Текст книги "Приданое для Анжелики"

Анжелика нагнулась ниже, всмотрелась и… все равно не узнала.

– Может, оно и к лучшему, – пробормотал священник.

– Что? – не поняла Анжелика, но на ее глаза уже наворачивались слезы.

– Святой отец, не мешайте работать! – нетерпеливо напомнил о себе инквизитор. – Сеньорита Беро уже попрощалась с покойным.

Священник отрицательно покачал головой и заявил:

– Я еще не озвучил последнюю волю усопшего.

Тогда инквизитор буркнул что-то по-испански. Анжелика всхлипнула, оглянулась и вдруг ясно поняла, что он сказал о ней что-то очень нехорошее.

– Сеньорита Анжелика Беро, подойдите к столу, – проговорил падре Хуан опять на французском. – Присядьте.

Подозреваемая подчинилась.

– Давайте кое-что выясним.

– Анжелика, не отвечайте! – громко предупредил ее священник.

– Выйдите, отец Жан! – приказал падре Хуан и принужденно улыбнулся подозреваемой. – Сеньорита Анжелика, вы, я вижу, девушка воспитанная и грамотная. Где вы учились?

Отец Жан шагнул вперед.

– Не отвечайте, Анжелика! Ваш отец уже осужден, поэтому следствие закрыто.

– Выведите его, – распорядился падре Хуан и настойчиво повторил вопрос: – Так где вы учились?

– Дома, – растерянно ответила француженка и обернулась.

Она не могла понять, кого ей слушать.

Отца Жана уже выводили под руки.

– Смотрите на меня, – попросил падре Хуан. – Вы, вероятно, изучали греческие книги? Какие именно?

– Прекратите! – заорал французский священник. – Вы не можете так просто допрашивать будущую послушницу монастыря Святой Мерседес!

– Я не очень прилежная ученица.

Падре Хуан насторожился. Он только что услышал нечто, выпадающее за рамки процедуры.

– Что? – Он повернулся к французу, почти вытолканному за дверь.

– Я же говорил, что должен озвучить последнюю волю покойного! – Отец Жан с отвращением вырвался из рук огромного послушника.

Падре Хуан стиснул зубы. Лучше бы ему о монастыре Святой Мерседес не слышать, но теперь ничего было не исправить. Слово сказано!

Отец Жан тут же перешел в наступление.

– Поскольку Амбруаз Беро на момент исповеди еще не был осужден как еретик, его последняя воля законна и священна! – громко объявил он.

Это падре Хуан и без него понимал.

– А поскольку его дочь пока не достигла совершеннолетия, он был вправе распорядиться ее судьбой, – удовлетворенно и уже не так громко выпалил француз.

Это тоже было ясно.

– Ближе к сути! – раздраженно потребовал падре Хуан.

– Амбруаз Беро завещал дочери чтить Писание. – Отец Жан подошел к сеньорите Анжелике и торжественно вручил ей темный томик. – Он велел ей принять послушание в монастыре Святой Мерседес вплоть до совершеннолетия.

Сеньорита Анжелика покачнулась так, словно ее ударили в живот.

– Что?!

– Да, Анжелика. – Отец Жан удовлетворенно закивал ей. – Вплоть до совершеннолетия ты будешь служить Господу.

В комнате повисло гробовое молчание. Падре Хуан опустил глаза в стол. Он уже ничего не мог сделать. Едва покойный озвучил эту свою волю, его дочь попала под защиту небольшого, но довольно сильного монастыря. Тронуть ее теперь означало вступить в конфликт с церковью, а это – занятие для дураков.

– Четыре года в монастыре?! – возмутилась девушка, еще не понимающая, что покойный отец только что спас ее от костра. – Мне и так уже семнадцать! Замуж давно пора выходить!

– Всего четыре года, – мягко произнес отец Жан. – После этого вы сможете распоряжаться собой так, как захотите.

– Всего?! Вы сказали «всего четыре года»?!

Падре Хуан задумался. Ему сложно было вот так сразу оценить, насколько может быть опасна Анжелика Беро, когда станет совершеннолетней и все-таки выйдет за монастырский забор.

«Не трусь, – подбодрил он себя. – Документы в порядке, протокол составлен со всей тщательностью. Что она сделает?»

Но он прекрасно понимал, что неуязвимых людей нет. Было бы желание отомстить, а способ найдется.

Ясно, что ни один следователь не довел бы ни единого еретика до приговора, если бы соблюдал все формальные процедуры. Такова практика. В сегодняшнем деле тоже не обошлось без мелких процедурных нарушений. Так, Амбруаза Беро поместили в колодки, хотя на тот момент он еще был только «легко подозреваемым». Да, колодки отлично помогают подавить волю еретика, но формально это было нарушением.

То же и с коротким пребыванием этой девчонки в монастыре. Она от этого совершенно не пострадала, но формально правила были нарушены.

Падре Хуан поморщился. Существовала только одна мера, решавшая всю эту бездну проблем на корню: неукоснительное доведение до приговора всех, кто еще может пожаловаться. Сегодня он этого сделать не сумел – впервые за много лет.

– Поганые ублюдки! – закричала будущая монахиня. – Чтоб вас черти в аду зажарили!

Падре Хуан недовольно рыкнул и зажмурился. В любой другой ситуации он бы ее за такие слова в порошок стер. Теперь ему приходилось терпеть и утешать себя тем, что худо-бедно, а трех своих племянниц он сегодня приданым обеспечил. Завтра кладовщики примут сахар, послезавтра товар оптом уйдет на биржу. Через неделю двоюродный брат, числящийся доносчиком, отдаст падре Хуану все, что сумел добыть.

– Чертовы ублюдки! – вопила уже у дверей несостоявшаяся еретичка. – Чтоб вас всех!..

Адриан вошел в число крупнейших коммерсантов Парижа мгновенно.

– Слышали, какую аферу провернули эти Матье? – судачили парижане. – Едва отец обанкротился, у сына тут же появились деньги!

– И какие! Парню всего-то двадцать один, а он уже делает поставки для всей действующей армии!

– Ни стыда ни совести! Яблочко от яблони…

Адриан в объяснения не пускался. Пусть парижане думают что хотят. Он тщательно расплатился и с Жан-Жаком, и с каждым спекулянтом. Потом молодой человек снял контору в предместье Сен-Антуан. На втором этаже он обустроил спальни для отца, гостей и себя. Адриан выдал небольшое пособие прислуге, уволенной отцом. Денег оставалось в обрез. Закупочные цены были крайне низки, а бонус интенданту, напротив, довольно высок.

– Будете работать для армии и дальше? – Жан-Жак искоса глянул на него, пересчитав несколько толстенных пачек ассигнаций.

Взаимное расположение меж ними после короткой стычки в тот вечер испарилось. Доверию нет места в отношениях такого рода.

– Да, разумеется, – кивнул Адриан. – Армия – хороший покупатель.

Он уже знал, что этот заказ получил чудом, лишь потому, что Лафайет, командующий войсками, начал менять приближенных. Он сделал несколько ревизий, и Жан-Жак резко оборвал все старые связи, компрометирующие его в глазах начальства.

– Должен предупредить, что это не продлится долго, – вкрадчиво произнес интендант.

Адриан понимающе кивнул. Лидеры в ассамблее периодически менялись. Каждый раз после такой смены летели головы по всей вертикали. Новые «неподкупные» ставили своих людей возле каждой доступной кормушки.

Пожалуй, лишь теперь Адриан в полной мере осознал, почему отца так остро интересовали сплетни, разносящиеся из ассамблеи. Каждый декрет приводил к скачкам рыночных цен, в конечном счете – к чьему-то обогащению. Или разорению.

Теперь, столкнувшись с этим лично, Адриан усадил напротив себя отца и потребовал точных консультаций по каждому темному месту. Тот был премного доволен.

– Вот решили они, что каждый француз, воюющий за свободу, получит права активных граждан, – подливая себе вина, объяснял отец. – В результате в армию потянулась всякая шваль: бывшие лакеи, подмастерья…

Это Адриан и сам видел. После декрета даже гвардию как подменили, и вчерашняя элита армии вдруг заговорила на языке улицы. Потому гвардейцы и не помогли швейцарцам отбить штурм Тюильри, что и в армии всем заправляли санкюлоты.

– Но нас это не касается, – заявил отец и рассмеялся. – Нам интересно другое. Простонародье – это не то что старые вояки. Их можно даже гнилой крупой накормить, никто не возмутится. Значит, интенданты будут массово скупать лежалый товар.

Адриан цокнул языком. Если бы он это учел, то его доходы от первой сделки возросли бы вдвое. Что бы Жан-Жак ни говорил, а качество мяса, фуража и муки его интересовало в последнюю очередь.

– То же и с коммуной. – Отец усмехнулся. – Получили коммунары право хватать и судить каждого, кого им вздумается, и к чему это приведет?

Адриан пожал плечами и предположил:

– Наверное, к беззаконию.

Отец рассмеялся и пояснил:

– Нет, к тому, что арестанта кормить надо каждый день. Кто поставит тюрьмам все ту же крупу, мясо, овощи? Коммунарам надо еще многих арестовать, а интендантов у них пока нет. Как и складов. У них ничего пока нет.

Адриан аж взмок. У Парижской коммуны были колоссальные полномочия и огромные аппетиты. Он уже представил, сколько сливок можно снять, если подсунуть им в интенданты своих людей.

Отец вздохнул, попытался налить себе еще, но Адриан его остановил. После банкротства старый Аристид как-то резко, буквально за сутки сдал и совсем перестал заботиться о своем достоинстве.

– Хватит вина, папа.

Отец нехотя подчинился и заявил:

– Потому я тебе и говорил, что не с теми ты в клубе дружишь. Не пойдет вчерашний аристократ работать в коммуну кладовщиком. Дружи с теми, кто дело делает, а не шлюх на лодках по Сене катает.

Вот теперь Адриан опечалился всерьез. Мир, в котором он столь беззаботно провел самые лучшие годы жизни, рушился на глазах: ни клубных посиделок, ни «травли медведя» – вообще ничего! Ну а предстоящая женитьба на Анжелике Беро, которую он запомнил довольно вздорной девчонкой, ставила на его жизни толстенный могильный крест.

– Скажи, папа, а без этой женитьбы никак не обойтись? – Он молитвенно сложил руки. – Я выкручусь, обязательно что-нибудь заработаю! Только не женитьба!

Отца как подменили.

– Даже не думай ускользнуть, – сказал он, мгновенно протрезвев. – Дело не только в приданом. Для меня ваш брак – дело чести.

Аббат разбирал Францию на фрагменты аккуратно и продуманно. Первым делом его люди в ассамблее объяснили буржуа, опьяненным успехами, важность административной реформы. Новая Франция вместе с Парижем была порезана на восемьдесят три с половиной департамента, в точном и красивом соответствии с астрологическим числом Урана. Это была уже другая страна. Новые границы пролегли так, что земли старых аристократов оказались в разных департаментах. Чтобы решить пустяшный вопрос, им приходилось обращаться в два, а то и в три разных муниципалитета. Как минимум в одном из них держали верх якобинцы. Любое дело стопорилось навсегда.

Буржуа это нравилось. Они охотно подыгрывали коммунарам. Лучшие земли знати постоянно дешевели и скупались оптом, за бесценок. Кое-где от аристократов требовали предоставления документов на землю, и довольно быстро обнаруживалось, что у самых старых и уважаемых семей никаких бумаг нет и в помине. Они даже не помнили, при каких обстоятельствах эта территория им стала принадлежать! Тогда земля переходила в общественные фонды, а оттуда – прямиком и недорого – в руки самых значительных коммунаров-буржуа.

Крестьян к дележу даже не подпускали. Лучшее, на что они могли рассчитывать, – аренда. Мелкими участками и ненадолго.

Понятно, что у многих аристократов документы были в порядке. В этих случаях на помощь новой власти приходили законы, принятые ею.

«Надо спасти страну! – кричал Робеспьер под восторженные вопли соратников. – Незаконно лишь то, что ведет к ее гибели!»

Поскольку обанкротившуюся Францию вел к гибели любой путь, незаконным стало все. Сам закон стал фикцией.

Это устраивало всех. Крестьяне мигом перестали платить налоги. Каждая мэрия теперь имела право на арест любого лица, признанного подозрительным. Депутаты ассамблеи держали руку на пульсе. Поэтому они быстро разобрались, кто особенно подозрителен. Разумеется, это были представители проигравших группировок: всякие фельяны, которым подавай монархию, ограниченную конституцией, плохие выборщики и неправильные подписанты. Самую большую группу составили враги суверенитета народа. Под такое определение подходил вообще каждый человек, усомнившийся в правоте новой власти.

Аресты и конфискации пошли по всей Франции. Среди депутатов ассамблеи почти не было случайных людей. Все они имели какие-то интересы дома, в провинциях и теперь удовлетворяли их быстро, с волчьим аппетитом.

Аббат улыбнулся и отодвинул карту Франции в сторону. Изюминка была в том, что все делали то, что хотят, и ровно то, что надо. Санкюлоты мстили аристократам за былые унижения. Депутаты отнимали чужое имущество. Буржуа его скупали. Банды мелких спекулянтов мигом заполняли своими деньгами все лакуны, помогая титанической машине разрушения набирать обороты. Каждый старался ухватить кусок покрупнее, а экономика Франции стала более всего напоминать жернова. Крупные куски зерна мнутся, движутся дальше, давятся еще мельче. Рано или поздно на выходе получается готовый продукт – прекрасная мука. Если ситуация не изменится – а этого не произойдет! – то страна просто обречена слой за слоем, одного за другим потерять всех, кто владеет хоть чем-то дороже пары ботинок. Всех, кто крупнее мучной пылинки.

– Разрешите, святой отец? – На пороге появился помощник. – Вы приказали докладывать в любое время.

– Говори.

– Прибыла почта из Марселя. Шхуна «Нимфа» в порту не появлялась.

Аббат снова пододвинул карту. Шхуну не видели ни в Нанте, ни в Бордо, ни даже в Марселе. Во Францию она не пришла вообще.

Крушение?

Аббат поиграл желваками, ткнул рукой по направлению к полкам и распорядился:

– Дай-ка мне сводки погоды.

Помощник метнулся к стеллажам и перенес на стол толстенный том. Аббат заглянул на первые страницы, полистал их и хмыкнул: ни штормов, ни ураганов. Все последние недели Атлантика была спокойна.

«Задержка в Испании? Или даже в Португалии?» – подумал он, опять ткнул рукой в полки и велел подать сводки по этим странам.

Помощник мигом доставил ему еще два тома. Аббат поочередно открыл их, пролистал и задумался. Старая шхуна запросто могла зайти на ремонт в Лиссабон или в Коронью. Если она до сих пор еще не во Франции, значит, ее задержали. Например, капитана обвинили в контрабанде. Или предъявили ему имущественный иск.

«Нет, Лиссабон маловероятен, далековато от маршрута. Испания?»

Аббат стремительно пробежал глазами одну страницу, вторую, третью. В справочнике, созданном его агентами, числились все персоны, которые хоть чем-нибудь управляли в Испании. Но ему были нужны только три города: Сантандер, Гийон и Коронья. Других портов вдоль маршрута шхуны не было.

«Таможня! – Аббат выделил самое рискованное для судна место. – Инквизиция и суд».

Таможня уже не годилась. Амбруаз Беро мог откупиться от любого чиновника. Случись крупная проблема, он просто бросил бы груз на произвол судьбы. Прибыть в Париж в срок было для него стократ важнее. Оставались только две структуры, имеющие возможность задержать спешащего человека на неопределенный срок: суды, церковный и мирской.

– Вызови ко мне Охотника, – распорядился Аббат.

Известие о том, что муж ушел из департамента пороха и селитр, поэтому теперь им придется выехать из квартиры в арсенале, совершенно потрясло Марию-Анну.

– Это как раз то, о чем говорил твой отец, – напомнил ей Антуан. – Нас начали выжимать из табачного и порохового дела.

Она тряхнула головой и спросила:

– Так быстро?

Муж развел руками.

– А чего им тянуть. Каждый день правления – это немалые деньги.

Ее охватило негодование.

– Но ты – Лавуазье! Тебя нельзя просто выбросить на свалку!

– Можно. – Антуан усмехнулся. – Порох слишком дорого стоит, чтобы оставлять его в руках какого-то Лавуазье.

Но Мария-Анна поверить в такое не могла. Уж она-то знала, сколь многое зависит в этом деле от опыта ее мужа.

– Они же всю армию без пороха оставят! Одна случайная искра, и нет арсенала.

Антуан лишь пожал плечами. Он был расстроен и тоже это понимал, но что-то изменить уже не мог. 15 августа они быстро, словно погорельцы, перебрались в новую квартиру на бульваре де ла Мадлен, дом 243.

Там их уже на следующий день навестил отец. Тогда-то Мария-Анна и поняла, что он даже и не думал отступать.

– Куда они денутся? – заявил старый Жак Польз в ответ на какое-то возражение Антуана. – Арсенал держат они, а селитру – мы.

Марию-Анну как ударили.

Мерзавцы!

Только теперь она поняла, зачем отец купил ей пакет акций французской Ост-Индской компании. Хорошую селитру можно было сделать только в Индии. Теперь, смиренно отдав коммунарам Арсенал, Жак Польз намеревался диктовать им цены на это главное исходное сырье для производства пороха.

– Вы не смеете со мной так поступать, – заявила она, развернувшись к мужчинам. – Я не хочу на гильотину!

Отец насупился. Он знал, что дочка права. Руководители чрезвычайной комиссии уже начали отправлять на гильотину следующий слой прежних собственников. Мария-Анна больше не была посторонней. Едва подписав бумаги, она стала соучастницей драки за власть, совершенно ее не касающейся.

– Не преувеличивай, – выдавил отец.

Но Мария-Анна не собиралась им этого попускать.

– Ты, папа, можешь играть с огнем, сколько тебе угодно, но я…

Отец густо покраснел.

– Выйди, Мария-Анна. Займись женскими делами. – Он уже не мог сдержать раздражения. – Место курицы – на насесте!

В лицо Марии-Анны бросилась кровь.

– Да, я курица, папа, – почти по слогам процедила она. – А в конвенте каждый второй – бешеный хорек. Вы меня им уже отдали! За селитру…

Она развернулась, вышла, изо всех сил хлопнула дверью и только здесь разрыдалась. Отец, жесткий и все-таки очень деликатный в обращении с мужчинами, совершенно с ней не считался ни единого дня. Он отдал ее, совсем еще малютку, в монастырь, спихнул замуж в четырнадцать неполных лет. Теперь тоже ничего не поменялось.

Мария-Анна, успокаивая себя, вздохнула, всхлипнула и вдруг ясно поняла, что в чем-то сочувствует этим новым правителям, лишенным стыда и совести. Как бы то ни было, но они обещали людям главное. Подмастерьям – право жить без вечных побоев, уставшим супругам – возможность развода, а всем остальным – просто шанс быть счастливыми.

Аббат знал, что Охотник прибудет быстро, а потому отложил дела и принялся листать не самый обычный атлас. На первой странице здесь располагались не страны, а самое главное – торговые пути. Аббат не без удовольствия окинул их взглядом. В кратчайшие сроки Франции предстояло взять под контроль Бельгию и Нидерланды с их лучшими в Европе портами, реки Маас, Мозель и великий Рейн – от моря до Швейцарии. Следовало аннексировать Савойю и Авиньон, чтобы вся река Рона проходила по французской территории. Важна была и Ницца. Лишь заняв ее, можно было получить общую границу с Генуей.

Аббат лучше многих понимал: чьи таможни, тот и богат. Купец может сложить у себя на складе все сокровища мира, но если он хочет хоть что-то продать, то ему просто придется войти в иноземный порт и повести судно по чужой реке в глубину страны. На каждом этапе такого путешествия он будет платить.

Аббат откинулся на спинку старого удобного рабочего кресла. Эту войну за чужие реки и порты начал еще Людовик. Он вложил в нее колоссальные деньги. Конечно же, ему и в страшном сне не могло привидеться, что лавры победителей достанутся буржуа, все это время ехавшим на его плечах.

А в перспективе!..

Аббат перевернул страницу атласа. Да, в перспективе наступит следующий этап: контроль над Ла-Маншем, Гибралтаром, египетским каналом, ведущим из Нила в Красное море, и датскими проливами. Вроде немного, но это отдало бы в его руки весь импорт и экспорт Европы. Целиком. До последнего медного су.

Он улыбнулся. Пожалуй, такой контроль напоминал кожаный мех с вином, поднесенный к жаждущему рту Европы. Горловину этого меха держал бы он, лично. Захотел – пережал, и струя исчезла. Захотел – отпустил. В этом и состояла конечная цель французской революции, самой великой за всю историю человечества.

Аббат удовлетворенно сжал кулаки. Все морские пути мира вели в Европу. Поэтому все колонии мира – тот самый «мех с вином», полный пряностей, табака и сахара – целиком зависели от европейских ввозных пошлин. Стоило ему подчинить эти несколько главных проливов, и он брал за горло не только колонии, но и всех. Революция переставала быть строго французской и вообще таковой. Новый неизбежный миропорядок еще не имел подходящего названия.

Дверь открылась без стука. Аббат поднял взгляд. На пороге стоял Охотник – высокий, сухопарый, сосредоточенный.

– Проходи, – без улыбки пригласил Аббат и захлопнул толстенный атлас. – Садись.

Охотник прошел, сел. Аббат откинулся на спинку кресла, окинул его оценивающим взглядом.

– Где-то в Испании застрял некий Амбруаз Беро, – тихо сказал он. – Со шхуной, дочерью и грузом. Вот все необходимые сведения. – Аббат протянул визитеру заранее приготовленный портфель с бумагами.

Охотник молча принял его.

– Лучшие места для поиска – три порта. Это Сантандер, Гийон и Коронья, – продолжил Аббат. – Скорее всего, мсье Беро задержан судом или инквизицией. Хотя мог просто заболеть. Или умереть.

Охотник молча слушал его.

– Если не найдешь, проверь порты Португалии.

Аббат задумался. Он доверял Охотнику, но некоторые детали дела его не касались. Поэтому следовало сформулировать задачу как можно лаконичней.

– Убить? – по-своему понял его молчание Охотник.

– Нет. – Аббат покачал головой. – Я такой задачи не ставлю. У мсье Беро есть то, что несет на себе мой личный знак.

Охотник молча наклонил голову. Он видел этот знак.

– И все, что несет этот знак, должно быть в Париже, у меня в руках. Вопросы есть?

Охотник на мгновение задумался и осведомился:

– Самого Амбруаза Беро вам привезти?

– Если он жив, да.

– А его шхуну?

Аббат хмыкнул. Он не знал, где Амбруаз это прячет, подо что оно замаскировано.

– Разберешься на месте. Если не найдешь знака, доставь мне сюда все, вплоть до последнего кружевного платка.

– Его дочь тоже доставить?

Аббат поморщился. Он понятия не имел, жив ли Амбруаз, а если нет, то сказал ли тот что-то своей дочери.

– Если не найдешь моего знака, привези мне все. Полномочия тебе предоставлены. Все нужные документы в портфеле. Не теряй времени. Это самое важное задание в твоей жизни.

Охотник сдержанно кивнул, поднялся и исчез за дверью так же быстро и бесшумно, как и всегда.

При второй закупке Адриану все шло в руки само. Спекулянты, уже примирившиеся с тем, что у главного интенданта появился новый любимчик, осаждали его контору с пяти утра и часов до двух ночи. А в полдень 17 августа все они вдруг исчезли.

Адриан встревожился, кинулся наводить справки и еще раз убедился в том, что информаторов надо иметь везде, в каждой коммуне, любом департаменте, какой угодно секции санкюлотов. Как оказалось, Лафайет только что был снят с командования. Многоопытные спекулянты, не говоря друг другу ни слова, кинулись по штабам. Они принялись убеждать ответственных персон в том, что их товар и дешевле, чем у жуликоватой семейки Матье, и лучше.

Понятно, что Адриан попытался сделать то же самое, но быстро убедился: без толку. Новый командующий французской армии Дюмурье первым делом поставил своих людей в штабах и на складах. Жан-Жака, по слухам, попытались отправить на гильотину, но до суда дело не дошло, видимо, откупился.

В этот момент Адриана и постиг первый серьезный кризис. Пытаясь сообразить, куда вкладывать немалые деньги, снятые на втором заказе, он кинулся листать биржевые сводки и понял, что не понимает ровным счетом ничего. Молодой человек просто никогда этим не занимался!

«А еще ведь и приданое будет!» – с ужасом подумал Адриан.

Теперь, чуток нюхнув пороха, он ясно понимал: большие деньги – это и серьезная головная боль. Приданым жены придется как-то управлять! Куда-то вкладывать! Приумножать! Он был совершенно не готов к решению этой задачи.

Адриан кинулся к отцу, но тот уже успел выпить за обедом пару бутылок и мирно посапывал в кресле, прижимая к груди третью, только начатую.

– Отец! – Молодой человек принялся толкать Аристида. – Когда эта чертова Анжелика приезжает?!

Отец не без труда разодрал глаза.

– Они двадцатого июля с Мартиники отплыли. Две недели до Бордо. Считай сам.

Адриан прикинул и удивленно хмыкнул. Семья Беро должна была прибыть в Бордо 4 августа, а в Париж – еще через шесть дней, никак не позже.

– Слушай, папа, они должны были приехать неделю назад.

Старый Аристид нехотя поставил початую бутылку на стол и уселся поудобнее.

Он вздохнул, нахмурился, покачал головой и сказал:

– У Амбруаза на шхуне большой груз сахара. Наверное, что-то с таможней не так.

Адриан решительно замотал головой. Недели ему вполне хватило, чтобы увидеть главное: чиновники не просто покупаются. Они жаждут, чтобы их купили.

– Брось, папа. Он откупился бы.

– Да, верно, – согласился отец и взял со стола кипу биржевых сводок. – Так, оптовые цены на сахар и ром не росли. Это значит, что ураганов не было.

Адриан, уже понимавший значение политических новостей, прикусил губу и спросил:

– А если они попали под арест как подозрительные личности?

Старый Аристид побледнел, но тут же отмахнулся и заявил:

– Фу, напугал отца. Какие списки подозрительных? Неделю назад и слова такого еще не было! Хотя…

Отец и сын переглянулись. Была еще одна категория богатеев, не любимых ассамблеей: эмигранты. Прошло больше года с того времени, как начали выходить декреты, предписывающие всем эмигрантам вернуться во Францию немедленно, под страхом смерти. Ну, а с февраля их имущество во Франции стали попросту отнимать и, разумеется, присваивать.

– Не годится. – Адриан покачал головой. – Мартиника – территория Франции, они никуда не эмигрировали.

Отец язвительно усмехнулся.

– А ты уверен, что Амбруаз никуда с Мартиники не плавал? Например, в Луизиану? Вот тебе и формальный повод.

Он был прав. В нынешней Франции такое случалось. Стоило кому-то покинуть ее земли хотя бы на неделю, и любая секция коммуны могла начать к нему придираться. Где был? Что делал? Не участвовал ли в боевых действиях против родины в рамках Пильницкой декларации, подписанной Австрией и Пруссией? И попробуй доказать, что не участвовал.

– Этого мне еще не хватало, – убито проронил Адриан.

Ему бы сейчас работать, учиться вкладывать деньги. Перспективы были, он уже начал это чувствовать. Как раз сегодня, как сообщил стенографист, его первый информатор в ассамблее, вышел декрет о ликвидации больниц, принадлежавших монашеским орденам. Это означало, что огромное количество аптек с ртутью, сурьмой, а главное, опием, единственным обезболивающим средством, остались вообще без управления. Адриан понятия не имел, как торговать лекарствами. Он понимал главное: стоит влезть в аптечное дело сейчас, в самый разгар войны с Пруссией, и можно стать богатейшим коммерсантом Парижа!

«Деньги у меня есть, – мгновенно пронеслось в голове. – А конфискат уже сегодня будет оформлен. Несколько правильных взяток, и к утру все это будет мое, буквально за гроши».

Мешало одно: долг друга семьи и будущего мужа. Черт бы их всех побрал! Хочешь не хочешь, а ему надо было немедленно ехать в Бордо и выяснять, что там стряслось с этой Анжеликой Беро.

– Папа! – Он заискивающе заглянул в глаза отца. – А ты не мог бы на время взять мои деньги в работу? У меня такая сделка намечается! Жаль будет упустить.

Старый Аристид поджал губы и потянулся за бутылкой.

– Нет, сынок, не возьму. Устал я. Выдохся.

Положа руку на сердце, Адриан и сам это видел. Все то время, пока он прожигал отцовские деньги, тот работал с пяти утра до темноты. Каждый день. Любую минуту.

– Прости, папа.

Аристид вздохнул, вернул бутылку на место и проговорил:

– Знаешь, сынок, вот закончили они описывать наш дом, пришел я к нашему дворецкому в его мансарду, присел на койку у окна. – Голос отца дрогнул, а глаза блеснули слезами. – А там, за окном – голуби.

Аристид закрыл лицо сморщенными ладонями. Плечи его затряслись.

– Я ведь голубей лет двадцать не видел! – сквозь рыдания выдавил он. – Просто некогда было.

Адриан подошел и прижал седую голову к груди.

«И что бы тебе не найти кого-нибудь на Мартинике, Анжелика Беро! Вот ради чего тебя во Францию понесло?»

Главная мысль, терзавшая ум и сердце Анжелики всю дорогу до монастыря, была такой: ради чего отца понесло в эту чертову Францию? Он вполне мог подыскать ей мужа и на Мартинике. В конце концов, каждый молодой человек рано или поздно берется за ум, особенно если он женат и не бегает в рабочие бараки в поисках свободных черных девиц.

Нет, в монастырь ее отправили не сразу. Едва она успокоилась, французский священник добился от инквизиции ясного и недвусмысленного разъяснения ее положения в связи с вынесением приговора отцу. Анжелика слушала и не верила своим ушам. Инквизиторы забрали в пользу испанской церкви и короны все, чем владел отец.

– Так я теперь нищая? – спросила она.

Святые отцы молчали.

– Нет, вы объясните, – начала напирать Анжелика. – Я хоть чем-нибудь владею? Отец продал нашу плантацию и всех рабов. Где вырученные деньги?

– Все деньги в монете и ассигнациях конфискованы.

– Но я же наследница, – напомнила Анжелика, – у меня и приданое должно быть.

– Вы еще не вступили в наследование, – охотно пояснил юрист. – А приданое не было выделено из общего семейного имущества.

Анжелика взбеленилась.

– Но я же – часть семьи! – заорала она. – Это все и мое тоже!

– Вы не наследуете ничего. – Юрист развел руками. – Все имущество записано на вашего отца, а он приговорен как злостный еретик.

Анжелика глянула на француза, а тот лишь сокрушенно вздохнул и заявил:

– Таков закон. Жаловаться бесполезно.

«Господи! Кто ж меня теперь замуж возьмет?» – осознала Анжелика.

Самая последняя крестьянка хоть что-то приносила в дом: перину, подушки, горсть мелкого серебра.

«Через четыре года я выйду из монастыря в том, что на мне сейчас».

Анжелика оглядела себя. Дорожное, не самое лучшее платье, мягкие туфельки да чулки. Она уже представляла себе, каким чучелом будет выглядеть через четыре года.

Собственно, этим разъяснения и закончились. Ее не слишком церемонно сунули в карету, и второй рассвет на испанской земле она встречала во дворе монастыря Святой Мерседес, затерянного где-то в горах. Тело совершенно затекло и ныло, в глаза как насыпали песка, а главное, холод. Девушка совершенно продрогла. Солнце, едва взошедшее, не грело.

– Служба кончится, и тебя примут, – пояснила на плохой латыни сопровождающая, суровая тетка в годах.

Служба действительно вскоре завершилась. Из часовни прямо перед ней, мелко семеня, потекла вереница монашек в потертых, застиранных до полной потери цвета балахонах и платках, некогда белых, выглядывающих из-под капюшонов. Первые, увидев ее, останавливались, следующие утыкались в их спины, поднимали глаза и так же безмолвно замирали. Лишь когда из храма вышла аббатиса и крикнула что-то на испанском, все изменилось.