Текст книги "Янтарная Цитадель"

Руки царя стиснулись на ее запястьях с такой силой, что Мабриана вздрогнула.

– Но без Башни что останется в память о моем царствовании? Кто будет знать, что я когда-либо топтал землю? Не перечь мне, Мабриана! Это измена!

– Нет! – воскликнула она.

Широкий рукав кафтана распахнулся, и на белой рубашке царица увидала кровавое пятно.

– Что с тобой? Ты ранен? Как?

Гарнелис покосился на пятно и молча поправил рукав. Под ногтями его Мабриана заметила запекшуюся кровь, и с безмолвным ужасом осознала, что это не кровь ее мужа.

– Об этом больше не будем. – В шепоте его таилась смертельная угроза.

Царь встал. Тьма захватила его совершенно, оставив от Гарнелиса только башню тени. Лицо его казалось каменным шаржем, отражающим одно лишь бесчувственное упорство и упивающуюся собой боль. Он снова ушел от Мабрианы, а страх только усиливался.

– Нет, Мабриана, – прошелестел он голосом холодным, пустым и бессветным, точно пещера. – Это ты стала чужой.

Сидя на залитом лунным светом склоне, Гулжур методично полировал маслянистую поверхность кровавика. Он не любил работать с камнями – даже отколотые, они оставались частью земли. Их огнистая сила, порождающая людей, элир, подземцев, была ему чужда. Однако были минералы, к которым он чувствовал сродство. Смешанные руды, темные камни без явной кристаллической структуры, пириты, самородная сера, сизые шестеренки бурнонита – все маслянистое, летучее, потаенное.

По гладкой поверхности камня побежали темные радуги. Дозволяющий тонул взглядом в его глубинах, погружаясь рассудком… в бездну. Он шел по бесконечной черной тропе под сияющим черным небом.

– Содействующий?

К нему приближалась еще одна фигура, настолько же бледная, насколько сам Гулжур был сер и безлик.

– Дозволяющий, – проговорила бледная тень. Приветственным жестом они скрестили руки перед грудью, соприкоснувшись ладонями. – Где ты?

– Где-то под городком, называемым Скальд, – ответил Гулжур. – Скучаю. Мне нужна работа посерьезнее.

– Слишком все просто, не так ли? Я свободно брожу по Янтарной Цитадели, и никто даже не думает заподозрить меня. Все доверяются моему обличью. Я снова и снова спрашиваю себя – как вышло, что люди победили нас? Возможно, ты скучаешь, но я наслаждаюсь превыше всякого описания. – Содействующий глумливо усмехнулся.

– Ты слишком уподобляешься людям, – кисло промолвил Гулжур. – Не станем забывать – они все же нас победили. И мы действуем в тайне по своей слабости.

– Гулжур, извечный реалист.

– Само собой. Кто-то должен сохранять трезвый ум. Как продвигаются дела с царем? Ты подчинил его, Жоаах?

– Нет, нет! – возбужденно проговорил Содействующий. – Если ты ждешь этого, ты ничего не понимаешь. Все, что он делает, он делает по собственной воле. Я лишь облегчаю ему путь – стою рядом, слушаю, понимаю, когда советники-люди шарахаются. Я подталкиваю его в нужном направлении. Когда ему нужен совет, я всегда готов ему подать. Я предчувствую его настроения. В этом и прелесть, не так ли? Я не подчиняю царя. Я лишь исполняю его желания.

Гулжур терпеливо кивнул. Он был намного старше Жоааха.

– Я знаю. Мои слова были поспешны. Полагаю, ты находишь награду в своих трудах?

Глаза Содействующего вспыхнули.

– Людская боль, – ответил он. – Поразительно, как легко было избавить царя от внушенных ему запретов. Детенышам по плечу.

– Это лишь начало, – сухо промолвил Гулжур. – А впереди у нас долгий путь. Люди не в силах снести столько боли, сколько задолжал их род за все, что они сделали с нами.

Глава пятая.
Элирский дар

Руфрид уже начал проклинать свое необдуманное решение послужить брату нянькой. Проведя две бессонных ночи под придорожными изгородями, он решил, что хуже не бывает ничего; на третью ночь полил дождь. В конце концов, Линден уже не маленький, а у Танфии должно хватить сил вытащить его из любой передряги. Но несмотря на все невзгоды пути, он сердцем чувствовал, что не может оставить Линдена одного. И вместо того он проклинал Бейна, а более всего – отца.

После бегства из Хаверейна путники избегали деревень и хуторов, раскинутых по плодородной долине Аолы, двигаясь не торными путями, а всхолмьями, где лоскутное одеяло полей уступало место усыпанным валунами лугам.

– Как думаешь, на что еще может пойти Артрин, чтобы нас вернуть? – поинтересовалась Танфия, когда все трое перевели дыхание и успокоились после встречи с Колвином.

– Не знаю, – честно ответил Руфрид. – Старый ублюдок слаб, конечно, но упрям. Я бы сказал, что теперь он опустит руки, но… боги его знают.

– Не говори так об отце! – одернул его Линден. – Он не хочет, чтобы мы подвергали себя опасности. Он защищает нас, вот и все!

– Тебя – может быть. Нет, Лин, не обманывайся. Он пытается избежать позора – ну как же, его деревня не подчинилась царскому указу. А он сам не властен даже над родными сыновьями.

– Неправда.

– Слушай, очнись, а?

– Вспомните, – влезла в спор Танфия, – на него будет давить вся деревня, чтобы вернуть нас. Теперь Колвин может вернуться и сказать, что он честно пытался. Мой бабушка поймет. Может, она даже подыщет Артрину хороший повод оставить нас в покое, чтобы он сохранил лицо.

– Почему ты его защищаешь? – резко поинтересовался Руфрид.

– Я его не защищаю! Честно говоря, мне просто кажется, что впереди у нас беды почище Артрина.

С тех пор они разговаривали мало. Чем дальше они уходили, тем ясней становилось, что они никогда не достигнут цели, и тем тоскливее и страшнее становилось путникам.

Сейчас дорога их проходила через широкую лощину меж двух утесов, чьи серые вершины скрывались в низких тучах. Землю усыпали булыжники, и оттого идти приходилось медленно – Огонек с осторожностью выбирал себе безопасную дорогу. Даже стойкий конек иногда оступался, и Руфрид всякий раз с ужасом воображал, как лошадь падает, ломая ноги и рассыпая в грязь припасы. Огонька вела под уздцы Танфия, Линден шел впереди, а замыкал процессию Руфрид. Все трое горбились, натягивая пониже капюшоны от дождя.

На словах все трое договорились, что будут ехать на Огоньке по очереди, на деле же седло оставалось пустым. Как подметил Руфрид, это стало предметом глупого соперничества – взгромоздиться на спину Огоньку значило признать усталость, а никто из троих не хотел показаться слабее остальных.

Погода стояла все еще теплая, но спариться в плаще казалось все же лучше, чем вымокнуть без него. Однако Руфрид уже купался в собственном поту, вдобавок башмак начал подтекать, и путешественник горько проклинал тот день, когда его брат влюбился в сестренку Танфии.

Он и сам не мог сказать, что ему так не по душе в Танфии – кроме всего, что она говорила и делала. Ее высокомерной позы – прямая спина, вздернутый нос, будто она на весь мир смотрит свысока; ее упрямства, ее вздорности, ее неуклюжих попыток унизить его на каждому шагу, ее стремления прыгнуть выше головы, ее нелепого преклонения перед образом жизни и городом, которых она никогда не видела… хотя нет, хорошо подумав, он мог совершенно точно сказать, что ему не нравится в Танфии. И все же было некое извращенное удовольствие в перебранках с ней. Всегда было, с самого детства.

Долгий подъем по дну расселины привел их к гребню холма, увенчанному грядой плоских продолговатых валуном. К вящему разочарованию Руфрида гребень круто обрывался вниз, так что спускаться им предстояло осторожно, размашистым зигзагом, а не по прямой. Карта таких препятствий не показывала.

– От этой отцовой карты никакого проку, – пробормотал он.

– Да? – Танфия подняла брови. – Когда мы уходили, ты хвастался, какую отличную вещь прихватил. Может, ты ее просто читать не умеешь?

– А ты лучше справишься? Да ты севера без компаса найти не смогла!

– А ты ждешь, чтобы на карте всех Девяти царств была отмечена каждая горушка!

– Можете вы двое хоть раз поговорить без споров? – тихо переспросил Линден. – Покажите карту.

– Дождь кончился, – заметила Танфия. – Давайте передохнем. Ты, Лин, совсем заморился.

Все трое примостились на огромном мокром валуне, покуда Огонек пощипывал редкую травку. С высоты холма мир казался безлюдным – дикий луговой простор, уходящий в серые туманы. Тишина стояла оглушающая. Высоко над головой парил одинокий сокол. В чистом воздухе стоял запах дождя.

На Руфрида снизошло минутное умиротворение. Оказаться во многих милях от Излучинки вдруг стало прекрасно; позади остались бесцельная маета и неуходящее, тягостное присутствие отца. Впервые юноша покинул окрестности Хаверейна, и сейчас мир предстал ему огромным и полным немыслимых возможностей… а еще – драгоценным и прекрасным, и с такими трудами отбитым предками Гарнелиса у страшного врага.

И оттого еще трудней было поверить, чтобы царь замыслил зло своему народу.

– Ну и где мы? – спросил Линден, пытаясь расправить карту.

– На Торландских болотах. Примерно… тут. – Руфрид показал на область карты на полпути между Хаверейном и Скальдом, совершенно пустую, если не считать скудно отмеченных холмов.

– Ох, бо-оги, – вздохнул Линден.

– А в чем дело? Мы пока не заблудились. Если б не туман, отсюда был бы виден Скальд. Спустимся с холма, потом пересечем долину – по карте там лес и речка, приток Аолы. Через нее есть мост, и нам бы лучше его не пропустить, если ты не хочешь пересекать реку вплавь.

– Меня не это волнует. До Парионы по карте два фута. Мы прошли примерно полдюйма.

Наступила неловкая пауза.

– Мы тебе говорили, что путь неблизкий. – Руфрид откинулся назад, опершись на локти. – Мы можем делать три мили в час, десять часов в день – предположим, что никто не захворает, и ничто нас не задержит. Итого в день – тридцать миль, а на деле и того меньше – придется петлять по неровной местности, а то и обходить препятствия, не видные на карте. Так что меньше, чем за семьдесят дней, мы до Парионы не доползем. Да еще зима на носу. Даже если все пойдет как по маслу, раньше Брейидина дня не дойдем.

– Да знаю я! – Линден повесил голову. – Знаю!

– Не передумал?

Танфия хлестнула Руфрида взглядом, но тот не дрогнул. Линден молчал, глядя на мокрые от дождя луга.

– У Изомиры ведь не было выбора, – проговорил он, наконец.

Два дня спустя путники безо всяких сложностей выбрались из Торландских топей и брели уже по тропам, испещрявших густую, но ничуть не мрачную дубраву. Усталость давила на них все сильнее – в основном от растущей монотонии. Им все не помешал бы денек на постоялом дворе, отъесться впрок, вымыться горячей водой… но свои мечты Руфрид желал при себе. Танфия беспременно накинулась бы на него, доказывая, какой он слабак. А Линден, одержимый отчаянием, брел бы и во сне, если б брат ему позволил. Рано или поздно им придется сделать привал, хотя бы ради того, чтобы Линден не загнал себя до смерти.

Когда путники вышли на поляну с хрустально-чистым родником, питавшим небольшой пруд, стоял теплый, ало-золотой осенний вечер. На краю поляны меж двух могучих, корявых дубов стояла кумиренка, возведенная, должно быть, много лет назад каким-то путником, а теперь полуразвалившаяся и заваленная палой листвой.

– Хорош на сегодня, – решила Танфия, облегченно вздыхая. – У меня уже ноги отваливаются.

Они разбили лагерь, сняли поклажу со спины Огонька, напоили коня и привязали пастись на опушке. В пруду купались по очереди. Танфия пошла первой, и Руфрид с Линденом вежливо отвернулись. Руфрид услыхал, как она всхлипнула от наслаждения и холода, ныряя в ледяную прозрачную воду, и взгляд его на миг наткнулся на ее нагие плечи и маленькие округлые груди, когда девушка встала, обливаясь водой. Пруд за ее спиной полыхал золотым блеском, лицо и распущенные темные волосы Танфии темными пятнами прорезали закатное сияние. Руфрид поспешно отвернулся и сел спиной к пруду, но, куда бы он не обратил взгляд, облик девушки продолжал преследовать его.

Когда Танфия открыла глаза, стояла глубокая ночь. Бодрствуя, она в то же время ощущала себя во сне, или на грани между дремой и явью. Все вокруг казалось наваждением. Девушка оглянулась – весь лес пронизан был нездешним сиянием, будто каждое деревце осыпала самоцветная пыль. Приглушенные цвета стали насыщеннее – изумрудный, лиственно-зеленый, малахитовый. Словно во сне, Танфия двинулась вперед. Святилище, найденное ими прошлой ночью, изменилось – будто бы вчера сложенное, его сплошь засыпали свежие цветы, белые маргаритки, лиловые ирисы, золотые примулы. И среди лепестков что-то мерцало.

Снова это был элирский нож. Клинок блистал серебром, ножны отсверкивали хрусталем. Навершием рукояти служил округлый камень, опалово-прозрачный, таящий в глубине радужные слои. Танфия дыхание затаила – в жизни она не видала ничего прекраснее этого кинжала. Ее так и тянуло дотронуться до рукояти, но вспоминая прошлый раз, она не осмеливалась. Она уже ощутила на себе гнев элир, и ей тогда казалось, что она умрет на месте.

Рука ее протянулась к кинжалу, пальцы остановились в нескольких дюймах от рукояти. Дотронулись – и ничего не случилось. Камень холодил ладонь. Танфия осторожно взяла нож – и рядом шевельнулась тень.

Девушка застыла. В паре шагов от нее, по другую сторону кумиренки, стоял мужчина-элир. Бронзовые тени скрывали его, так что Танфия не могла разглядеть лица – лишь отблеск взгляда, и темноогненные кудри, ниспадающие на плечи. Одеяние из почти невидимой шелковистой ткани едва скрывало его золотое тело, окруженное едва заметным сиянием, и девушка, завороженная страхом, не сводила с него взгляда. Гость был чужд, прекрасен, пугающ. Взгляды их встретились; потом элир отвернулся и двинулся прочь.

Схватив нож, Танфия бросилась за ним, но двигалась она словно сквозь вязкий мед, так что элир раз за разом оглядывался, проверяя, следует ли она за ним. На краю пруда он остановился, окруженный искрами светлячков, потом прыгнул и исчез, и только образ его мгновение висел в воздухе, чтобы растаять без следа.

– Нет! – выдохнула Танфия.

Метнувшись вперед, она упала на колени у самого берега. Из воды на нее смотрело лицо элира. Прекрасное, мужественное лицо, исполненное нелюдского отчаяния.

«Оставь нож, – Губы двигались, но слова рождались в мозгу Танфии сами. – Он оборонит тебя.»

– Кто ты? – воскликнула Танфия.

«В ловушке… так стремился достичь тебя…». Элир потянулся вперед, прикрыв глаза от натуги.

– Почему? Скажи мне, прошу?

«Ушли годы… ты не видишь…»

Он еще пытался говорить, но образ его рассыпался, плыл. Мерцание, сдерживавшее элира, нарастало волнами, цепкое и злобное. Танфии казалось, что стоит ей дотянуться до элира, и тот спасен, тот сможет невозбранно вернуться в мир. Она протянула руку…

И что-то схватило ее. Рвануло вперед. Рука ушла в воду по локоть, Танфия не могла удержаться на краю…

С воплем она рванулась назад и вырвалась из объятий сна.

Над ней стоял Руфрид.

– Танфия? – выдохнул он. – Что с тобой? Ты так орала, что мы чуть ума не лишились.

Лес был тих. Танфия лежала на голой земле в нескольких шагах от своей постели, у самого бережка. Святилище вновь стало таким, каким было – засыпанным листвой и покрытым лишаями. Волшебный отблеск сменился волчьим хвостом зари.

Девушка седа, сморщившись, когда в глазницах задрожала резкая боль. Рука ее стискивала что-то остро-угловатое. Нож! Она открыла ладонь —и увидела старый, потускнелый ножичек в истертых до дыр ножнах. Нити вышивки сгнили, проколотые дырочки забила грязь. Камень на рукояти стал мутной галькой. Танфию переполняли разочарование и горе.

– О боги… – простонала она. – Ну и кошмар!

– Что это у тебя?

– Это? – Танфия стиснула нож в руке. – Э… старый нож, я его подобрала… наверное, на алтаре.

– Покажи-ка, – попросил Руфрид.

Он потянулся за ножом, но девушка отдернула руку.

– Его надо почистить.

Линден тоже сел, потирая лицо.

– И я видел кошмар, – сообщил он.

– О чем? – испугалась Танфия.

Из всего сна ей более всего запомнилось отчаяние элира, его безнадежные попытки достучаться до нее.

– Не знаю. Меня хватали какие-то жуткие белые тени… даже вспомнить противно.

– Антаровы ядра! – ругнулся Руфрид. – Ну у вас и фантазия! Пошли, позавтракаем и будем собираться.

В первый раз Танфия ощутила нечто вроде благодарности за его несгибаемую практичность. Ей требовался глоток низменного бытия, чтобы прийти в себя после потрясения, как глоток холодного кислого сока требовался, чтобы промыть пересохшее горло. Покуда Линден перебирал припасы, Танфия отошла за дерево облегчиться – и осмотреть нож. Старая, уродливая штуковина, клинок затупился и зазубрился. Ей захотелось вышвырнуть нож. Но вместо того она бережно завернула его в тряпицу и уложила во внутренний карман куртки.

Потому что правый рукав ее рубахи мокро лип к коже.

К вечеру они вышли на большую и многолюдную деревню под названием Фортринова Печатка, стоявшую на перекрестье трех дорог. Местные жители дружелюбно приветствовали путников, и видно было, что видеть чужаков им не впервой. В центре деревни стояла здоровенная корчма, называвшаяся «Золотой сокол». Встав посреди улицы, троица оглядела стены из песочного цвета кирпичей, широкие окна и растрепанную соломенную крышу.

– Переночевать бы здесь, – заметила Танфия.

– Что, жизнь на природе тебе уже надоела? – усмехнулся Руфрид.

– Нет, – холодно ответила девушка. – Просто глупо спать под кустом, когда есть постоялый двор и деньги, чтобы за него заплатить. Но главное – мы сможем перемолвиться словом с местными, разузнать о делишках Бейна. Линден?

Тот осунулся от беспокойства и усталости, но глаза лихорадочно блестели из-под нечесаной челки.

– Н-не знаю. Я бы двинулся дальше.

Руфрид положил руку ему на плечо. «Единственное, что его может извинить, – подумала Танфия, – это любовь к брату».

– Я тоже, но она в чем-то права. Ты совсем скис, Лин. – Линден мрачно глянул на него. – Мы тоже. После доброго ужина и крепкого сна завтра мы пойдем быстрее.

Веселая девчонка отвела Огонька в конюшню, а Танфия и ее спутники – прошли в корчму. В зале было чисто и уютно, с потолочных свисали яркие круглые лампы. Судя по обилию посетителей, корчму в деревне любили. В воздухе висел запах хмеля, жареной баранины, картошки и овощей. У Танфии потекли слюнки. Товарищам она бы в этом не призналась, но сейчас она была готова проспать неделю без продыху.

Заказав у гостеприимной хозяйки еды и питья, путешественники устроились за длинным столом в надежде, что кто-то из деревенских к ним подсядет. По мере того, как Танфия расслаблялась, ей все ярче вспоминался утренний сон – мелькало перед глазами лицо элира, чуждое и пугающее. Отделаться от навязчивого видения она не могла, и порадовалась, когда – после того, как путники вмиг проглотили ужин – к ним попросились присоединиться двое немолодых крестьян с кружками пива в руках.

Подобно большинству жителей Фортриновой Печатки, оба были крепко скроены, курчавы, русоволосы и краснощеки. Один, назвавшийся Атедом, болтал без умолку, а в перерывах качал головой и цокал языком, будто не зная, куда катится этот мир. Его товарищ, седеющий Двиорн, почти все время молчал, философски кивая.

После многочисленных любезностей касательно видов на урожай, на погоду, и достоинств «Золотого сокола» Атед поинтересовался:

– А вы откуда будете?

– ‘С-под Хаверейна, – промычал Руфрид с набитым ртом.

– Далеко. По делам никак? Да если не хотите – вы не отвечайте, мы, здешние, знаете, во всем Сеферете первые проныры.

– Мы в Скальд направляемся, – объяснила Танфия, повторив вранье Руфрида. – Торгуем, э, каменными кумирчиками, дедовой работы.

– А посмотреть бы неплохо, – намекнул Атед. – Сколько запросите?

Танфия осеклась. Показывать им было, само собой, нечего.

– Боюсь, все уже сговорено, – без запинки солгал Руфрид. – Особый заказ. Нам их даже разворачивать не положено, пока до места не добрались.

Танфия облегченно вздохнула про себя. Только сейчас ей начало приходить в голову, чем может обернуться для них разоблачение. Сам царь их, конечно, поймет, но сболтни лишнее слово приставучему пьянице в корчме, а тот возьми, да окажись чиновником вроде Бейна…

– В Скальд, значит? – Атед стряхнул пальцем с бороды клочок пивной пены. – Вы, это, поосторожнее там.

– А что? – спросила Танфия.

Их собеседник покачал головой.

– Солдаты так и кишат. Рекрутов, понимаете, набирают. Говорят, царь какую-то стройку затеял в Парионе, но я не знаю…

Засыпавший за столом Линден резко поднял голову.

– Это вы о чем?

Атед пожал плечами.

– А может, то вранье. Может, война началась, а мы и не знаем. Слыхал, в Скальде-то дурно попахивать стало. Новых командиров прислали из самой Парионы, и не тех, что обычно. Подлые души, как что – так не пикни. Не наши, знаете, тутошние. Им же нас защищать положено, оборонять. Брат мой в скальдской дружине служил, говорит – таких парней да девок поискать было! А эти что – тьфу!

– Может, царь решил, что наши разболтались, – рассудительно заметил Двиорн. – Трудно, знаешь, разбирая споры промеж крестьян, к войне готовиться.

– А что, из-под Хаверейна тоже рекрутов набирали? – поинтересовался Атед.

С трудом сглотнув, Танфия кивнула.

– Царь справедлив. – Она постаралась, чтобы голос ее звучал невыразительно. – Ото всех помалу. Моя сестра вытянула короткую соломку. А у вас?

– А у меня старшего сына забрали, и племянницу, и еще десятерых наших. – Атед мрачно уставился в глубину пивной кружки.

– Мне… очень жаль. – Танфия была потрясена.

– Странные слова, при том, что это «великая честь». – По тону Атеда совершенно ясно было, что он о такой чести думает. – Нам праздновать полагается. По пять рудов на семью отвалили. Возмещение, говорят. – Он сплюнул сквозь зубы. – Да на эти деньги лошадь не купишь. Хороши монеты, да работать не умеют.

– А вы знаете, что причиталось вам пятнадцать? – тихонько поинтересовался Руфрид.

– Что? – Атед вскинул голову.

– Мне тут бумага одна попалась – не для моих глаз. Для чего бы Гарнелис не набирал рекрутов, он справедливо награждает их семьи. Да только деньги по пути пропадают. Голову даю – прикарманил их какой-нибудь чинуша. Знаете, их подмазывают, чтобы одних забирали, других – оставляли… Кто-то на исполнении государевой воли себе набивает кошель.

Атед помотал головой.

– Гарнелису это не понравится. Такого он уж точно не хотел. Намерения-то у него самые добрые, но… хотел бы я снова увидеть сына.

Покуда шла беседа, вкруг стола собралась небольшая группа местных жителей. Пустые места на лавках заполнялись. Танфия физически ощущала их беспокойство и смятение. «Гарнелис не причинит нам зла… Мы, конечно, хотим ему помочь… но что творится?».

Двиорн хлопнул по столу ладонью.

– Говорят, эта стройка так велика, что для ее завершения потребна половина всех рабочих рук в царстве, и что грядет вторая волна наборов. Теперь забирать будут не каждого седьмого, а каждого третьего, потом – каждого второго, а потом – всех, кто на ногах держится!

– Не преувеличивай, – возразил Атед. – Это бы нас погубило.

– Я не преувеличиваю. – Танфия уловила в глазах Двиорна блеск острого ума, и содрогнулась. Старик не пересказывал страшную байку; он предсказывал, руководствуясь холодным рассудком. – И да – это нас погубит.

– Но Гарнелис не причинит вреда Авентурии, – осторожно заметила Танфия, следя за реакцией собравшихся. – Самодержец заключает с царством завет, который не может нарушить. Так было со времен царицы Гетиды. Как ты и сказал – это большая честь быть избранным для царской стройки.

Двиорн цинично фыркнул.

– Еще б им так не сказать! Не заявят же они: «Пошли, будешь, как осел, камни таскать». Им надо, чтобы избранники сами шли, а не отбивались с воем.

Перед мысленным взором Танфии предстало душераздирающее зрелище уходившей Изомиры.

– Не то, чтоб я имел что-то против доброго старого Гарнелиса, – продолжал Двиорн. – Он-то добра желает, точно. Только эти богатеи в янтарных чертогах, им нашего житья не понять. Разорят они землю, и сами не поймут, что утворили, покуда со столов еда не пропадет, а с плеч – тканье!

Смех разрядил напряжение. Покуда шумела толпа, Атед нагнулся вперед и стиснул руку Руфрида, поглядывая острым взглядом то на него, то на Танфию.

– Друзья, раз уж вы в Скальд собрались, не окажете мне услугу? Я, само собой, верен царю Гарнелису, но когда твою кровь забирают – тут дело другое. Коли пройдете мимо Афтанского Рога, не передадите ли весточку в лагерь? Сына моего спросите, Беорвина, и передайте… передайте, что мы его не забываем, и коли сможет вернуться когда…

– Что? – перебил его нахмурившийся Линден. – Какой лагерь на Афтанском Роге?

– Сказали, всех рекрутов собирают там, покуда по всему Сеферету набор не пройдет. А потом всех вместе повезут в Париону…

– Когда? Когда?

– Уж не знаю, парень, – Атед от внезапной горячности собеседника несколько опешил. – Наших-то забрали дней пятнадцать тому обратно.

– Думаете, они еще там?

– Надеюсь.

Линден уже стоял на ногах, обжигая взглядами то брата, то Танфию.

– Если мы успеем добраться туда прежде, чем они уедут, мы…

– Да! – Танфия, вскочив, протолкалась вокруг стола и оттащила Линдена в сторонку. Сердце ее колотилось. – Тихо ты! Сядь! Всем-то не говори!

– Прости. Но нам надо идти!

– Сядь! – твердо приказала девушка. – Я пойду расплачусь. Потом уйдем – тихо. Не надо, чтобы все знали, куда мы путь держим… мало ли что.

У стойки Танфия заплатила за ужин, наполнила фляги и извинилась, что на ночь остаться они все же не смогут. Надежды на сладкий сон в мягкой постели и горячий завтрак развеялись, но Линден был прав.

– Руфе! – прошипела она.

– Зар-раза. – Руфрид с явным неудовольствием встал. – Ладно, иду.

– И не смотри на меня так. Вдруг нам не хватает всего пары часов, чтобы нагнать ее! Далеко еще идти?

– По карте надо глянуть. Миль сто, кажется.

– Это три дня! – воскликнул Линден.

– Если поднажмем – два.

Все пожитки оставались при них – путники решили поужинать прежде, чем занимать комнаты.

– Эй! – крикнул им вслед Атед, когда они выходили, – его зовут Беорвин! Не забудьте!

– Сделаем, что сможем! – ответил Руфрид.

Огонька вывели из конюшни, взнуздали, оседлали, навьючили на спину мешки. Когда они вышли на улицу, было темно. Лил дождь, ветер нахлестывал деревню, засыпая путников палой листвой и отнимая дыхание. Идти им предстояло на одном упорстве.

Руфрид приостановился под фонарем у ворот «Золотого сокола», чтобы глянуть на карту, поругиваясь, когда порывы ветра рвали из рук хрусткий холст.

– Ага, – проронил он наконец. – Все просто. Пока не сворачиваем с дороги – мы идем куда надо. Тан, вытряси из моего мешка фонарь, запалим здесь.

Запахнув от ветра плащи, трое двинулись в путь. Вскоре позади остались последние дома, под ноги легла узкая разъезженная тропа. Кружок света от фонаря плясал под ударами бури.

Несколько часов спустя спящей на ходу Танфии уже казалось, что весь мир сжался до шарика, наполненного ветвями и мокрым дерном. Ее переполняли усталость, боль и отчаяние.

Все муки были бы оправданы, если они вернут Имми… только вот как? Бейн забирал ее с такой холодной, почти глумливой непреклонностью, что едва ли вернет по одной просьбе.

– Что он имел в виду – вторая волна? – задумчиво поинтересовался Линден. – Они же не заберут всю Излучинку, нет?

– Не в том дело, – ответила Танфия. – Это не только излучинское горе.

– Не понимаю, что творит старик Гарнелис, – заметил Руфрид. – Все говорят, что он добр, мудр, и не ошибается. И до сих пор все так и было. Жили мы безбедно, никто нас не трогал. Все были счастливы.

– Потому что наш отец со всеми трудностями разбирался, – уточнил Линден.

– И моя бабка, – добавила Танфия.

– Да что у нас за трудности?! – воскликнул Руфрид. – То ссора, то дра’аки налетят – мелочи это. Вы вспомните, как жилось до битвы на Серебряных равнинах, и поймете – мы к раю земному привыкли. Боги, такое ведь говорят о жизни под бхадрадоменами…

– Не надо! – крикнула Танфия.

– Что?

– Не произноси это слово. Особенно – ночью.

– Суеверия, Тан, – скупо усмехнулся Руфрид. – Нельзя стать начитанной горожанкой, пока ты остаешься суеверной пейзанкой.

– Плевать. Только молчи!

Несколько минут они брели в молчании.

– Не могу я болеть за всю Авентурию, – проговорил, наконец, Линден. – Мне бы Имми найти, и вернуть домой.

Снова и снова на Линдена накатывало ощущение, что за путниками следят. По спине бежали мурашки. По краю поля зрения проскальзывали серые тени, мнились за спиной шепотки и мягкие шаги. Но стоило остановиться, прислушаться, и лесная мгла вновь была тиха и недвижна.

Они шли ночь, день, и еще ночь, останавливаясь, только чтобы перекусить и ухватить пару часов сна. Огонек терпеливо брел за ними, порой спотыкаясь от усталости. Он уже начал худеть, и Линден очень за него беспокоился. Ведя коня под уздцы, он поглаживал Огоньку уши и нашептывал: «Ты прости, малыш. Знаю, устал. Ты только дойди, уже недолго».

К следующему рассвету у путников уже подкашивались ноги. Они брели, как заведенные, опасаясь остановиться даже на минуту, потому что исстрадавшиеся тела уже не двинулись бы снова. Танфия и Руфрид настолько устали, что прекратили препираться, за что Линден был искренне благодарен судьбе. Он любил своих спутников, но порой ему очень хотелось треснуть обоих по голове.

Впереди завиднелся золотой луч. Лес расступился, и тропа вывела путников к изумительной красоты холму. Зрелище было столь прекрасным, что путешественники невольно остановились полюбоваться. Осенний рассвет красил червонным золотом зеленый склон, такой гладкий, будто кусок равнины вырезали и поставили наскось. Склон поднимался слева направо, к вершине, гордо возвышающейся над крутым восточным обрывом.

– Ну вот, – облегченно выдохнул Руфрид. – Это Афтанский Рог.

Взгляд Линдена скользнул по колышущемуся зеленому склону к вершине, но не нашел ничего, напоминающего лагерь. Правый склон, лишенный даже травы, ступеньками ниспадал в глубокую долину; дорога, которой шли путники, продолжалась одной из этих ступенек. Внизу виднелась петлистая река и отблескивали крыши мрачно-величественных домов сизого камня, крытых темно-сапфировым сланцем. Дома рядами строились вдоль берегов, полускрытые деревьями и голубой дымкой.

– Это, должно быть, Скальд! – воскликнула Танфия. – Первый город, какой я вижу. Эх, было бы время пойти посмотреть…

– Нету времени! – нетерпеливо перебил ее Линден. – Следов лагеря не видишь?

– Места много, – заметил Руфрид, глядя на Рог. – Он может быть где угодно.

– Тогда спросим кого-нибудь.

Они перекусили черствым хлебом, козьим сыром и овсяным печеньем, и вновь двинулись в путь. Вскоре тропа раздвоилась: правая вилась по обрывистому склону, левая уходила по пологому. Выглядела она новой, но исхоженной, колеса и подковы отщипывали от скалы щебень. Сейчас обе дороги были пусты.