятное ощущение. Мне прежде не приходилось бывать здесь, и меня, естественно, исподтишка разглядывали. Я сжала пальцы в кулаки и спрятала их в подоле толстовки. На заднем крыльце стоял огромный стереопроигрыватель и выдавал однообразную ритмичную музыку; неподалеку потрескивал костер. В доме горели многочисленные лампы, и гости входили и выходили через двери и окна, как мухи в жаркий день.

– Сохраняйте спокойствие, – с улыбкой сказал Иван, ведя нас к дому.

– Не поднимайся наверх, – напомнила Тео.

– И ничего не глотай, – завершил наставления Ян. После чего тройняшки куда-то подевались. Смешались с толпой за входной дверью. Какие-то незнакомые люди сжимали меня со всех сторон.

Осмотр по периметру не даст здесь никаких результатов. Я едва видела людей и вещи на расстоянии пяти футов от меня. Проверить каждого человека на предмет оружия совершенно невозможно. Моя камера была со мной, в кармане толстовки, но толку от нее никакого. Я ни за что не вспомню, что я видела, а что нет.

Прокладывая себе путь через потные тела и оглушающие голоса, я выискивала хоть одно знакомое лицо. Мне почудилось, что там впереди Такер, и я пошла к нему, но он вдруг как сквозь землю провалился.

Я слонялась по изысканной, в китайском стиле столовой и пыталась понять, где родители Селии и известно ли им, сколько банок пива стоит на полированном обеденном столе из красного дерева. (Ответ: семьдесят шесть.)

Резная лестница находилась за углом столовой, и казалось, что наверху куда тише и гораздо меньше алкоголя, чем внизу. Я помнила слова Тео, но поскольку никто не собирался устраивать на меня засаду, я все-таки решилась подняться на второй этаж.

Наверху был удивительно тихий холл, в который выходило множество дверей. Большинство из них были закрыты. Наверное, это были спальни. Посередине между этажами был узкий стол, уставленный картинами и фотографиями в рамках. Я увидела фотографии улыбающейся Селии, но не успела подойти к ним, чтобы рассмотреть получше, потому что из спальни наверху послышался девичий голос:

– Кончай выкобениваться! Заткнись и веди себя тихо… Я думала, ты все сделаешь как надо.

Я на цыпочках подобралась к чуть приоткрытой двери и рассмотрела в щелку тех, кто был в спальне. Там стояла большая кровать. А на кровати – полуобнаженная Райя Вулф спиной ко мне восседала верхом на полуобнаженном парне, который определенно не был Клиффом Экерли. Затем Райя встала и перебросила через плечо волосы.

Я отпрянула от двери и помчалась к лестнице. Господи – так вот о чем говорила Тео. Я стала свидетельницей мести Райи. Вау. О'кей. Я пробиралась сквозь густую толпу у подножия лестницы, а по коже у меня бегали мурашки. Наконец-то я ворвалась в сияющую белую кухню, пробежала ее и выскочила на заднее крыльцо. Все толпились либо вокруг стерео, либо у водруженного на лужайке куска фанеры высотой семь футов, раскрашенного под счетное табло. Вокруг него валялись банки пива, фантики от леденцов, корешки старых билетов в кино и пара грязного нижнего белья – по всей видимости, это и были подношения. Поверхность «табло» покрывала радуга флуоресцентного граффити. Ругательства, карикатурные пенисы, непристойные советы по поводу того, что МакКою следует сделать со своими гениталиями. Ничего такого, что нельзя обнаружить вырезанным на парте самого обычного подростка. Несколько человек были заняты тем, что выводили ярко-розовой краской «Рич Дик МакКой навсегда» по нижнему краю квази-табло.

Я не могла думать ни о чем, кроме как об инциденте с граффити в спортивном зале Хилл-парка. Не лучший момент в моей жизни. Я пошла к лужайке. Ночная тишина и потрескивание костра словно отгораживали от ревущей с крыльца музыки. Вокруг костра стояли, образуя треугольник, три скамейки: одна из них была покалечена шаром для боулинга, застрявшим прямо посередине нее; другую оккупировала парочка, так крепко обвивавшая друг друга, что для того, чтобы разнять их, потребовался бы какой-нибудь гидравлический инструмент. Скамейки были покрыты птичьим пометом в космических масштабах, но парочка, казалось, ничего против этого не имела, а шары для боулинга, как ни удивительно, остались невостребованными.

На третьей скамейке – спиной ко мне – сидел всего один человек и поджаривал на огне маршмэллоу.

Когда я поняла, кто это, сердце у меня ухнуло и мне захотелось вернуться в дом, прежде чем пылающее маршмэллоу будет пущено в ход как оружие. Но тут он обернулся, увидел меня и выгнул бровь, в которую мне захотелось вцепиться ногтями.

– Присаживайся, если хочешь. – Майлз подвинулся. – Его голос звучал как-то странно, приглушенно. А говорил он совершенно нормально. Спокойно. Словно мы с ним друзья. Я села на другой край скамейки (на расстоянии пяти дюймов от него), посмотрела, нет ли у Майлза каких острых предметов, и дернула себя за волосы. Если он единственный нормальный человек на этой вечеринке, я не упущу шанса пообщаться с ним. Вместо школьной формы на Майлзе были поношенные джинсы, рабочие ботинки на толстой подошве и бело-голубая бейсбольная рубашка, а еще тяжелая авиационная куртка, которая, казалось, успела побывать на Второй мировой.

– Что привело тебя к костру? – Он вынул из огня шампур и без малейшего интереса смотрел на то, как горит маршмэллоу.

– Там чересчур много народу. – Я не понимала, играет ли он в какие-то игры, в какие игры он играет или же просто решил вернуться к обычному образу старины Майлза. – И слишком шумно. Мне там не по себе.

Майлз хмыкнул.

– Почему ты заставил Селию пригласить меня? – спросила я. – Тебе вряд ли нужна чья-то компания.

Майлз пожал плечами.

– Сам не знаю. Тогда мне показалось, что это хорошая идея. Можешь считать, что я с тобой расплатился. – Конфета свалилась с шампура и исчезла в недрах огня. Он начал поджаривать следующую. – Я отпросился с работы ради этого бардака. Думал, что благодаря алкоголю, лапающим друг друга озабоченным детишкам, – он кивнул в сторону гидравлической парочки, – и беспорядочному сексу в спальнях здесь будет хоть немного интересно.

– Я почти вошла в одну спальню наверху, где кто-то занимался сексом.

Майлз как-то странно кашлянул, словно пытался сдержать смех. Я ни разу не слышала, чтобы он смеялся.

– Ты вошла к ним? И что они делали?

– Да я не входила. Дверь была чуть приоткрыта, и я слышала, как они разговаривают…

– Кто там был?

– Райя. И еще какой-то парень, не Клифф.

Брови Майлза сошлись в одну линию. Вторая маршмэллоу тоже упала в костер. Он взял третью.

– Кто бы это ни был, его нос утонет в его же черепушке. Клифф умеет охранять свою территорию.

– Ты говоришь так, будто испытал это на себе. Ты поэтому ненавидишь Райю? Ooo! Ты был одним из ее парней? Тех самых, что… ну, сам понимаешь…

– Нет. – Взгляд у него был смертельно скучающим. – Я ненавижу Райю за то, что у нее в голове нет ничего, кроме волейбола и блестящих побрякушек. Клиффа я ненавижу по той же причине, только вместо волейбола у него футбол, а вместо побрякушек секс.

Разумеется, не потребовалось много времени, чтобы на свет опять явился злобный Майлз. Он ничего не добавил к сказанному. Мы несколько минут сидели молча, слушая, как потрескивают дрова в костре, музыку, доносящуюся с крыльца, и звуки, издаваемые парочкой по соседству. Мне все же хотелось сфотографировать эти достопримечательности, несмотря на то что молодые люди не прекращали обжиматься.

Майлз продолжал поджаривать сладости.

– Думаю, теперь Селия возненавидит тебя, – наконец произнес он.

– Да что ты говоришь! Я не уверена в этом – змеиный взгляд, который появился у нее на лице, когда ты заставил ее пригласить меня, был не слишком убедительным. – Я взяла кочергу и постучала в нескольких местах по прогорающему бревну… – И все-таки что с ней? Она зациклена на тебе. Селия твоя бывшая девушка или как?

– Нет. Я тут ни при чем. – Его глаза слегка блеснули. – Она всегда была такой. Не знаю почему.

– Ты ей нравишься. – Я продолжала стоять на том, что сказала Тео, хотя та сочла мои слова чепухой.

– Это… глупо.

– Значит, ты тоже так думаешь?

Майлз посмотрел на меня и спросил:

– Ты меня ненавидишь?

Вопрос был столь неожиданным, а голос у него был таким тихим и лишенным каких-либо эмоций, что я засомневалась, а ждет ли он моего ответа.

– Хм. Ты немного скотина.

Это его не убедило.

– Ладно, ладно, ты настоящий засранец. Самый большой придурок на этом свете. Ты это хотел услышать?

– Нет, я хотел услышать правду.

– О’кей. Ты подлюга. – И у тебя прекрасные глаза. – Но я не ненавижу тебя. – Я сосредоточилась на том, что стала сгребать пепел в кучки. Мне не хотелось смотреть на него, но я чувствовала его взгляд на своем лице. – Мне кажется, твоя затея с учебниками зашла слишком далеко.

– А намертво заклеенный шкафчик? Кстати, ты хорошо изобразила полную непричастность к этому эпизоду.

– Спасибо. Как твоя рука?

– Лучше. Animalia Arhropoda Insecta Hymenoptera Formocidae Solenopsis. Маленькие ублюдки. К счастью, у меня нет на них аллергии. Иначе я бы подал на тебя в суд.

– А зачем богатому ребенку, как ты, судиться с бедным, как я.

Майлз ударил кочергой по земле рядом с огнем. И обратил на меня все свое внимание:

– Почему ты думаешь, что я богатый?

Я пожала плечами.

– Разве ты не избалованный ребенок? Не единственный в семье? И ботинки у тебя всегда блестят. Рубашка непременно идеально выглажена, галстук завязан безукоризненно, на брюках стрелки – обрезаться можно, а ботинки чернее и ухоженнее, чем у кого-либо еще в классе. – А что касается его волос, то тут и говорить не о чем: такое впечатление, будто каждое утро после душа их искусно укладывают в якобы беспорядочную, но при этом очень стильную прическу. Кем бы Майлз ни был, он, безусловно, прилагал немало усилий для того, чтобы выглядеть красавчиком.

– У меня всегда вычищены ботинки? – недоверчиво спросил он. – И поэтому ты решила, что я богатенький? Потому что я люблю, когда ботинки блестят?

Я снова передернула плечами. Лицу стало жарко.

– И иногда существуют немаловажные причины, из-за которых в семье всего один ребенок, так что лучше не затрагивай эту тему.

– Хорошо! – Я подняла руки. – Прости меня, ладно? Ты вовсе не богач.

Майлз повернулся спиной к костру. Молчание снова накрыло нас, как одеялом, но теперь оно не было неловким. А очень, очень тяжелым. Словно кто-то должен продолжить разговор, а не то он вовсе не состоится.

– Как у тебя с историей? – поинтересовался Майлз, его голос снова был равнодушным.

– История бывает разной. Ты о какой спрашиваешь?

– О всякой, – отрезал он и, прежде чем я успела спросить, что он имеет в виду, добавил: – Кто был четырнадцатым президентом США?

– Франклин Пирс. Единственный президент родом из Нью-Хэмпшира.

– Как звали его второго ребенка и от чего тот умер?

– Бен… нет, Фрэнк… Роберт Пирс. Фрэнк Роберт Пирс. Он умер от тифа.

– Сколько ему было лет?

– Хм… четыре? Пять? Я не помню. Почему тебя так интересует второй ребенок ничем не примечательного президента?

Майлз покачал головой и отвел взгляд. Но он улыбался. Странной, кривой улыбкой, это была скорее ухмылка, чем улыбка, но она была полна смысла. Насколько он умен? Ясно, что гений, но в чем? Создавалось впечатление, что ему хорошо дается абсолютно все: он помогал Тео с математикой, не моргнув глазом, щелкал задачки по химии, на английском спал, но имел по предмету самые высокие отметки, а все остальное, казалось, наводило на него скуку. Он знал имя Уицилиуитль. (И более того, знал, как оно произносится.) Он знал все.

Кроме правды обо мне. И я должна сохранить такое положение дел.

Я сосредоточила взгляд на огне, но мое внимание скоро отвлекла гидравлическая парочка; они сбросили одежду, и, судя по выражению лица Майлза, он был готов пронзить их шампуром.

Однако спустя секунду ситуация изменилась. Шум с террасы усилился и стал перемещаться в нашу сторону, и, прежде чем я решилась сбежать, на скамейку рядом со мной плюхнулась Селия Хендрикс, а рядом с Майлзом – кто-то еще, и расстояние в пять дюймов между нами исчезло. Нас притиснуло друг к другу, мое плечо оказалось у него под мышкой, его рука за моей спиной, а я почти у него на коленях. Похоже, большинство присутствующих на вечеринке окружили костер.

Я замерла и застыла, поскольку никогда не оказывалась так близко к кому-либо. Кроме Чарли. Даже маме я не разрешала ничего подобного.

Шея и уши Майлза запылали. Для него это тоже должно было показаться сущим мучением. Потому что толпа вокруг нас непременно должна была решить, что я бросилась в его объятия, а он, похоже, только и мечтал об этом.

– Да, неловкая ситуация, – сдавленно сказал Майлз.

Тройняшки хохотали где-то за нашими спинами. Мы с Майлзом обернулись, желая отыскать их взглядами, и сделали это одновременно. Его челюсть ткнулась в мой лоб.

– Боже, у тебя что, стальная голова? – взвыл он.

– Трудно прокусить? – Я потерла лоб. Тройняшки были уже где-то рядом, светлые пятна посреди моря голов.

Мне в ребра вонзилась чья-то рука.

– Эй, ребята! – обнажила белоснежные зубы Селия. – Как вам вечеринка?

– Э… хм… великолепно. – Майлз тем временем взял мою ногу и пронес над своей, чтобы я не так сильно налегала на его грудную клетку. Я потеряла равновесие, и он снова схватился за мою ногу, чтобы я не упала. Нога задрожала, как желе.

Гости, столпившиеся за скамейкой, не давали возможности спастись бегством. Я едва удержалась от того, чтобы ударить кулаком Селию. И не сразу поняла, что, размахиваясь, еще больше прижалась к Майлзу, пока он не закашлялся и не вздернул подбородок, чтобы моя голова не врезалась в его.

Мой нос учуял запах табака и древесных стружек. Его куртка. Такой запах я слышала раньше лишь однажды – он исходил от курящих трубки, копающихся в грязи археологов – коллег моих родителей. Я была достаточно близко от него, чтобы уловить совсем уж слабый запах чего-то еще… какого-то печенья, что ли. И… Мятное мыло. Словно кто-то смешал все самые лучшие запахи на свете и заставил Майлза искупаться в них.

– Уведи меня отсюда, – пробормотал он. Его рука, обнимавшая мою спину, упала, и его ладонь словно погладила меня ниже. Волоски на моем теле встали дыбом. Майлз страшно покраснел:

– Прости… рука затекла…

Мы сидели нос к носу. Прямой нос. Квадратная челюсть. Ясные глаза. Да, подумала я, очень симпатичный. Тут нет никаких сомнений.

– Я пытаюсь как-то выбраться отсюда, – чуть слышно сказала я, ерзая на скамейке. Мою задачу очень усложняла Селия, все еще пытавшаяся привлечь к себе внимание Майлза.

А также вспышка огня позади нее, резкий запах горящих волос и чей-то истошный вопль:

– ТЫ ГОРИШЬ!