Текст книги "Глядя на море"

– А ты стаканами глотал белое вино.

– Я остался верен этому… как и многим другим вещам.

Он кивнул официанту, сделал заказ и снова переключил внимание на Тесс.

– Волосы у тебя все так же хороши, – вздохнул он, не скрывая восхищения. – Ну просто Златовласка из детской сказки.

– Жаль только, что я не хожу к Медведям, чтобы похлебать из их мисок и поспать на их кроватях.

– Досадно, я сразу нарядился бы в гризли… Ладно, хватит об этом. Ведь ты встретилась со мной, чтобы поговорить о своем друге Матье, верно?

– Да. Я знаю, что ты ни за что не раскроешь профессиональной тайны, но я не могу перестать за него беспокоиться. Он стал неузнаваем.

– Думаю, он и сам себя не узнает.

– Он справится с этим? Станет таким, как раньше?

– Сначала нужно, чтобы он этого захотел. Может, он больше всего на свете и не хочет стать «таким, как раньше»?

– Так ведь его проблема в том, что он слишком перенапрягся в работе!

– Не своди проблему к очевидности. Когда так внезапно отключаются, речь может идти о куда более скрытых и глубинных причинах.

– Но ведь до сих пор он казался вполне счастливым…

– А ты можешь с уверенностью сказать, в чем заключалась его концепция счастья?

– Ну да, ты прав, не могу.

Разочарованная, Тесс поняла, что, как она и думала, почти ничего не сможет вытянуть из психиатра. Глядя на волны, она допила коктейль. Сколько еще времени продлится эта жуткая неопределенность? Любить человека, который, казалось, совершенно утратил вкус к жизни, представлялось ей невозможным.

– Ты до такой степени к нему привязана? – внезапно спросил Бенуа ласковым тоном.

– В нормальном состоянии, такой, каким он был, когда мы с ним встретились, Матье был самым замечательным человеком на свете.

– Чем именно «замечательным»?

– Он обладает безумным обаянием, даже не отдавая себе в этом отчета, что делает его еще привлекательнее. Он скромен, умеет слушать другого, и при этом его переполняет энергия. И с женщинами он ведет себя особенно: очень деликатен и в то же время настоящий рыцарь. Это честный, прямой человек, полный альтруизма. Ценит свободу других и при этом готов выложиться до конца, чтобы сделать приятное близким. Он обожает литературу, прекрасно говорит, готов поделиться всем, что у него на сердце. И никогда не ведет себя высокомерно. Все сотрудники магазина его боготворят. Он стремится преуспеть, но деньги на самом деле для него не имеют решающего значения.

– Каков портрет! Так это само совершенство, а не человек, – с иронией произнес Бенуа.

– Так и было. А сейчас он отказался от всего на свете, в том числе и от меня. А между тем я была уверена, что мы любим друг друга и нам удастся с ним что-то построить…

Она подняла голову, посмотрела на Бенуа, который на этот раз промолчал, словно забыв поддержать диалог очередью заученных вопросов.

– Прости, пожалуйста, – сказала она. – Тебе наверняка неприятно это слушать.

– Да нет, что ты. Какая разница! Ты имеешь полное право любить кого хочешь.

– Наверное, ты считаешь меня глупой, раз я вот так его жду и все еще надеюсь?

– Любовь не глупа и не умна. Позволь только напомнить, что тебе уже тридцать семь, Тесс. На любое созидание требуется время, и тебе лучше знать, есть ли оно у тебя.

– Надеялась, что ты мне об этом скажешь.

– Я не прорицатель. И потом, я еще продолжаю себя считать слишком причастным, если так можно выразиться, чтобы демонстрировать полную беспристрастность. Что касается меня, то во времена нашей «ничтожной интрижки» я мечтал построить это «что-то» с тобой… хотя и не считал тебя идеальной женщиной!

Тесс почувствовала себя неловко. Пригласить на свидание Бенуа, чтобы разузнать у него о Матье, было далеко не лучшей затеей. И не только потому, что он не мог ей ничего сказать с этической точки зрения, а прежде всего потому, что он продолжал считать его своим соперником. Она знала, что Бенуа тяжело переживал их разрыв, случившийся три года назад, но вот уж чего она не могла ожидать, так это того, что он еще сохранил надежду на возобновление их отношений, ибо он выдал себя своими сентенциями.

– Матье тебе не слишком симпатичен, – заметила она, – не правда ли? Я очень жалею, что направила его к тебе, и прошу за это прощения. Может быть, ему лучше проконсультироваться у какого-нибудь другого психиатра?

Бенуа покачал головой.

– Не волнуйся, я справлюсь. И я не настолько ограничен, чтобы его винить. Так же, как и тебя, разумеется. У меня есть личная жизнь, которая меня вполне устраивает, и я не привык зацикливаться на сожалениях, которые давным-давно утихли. Если я смогу, помогая Матье, преодолеть его нынешние трудности, сделать тебя счастливой, я буду только рад.

Его обезоруживающая искренность до того растрогала Тесс, что она почувствовала ком в горле. Заметив ее смущение, он пошутил:

– Так что знай, что твой парень – не единственный альтруист на свете! И я даже не требую с тебя ужина в благодарность за мое бескорыстие, потому что у меня назначена встреча на вечер. Но зато я позволю тебе заплатить за вино…

Сдержав готовые пролиться слезы, Тесс улыбнулась ему доброй, лучистой улыбкой.

* * *

Анжелика с ужасом смотрела на листок, которым Корантен помахал у нее перед носом.

– Докатились! – пробурчал он. – Взгляните на цифры, это было предсказуемо. Мы тут стараемся, как можем, из сил выбиваемся, но никто нам не заменит Матье. Магазин лишился души.

– Вы преувеличиваете. Прежде всего, сейчас кризис, и везде продажи книг заметно упали.

– Кризис, кризис, все на него можно свалить! Матье всегда плевал на кризисы. Он говорил, что, пока у тебя есть новые идеи и желание их осуществить…

– Вы говорите о нем в прошедшем времени, будто он умер! – яростно запротестовала девушка.

– Простите. Но хотелось бы знать дату, когда он собирается возвращаться, он сейчас здесь очень нужен. Никто не понимает, в чем дело, и сотрудники задают все больше вопросов.

– Отвечайте, что вы ничего не знаете.

Стараясь сохранять хладнокровие, Анжелика держалась с достоинством, хотя чувствовала себя испуганной и беспомощной.

– При таких темпах у нас есть всего лишь два месяца на выживание, – настаивал Корантен. – А потом я не представляю, как мне удастся уладить дело с зарплатами.

Он взял листок и бросил его на стол. Подняв глаза, Корантен какое-то время молча смотрел на Анжелику, прежде чем выражение его лица изменилось.

– Я не должен был на вас набрасываться, вы-то здесь при чем? Но все это произошло так… неожиданно. Да я бы поставил последнюю рубашку на таланты Матье! Его работоспособность меня всегда поражала. До него мне не приходилось встречать человека, настолько увлеченного своим делом. За все эти годы, что я проработал бухгалтером в малом бизнесе, могу сказать, что никогда не имел дела с таким образцовым предприятием, до этой чертовой депрессии Матье, у которой нет ни объяснения, ни предела!

– Да, отцу неприятно было бы вас сейчас слышать.

– А мне неприятно знаете что? То, что он болен и никто не знает, чем именно! Будь он на больничной койке, я охотно приносил бы ему шоколадки и таблетки по предписанию врача. А здесь – какая-то муть, и это приводит меня в бешенство.

Анжелика бросила взгляд в окно – штору она отодвинула сразу, как только вошла в кабинет. На этот раз магазин показался ей уже куда менее оживленным, чем обычно, но не было ли это ложное впечатление, вызванное пессимизмом Корантена? Возможно, ситуация вовсе не была настолько катастрофичной, ведь отца не было в магазине всего несколько недель.

– Ровно два месяца Матье не ступал сюда ногой, – отозвался Корантен, словно точно знал, о чем она думала в этот момент. – Пока еще наше положение только шатко, но мы в двух шагах от настоящих сложностей.

– Почему, вместо того чтобы предаваться скорби, вы не попытались стать ему эффективной заменой? Надя знает процесс работы до мелочей, как, кстати, и вы!

– Ну как вы не понимаете, Анжелика, – вздохнул Корантен, сбавив тон. – Ваш отец никого из нас не подпускал и близко к руководству процессом. Мы не просто не привыкли его подменять, но буквально не имели права это делать. Знаете ли вы, сколько разных представителей издательств каждый месяц приходили сюда со своими новинками? До пятидесяти человек в месяц. И Матье их всех знал поименно, все обсуждал с ними, спорил, отбирал нужное. В данный момент эту функцию взял на себя один из продавцов, однако у него нет ни опыта, ни взвешенности суждений Матье. Никто из наших не рискнет взять на себя инициативу без совета с ним. Не поставит подписи, не организует авторской конференции или тематического вечера, не придумает ничего оригинального, что могло бы вытащить нас из рутины обыденности. А если цифры продаж снижаются, доходы наши тоже падают, и это неизбежно, потому что они все время пересматриваются. Двумя процентами больше или меньше – на деле это выливается в огромные суммы! Клянусь вам, тут есть о чем серьезно беспокоиться.

– Да, я вижу, что вы боитесь всего на свете!

Он выпрямился, вонзив в нее полный упрека взгляд.

– Вы заходите слишком далеко. Я очень привязан к этому магазину, но если в итоге он закроется, я легко найду работу в другом месте. Я просто хочу вас об этом предупредить, поскольку отношусь к вам с большой симпатией и считаю себя другом Матье. Не сваливайте на меня ответственность за управление магазином, у меня здесь другие функции.

Огорченная тем, что она так расстроила Корантена, Анжелика хотела его удержать, положив руку ему на плечо, но он оттолкнул ее резким движением.

– Бухгалтерия требует обновления, – сказал он, захлопывая свой ноутбук.

– Корантен! Неужели вы меня подведете? События, которые сейчас происходят, выше моего понимания, и предполагаю, что это каждому ясно. Сначала я думала, что речь идет о нескольких днях, что я стану лишь папиным связным в этой ситуации. И поскольку у меня не было ни претензий, ни намерений его заменить, я во всем положилась на вас, опытных сотрудников; я думала, что вам удастся выйти из кризиса без его помощи, не подозревая, что это настолько затянется; да еще и вы с Надей бросаете меня на произвол судьбы…

Не закончив фразы, она закусила губу. Демонстрировать слабость и беспомощность перед Корантеном был не лучший способ его воодушевить, это уж точно. Но разве не он только что заявил ей, что легко найдет себе работу в другом месте? Правда ли, что он так уж радел за будущее магазина? И что скажет отец, если она станет виновной в уходе Корантена, его бесценного главного бухгалтера?

– Обо мне можете не беспокоиться, Анжелика. Я останусь. Во всяком случае, до возвращения Матье, если он соизволит однажды вернуться!

Он едва заметно кивнул, покидая кабинет и оставив Анжелику совершенно обескураженной. Да черт побери, она окончательно забросила все: учебу, друзей, у нее была куча дел, а она попусту тратила здесь время! И, несмотря на все ее желание помочь отцу, она ничего так и не смогла сделать.

Анжелика вновь окинула взглядом зал магазина. Возле двери стоял Корантен и с озабоченным лицом о чем-то говорил с Надей. Передавал ли он ей слова, которые Анжелика недавно ему бросила, что, дескать, он всего боится? Не стоило этого говорить, какой бездумный поступок! И почему это у нее в голове сформировался образ вечно испуганного и невзрачного бухгалтера? Корантен таким не был, он довольно мужественно выглядел и был хорош собой. Интересно, сколько ему лет? Больше тридцати? Она невольно проводила его глазами, пока тот выходил из магазина, но скоро ее внимание переключил на себя телефонный звонок.

– Привет, это Фабрис. Как ты там, моя прекрасная племянница?

– Спасибо, все отлично. Итак, ты встретился с папой?

– Без особого успеха, должен признаться. Ему весьма комфортно в его депрессии, и он буквально выставил меня за дверь. Мне жаль, но я возвращаюсь домой.

Очень огорченная, Анжелика обменялась с дядюшкой еще несколькими ничего не значащими фразами, но тем не менее поблагодарила его за то, что он приехал из Руана.

– Да, ведь это совсем недалеко, как заметил твой папаша, – ответил он не без ехидства. – Я воспользуюсь случаем, чтобы встретиться с моим школьным приятелем, иначе я обязательно пригласил бы тебя поужинать. Послушай, не знаю даже, что тебе сказать по поводу Матье… Можно ли здесь вообще что-либо сделать? Не поможет ли твоя мать? Ведь они до сих пор сохранили хорошие отношения, или я не прав?

– Мама живет в Париже, и потом, напоминаю, что в ее жизни есть другой мужчина.

– И что из того? У Матье тоже есть любовница. Кстати, почему она не с ним?

– Потому что он не хочет никого видеть. Зато она добилась того, что он встретился с психиатром.

– Ясно. Не очень-то у психиатра получилось!

Веселый смешок дядюшки настолько ее покоробил, что, пожелав ему хорошего вечера, она поспешила повесить трубку. Она и на него-то не возлагала особых надежд, а его предложение привлечь к этому мать показалось ей абсурдным. Да, ее родителям удалось сохранить мирные и даже дружелюбные отношения, но они их сохраняли, находясь вдали друг от друга, без малейшего желания сблизиться. На миг она вспомнила о бабушке, и это вызвало у нее горькую улыбку, так как Мишлин уже вряд ли была способна кому-нибудь помочь, тем более Матье. Нет, она оставалась единственной, кто еще мог попытаться что-то предпринять, вот только что? И сколько она ни думала на эту тему, ничего стоящего в голову не приходило. А ведь она отдала бы сейчас все на свете, только бы помочь отцу выбраться из черной дыры, в которую он угодил. Он всегда для нее оставался близким человеком, был так внимателен к ней как в детстве, так и в подростковом возрасте. Несмотря на развод родителей и разделявшее их расстояние, он всегда повторял, что любит ее и что она всегда может на него рассчитывать. Она поймала его на слове, приехав учиться в Гавр, и не была разочарована. Теперь, в свою очередь, она хотела доказать ему, что стала взрослой и сильной, что на нее он всегда сможет опереться, пока не почувствует себя лучше. Если, конечно, ему когда-нибудь станет лучше…

Она села во главе стола, на то место, где прежде обычно сидел отец, а в последнее время Корантен или Надя. Неужели действительно существует опасность, что через несколько месяцев магазин будет закрыт? Его попросту продадут, открыв на его месте бутик или ресторан?

Внезапно дверь открылась, и в кабинет вошла разгневанная Надя.

– Вам обязательно надо было ссориться с Корантеном? Будто и без этого сейчас нет других забот? Вы же унизили его, дав ему понять, что он ни с чем не справляется! Зачем вы сказали, что он всего боится? Уже несколько дней он вынужден принимать решения, не связанные с его должностными обязанностями.

Ее тон был настолько резок, что Анжелика почувствовала в нем скрытую неприязнь к себе.

– Вот уж много шума из ничего! – ответила она. – Я и не знала, что Корантен настолько обидчив!

– Он не ожидал услышать такое от вас.

– То, что говорю я, не имеет большого значения ни для кого.

– Для него имеет. Вы что, ничего не видите?

Красная от гнева, она стремительно вышла, оставив дверь открытой. Да что с ними всеми сегодня? Неужели они ополчились на нее только потому, что считают ее некомпетентной?! И наверняка она их раздражает своими бесконечными визитами, от которых толку – как от козла молока, не говоря уже о том, что она не приносит даже новостей о Матье.

– Ох, папа, папа, – простонала Анжелика.

Она положила локти на стол, уткнулась подбородком в ладони. Ей было не по себе в этом кресле. Первым делом, решила она, надо прекратить постоянно сюда таскаться, появляться лишь по необходимости, в строго определенные сроки. Учеба в инженерной школе проводилась на очень высоком уровне и требовала большой сосредоточенности. И если у Анжелики будет диплом инженера – если еще ей удастся его получить, – она мечтала посвятить себя международной логистике, тому, что позволило бы ей много путешествовать по разным странам. Принимая это во внимание, ей стоило бы еще подтянуть английский, и она планировала следующее лето провести у дяди Жана. Согласится ли он принять ее у себя или на крайний случай подыскать ей маленькую квартирку в Лондоне? В обычное время отец бы все это устроил, но с учетом его нынешнего состояния…

Обескураженная Анжелика вышла из кабинета, машинально захватив листок, которым Корантен недавно махал у нее перед носом. Кто знает, вдруг отец, увидев его, как-нибудь отреагирует? Она спустилась на нижний этаж, пересекла зал и вышла, ни на кого не глядя.

* * *

Когда постучали в окно, Матье был до крайности возмущен. Он намеренно не стал чинить звонок, чтобы продолжать жить в покое, поскольку терпеть не мог неожиданных визитов, как он только что объяснял своему брату Фабрису. Сквозь стекло он разглядел незнакомую пару, и это сразу показалось ему тревожным и дурным знаком. Тем не менее он открыл им, ощущая смутное беспокойство.

– Вы будете Матье Каррер? – спросил мужчина с улыбкой, которую трудно было назвать любезной. – Разрешите представиться: меня зовут Альбер Дельво, а это моя сестра Люси. Мы двоюродные брат и сестра Сезара.

– Те самые, что из Йоханнесбурга? – удивился Матье.

– Именно. Но, как видите, теперь мы во Франции.

Повисло недолгое молчание, достаточное, чтобы Матье успел пригласить их войти, однако он этого не сделал.

– Чем могу быть полезен? – ограничился он вопросом.

– Мы хотели бы поговорить с вами об этом доме…

Люси выглядела смущенной, она стояла, опустив глаза, в то время как вид у Альбера был вызывающий.

– А в чем дело? – выпалил Матье, которому не терпелось, чтобы они поскорее исчезли.

Испытывая явную неловкость от того, что вынужден стоять на пороге, Альбер сделал красноречивый жест рукой в сторону фасада.

– Вы приобрели этот дом на сомнительных условиях. По словам нотариуса, с которым мы связались, речь шла всего лишь о пожизненной ренте и продаже дома в рассрочку, которая заключалась в весьма условных суммах. К тому же произведено было всего девять ежемесячных выплат, так как Сезар умер в том же году.

– Что крайне меня огорчило, поскольку Сезар был моим близким другом.

– Правда? Вы признаёте, что, с нашей точки зрения, эта сделка выглядит довольно подозрительно?

– Подозрительно? – не веря своим ушам, повторил Матье.

– Да вы просто заплатили ему за кусок хлеба, вот что! К тому же мы вправе предположить, что вы знали кое-что о состоянии его здоровья. Например, что он уже был очень плох в момент заключения договора купли-продажи. Вы только что сказали, что были его другом, а между тем…

– Не заходите слишком далеко, – предупредил Матье, – вы рискуете впасть в заблуждение. Дом был приобретен мной в присутствии нотариуса, самым наизаконнейшим образом на свете. Ну а рента придавала Сезару уверенность в том, что его дальнейшая жизнь будет обеспечена.

– Так он не получил ни ренты, ни будущего! Да, приобретение является законным, так нас и заверили, но вместе с тем оно до крайности безнравственно, признайтесь хотя бы в этом! Вы уже выкупили однажды его бизнес, и мы понятия не имеем, не по той же ли дружеской стоимости, так что вы должны понимать наши сомнения.

– Сомнения? Что ж, давайте и остановимся на уровне сомнений, господин Дельво.

Матье повернулся к нему спиной, однако Альбер удержал его за рукав.

– Послушайте! Если вы уклоняетесь от обсуждения, не означает ли это, что вам не очень-то по себе, не так ли?

Матье овладела вспышка ярости, и он бесцеремонно оттолкнул Альбера.

– Оставьте меня в покое, и я советую вам держаться отсюда подальше.

– Уж простите, но вы даже не пригласили меня в дом, а разговаривать на пороге не слишком приятно!

– Мне нечего с вами обсуждать. Вы стучитесь ко мне, намекаете, что я вор, и еще ждете приветствий? Да на что вы рассчитывали?

– Не стоит так сердиться, – пробормотала Люси, по-прежнему стоя с опущенными глазами.

Матье показалось, что она похожа на маленькую испуганную мышь. Разумеется, она слепо поддерживала брата, но не была уверена в безупречности его доводов. Игнорируя ее, он продолжал обращаться к Альберу.

– Ради бога, открывайте судебное дело, если хотите. Но прежде наведите справки, чтобы зря не потерять деньги. По французским законам, даже если получатель пожизненной ренты и умрет спустя несколько дней после продажи недвижимости, это нисколько не повлияет на законность уже совершенной сделки.

– Мы такие же французы, как и вы, и знаем законы! – возмутился Альбер. – Законный срок – двадцать суток, что, на наш взгляд, абсурдно. Сезар был пьянчужкой и не мог нести ответственность за такую сделку.

– Да, нельзя сказать, что вы относились к нему с большим уважением.

– Вы просто рассчитывали на его скорую смерть, учитывая его состояние, – упрямо повторил Альбер. – Итак, само ваше соглашение изначально выглядело нелепым, ведь не собирались же вы выплачивать ему ренту в течение тридцати лет! По мне, так вы просто позорно воспользовались вашей так называемой дружбой.

Матье шагнул вперед, заставив Альбера отступить.

– Убирайся, – произнес он глухим голосом.

– Я еще не закончил! Что произошло с мебелью, которая находилась в доме?

– Вы получили все, что сохранилось, этим занимался мой нотариус.

– А инвентарный список имеется? Или вы успели вовремя спустить все, что там оставалось?

Охваченный гневом, Матье поскорее убрал руки в карманы, чтобы у него не возник соблазн схватить Альбера за шкирку. Он не дрался уже много лет, но на этот раз его нестерпимо тянуло пустить в ход кулаки.

– Господин Дельво, вы ведете себя недопустимо, и мне приходится сдерживаться из уважения к вашей сестре, чтобы не двинуть вам кулаком по физиономии. Теперь я пойду к себе, а вы отправляйтесь восвояси и больше никогда сюда не являйтесь, нам нечего с вами обсуждать.

– Да как вы не понимаете! – воскликнул Альбер. – Сезар – член моей семьи, и, хотя мои родители считали его безнадежно испорченным субъектом, они постоянно его здесь навещали. В этом саду я играл в детстве, на этой кухне завтракал, когда был мальчишкой. Здесь мои корни, а уж никак не ваши. Вы просто мерзкий узурпатор и вор!

Разъярившись, он поступил глупо, попытавшись наброситься на Матье. Тот ловко избежал удара, схватил его и приемом дзюдо бросил на землю, крайне неудачно для агрессора.

– Да вы с ума сошли! – воскликнула Люси, бросаясь к брату.

Альбер держался за левое плечо, но оттолкнул сестру и поднялся, очевидно, больше униженный, чем пострадавший. Разумеется, правильно падать он не умел, но Матье обеспечил ему поражение по всем правилам, словно они сражались на ковре.

– Вы еще обо мне услышите, поверьте! – заявил Альбер напоследок не очень-то уверенным тоном.

Поддерживаемый Люси, он удалился с высоко поднятой головой. Матье провожал их глазами, пока они не исчезли в конце улицы. Он никак не мог прийти в себя от собственной реакции: ведь он отнюдь не был драчуном, больше того, еще час назад он готов был поклясться, что ничто не могло вывести его из состояния безразличия ко всему на свете.

Подадут ли они жалобу? Вот этого как раз Матье опасался меньше всего. Если что и вывело его из себя, так это очевидное презрение, которое Альбер проявлял к Сезару. Надо же было Сезару иметь таких родственничков!

«Тебе будет очень хорошо в моем доме, когда я уже стану воспоминанием». Сезар утверждал это с довольной улыбкой в день, когда они подписывали договор. Он говорил, что Матье будет наслаждаться морским воздухом, находясь почти на вершине холма. Говорил он еще, что родился в этом доме и хотел бы умереть, стоя на террасе и любуясь движением судов по морю. Матье не очень много знал о его прошлом, потому что Сезар никогда о нем не рассказывал и не любил расспросов. Что он любил, так это смотреть на жизнь с несерьезной, забавной и ироничной стороны, или наоборот – бунтовать против новой эпохи, которой он уже не понимал.

– Как я скучаю по тебе, старина… а насчет твоего придурка-братца мог бы меня и предупредить!

Разговаривать вслух становилось для Матье привычкой. Стоило за собой следить, если он не хотел кончить жизнь сварливым отшельником. «Сварливым». Фабрис выбрал для него именно это слово.

Интересно, а в глазах Анжелики каким он был сейчас? Какими словами могла бы она его описать? Постоянно дрейфовавшим? Неспособным преодолеть препятствие? Растекшимся, трусливым, безвольным?

Едва волоча ноги, он пошел приготовить себе кофе. Адреналин, бурливший в его крови во время стычки с Альбером Дельво, перестал действовать, и вернулось обычное ощущение усталости. Он ненавидел это унизительное состояние, грызущее его мысли, как смертельная болезнь грызет тело. Надавать себе пощечин? Он был очень даже не против, но все закончилось тем, что его щеки стали пунцового цвета, и разболелись зубы. Наверное, стоило бы ему почаще бывать у Бенуа Левека. Как ни странно, сидя напротив него, Матье испытывал что-то вроде облегчения. Возможно, если он приложит чуть больше усердия, это позволит ему наконец увидеть свет в конце туннеля. Он все время возвращался к одной и той же мысли: что все-таки было последней каплей, переполнившей чашу? Он любил свою работу, обожал дочь, он был все так же влюблен в Тесс, так в чем же тогда коренилась эта чертова неопределимая проблема? У него не было никакого начальника-притеснителя, не было упадка профессиональных навыков, не было никаких проблем, просто чаша переполнилась последней каплей.

«Я больше не ценю существование, любой интерес к жизни и людям у меня испарился, я стал часто думать о смерти». Вот что он сказал психиатру в завершение их последней встречи. Он был абсолютно искренен, и это больше всего приводило его в отчаяние. Как и Сезар, он уже не понимал свою эпоху, считал, что она зиждется на ложных ценностях и сплошных подделках. Прагматичность, благоразумие нейтрализовали свободное суждение, а чувство вины стало новым постоянным кредо. Ничего не менялось, планета по-прежнему пылала в огне религиозных войн и утопала в крови, она самоуничтожалась, продолжая это отрицать, сознательно закрывая на все глаза. Матье не видел ни единой причины для возрождения надежды на что-то другое. «Если бы парни всей Земли…» – оказалась лживой песенкой, никто никому не собирался подавать рук.

Он вылил кофе в раковину и растянулся на одной из скамеек светлого дерева, изнемогая от усталости и отвращения к своему существованию.