Текст книги "Медовый траур"

– Я тоже так считаю, причем эта месть, очень изощренная, затронула и их дочь… А теперь о более конкретных вещах. Сиберски должен был допросить рабочих, которые занимались реставрацией церкви…

– Допрос ничего не дал. Никто не вспомнил, чтобы ему попадалось на глаза послание с колонны. По словам мастера, с учетом твердости поверхности и глубины букв, для того чтобы сделать надпись, потребовалось не менее трех или четырех часов. Мы имеем дело с человеком, во что бы то ни стало старающимся выполнить работу безупречно, но об этом вы и сами догадались…

– А расследование вокруг места преступления? Свидетелей удалось найти? Кто занимается составлением списка прихожан, которые постоянно ходят к мессе? Надо бы…

Дель Пьеро хлопнула в ладоши:

– Притормозите, комиссар! В Лионе тоже существуют преступники, и я худо-бедно свое дело знаю! Всем этим занимаются, сведения поступают. Мы не упускаем ни единого следа.

Я уперся в стол обеими руками.

– Какие направления расследования вы считаете главными?

– Клиника и «линия насекомых». Мы получим истории болезни пациентов, найдем географические пересечения, в частности с Исси-ле-Мулино. Кроме того, мы уже располагаем генетическим материалом и отпечатками пальцев, найденными в исповедальне.

Мы закурили по последней, перед тем как разойтись.

– Что вы поручаете мне?

Дель Пьеро подвигала губами, выпустила дым через ноздри.

– Кабинет или земля?

– А вы как думаете?

– Вы были в лаборатории П-три. Насекомые – это вам подходит?

– У меня есть выбор?

Она пожала плечами и в который уже раз уставилась на молчащий телефон.

– Свяжитесь с энтомологом, расспросите про мясных мух. Поездите по таможням, аэропортам, узнайте, каким образом подобных тварей ввозят на нашу территорию. Загляните в специализированные магазины, побывайте на биржах насекомых. И еще найдите источник меда… Где он его берет? «Земля» и населяющие ее чудовища в вашем распоряжении… Шевелитесь, комиссар, я знаю, вам это нравится! Но теперь вы будете соблюдать правила и обо всем докладывать мне. Я не позволю своим людям, даже самым лучшим, никаких нарушений… и… – Она отвела глаза, посмотрела на свои странички. – Вы с этим справитесь, комиссар… У нас надежная команда, и я уверена…

– А я – нет. Где-то заперта девушка девятнадцати лет. Тысячи зараженных анофелесов готовы действовать, если уже не начали. В послании говорится о бедствии, о потопе. У меня такое чувство, что все только начинается, дальше будет хуже.

Последние угольки сумерек дотлели в темноте, ночь поглотила их. Я уже встал, и тут раздались длинные назойливые звонки. Комиссарша медленно выдохнула и наконец решилась их прервать.

– Это из лаборатории…

У меня бывают нехорошие предчувствия. Но настолько сильных не было еще никогда…

Глава двенадцатая

Элоиза опять зовет тебя, Франк. Я уже не могу слышать ее плач. Она постоянно твердит, что это я во всем виновата.

Нет, милая, вина моя. Я должен был за вами присматривать. Все это так… мучительно для меня… Как бы я хотел оказаться рядом с вами – здесь ни в чем нет смысла…

Вокруг нас темно и холодно. Почему все так? Что происходит, Франк? Мы сделали что-то плохое? Мне холодно… холодно… Около нас… как будто кто-то есть. Нас окружают… Господи!

Сюзанна! Что случилось? Сюзанна!

Вой. Непроглядная темень. Кругом вода. Это мой пот. Прерывистое дыхание. Плавятся выбившиеся из сил поезда. Меня трясет, мне холодно и тоскливо. Очередной кошмар…

И вдруг слышу:

– Мой Франк! Что с тобой?

Этот внезапно раздавшийся голос – словно пуля, угодившая в грудь… Нет! Не может быть! Нащупываю выключатель. Она стоит у моей постели, свесив руки. Малышка с книгой про Фантометту. Она в халатике, ее глаза отсвечивают серебром, аккуратно расчесанные волосы лежат на плечах. Она наклоняется ко мне:

– Ты умрешь?

Заслоняю глаза от слепящего света. Где мои часы? Три часа ночи… Этот страшный сон, так похожий на реальность. Сюзанна в опасности. Кто-то окружает ее и Элоизу…

Я тряхнул головой:

– Что?

– Болезнь у тебя в животе. Она убьет тебя?

Глаза обжигает солью. Капли, стекающие со лба.

– Каким образом ты…

…Вошла… Я оставил дверь незапертой, втайне желая ее появления, надеясь на невозможное: чтобы она побыла рядом, пока я не усну. И вот она вынырнула из темноты, стоит посреди рельсов, неподвижная, как глиняная фигурка из рождественского вертепа. Я выключил питание железной дороги и сел на постели, оглушенный слишком резким пробуждением. Грудь дрожала под напором пустившегося вскачь сердца.

– Ты… тебе нельзя вот так заявляться ко мне посреди ночи!

– Мама на работе. А я не люблю оставаться совсем одна.

– Твоя мама… Мне надо завтра же ее отловить. Надо положить этому конец… Что… что подумают люди? Представь себе! Да, представь себе на минутку, что кто-то видел, как ты сюда входишь! У меня могут быть крупные неприятности!

Она, обвиняя, ткнула в меня пальцем:

– Ты сам! Ты сам оставил дверь открытой! Сначала приглашаешь меня, а потом хочешь, чтобы я ушла?

Я опустил голову, сложил руки на коленях:

– Нет, это не так, но… У тебя есть мама. Она должна о тебе заботиться… И детям нельзя разгуливать по ночам! Это опасно!

Она заткнулась. Стояла истуканом и молчала. На ней были хорошенькие начищенные ботиночки. Красные ботинки с домашним халатом – странное сочетание.

Я хотел положить руку ей на плечо, но она увернулась, выражение ее лица оставалось непроницаемым.

– Послушай, – шепнул я, – давай я тебя провожу до дверей твоей квартиры?

Ни слова в ответ. Какого черта ей надо, этой паршивой девчонке? Ну, я поговорю с ее матерью, она у меня получит! Зевнув так, что едва не вывихнул челюсть, я встал и поплелся на кухню. Она тихонько пошла за мной. Пока я наливал нам молоко, мне внезапно вспомнились ее слова.

Я присел перед ней на корточки, протянул стакан с молоком и спросил:

– Почему ты сказала, что я болен?

Она помотала головой – нет, молока она не хочет! – и объяснила:

– Тебе все время снятся кошмары. И ты много чего наговорил… А что это за история про дуб и ясень?

– Ты… ты смотрела на меня спящего? И я говорил про дуб и ясень!

– Да! Что это за история?

– Это секрет – мой и моей жены, и я не хочу ни с кем его делить…

– Я знаю больше, чем ты думаешь.

Мир перевернулся – ребенок присматривает за взрослым человеком! Что мне следовало бы в этом увидеть? Символ всей моей разрушенной жизни? А может быть, в зеркале этих влажных глаз отражаются все слабости отца, лишенного возможности быть отцом?

– Никто не должен знать, что я болен, понимаешь? Сможешь об этом помалкивать? Меня всего-навсего укусил нехороший комар, и я выздоровею, потому что лечусь.

Она поплевала себе на руки:

– Клянусь!

– Отлично. А теперь пойдем к тебе.

Она опять замотала головой:

– Нет-нет! Только не сейчас! Я… – Огляделась и закончила: – Должна тебя лечить! А то ты умрешь! Я знаю!

Я только плечами пожал, хотя видел по лицу, что она донельзя напугана.

– Сказал же – я не умру! У меня есть лекарства, все будет хорошо.

Она металась по кухне, словно запертая в клетке дикая кошка.

– Я знаю! Я знаю, как тебя лечить! Кровь… У тебя кровь больная. Все случится из-за этого. Надо остановить! Скорее, скорее! Если ничего не делать, это расползется внутри тебя повсюду. И это убьет тебя, это убьет тебя, и ты оставишь меня одну!

Она разговаривала сама с собой, подбегала ко мне, убегала и снова подбегала, двигалась безостановочно, как те безумные ученые, которые ищут и не находят.

– Перестань носиться туда-сюда, ты меня с ума сведешь!

– Ты умрешь… Элоиза так сказала! Она зовет тебя, Франк, она зовет тебя к себе, но я не согласна, чтобы ты меня бросил! Ты не должен уходить, понимаешь? Решение… Решение… Скорее! Скорее! Кровь… Все начнется с крови…

Она вихрем металась по кухне, выдвигала ящики, распахивала дверцы шкафов и холодильника.

– Прекрати немедленно! И не произноси больше имени моей дочки! Перестань, прошу тебя!

– Кровь! Больная кровь!

Она ринулась к стене, погасила свет. В полной темноте звенит металл. Шорох. Дыхание. Сталь жалит мою руку. От боли сгибаюсь пополам.

Что-то капает на пол. По руке течет что-то липкое. Встаю, тянусь к стене. Выключатель.

Красное. Везде красное. Разрез на запястье. Вертикальный, между двумя венами. Опытным глазом полицейского вижу, что рана поверхностная. Зашивать не обязательно. Повезло.

Девчонка исчезла, на полу валяется нож с широким лезвием, обагренным жизнью. Обматываю запястье платком, изо всех сил затягиваю другой рукой.

И плачу, безудержно плачу, добитый всеми этими вопросами без ответов.

Она поранила меня. Почему? Внезапный припадок жестокости. Непредсказуемое поведение. Страх одиночества. Днем и ночью предоставлена самой себе. Без отца, матери никогда нет дома. Как тут не сорваться? Перевязав руку, в ярости мчусь вниз, на первый этаж, – сейчас она у меня услышит, эта мамаша, она ответит за свое поведение! Дверь седьмой квартиры. Запертая.

– Открой, малышка! Открой дверь!

Мне не открывают. Возвращаюсь к себе, сжимая кулаки и чертыхаясь. Девочка больна, и никому до нее нет дела. Завтра я точно обрушу на ее мать громы и молнии.

Глава тринадцатая

В доме под номером 36 медленно перемигиваются лампочки, освещая людей, склонившихся над уголовными делами. В коридорах – измученные лица, припухшие веки, зевающие рты.

Пять утра. После истории с ножом я больше не смог уснуть. Из самых глубин моего существа снова доносятся голоса, стараются успокоить, утешить. Сюзанна все чаще говорит со мной, но, когда я пытаюсь нарисовать в памяти ее лицо, на нем всегда то выражение ужаса, что исказило черты обеих моих девочек за миг до того, как их сбила машина… Голоса стали навязчивыми, донимают, преследуют…

Передо мной протоколы вскрытия, отчеты энтомологов и токсикологов; чудовищное препарирование жизни. Рядом два толстенных кирпича – о малярии и о переносчиках инфекции. Страничек, посвященных жизни Тиссеранов, меньше, чем тех, где говорится об их смерти. Маленькая кучка фотографий: снимки церкви, послания, крупный план раздвинутой раны, занятых делом личинок. Завтрак полицейского, обычное дело…

А время идет…

– Вы теперь разговариваете сами с собой?

Я вздрогнул, обернулся. Сиберски. Что там на часах? Половина девятого. Лейтенант явился свежевыбритым, но круги под глазами за короткую ночь не исчезли.

– Я… я рассуждал вслух.

Он показал на мою левую руку:

– Знал бы я, что ремесло настолько опасное, еще подумал бы, стоит ли связываться.

– Консервная банка, – объяснил я, поглаживая корочку.

– Вечером мне звонила Дель Пьеро, она…

– Знаю, я был рядом. Наши анофелесы не резистентны, уже хорошо, но успокаиваться рано: вспомни, что говорил Дьямон… Так что там с ульями?

Он разом помрачнел:

– Пчеловодов в окрестностях десятка два, вчера пытался всех обзвонить, но толку чуть – ничего определенного. Самая большая проблема в том, что покупают у пасечников неочищенный и непроцеженный мед очень многие: он полностью сохраняет витамины и минеральные соли, он отличный антисептик, и, по словам профессионалов, самое лучшее для здоровья – выпивать каждое утро стакан мочи, заедая его тремя ложками необработанного меда… Проверять не стану, поверю им на слово.

Сиберски развернул на столе карту парижского региона, усеянную красными точками.

– К сожалению, как раз на этой неделе медоношение в самом разгаре, – прибавил он. – Почти все пчеловоды с утра до ночи заняты по горло, и я мало с кем мог связаться. Сейчас попробую еще.

Я нашел на карте Исси-ле-Мулино и увидел там две отметины в радиусе пятнадцати километров:

– Со и Веррьер-ле-Бюиссон… До этих тебе удалось дозвониться?

– Нет – и там, и там автоответчик.

– Ладно, с этим завязывай, сам туда съезжу, – сказал я, отлепившись от стула. – А ты пока погуляй по Интернету, поищи, нельзя ли где раздобыть не вполне обычных тварей – типа опасных пауков, богомолов, ядовитых насекомых… Разузнай насчет мест обмена ими, обшарь весь Париж и выясни, где и когда встречаются любители этих мерзостей. Возьми себе в помощь Санчеса и Мадисона.

– Да мы могли бы и ульями заняться, у вас наверняка и без того дел полно.

Я ткнул пальцем в карту:

– Здесь в каждом городе по церкви. Убийца выбрал ту, что в Исси-ле-Мулино, зная, что ее реставрируют; стало быть, можно войти через боковую дверь и спокойно выстроить свою мизансцену. Думаю, он и живет неподалеку… И как нарочно, мы находим две пасеки – меньше чем в двадцати километрах от места преступления. – Я сложил бумажки в стопку. – В последний раз я был в Веррьере вместе с Сюзанной, задолго до рождения Элоизы. Очень люблю этот городок, да и проветриться мне совершенно необходимо… – Я закрыл почтовый ящик, выключил компьютер, взял ключи от машины и прибавил напоследок: – Тебе не раз доводилось читать протоколы и криминологические исследования, и ты знаешь, что организованные убийцы[13]13
  Организованные (расчетливые) – серийные убийцы, у которых есть четкий план действий по выслеживанию и убийству жертвы, способные держать свои желания под контролем и скрыть все улики, которые могут привести к их поимке. Организованные убийцы носят «маску нормальности», имеют нормальный или даже выше среднего интеллект, относительно хорошо адаптированы в социуме, но имеют глубокие расстройства личности.


[Закрыть], а в особенности те из них, у кого расстройства личности особенно глубоки, избегают лишних поездок. Они очень задолго до того, как начать действовать, запасают пищу, врезают в двери дополнительные замки, изолируют комнаты. Всякий раз, выходя из дому, убийца рискует: во-первых, потому, что остается без прикрытия, во-вторых, в его отсутствие может постучаться сосед, жертва догадается, что сторож отлучился, и начнет орать или колотить в стены, и еще убийцу терзает страх, не упустил ли чего. Я не ошибаюсь?

– Нет. Все верно.

– Тогда пошли дальше. Калипсо Брас из лаборатории П-три рассказала мне, что мед очень быстро теряет способность привлекать комаров и, если это имеет значение, надо ежедневно брать свежий. А стало быть, нашему «человеку с насекомыми» приходилось по крайней мере раз в день покидать свое логово. И он ездил…

– …на ближайшую пасеку! То есть, если он живет рядом с Исси, – на одну из этих двух.

Городок Веррьер-ле-Бюиссон, укрывшийся в объятиях долины у подножия холмов, дотянул свои старые укрепления и зеленые аллеи до прозрачных вод Бьевра. Уголок Прованса рядом с Парижем, похожий на все средневековые городки, где тенистым утром можно забыть о черноте шин и завываниях клаксонов. Больше двадцати лет прошло, а вдоль улиц плывут те же запахи…

А это что? Ох… Сюзанна… Маленькая гончарная лавочка, где ты купила вазу с шишкой под самой ручкой. «Видишь? Ее особая примета, – сказала ты, – ее милый недостаток». Эта ваза… куда она подевалась? Безобидные осколки жизни внезапно рассыпаются рвущими душу фейерверками. Чем дальше мы друг от друга во времени, любимые мои, тем мучительнее мне вас недостает…

Пасека Роя Вон Барта взобралась по холмам и плато выше колокольни. Тихое, уютное пристанище, беспредельный простор для пчел, единственная граница – там, где темно-голубое небо улеглось на сине-зеленые вершины леса.

Когда я вошел в дом, звякнул колокольчик, худенькая женщина с длинными седыми волосами подняла голову от коробок, куда складывала пустые стеклянные банки, и на меня уставились два больших глаза.

– Мадам Вон Барт?

Она зачерпнула из ведра ладонями прозрачного холодка, плеснула себе в лицо, покрытое тонкими морщинками, вытерла.

– Извините. Да, я мадам Вон Барт. Чем могу помочь?

Я объяснил, в чем дело: ищу одного человека, который каждый день покупал свежий необработанный мед. Она откинула назад чуть влажные волосы, запахло срезанными цветами.

– У нас огромное количество клиентов, которые…

– …покупают необработанный мед, я знаю. Но постарайтесь вспомнить, сделайте усилие, потому что этот человек явно замешан в деле об убийстве.

Она прижала к губам тощие руки:

– Не может быть!

– Человеку, о котором я спрашиваю, должно быть от двадцати пяти до сорока лет. Он приходил ежедневно в течение двух недель, но со вчерашнего или позавчерашнего дня не появлялся. Скорее всего, он крепкого сложения, вероятно, у него есть какая-то физическая особенность, может быть – изъян на лице… Это описание никого вам не напоминает?

Теперь мадам Вон Барт рассматривала свои обширные владения, простиравшиеся за большим окном.

– Физическая особенность, говорите? Мм… Знаете, а был ведь один тип, такой… необычный… Хотя нет, «необычный» – не совсем верное слово, я бы сказала… не такой, как все. Мы с мужем называли его между собой «человек-солнце».

– «Человек-солнце»? – переспросил я, уставившись на нее.

Она затолкала в угол доверху заполненную коробку и снова повернулась ко мне:

– Извините… Да, «человек-солнце». Впервые он у нас появился около трех недель назад. В костюме пчеловода: куртка, штаны, сапоги, защитные перчатки и даже сетка. Сказал, что хочет купить непроцеженный мед и прополис и готов хорошо заплатить, если заберет их сам.

– Что? В полном облачении пчеловода? И… вас это не удивило?

– Еще как удивило! Можете себе представить! Я даже спросила, зачем это ему, и оказалось, что у него аллергия на солнечный свет, что он не может выйти из дому в дневное время, не укрывшись с головы до ног. Редкая болезнь, он ее назвал… xeroderma pigment…[14]14
  Xeroderma pigmentosum (ксеродерма пигментная – от греч. xērós – сухой, dérma – кожа и лат. pigmentum – краска) – редкое врожденное хроническое заболевание кожи, при котором отмечается повышенная чувствительность кожи к ультрафиолетовым лучам. Проявляется в раннем возрасте (2–3 года) и постоянно прогрессирует.


[Закрыть] что-то такое. У меня не было оснований ему не поверить.

Я почувствовал себя бессильным, как растение в горшке, задвинутое в дальний угол подвала… Он приходил сюда открыто, при свете дня, и все же инкогнито.

– Значит, вы ни разу не видели его лица?

– Да я и квадратного сантиметра его кожи не видела! Не скажу даже, белый он или черный. – Она обвела меня быстрым взглядом из-под широкого выпуклого лба. – А вот сложен он в точности как вы. Рост в обуви приблизительно метр восемьдесят пять, широкие плечи. Крепкий парень с низким, очень низким голосом – как у Рея Чарльза[15]15
  Рей Чарльз (полное имя Рей Чарльз Робинсон – Ray Charles Robinson; 1930–2004) – американский слепой музыкант, автор более 70 студийных альбомов, один из известнейших в мире исполнителей музыки в стилях соул, джаз и ритм-энд-блюз. Обладатель 17 премий «Грэмми».


[Закрыть].

Записываю в блокнот главное. Шариковая ручка почти протыкает бумагу. В костюме пчеловода! Вот сволочь…

– Назовите мне точную дату его первого появления.

– Мм… У меня должно быть отмечено… Минутку… – Ушла за прилавок, поискала. – Вот чеки. Примерно по пятьсот граммов меда и по триста – прополиса, каждый день около одиннадцати часов, начиная с… со второго июля.

Обвожу дату на календарике красным.

– Думаю, он платил вам наличными?

– Да.

– И у вас нет ни адреса, ни имени, ни образцов его почерка?

– Ровно ничего.

– А прополис… это что такое?

Она показывает на ряды баночек с кремами и желатиновыми капсулами на полках:

– Смолистое вещество, которое пчелы собирают с почек и коры некоторых деревьев, а потом добавляют в него собственные ферменты. Пчелы используют его для того, чтобы укреплять улей, замазывать трещины, стерилизовать ячейки сот, перед тем как матка отложит туда яйца. Чистый прополис люди принимают для укрепления иммунной системы, наносят на кожу для быстрого заживления всяких мелких болячек, смешанный с отварами или настойками растений – для лечения ревматизма.

– Волдыри от комариных укусов им можно лечить?

– Разумеется. Сам по себе след от укуса пропадает на пятый день, с прополисом он исчезнет уже на второй.

Я прошелся вдоль стеллажей, изучая наклейки на баночках – процентный состав того или другого снадобья, фармацевтические предписания.

– Триста граммов в день, даже если наносить прополис на все тело, все-таки многовато, да?

– Слишком много! Обычно на день хватает нескольких граммов. Но прополис долго хранится. Может быть, этот тип понемножку делает запасы на зиму? Или держит лавку… Откуда мне знать?

– А если нет? Если он употребляет его ежедневно – на что он может израсходовать эти триста граммов?

Она вернулась к прерванному занятию, принялась складывать банки в коробки, по-прежнему стоя лицом ко мне.

– Не представляю. Когда-то прополис использовали и для других целей, но это было давно, не стоит и…

– Стоит. Мне это очень интересно.

Она выпрямилась, встала, завела руки за спину, лицо с высокими скулами напряглось.

– Извините… Поясницу схватило.

– Бывает. Ничего, я вас не тороплю.

Она рухнула на плетеный стул.

– Прополис известен своими антисептическими и анестезирующими свойствами, это очень сильное средство, превосходящее даже новокаин. Во времена фараонов, поскольку он препятствует разложению тела, его применяли для бальзамирования при изготовлении мумий. Позже нагретым прополисом заливали раны во время зимних войн: остывая, он действовал как стерильная повязка и не только препятствовал попаданию в раны инфекции, но и останавливал кровь. Летом этим способом воспользоваться трудно, поскольку под первыми же лучами солнца прополис растает и начнется кровотечение…

Сердце выбивало у меня в груди барабанную дробь. Прополис… «Человек-солнце», «человек с насекомыми», убийца точно покупал его не для того, чтобы защитить от бактерий свой организм и уж тем более – организм своих жертв. Тогда для чего? Чтобы ускорить процесс, чтобы быстрее пропадали следы от комариных укусов? Наверное, но не только: триста граммов ежедневно – слишком много.

Бальзамировать… Останавливать кровотечение… У Вивианы Тиссеран не было никаких внешних повреждений, у ее мужа – только одна рана на груди, чистая и зашитая шелковой ниткой.

Значит, не весь прополис предназначался для них. Для их дочери?.. С какой целью?

Исписывая страницу за страницей, я продолжал расспрашивать:

– Какая у него машина? Опишите мне ее как можно точнее: цвет, внешний вид, особенности. И ставлю вам ящик шампанского, если назовете мне ее номер.

– Шампанское покупать не придется – никакой машины я не видела. «Человек-солнце» всегда приходил пешком по тропинке, которая ведет сюда от шоссе через лес. – Хозяйка пасеки показала на видневшиеся за окном деревья. – С той стороны, метрах в пятистах отсюда, есть стоянка, – должно быть, он оставлял машину там.

Я скрипнул зубами. Этот гад все предусмотрел! Ждал, что мы рано или поздно появимся здесь? Пчеловодка внезапно побледнела и умолкла, пальцы у нее задрожали – до нее дошло, что в ее ульи, возможно, запускал руку убийца. Я кашлянул, и женщина снова посмотрела на меня.

– Расскажите все, что вспомнится, все, что придет в голову, – попросил я. – Про его поведение, манеру говорить, двигаться. Какой он – болтливый или сдержанный? Выглядел спокойным или явно нервничал?

Она в растерянности покачала головой:

– Я… мне очень жаль, но у пчел сейчас время медосбора, а туристский сезон в самом разгаре, едва успеваю поворачиваться… Думаю, вам лучше спросить мужа – они, наверное, о чем-нибудь разговаривали, пока доставали мед…

Я положил на прилавок свою карточку:

– Хорошо. Но вы же понимаете, что в любом случае к вам очень скоро явится полиция.

Она глубоко вздохнула:

– Только этого нам и не хватало…

Мы прошли через подсобку, хозяйка лавки отперла дверь – и передо мной раскинулась цветочная радуга в несколько гектаров.

– Наденьте сетку и вот это. – Она показала на стол, где лежал костюм сливочного цвета. – Пойдете по той дорожке, метров через двести увидите пчельник, – скорее всего, муж будет там. Имейте в виду, что пчелы-сборщицы сейчас за работой, не тревожьте их, не делайте резких движений, иначе они станут агрессивными.

Она наполнила глиняный кувшин водой из-под крана:

– Попейте перед уходом… В защитном костюме вы будете умирать от жары, но очень не советую его снимать, когда окажетесь на месте…

Когда я влез в этот космический скафандр, она ахнула и прижала кулак к губам:

– В таком виде вас не отличить от того, кого вы ищете…

Я пробирался среди кустов, папоротников, высоких цветов – на всех сидели облепленные пыльцой пчелы.

Вскоре пространство распахнулось, и я увидел ряд переполненных жизнью ульев. Под солнцем трепетал летучий город, населенный крохотными желто-коричневыми торпедами, которые вырывались из окошек небоскребов. Над одним из них склонился космонавт, он пускал в перепуганный город густой дым. Заметив меня, он отложил дымарь, поглядел на часы и помахал мне рукой:

– Раненько вы сегодня! А вчера чего же не пришли, я вас ждал. Есть отличный улей, свеженький мед!

Брови у меня набухли солеными каплями, во рту пересохло. Ни слова не говоря, я подошел чуть поближе. Человек с неразличимым под сеткой лицом пожал мне руку, показал на маленький домик и тихо прибавил:

– Знаете, лучше я верну вам эти штучки. Очень любезно с вашей стороны, но… мне они не нужны, это слишком рискованно и… нечестно.

Маскарад. Он принимает меня за другого. Не спеша его разуверить, я пожал плечами и развел руками в перчатках, словно спрашивая: почему? Насекомые с крепкими жалами облепили сетку в нескольких сантиметрах от моего носа, и я едва удержался, чтобы не заорать.

– Если я это сделаю, они… они в конце концов что-нибудь заподозрят, они поймут, что все идет от меня, – доверительным тоном продолжал пчеловод. – Нет-нет, я не могу… и, простите, не хочу у себя здесь этой мерзости, так что заберите их, или я сам от них избавлюсь…

«Космонавт» выглядел таким же беспокойным, как его пчелы. Счистив каучуковой полоской впившиеся в руку жала, он поманил меня за собой в домик. Вот уж где оказалось настоящее пекло! Горло обожгли пылающие репьи.

Пасечник снял сетку, лицо его было изрыто лунками, шея изуродована шрамом: огонь вцепился ему в горло и безжалостно прогрыз борозду до подбородка.

Он смочил лицо, окунув руки в ведро с водой, и кивнул мне на кусок непрозрачного пластика:

– Они там, внизу. Заберите их.

Сам он оставался поодаль и смотрел, будто загнанное животное. Чего он боится? В глазах у меня помутилось, все тело, казалось, расползается мокрыми клочьями, я ухватился за деревянную балку, которая тянулась на высоте человеческого роста, сделал два или три вдоха, осторожно шагнул вперед и, едва касаясь, кончиками пальцев приподнял пластик.

Ожидал увидеть Голиафа, а передо мной оказался Давид. Два каких-то жалких жука пытались взобраться наверх по стенкам закрытой банки… Нет, дольше притворяться невозможно: я сдохну, дышать давно уже нечем, я разлагаюсь заживо. Я сдернул защитную сетку, немного пришел в себя и вытащил свое полицейское удостоверение:

– А теп… теперь… вы мне объясните… что все это означает!

Вон Барт выронил сетку, рот его сам собой раскрылся – бездонный колодец непонимания.

– Вы… вы полицейский? Вы были полицейским с самого начала? Но… почему? Я же ни в чем не виноват!

Он был уничтожен, раздавлен. Щеки тряслись. Я показал на жуков:

– Кто вам их дал?

Когда пасечник понял, что перед ним другой человек, его отпустило, и он рассказал то же самое, что и его жена. Некто в костюме пчеловода, страдавший аллергией на солнце, а потому ни разу не снявший защитной одежды, ежедневно забирал мед и прополис.

– Такое ощущение, что у меня здесь хранится бомба, – вздохнул Вон Барт. – Трудно даже поверить, что подобная гадость существует на свете.

О жуках он говорил с омерзением.

– Объясните!

– Aethina tumida, или малый ульевой жук, – опаснейший паразит, о существовании которого я раньше и не подозревал. Они питаются пыльцой, медом и яйцами, отложенными пчелиной маткой, размножаются с бешеной скоростью, а их личинки убивают пчелиный расплод[16]16
  Расплод (или детка) – яички, личинки и куколки пчел.


[Закрыть]. Взрослые жуки способны преследовать рой на протяжении нескольких километров, они захватывают ульи и уничтожают их меньше чем за месяц! Настоящая бойня.

Я наклонился над банкой, но тут же выпрямился. Голова у меня не держалась.

– В какой… местности… они живут? – запинаясь, пробормотал я, прижав ладонь к пылающему лбу.

– Вы хотите сказать – в какой стране? Aethina tumida можно найти только в африканской и австралийской глуши… Не знаю, каким образом этот тип их раздобыл, тем не менее – они перед нами.

Я обливался по́том, в ушах звенело, перед глазами мелькали мушки. Жара была нестерпимая, я не выдержал, стащил с себя куртку и сел на край стола.

– Изви… ните… я… сейчас…

Я уперся руками в колени. Вдох-выдох. Вдох-выдох. По лицу меня шлепнула мокрая оплеуха.

– Вид у вас неважный, – сказал Вон Барт, обрушив мне на голову поток воды.

– Это… это… пройдет…

Я, пошатываясь, встал. Жуки… Паразиты… Африка…

– Зачем… он оставил вам… этих тварей? Что… вы могли бы с ними сделать?

Пчеловод подошел к окну и описал рукой некую фигуру:

– Уничтожить конкурентов, комиссар. Пасека в Со в два раза больше нашей, и это позволяет им устанавливать более привлекательные цены на все, что они производят: воск, мед, прополис, маточное молочко… Понимаете, ведь пчеловодческое хозяйство – предприятие очень шаткое, а еще и погода, и паразиты вроде пчелиного клеща… все это не облегчает нам задачи. Выживать непросто.

– Что… вы знаете об этом человеке?

– Он мне, вообще-то… понравился: разбирается в насекомых как никто, я от него такое узнал, о чем в жизни не слышал. Вот, например, он много рассказывал об африканских пчелах-убийцах, способных меньше чем за час истребить любое стадо. Это было… страшно и захватывающе… Он все сводил к смерти, к разрушению, он глубоко убежден, что рано или поздно насекомые сметут человечество с лица земли. Их в миллиард раз больше, чем человеческих существ, говорил он, масса одних только муравьев превышает массу всех людей, вместе взятых, представляете? Еще он рассказывал о размножении пауков, о силе ядов, о бедствиях, приводящих к огромным потерям…

– О каких бедствиях?

– Малярия, нашествия саранчи, тли…

– Тли?

– Ну да, что саранча, что тля, все эти виды обладают оружием, которому трудно противостоять, – ошеломляющей плодовитостью. А тли не только самые плодовитые, они еще и размножаются партеногенезом, то есть их самкам не требуется оплодотворение, и они откладывают яйца без передышки. Молодые особи всего несколько дней спустя тоже начинают откладывать яйца, и так до бесконечности. Мы вступаем в чудовищный мир геометрических прогрессий – только естественным врагам тли, муравьям, удается с ней справиться. Если бы не муравьи, человечество давно было бы уничтожено… Но люди стараются истребить муравьев, а тли делаются все устойчивее к инсектицидам. Равновесие вот-вот нарушится, вот о чем толковал этот парень, он-то очень хорошо это осознает.

Вон Барт протянул мне бутылку воды. Я кивком его поблагодарил, сделал несколько глотков.

– Продолжайте, пожалуйста…

– От тлей и муравьев он перешел к ульевым жукам, стал рассказывать про их невероятную способность к разрушению. Пообещал достать их мне в любой момент, как только попрошу. Почему он навел меня на эту тему? Загадка… Но как бы то ни было, когда он в последний раз здесь появился – принес эту банку и объявил этим своим низким, приглушенным голосом: «Подарок. Поместите их поблизости от улья. Остальное они сделают сами…»

Он скрипнул зубами, такими белыми на пылающем лице, взял банку, открыл, затолкал туда тряпку, собираясь раздавить ее обитателей.

– Не надо… Больше… ничего здесь не трогайте! – Я вытянул перед собой руку. – Сюда придут… полицейские… снимать отпечатки пальцев… Вы… повторите все, что мне сказали, в… в присутствии… офицера…

Я обхватил голову руками, а он тем временем продолжал:

– Все никак не могу опомниться… Чтобы две мелкие твари уничтожили тысячи пчел и труд целой жизни!.. Знаете, этот тип… я же слышал, как он говорит, так что можете не сомневаться – он в самом деле верит в свои теории… упертый фанатик…