Текст книги "Я тебя выдумала"

Пятнадцатая глава

Две секунды между этим криком и тем мгновением, когда я поняла, что огонь не на мне, а на Селии, были почти одновременно страшными и благословенными секундами.

Селия кричала и колотила себя, и было трудно понять, что у нее горит: волосы, одежда или и то, и другое. Кто-то забежал к ней за спину и опрокинул на голову ведро воды. Какое-то время она стояла неподвижно, кончики ее волос почернели и обуглились, макияж струйками стекал по лицу.

– КТО ЭТО СДЕЛАЛ? – закричала Селия.

Все смотрели на нее. Она сидела слишком далеко от огня, чтобы он сам перекинулся на нее, так ведь? Спинка свитера тоже была подпалена. Тем не менее ожогов у нее, похоже, не имелось. Она кипела от возмущения и рыскала глазами по толпе до тех пор, пока не остановила взгляд на мне.

Я нацелила на нее свой фотоаппарат и сделала это прежде, чем поняла, что ее обгоревшие волосы – не галлюцинация.

– Ты сидела вплотную ко мне! – проскрипела она.

Я спрятала камеру в карман и попыталась убежать, но скамейка впилась в мои коленные сухожилия.

– Ты считаешь, что это сделала я?

– Ты сидела СОВСЕМ. РЯДОМ. СО МНОЙ. Кто это еще мог быть?

Не знаю. Всего лишь около десятка человек за твоей спиной.

Я сидела с самым что ни на есть идиотским видом – он всегда появляется на моем лице, когда меня обвиняют в чем-то, чего я не делала.

Я никогда ничего не доказываю и не отрицаю.

Отрицание и оправдания не помогли мне в прошлом.

– О боже, это сделала ты! Почему? – Селия схватила концы своих обгоревших волос, ее лицо перекосилось от ярости. Она смотрела то на Майлза, то на меня, а потом превзошла сама себя в стервозности: – Ты ревнуешь!

Я посмотрела на Майлза. Он посмотрел на меня. Мы оба посмотрели на Селию.

– Что за фигня? – сказал Майлз.

Селия вцепилась в мою одежду. И началось светопреставление. Кто-то поднял меня со скамейки и быстро понес через море тел, приготовившихся к драке. Остальные разбегались кто куда, кричали, визжали, а музыка почему-то внезапно стала еще громче.

Как только мы выбрались из этой заварушки, я увидела, что моим спасителем был Арт, это он тащил меня прочь от скамейки, его огромные мускулы до предела растягивали рубашку. Я была бы очень благодарна ему, если бы не то обстоятельство, что он обычно появлялся, когда Майлз проворачивал какое-нибудь дело. Если Арт поджидал момента, чтобы спасти меня, значит, Майлз имеет прямое отношение к огню, верно?

Я стиснула челюсти, а как только мы оказались на подъездной дорожке, высвободилась из рук Арта, ухватилась за его огромное плечо и выпалила ему в лицо:

– Это сделал Майлз?

– Нет, – немедленно ответил он. И взъерошил свои короткие волосы.

Невидимые пальцы легко коснулись моей шеи. Я выставила вперед палец и почти ткнула им в Арта:

– Лучше скажи мне правду, Арт Барбоу. А не то, что велел сказать Майлз.

– Слово скаута! – произнес Арт, подняв руку.

Я не верила ему. Мне в горло словно напихали ваты. Я задыхалась. Обеими руками дернула себя за волосы и, повернувшись кругом, дабы удостовериться, что на домах и фонарных столбах нет камер, пошла по пешеходной дорожке.

– Ты куда? – окликнул меня Арт. – Я знаю, ты без машины.

– Я иду домой! – крикнула в ответ я.

Домой. Там хорошо.

– Разве ты живешь не в нескольких милях отсюда?

– Наверное, так.

– Что за дерьмо? – произнес кто-то. Мы уже были не один на один. – Куда ты? Я велел тебе удержать ее.

Я обернулась; Арта догонял Майлз. Я развернулась и уперла указательный палец ему в грудь.

– Ну и что, скажи на милость, ты вытворяешь? Поджигаешь чьи-то волосы и позволяешь свалить это на меня? Поскольку, видите ли, я ревную. Это месть? Сначала книги, потом парта, а теперь нечто новенькое – но это же все смешно.

Майлз вытаращил глаза:

– А не заткнешься ли ты и не перестанешь воображать, что знаешь обо всем на свете?

– А ты когда-нибудь поумнеешь и перестанешь быть извергом? – вопросом на вопрос ответила я.

Я выпалила это слишком быстро – рефлективная реакция на переполнявшее меня чувство вины. Доказательств у меня не было, но очень хотелось, чтобы Майлз замолчал. Это сработало – его рот захлопнулся, пальцы сжались в кулаки. Челюсти стиснуты. Майлз оказался в затруднительном положении, но точно в таком же положении была и я. Но еще я не могла придумать, что делать дальше.

Дом. Надо идти домой.

У меня перед глазами по-прежнему стояла возглавляемая Селией толпа, бегущая за мной по улице и кричащая о моем дьявольском преступлении, словно сами они были пуританами на суде ведьм. Я не сделала ничего плохого – я никогда не делаю ничего плохого – здесь нет моей вины…

– Алекс, я могу отвезти тебя домой, – предложил Арт.

Надо всегда быть вежливой.

– Спасибо, но нет.

Я повернулась и пошла вдоль улицы. Только бы не оставаться здесь. Арт сказал мне вслед что-то еще. Слова ударились об меня и отскочили. Я смотрела вперед.

Тут из-за дерева впереди выступил Майлз.

И как только он умудрился оказаться там так чертовски быстро? Не прошло и десяти секунд, как он стоял у меня за спиной, а теперь выныривает из-за дерева на расстоянии трех домов от того места. Он неторопливо направлялся ко мне в совершенно изодранной одежде, словно его долго и не на шутку терзал медведь. Когда он приблизился, в воздухе запахло алкоголем и тиной.

На месте веснушек из сотни маленьких дырочек по бледным щекам, пульсируя, стекала кровь.

– Я не хочу с тобой разговаривать. – Я попыталась обойти его, но он подался назад и посмотрел мне прямо в глаза. Руки висели плетьми. Пальцы казались длиннее обычного, словно у него стало больше суставов, чем у всех остальных людей. У меня скрутило желудок. Не знаю, что он сделал с веснушками, но я не должна дать ему понять, как сильно это напугало меня.

Майлз не уходил.

Я хотела, чтобы он ушел.

– Убирайся отсюда! – крикнула я. Он и глазом не моргнул. Его глаза были светлее, чем обычно. Они выглядели более голубыми, чем могли быть в темноте. За ними светило солнце, и они плавились изнутри, как свечной воск. Его кожа стала бесцветной.

– Алекс!

Кто-то схватил меня за руку. И с силой развернул.

И это тоже был Майлз. Только не окровавленный. И одежда у него была в порядке. И глаза нормального голубого цвета. Я выдернула руку и сделала шаг назад. И… наткнулась на Майлза.

– С кем ты разговариваешь? – спросил обычный Майлз.

– Я… Я не…

О нет. Их было двое. Я знала, что это невозможно, неправильно, но он дотронулся до моего лица, и я почувствовала, что пальцы у него прохладные.

Я вцепилась в корни своих волос, и они издали крик.

– Эй, вы оба, держитесь от меня подальше. – Я ткнула пальцами в обоих Майлзов, пятясь к ближайшей лужайке. Один Майлз – уже достаточно плохо. Два – невыносимо.

Обычный Майлз нахмурился:

– О чем ты?

Заткни свой поганый рот, идиотка! – заверещал тонкий голосок у меня в затылке. Вряд ли все, что происходит, так уж паршиво.

Он не настоящий.

Настоящий.

Не настоящий, не настоящий.

Холодный палец прошелся по моей щеке.

Тогда почему он может дотрагиваться до тебя?

Истекающий кровью Майлз смотрел на меня, и его губы корчились в широкой ухмылке. Его зубы были в крови.

Майлз никогда не улыбается. Особенно вот так.

Кровавый Майлз набросился на меня, и я упала на землю. В глазах потемнело. Я услышала шаги. Арт что-то крикнул, но я не разобрала.

Чьи-то руки схватили меня за плечо и попытались приподнять. Я сжала пальцы в кулак и ударила во что-то мясистое.

Раздался стон.

Руки выпустили меня.

– Черт побери, она вдарила вам, босс, – послышался голос Арта.

– Переживу. Ты можешь нести ее?

– Могу попробовать.

Я увернулась, но лицо Арта дыхнуло на меня средством после бритья – пряным запахом алкоголя и пены. Одна его большая рука обвила мои плечи, а другая подхватила под коленями. Арт поднял меня.

– Она ужасно дрожит – ее будет трудно удержать.

– Сюда. Я отвезу ее домой.

Волна теплого воздуха прошлась по моему лицу. Я не стала открывать глаза, потому что боялась увидеть его.

Дверца грузовичка со скрипом распахнулась. Я открыла глаза – Арт усаживал меня на пассажирское сиденье.

– Возвращайся на вечеринку. – Майлз сел на сиденье водителя. – И никому ничего об этом не рассказывай.

Нет, Арт, не оставляй меня наедине с ним!

Но Арт кивнул и отошел от машины. Майлз завел мотор.

– Алекс, – позвал Майлз.

Я отвернулась и посмотрела в окно.

– Алекс, пожалуйста, взгляни на меня.

Я не хотела на него смотреть.

– Что происходит? – Он заговорил громче, его голос словно надломился. – Чего ты боишься? Просто посмотри на меня! – более требовательно сказал Майлз.

Я краешком глаза посмотрела на него. И почувствовала пряный аромат и запах мятного мыла, казавшийся на холоде хрустящим и острым. Майлз быстро выдохнул. Но не расслабился. Его очки сползли по носу. На правой скуле уже начал появляться синяк. Его глаза вновь обратились к дороге.

– Что не так? – снова спросил он. – Что ты видишь перед собой? Здесь не было никого, кроме тебя, меня и Арта.

Я помотала головой.

Я ничего не могла сказать ему.

Он не должен ничего узнать.

Шестнадцатая глава

Мама открыла дверь.

– Она просто… – Это было все, что успел сказать Майлз, прежде чем мама вырвала меня из его рук.

– Что случилось? – Она внесла меня в дом. – Что вы натворили?

– Он ничего не натворил, мамочка. – Она пристроила меня на стуле в холле. Комната вращалась перед глазами, грозя исчезнуть. И тут я поняла, что она обращается ко мне, а не к Майлзу.

– Мы были на вечеринке с костром, и тут она сказала… она начала говорить с кем-то еще, непонятно с кем, – объяснил Майлз. – Потом упала и стала кричать, мы подняли ее и привезли сюда.

Мама пристально смотрела на него:

– А это что за ссадина? Она вас ударила?

– Да, но…

Мама повернулась ко мне, ее глаза горели.

– Премного благодарны, – бросила она Майлзу через плечо. – Мне очень жаль, молодой человек, что вам пришлось так потрудиться. Если я могу сделать для вас что-то полезное, пожалуйста, обращайтесь.

– Но подождите… С ней все в порядке?

Мама захлопнула дверь прямо перед его носом.

– Мамочка!

– Александра Виктория Риджмонт! Ты не принимаешь лекарства, я права?

– Мамочка, я… я думала, что была…

Она вихрем влетела в ванную комнату, вернулась оттуда с бутылочкой прописанного мне средства и с силой сунула ее в мою ладонь.

– Выпей это. Сейчас же. – Она наклонилась и стянула с меня ботинки, словно мне было четыре года. – Я доверяла тебе, думала, после всех этих лет тебя не надо контролировать. – Ее ноготь нечаянно прошелся по моей пятке. – Поверить не могу, что ты ударила мальчишку. Что, если его родители предъявят тебе обвинение в физическом насилии? Поверить не могу, что ты оказалась такой безответственной. У тебя по-прежнему галлюцинации?

– А мне откуда это знать? Мамочка? – Я говорила, словно преодолевая ком в горле. Вытерев с глаз слезы, открыла бутылочку с таблетками и проглотила нужную мне дозу.

– Иди в гостиную, а я позвоню Линн.

Линн Могила, это мой врач. Могилокопательница.

Желудок запульсировал.

– Со мной все хорошо, мамочка, правда-правда, – сказала я дрожащим голосом. – На меня просто что-то накатило, но теперь я в порядке.

Однако мама уже держала в руке телефон, пальцы быстро нажимали кнопки. Интересно, почему у нее нет быстрого вызова Могилокопательницы? Она прижала телефон к уху.

– Потом я позвоню твоему отцу, – произнесла мама своим самым грозным, непримиримым голосом.

– Вот и славно! – Сила моего восклицания поразила меня. – Он умеет слушать куда лучше, чем ты!

Она сжала губы в тонкую бледную линию и скрылась в кухне.

Я швырнула банку с таблетками на пол и убежала к себе. Фотографии затрепетали на стене, когда я с силой распахнула дверь. Положив камеру на постель, я отодрала ближайшую ко мне картинку. На ней было дерево с ярко-красными и оранжевыми листьями. Странным было то, что остальные деревья оставались зелеными. Я сделала эту фотографию в конце весны. Потом оторвала от стены еще один снимок. Феникс Ганнибалз-Рест, увиденный мной впервые. Он восседал на верхушке моста Красной ведьмы и смотрел прямо в камеру. Я бросила на пол еще одну фотографию и еще одну.

Изображения на них остались прежними. Ничего не изменилось.

Я сползла на коврик и села рядом с фотографиями, которые разбросала. На стенах остались лакуны. Из моих глаз хлынули слезы. Вокруг становилось мокро, вещи приходили в негодность, а я чувствовала себя полной идиоткой. Я должна была предвидеть то, что произошло. Должна была быть внимательнее. А теперь Майлз узнает обо всем, и все узнают…

Я притихла. Вовсе не это расстраивало меня.

Мне было плохо, потому что я не поняла, что Кровавый Майлз не настоящий. А я-то думала, что научилась различать реальность и галлюцинации. Эти фотографии не значили ничего. Они ни о чем не говорили мне.

Дверь приоткрылась, и в комнату просочилось худенькое тельце. Я раскрыла объятия, и Чарли без малейших колебаний забралась ко мне на колени. Я зарылась лицом в ее волосы. Она была единственным человеком на свете, в присутствии которого я позволяла себе плакать, потому что Чарли никогда не спрашивала, что случилось, или не нужно мне чего, или не может ли она помочь.

Она просто была со мной.

Магический шар
Разговор номер четыре

Я сумасшедшая?

Сосредоточься и спроси еще раз.

Я сумасшедшая?

Ответ неясен. Спроси еще раз.

Я сумасшедшая?

Не могу сейчас ответить.

Сейчас лучше не отвечать.

Сосредоточься и спроси еще раз.

Сейчас лучше не отвечать.

Ответ неясен. Спроси еще раз.

Не могу сейчас ответить.

Спроси позже.

Спроси позже.

Спроси позже.

Часть вторая
Лобстеры

Семнадцатая глава

Следующие три недели я курсировала между больницей и домом.

Под конец второй недели я большей частью пребывала в своей гостиной, но Могилокопательница осыпала меня лекарствами, как снарядами во время бомбежки Лондона.

Каждое утро я просыпалась с Кровавым Майлзом, пылающим в моей памяти, а каждую ночь во сне стояла на полу спортивного зала, где красными буквами было выведено Коммунисты, а табло МакКоя угрожающе пощелкивало на стене позади меня.

Вокруг не осталось ничего приятного – чувств, вкусов, видов. Я не могла разобраться, во мне дело или в новом лекарстве. От еды меня тошнило, одеяла и одежда были колючими и скручивались на мне, лампы ослепляли. Мир стал серым. Иногда мне чудилось, будто я умираю. Иногда мне казалось, что земля разверзается у меня под ногами или все сейчас поглотит небо.

Я больше не могла работать. Но мне это было до лампочки. Все равно Финнеган ненавидел меня. У него появился прекрасный предлог для моего увольнения, но он все же этого не сделал. Могилокопательница его уговорила дать мне шанс.

Я даже больше не пробиралась украдкой к мосту Красной ведьмы. Мне нельзя было рисковать. А в темной части моего мозга маячил Кровавый Майлз, стоящий среди деревьев и поджидающий меня.

Домашние задания накатывали высокими волнами, особенно химия и высшая математика, которые плохо давались мне, даже когда я ходила на уроки. Мама пыталась заниматься со мной, но у нее это тоже не получалось. Иногда мне казалось, она вылетит в холл или в кухню и весь дом наполнится горькими, раздраженными всхлипами. Я мало знаю о том, как жила мама до того, как родила детей, но думаю, ей тогда было куда лучше. Маме не приходилось заботиться об одном ребенке – музыкальном вундеркинде и другом, не способном даже принимать вовремя лекарства.

Чарли вела себя иначе. Если она чего-то боялась или же сомневалась, как себя вести, то всегда поступала одинаково: пряталась. Выбиралась из своей комнаты – своей крепости и осмеливалась пройти в кухню, только зная, что меня там нет. Я очень мало видела ее первые две недели, но после моего совершенно паршивого общения с Могилокопательницей Чарли вставала по другую сторону двери так, чтобы ее не было никому видно, и играла мне скрипичные пьесы. Обычно это была увертюра «1812 год».

Третья неделя оказалась гораздо лучше предыдущих. В воскресенье приехал домой папа.

В окна с грохотом колотил дождь. Я устроила себе из подушек крепость и забаррикадировалась в ней, прислонившись спиной к дивану и размышляя о содержании потерянных восемнадцати с половиной минут в магнитных пленках Никсона, и тут пульсирующий от дождя свет фар достиг дальней стены комнаты, и во все стороны полетел гравий – это машина въехала на подъездную дорожку. Может, мама куда уезжала, не предупредив меня, и теперь вот вернулась. Но она не должна была оставлять меня одну. И не стала бы.

Дверца автомобиля захлопнулась. Кто-то открыл дверь.

– ПАПА ПРИЕХАЛ! – завопила Чарли в кухне.

Я выбралась из своего убежища. В дверях стояла мама, за ее спиной маячила копна красных волос Чарли.

А затем кто-то промокший до нитки, загорелый, заполнил весь дверной проем. Завидев меня, этот человек улыбнулся. В уголках теплых темных глаз собрались морщинки.

– Привет, Лекси!

Я чуть не разбила себе голову о кофейный столик, стараясь поскорее выбраться из крепости. Я по-прежнему была завернута в одеяло, как в накидку, но это не помешало мне броситься ему на шею и спрятать голову где-то в районе воротника.

– Привет, папа, – пробормотала я.

Он рассмеялся и отодвинул меня от себя:

– Лекс, да я ведь весь мокрый.

– Плевать. – Это прозвучало неотчетливо.

– Я вернулся как только смог, – сказал он, когда я отпустила его. – Знаешь ли, Южная Африка и в самом деле очень далеко отсюда.

Восемнадцатая глава

Я демонтировала форт из подушек, и на диване снова можно было сидеть. Мы с папой весь день смотрели исторический канал и играли в шахматы, а вечером к нам присоединились мама с Чарли. Чарли играла позади статуи Джорджа Вашингтона в полный рост в переправу через Делавэр.

Когда мы были наедине с папой, он спрашивал меня о школе и чем я занималась в его отсутствие. Он осторожно обращался со словом «друзья», и я была благодарна ему за это. Но все же сказала:

– Они мои друзья, я хочу сказать, действительно друзья. Или же были ими… Надеюсь, мы по-прежнему дружим, если они знают…

– Если они твои настоящие друзья, твое состояние не должно сказываться на их отношении к тебе, Лекси. – Папа прижал меня ближе к своему боку. – От него пахло дождем. – Расскажи мне о них.

И я рассказала ему о клубе. О тройняшках. Об Арте, про то, что он вполне может убить человека, слегка ткнув его в грудь, хотя ведет он себя как истинный плюшевый медвежонок. Рассказала о Джетте и ее французском происхождении. О Такере и его теории заговоров. Я говорила и улыбалась больше, чем за две прошлые недели.

– А что за парень привез тебя домой? – внезапно спросил папа, перебив меня. – Тот, которого ты ударила.

– А ты откуда об этом знаешь?

– Мама рассказала, – улыбнулся он. – Так теперь обращаются с парнями? – Он ткнул меня локтем в бок. Я отпихнула его локоть и получше спряталась под одеяло, стараясь скрыть выступивший на щеках румянец. В последнее время какое-то особенное общение с парнями не стояло у меня на повестке дня.

– Это был всего-навсего Майлз.

– Всего-навсего Майлз?

Я проигнорировала издевку в его голосе.

– Он руководит клубом.

– И все?

– Ну что ты хочешь знать? Он отличник. И ужасно высокий.

Заслышав слово «отличник», папа одобрительно хмыкнул.

– И он знает, кто такой Акамапичтли, – добавила я секунду спустя. – И множество других ацтекских императоров. И Тлалокан.

Одобрительные возгласы папы стали октавой выше.

– И я совершенно уверена, что он говорит по-немецки.

Папа улыбнулся:

– Еще что-нибудь?

Под его взглядом мое лицо опять залило краской. Так, словно мне нравился Майлз. Словно мне хотелось думать о нем. Просто вспоминая о его дурацкой физиономии и голубых глазах, я превращалась в самую большую идиотку на этой планете.

– Нет. – Я покрепче завернулась в одеяло. – Еще он умеет держать удар.

К концу третьей недели мир завертелся как положено. Папа оставался дома, мама была счастлива, а я в понедельник снова пошла в школу. Меня, естественно, тошнило от волнения, но я могла вернуться (с немалым опозданием) к поискам колледжа, наверстать упущенное и снова увидеть своих друзей.

Разумеется, это в том случае, если Майлз им ничего не рассказал. А если рассказал, есть вероятность, что они больше не захотят со мной разговаривать. Но утешая себя, я думала о том, что они пытались связаться со мной. Телефон звонил чаще обычного, а иногда кто-то стучал в дверь, но мама не пускала их. Жалко, что у меня не было мобильного, но даже если бы был, мама все равно забрала бы его у меня.

В воскресенье вечером, идя по заднему коридору – я только что закончила развешивать сорванные фотографии – в гостиную, я услышала, как родители разговаривают в кухне. Разговаривали они обо мне. Я прижалась к стене у дверного проема.

– …это никудышная идея. Мы не можем сделать вид, что все не так плохо, как кажется.

– Я не считаю, что сейчас стоит поступить по-твоему. Лекси девочка ответственная. По всей вероятности, ее что-то беспокоит. Вряд ли она забыла…

От благодарности к папе у меня словно распухла, заболела голова.

– Дэвид, ну что ты в самом деле, – простонала мама. – Откуда тебе знать? Что, если она не смирится с этим? Моя вина, что я не уделила тому случаю достаточно внимания, но… но что, если дело вовсе не в нем? Лекарства – не проблема. Это случилось давно и может случиться опять, а ей становится все хуже.

– И ты хочешь спрятать ее от мира? Действительно считаешь, что так ей будет лучше? Попытаешься убедить ее запереть себя в дурке?

Слово резко прозвенело в воздухе.

– О, Дэвид, ну пожалуйста. – Мамин голос упал до шепота. – Ты же знаешь, что они сейчас не такие, как прежде. Они даже не называются психиатрическими больницами. Центры психического здоровья или как-то так.

Я быстро пошла в гостиную и свернулась клубочком на диване, натянув на себя одеяло. Мне стало гораздо лучше. Мама будто вынула из меня кишки и петлей затянула их вокруг моей шеи. Но пока еще не выбила стул из-под задницы.

Она не может отправить меня в такое место. Она моя мама. Она поступит, как будет лучше для меня, а не постарается избавиться от собственной дочери как можно скорее. И почему ей это вообще пришло в голову? Я не сразу заметила, что на меня смотрят большие голубые глаза.

– Иди ко мне, Чарли. – Я приподнялась на диване и протянула к ней руки. Чарли немного посомневалась, затем, перебежав комнату, устроилась на моих коленях. Я укутала ее одеялом и обняла.

Она спасла меня от необходимости сообразить, что я должна рассказать ей.

– Мне не нравится, когда у тебя сломана голова.

Я знала, что она достаточно большая и достаточно умная, чтобы понимать, что на самом-то деле моя голова не сломана, но она говорила так с раннего детства, и потому точные слова не имели значения. Думаю, ей было легче думать, что если кто-то что-то сломал, то это наверняка можно починить.

– Мне тоже не нравится, – кивнула я. – Ты же знаешь, почему так получается, верно? Почему голова у меня ломается?

Чарли вытащила изо рта черную ладью и кивнула:

– Химические процессы в мозгу вызывают галлюцинации…

– А ты знаешь, что такое галлюцинации?

Она опять кивнула:

– Я читала о них.

Может, это слово недели? Я обняла ее покрепче:

– Помнишь, ты не хотела отпускать меня на вечеринку?

– Ммм.

– И три недели тому назад не хотела, чтобы я ехала в больницу. Помнишь?

– Да.

Я глубоко вздохнула, пытаясь собраться. Лучше приготовить ее к худшему, чем захватить врасплох.

Мои родители ничего не скажут ей. До тех пор, пока не будет поздно.

Может, если я сообщу ей все прямо сейчас – и сама приготовлюсь к этому, – может, все и образуется.

– Знаешь, я могу опять уехать из дома. И не на несколько часов, дней или даже недель. – Я в рассеянности взяла прядь ее волос и начала заплетать косичку. – О'кей? Может, я никогда не вернусь. Я хочу, чтобы ты знала об этом.

– А мама и папа знают? – прошептала Чарли.

– Да, знают.

Было бы куда лучше, если бы она понятия не имела, что это идея нашей мамы. Когда-нибудь до нее дойдет это, но сейчас пусть верит в то, что некие высшие силы послали меня туда, где, по их мнению, я должна находиться. Пусть по-прежнему доверяет маме и папе и остается моим плаксивым, играющим в шахматы, принимающим участие в Крестовых походах Карлом Великим.