Текст книги "Днем и ночью хорошая погода (сборник)"

Франсуаза Саган
Днем и ночью хорошая погода (сборник)

Счастливая случайность
Пьеса в трех действиях

Действующие лица

Фридрих

Адель

Корнелиус

Венцеслав

Анаэ

Ганс Альберт

Пастор

Конрад

Незнакомец

Мужчина

Действие I

Сцена 1

Слабо освещенный женский будуар, откуда доносятся сладострастные вздохи, затем кокетливый женский голос.

Адель: Боже мой, что я наделала?! Что вы подумаете обо мне, сударь? Ангел мой!

Фридрих: Что у вас прелестная грудь и что я из несчастнейшего стал счастливейшим из мужчин!

Адель: Как это?

Фридрих: Сударыня, мой полк уже неделю стоит в Вене, и уже неделю я сплю и живу один. Наша встреча – это чудо, сударыня! Честное слово!

Адель: Вы здесь всего десять дней? Ах вот, значит, почему!..

Фридрих: Что – почему?

Адель (торопливо): Почему я вас нигде не видела.

Фридрих: Кроме как вчера, у баронессы Вёльнер, которую завтра утром я осыплю цветами. Такими же прекрасными, как и те, что пошлю вам.

Адель: Ах нет! Не посылайте мне цветов! Прошу вас! Я замужняя женщина!

Фридрих: Вы мне уже поведали об этом. А еще вы сказали, что ваш муж на охоте.

Адель: Да, и вернется к концу недели. К сожалению, в Пруссии идут дожди, и все утки попрятались. Вы знаете, мой муж – прекрасный стрелок!

Фридрих: Призна́юсь, я не большой любитель этого вида спорта. Обожаю зверушек!

Адель: А вот мой муж каждый год побеждает на турнире по стрельбе из ружья и пистолета в Мюнхене…

Фридрих: Ого! Это же лучший конкурс! Увы, я мало знаком с Мюнхеном!

Адель: А откуда вы родом?

Фридрих: Из Саксонии, сударыня. Из старинной саксонской семьи. Впрочем, от моего имени так и веет провинцией.

Адель: Ах да, я что-то смутно припоминаю… Комбург? Ведь так?

Фридрих: Да, сударыня. Фридрих фон Комбург! К вашим услугам, сегодня, завтра и когда вам будет угодно.

Пауза.

Адель: А меня зовут Адель.

Фридрих: Да? Прелестно – Адель!

Адель: Вы находите? Фридрих тоже очень красиво звучит.

Фридрих (учтиво): Да, но, может быть, все же более обыкновенно…

Адель: Вы находите? (Пауза.) Так, значит, вы лейтенант уланского полка, Фридрих… Хотя нет, я не могу сказать «Фридрих». Мне никак не решиться…

Фридрих: Нет-нет! Решайтесь! Решайтесь! Решайтесь на все, Адель! Уверяю вас, после того, что мы сделали, вы просто обязаны звать меня по имени.

Адель: Господи, да замолчите же вы! О небо! Вы меня в краску вогнали! Да! Да! Да! Хоть здесь и темно, но я вся красная. Кто вы? Кто ты? Кто тот, из-за кого я так дурно поступила со своим мужем?

Фридрих: Я же говорил вам: я Фридрих фон Комбург, лейтенант Третьего уланского полка из Саксонии, мне двадцать пять лет, почти двадцать пять. Я единственный сын моего отца Вильфрида фон Комбурга и – увы! – единственный наследник всех его имений.

Адель: Почему же «увы»? Единственный наследник огромного имения? Что заставляет вас говорить «увы»?

Фридрих: Мой отец возлагал на своего единственного наследника большие надежды, сударыня! Простите – Адель! Он хотел оставить все, что имел, кому-то… более достойному, именно так. А достоинства такого рода не мой конек. Я предпочел бы быть младшим сыном, иметь старшего брата, достойного и умного, который распоряжался бы нашим имением и давал бы мне немного денег, ровно столько, чтобы я мог жить своей жизнью, весело и без особых излишеств, именно так.

Пауза.

Адель: Впервые слышу, чтобы двадцатипятилетний юноша сетовал на то, что он богатый наследник!

Фридрих: Это правда: люди чаще сетуют на бедность.

Адель: К деньгам все относятся одинаково, друг мой! У меня были подруги, которые приходили в возбуждение от калек, извращенцев, коротышек, стариков, умалишенных, школьников, священников, ученых, святых, воров, не знаю от кого еще… Но, уверяю вас, ни разу ни от одной женщины я не слышала, чтобы на нее так подействовал бедняк!

Фридрих: А ведь и правда! Я как-то не думал об этом…

Адель: Тише! Молчите! Боже, что это? Вы слышали? Господи!

Неподалеку слышится мужской голос.

Корнелиус: Адель, дорогая! Вы еще спите? Я скакал во весь опор ночь напролет. Даже не ожидал от себя такой прыти, честное слово! В этой чертовой Пруссии не оказалось ни единой утки, ни даже вороны! Зато какой дождь! Язон, славный мой Язон, сними с меня сапоги. Адель, дорогая, еще мгновение – и я приду к вам! Вы были на балу у Вёльнеров в мое отсутствие? Ну и как, все прекрасные юноши нашего города ушли оттуда, лишившись всякой надежды?

Пока он говорит, Фридрих поспешно натягивает на себя одежду. Он уже почти оделся, но тут барон без стука входит в комнату. Они смотрят друг на друга.

Как я вижу, не все.

Адель (в панике): Что? Что? Что – не все?

Корнелиус: Не все прекрасные юноши нашего города лишились надежды.

Входит Язон, вскрикивает и убегает прочь.

Фридрих: Сударь… Э-э-э-э… Я… Я… Я…

Корнелиус: Барон! Барон Корнелиус фон Бельдт.

Фридрих: Э-э-э-э… Э-э-э-э… Граф Фридрих фон Комбург.

Корнелиус: Из саксонских Комбургов?

Фридрих (запинаясь): Да. Вы знакомы с… э-э-э-э… с… моей семьей?

Корнелиус: Я хорошо знал вашего дядю Голлута фон Комбурга. Милейший человек. Жаль-жаль! Я охотно сам пригласил бы вас сюда, к себе, если бы жена меня не опередила.

Адель: Корнелиус! Это совсем не то, что вы думаете!

Фридрих: Нет! Нет! Совсем не… Совершенно не… не… не… (Запинается и замолкает.)

Корнелиус: Я ничего не думаю! Я просто вижу! Итак, когда, сударь?

Фридрих: Но… Как это… Что… Что – когда?

Корнелиус: Когда же, граф? Когда и где?

Фридрих: Как это? Когда и где? Где – что?

Корнелиус: Дуэль! Наша с вами дуэль! Я не жажду вашей смерти, молодой человек, знайте это. И я, возможно, смог бы забыть это свое неудачное возвращение, если бы у него не было свидетелей. Но вас видел мой слуга, а это значит, что завтра утром, на рассвете, весь дом будет знать, что я оказался в классической роли рогоносца. Я должен держать своих людей в руках, а посему, сударь, обязан загладить совершенную вами глупость! Мне решать, как это сделать: я выбираю пистолеты. Где и когда – решать вам.

Фридрих: Но… но… я… я не хочу… Я не верю вам… Я так смущен, сударь… Может быть, мои извинения…

Корнелиус: Хорошо! Тогда, скажем, в Банной роще в восемь часов. Итак, до скорого свидания, сударь! А сейчас не будете ли вы так любезны и не освободите ли эту комнату? Я очень устал с дороги. Я даже сказал бы, что в настоящий момент мертвец – это я. Всего хорошего, сударь!

Фридрих в полном смятении пятится к выходу.

Вы забыли вашу шляпу, сударь. Вот она! А дверь – у вас за спиной.

Фридрих уходит.

Адель: Корнелиус! Корнелиус! Но он всего лишь дитя!

Корнелиус: Дитя, которое только что доказало вам обратное, дорогая моя. Какая досада! Комбурги принадлежат к прекрасному роду, они богаты и, кажется, полны достоинств!

Адель (в слезах): И он их единственный наследник.

Корнелиус (смеясь): Так молитесь же, чтобы он убил меня, а затем женился на вас!

Адель: Первый выстрел за вами, вы прекрасно знаете, что вас никто не сможет убить! (Разражается рыданиями.)

Корнелиус (смеясь): Как приятно слышать такое, моя прекрасная Адель! Да уж, чудесное возвращение, дорогая! Мне следовало бы предупредить вас, признаю́, это моя ошибка. В следующий раз отправлю кого-нибудь с известием. (Продолжая говорить, раздевается и ложится в постель.) Спокойной ночи, Адель. Подвиньтесь немного, пожалуйста, и дайте мне вашу подушку. Этот молодой человек на вид вполне опрятен, но никогда не знаешь, что можно подцепить, особенно после маскарада! Подвиньтесь же! (Задувает свечу.)

Адель: Вы чудовище! Убийца!

Корнелиус: Вы сами вынуждаете меня быть таким.

Адель: Вам следовало оставаться в Пруссии!

Корнелиус: Я уже принес свои извинения, дорогая. А теперь дайте мне поспать. Угрызения совести всегда действуют на меня усыпляюще.

В темноте слышатся всхлипы Адели.

Адель: Бедный мальчик! Он только что приехал в Вену. Откуда ему было знать? Вы несправедливы!

Корнелиус: Отчего же? По какому праву этот проныра в отсутствие мужа пользуется прелестями его супруги? Под предлогом, что этот несчастный – ее кормилец, поилец, защитник, опекун – находится на охоте? А? Вы что, силком затащили его к себе в постель?

Адель: Почти! Из-за вас ни один мужчина в Вене не решается больше за мной ухаживать! Я потеряла голову от его храбрости!

Корнелиус: Не храбрости, а неосмотрительности.

Адель: Но по какому праву вы мне запрещаете?.. Я… Вы… вы не любите меня!

Корнелиус: Больше! Я больше не люблю вас! Иначе я в конце концов направил бы этот пистолет на себя! Распутница! Шлюшка! Развратница! Подите сюда, у меня окоченели ноги!

Адель: Оставьте меня, скотина, убийца! Ах! Корнелиус, Корнелиус! Зачем вы вернулись так рано?

Свет гаснет так же, как и зажегся.

Занавес.

Сцена 2

По другую сторону декораций две складные кровати казарменного типа, между ними [тумбочка][1]1
  Слова в квадратных скобках были вставлены Дени Вестхоффом в тех случаях, когда оригинал был неразборчив. (Прим. ред. фр. издания.)


[Закрыть], сзади окно, сквозь которое льется слабый свет зари. На одной из кроватей спит мужчина. Входит Фридрих, веселый, с победным видом, и, напевая, начинает снимать с себя мундир и саблю.

Фридрих (напевает):

 
Что за прелесть баронесса!
А барон к чертям пошел!
 

Венцеслав просыпается и зажигает свет.

Венцеслав: Это ты, Фридрих?

Фридрих: Я. Прости, Венцеслав, я разбудил тебя!

Венцеслав (зажигая свет): Который час? Ого! Неужто наш полковой жеребчик наконец-то нашел себе в Вене кобылку?

Фридрих: Да, дружище! И не только кобылку, но еще и ее муженька, тот явился на рассвете. (Смеется.)

Венцеслав (окончательно проснувшись): Муженька? Вот редкая удача! В Вене мужья так быстро не отыскиваются. Они тут сами рады быть обманутыми! Ну рассказывай! И кого же ты соблазнил? Знаешь, за каких-то десять дней – это совсем не плохо!

Фридрих: Тем более что я был в маске, а женщинам, как тебе известно, больше по душе мое лицо, чем речи. Дело было на балу у баронессы Вёльнер. Я увидел там женщину в черной полумаске и проследовал за этой прелестной волчицей в ее логово, но на заре явился ее муж, матерый волчище. Представляешь?

Венцеслав: Ну и что же ты сделал? Вы пожали друг другу руки? А потом выпили вместе, как это обычно делается?

Фридрих: Если бы! Он был в ярости! Совершенно вне себя! Хотя, надо признать, он здо́рово меня рассмешил! Представляешь, каково мне было сохранять холодность, стараясь при этом не расхохотаться? Я сказал ему: «Сударь, я глубоко опечален, что мне пришлось стать для вас иллюстрацией к известной поговорке “Кто место свое покидает, тот его теряет!”» Он так и остолбенел. Стал вызывать меня на дуэль. Это в наше-то время, в Вене – представляешь?! Что за отсталость!

Венцеслав: И к тому же тупость!

Фридрих: И не говори! Ты только представь себе: я в восемь утра стреляюсь из-за женщины, которую едва знаю!

Венцеслав: Так он тебя вызвал? Кто же это такой? Кроме обер-егермейстера, все мужья тут… Ну, я тебе уже говорил…

Фридрих: Я весь разбит. Это не женщина, а какая-то фурия! Так хороша собой и так изголодалась, бедняжка!

Венцеслав: Кто же она?

Фридрих (с достоинством): Ты шутишь? Моя матушка запретила мне…

Венцеслав: Но я же их всех знаю!

Фридрих: Что ты похваляешься? Хвастай сколько угодно, но я не так воспитан…

Венцеслав: Послушай! Ты глупый желторотый птенец, дурачок, впрочем, ты всегда таким был. Вот уже три года, как я служу в Вене. Поверь, я знаю всех здешних женщин. И нет тут никакой похвальбы: я просто всех их знаю!

Фридрих: Об этом не может быть и речи. Так нельзя.

Венцеслав: А соблазнять чужих жен можно? Кто бы говорил!

Фридрих: Не настаивай.

Венцеслав: Ах как ты несносен, мой бедный Фридрих!

Фридрих ложится, гасит свет и начинает говорить.

Фридрих: А что это за обер-егермейстер, о котором ты прожужжал мне все уши? У него что, жена – дурнушка?

Венцеслав (в темноте): Дурнушка? Нет, она просто прелесть. А вот он убивает всех ее любовников – из принципа. Поскольку он лучший егерь при дворе, прекрасный стрелок, да еще и устраивает охоты для эрцгерцога, ему даровано право драться на дуэли! Могу тебе сказать, что нет в Вене мужчины, даже из уланов, который подолгу заглядывался бы на его жену.

Фридрих: Не понимаю…

Венцеслав: Чего ты не понимаешь? Не понимаешь, почему мы оставляем эту прелестницу в покое? Так вот, дорогой мой, если бы ты хоть раз увидел, как тело твоего лучшего друга остывает в залитой кровью траве (или снегу), ты понял бы. Трое моих друзей сложили вот так свои головы.

Фридрих: Но это же запрещено законом!

Венцеслав: И тем не менее я лично видел Николауса фон Вейнберга с пулей в сердце. Вальзо Горовиц получил пулю в голову, а Георг Понятовски…

Фридрих: И король позволяет убивать вот так своих подданных?

Венцеслав: Так я же говорю тебе, что этим ведает эрцгерцог и что обер-егермейстеру дано такое право – драться на дуэли!

Фридрих: Да как же его зовут, этого твоего обер-егермейстера?

Венцеслав (смеясь): А-а-а, вижу, куда ты клонишь! Не беспокойся, мой милый, не беспокойся! Обер-егермейстера здесь нет, в настоящее время он охотится в Пруссии и пробудет там до будущей недели.

Фридрих (упавшим голосом): Как его имя? Как имя его жены?

Венцеслав: А она все же прехорошенькая! Представь себе, в какой-то момент я был даже в нее влюблен. Не настолько, чтобы открыться ей, иначе я с тобой сейчас не говорил бы, но ровно настолько, чтобы страдать от этого. Зовут его Корнелиус фон Бельдт, а ее – Адель. Бедная, прекрасная, недоступная Адель!

Фридрих: Адель!..

Венцеслав: Да, бедняжка Адель, скажу тебе, вот уже несколько лет не ведает радости. Если бы ты только знал…

Фридрих: Адель…

Венцеслав: Да, ее зовут Адель, а что? (Резко садится на постели и зажигает свет.) Фридрих, что происходит? Фридрих, неужели охота в Пруссии уже закончилась? Ты?.. Неужели ты… Неужели вы с ней?.. Неужели он?..

Фридрих: Да.

Венцеслав: Значит, эта распутница Адель тебя… тебя?.. (Вскакивает с постели, бросается к Фридриху и сжимает его в объятиях.) Прощай! Прощай, дорогой друг! Какая досада! Ты был так красив, добр, благороден, богат! Какая жалость! Поверь мне: ты навсегда останешься моим лучшим, моим самым дорогим другом. И я уверен, что, проживи ты дольше, мы оставались бы друзьями до самой смерти! Да-да! Мой дорогой товарищ! Я так доверял тебе, мне было так хорошо с тобой, я…

Фридрих: Да замолчи же ты, прошу тебя, замолчи! Это прошедшее время звучит просто ужасно!

Венцеслав: Бедный мой, да теперь твое будущее спрягается только в прошедшем времени. А что ты хочешь от меня услышать? Ничего теперь не поделаешь.

Фридрих (возмущенно): Но… Но этого не может быть! Я схожу к нему, поговорю, принесу свои извинения, скажу, что все можно уладить, что мы джентльмены, в конце концов!

Венцеслав: Нет, в таких ситуациях Корнелиус не джентльмен. Тут ничего нельзя поделать, ничего.

Фридрих: Ну а почему бы нам не стреляться понарошку? Он может специально промахнуться…

Венцеслав: Нет! Он никогда не промахивается. Теперь никогда. Однажды ради матери одного молодого улана, у которой тот был единственным сыном, он сохранил этому кретину жизнь. А тот… Знаешь, как тот его отблагодарил? Подло выстрелил в него и ранил в ногу. Представляешь?

Фридрих: А потом?

Венцеслав: Ну а потом обер-егермейстер вторым выстрелом убил-таки его, всадив пулю между глаз. Я это к чему? К тому, что теперь – никакой жалости.

С первого же выстрела – бах! Он больше не желает рисковать. Стрелять он будет, разумеется, первым, поскольку он – оскорбленная сторона. Хочешь, я съезжу после всего поговорить с твоей семьей?

Фридрих: После чего?

Венцеслав: Ну, после… после дуэли…

Фридрих: Ты хочешь сказать, после моей смерти? Нет, ты что, и правда сошел с ума? Ты что, решил, будто я собираюсь умереть из-за этой Адели или из-за кого там еще? Я? Да никогда! Не хочу я умирать ни на войне, ни под какими-то там знаменами, ни за Бога, ни за честь, ни за что! Я хочу жить, жить, Венцеслав!

Венцеслав (в изумлении): Как это ты ни за что не хочешь умирать? Что это значит? А если нашему полку пришлось бы сражаться?

Фридрих: Я сдался бы.

Венцеслав: А если кто-нибудь стал бы целовать твою жену?

Фридрих: Я отвел бы взгляд.

Венцеслав: А если бы тебя оскорбили?

Фридрих: Я бы не услышал или сам извинился бы.

Венцеслав молчит, потрясенный.

Ну да! Ну да! В этом еще одно мое отличие от тебя и от остальных весельчаков нашего полка. Я не только простоват, но еще и трусоват. Я трус, настоящий трус! Сам подумай, Венцеслав! Вспомни: сколько ты меня знаешь, видел ты меня хоть раз на скачках? У меня всегда спокойные лошади, учтивые манеры и средненькие любовницы. Вот такой я, Фридрих фон Комбург. Я люблю жизнь. И я боюсь смерти, боюсь умереть, боюсь быть раненным, боюсь, что мне будет больно. И еще я боюсь, что у меня отнимут этот малюсенький кусочек времени, который мне дано провести здесь, на земле. Моя жизнь – это все, что у меня есть, и я дорожу ею, держусь за нее изо всех сил, и так было всегда, представь себе. Еще совсем маленьким я уже был трусишкой. О-хо-хо! Как трудно трусу скрывать, что он – трус. Особенно если он здоров и не слишком хитер! О-хо-хо! Мне пришлось немало потрудиться, изобретая оправдания собственной трусости!

Венцеслав (оторопело): А ведь и точно, все, что ты говоришь, – правда. Ни одной дуэли, ни одной драки, ни сломанной руки – ничего! Невероятно! Ты, Фридрих, трус? А я-то всегда считал, что ты слишком простодушен, чтобы проявлять воинственность! А твои родители? Что они думают обо всем этом? Твой отец?

Фридрих: Да они ничего не знают! Мне не хватило смелости, чтобы признаться им в ее отсутствии! Шутишь! Тут надо было бы быть настоящим смельчаком!

Венцеслав: Ты совсем сбил меня с толку. Ты что, смеешься? Не может быть… Слушай, а если я тебя ударю? Ты что, никак не ответишь?

Фридрих: Нет. Попробуй!

Венцеслав (недоверчиво): Можно?

Фридрих (подставляя щеку): Давай!

Венцеслав замахивается, потом опускает руку.

Ну давай же! Не стесняйся!

Венцеслав: Нет… Я… я не… Мне это унизительно. Да и в любом случае, трус ты или нет, к чему ломать себе над этим голову, теперь-то, когда ты одной ногой в могиле, а?

Фридрих (побледнев): Что же делать? Бежать?

Венцеслав: Бежать? Куда? Ты же будешь обесчещен! А значит, лишишься наследства! Куда тебе тогда деваться? На что жить? Ты знаешь, что это такое, когда нет денег? А всеобщее презрение? А одиночество?

Фридрих: Ты прав. Это ужасно: бесчестье, разорение, нет, я не смогу! Это слишком тяжело!.. Господи, но неужели никто не может помешать этому человеку убить меня? Совсем никто? Подумай!

Венцеслав: Повлиять на барона? Нет! Свою жену он ни во что не ставит, любовницы у него нет, вернее, их у него целых три, и он путает часы свиданий с ними, будто цветы в вазе. Кажется, у него где-то есть сестра… Да-да-да. У него есть сестра, которую он, кажется, очень любит. В Баден-Бадене, старая дева. Она живет в деревне, только в деревне, в окружении одних лошадей. Говорят, ее только и видят, когда она вскакивает в седло или соскакивает с него! Незамужняя и одинокая. Боюсь, она совсем не в твоем вкусе!

Фридрих: Она не замужем? Ты уверен?

Венцеслав: Она с десяток раз была помолвлена. Она же богачка, бог мой! И все эти женихи, охотники за приданым, получили отставку, только это, естественно, между нами. Она всех их нашла недостаточно мужественными!

Фридрих: Ну, в некотором отношении мужественности мне не занимать, ты же знаешь. Вся моя храбрость сосредоточена в одном месте – между ног. Только вот воображение у меня слишком сильное, а сердце слабое…

Венцеслав: Знаю. Благодаря этому ты нас всех и обставил! Разве могли мы представить себе, что ты способен утомить целый бордель и при этом спасовать перед дулом ружья? А что до этой женщины, то ей нужны рыцари, всадники, крестоносцы, кто там еще?

Фридрих: Как ее имя?

Венцеслав: Ее зовут Анаэ фон Бельдт, княгиня фон Вайбург. Десять тысяч гектаров земли в Силезии, тысяча в Пруссии, сто в Вене! Нет, ну скажи, как ты себя представляешь в роли помещика-землевладельца? Ты не пожалеешь, бедный мой? Только представь себе?

Фридрих стоит, упершись лбом в стекло. За шторами занимается заря.

Фридрих: Чего мне никак не представить себе, Венцеслав, так это вот этого солнца, которое будет сверкать над землей, когда меня на ней не будет! Не представить себе всех этих женщин, все эти постели, эти зимние, летние дни, каштаны, кроличье рагу, прохладное белое вино, мои сигары, моих собак, мои шелковые рубашки, моего вороного коня, друзей и все это – без меня!.. Ах нет! Это столь несправедливо, что так и хочется выброситься из окна! Скажи, мы на каком этаже? На втором?

Венцеслав: Да. А что?

Фридрих: В калек не стреляют. (Выбрасывается из окна. Слышится грохот.)

Венцеслав (кричит): Да ты с ума сошел! Совсем рехнулся! Фридрих! Ты же мог сломать ногу! Что ты наделал? Ты же мог… (Выбегает на лестницу, бормоча.) Ведь ты и правда мог сломать ногу. Он же мог на самом деле ногу сломать! Фридрих!..

Занавес.