Текст книги "Голос горячего сердца"

Первая атака англичан, неподготовленная и рассчитанная на внезапность, завершилась полной неудачей: город оказался надёжно укреплён, его оборона готовилась в последние два года – с того момента, когда пришли тревожные вести о поражении французов при Азенкуре. Осаждающие понесли потери, хотя и небольшие, и перешли к более организованным действиям. При поддержке бургундцев, годоны окружили город со всех сторон. Были подвезены пушки, осадные лестницы, катапульты. Новый штурм – и опять неудача. Англичанам даже не дали подойти к стенам, их расстреливали со стен арбалетчики и артиллеристы. Несколько английских пушек были уничтожены огнём защитников города. Бургундцы вообще потоптались на безопасном расстоянии от стен и вернулись в лагерь. Ещё несколько неуверенных попыток штурма – и всё безрезультатно.

Однако сломить англичан первые неудачи не могли. Началась правильная осада города. Вокруг него были возведены бастионы, с которых англичане и бургундцы отражали немногочисленные вылазки руанцев и препятствовали подвозу к ним продовольствия и боеприпасов. Неделя за неделей, месяц за месяцем продолжалась осада. Если первоначально руанцы надеялись на то, что прибудет помощь от французской армии, то постепенно, день ото дня, эти иллюзии рассеивались. Осаждённые словно были брошены своим королём на произвол судьбы, о них забыли те, ради кого они сражались. Началась зима, невыносимо тяжёлая для жителей города, которые кое-как держались на рыбе, наловленной в Сене.

Когда призрак голода поднялся во весь рост перед жителями, главы города призвали самых бедных, в особенности женщин, детей и стариков, бывших не в состоянии участвовать в обороне, покинуть Руан. Измождённые, усталые люди собрались у городских ворот. Вышли наружу, подняв руки. Не успели первые из них сделать и тридцать шагов, как с ближайшего бастиона обрушились стрелы и ядра. В тот же миг не менее сотни англичан рванулись к городским воротам, надеясь проскочить в город. Со стен на них летели арбалетные болты и ядра, но английские солдаты прятались за спины несчастных руанцев, которые погибали десятками от огня своих же сограждан.

Разозлённые неудачей атаки, годоны казнили немногих уцелевших мирных руанцев, которых они захватили, и насадили их головы на колья в сотне ярдов от ворот.

При попытке выхода из города погибли сотни мирных жителей. Женщины, дети, старики. Ещё двенадцать тысяч умерли от голода в последующие несколько недель, во время страшной зимы. Трупы валялись на улицах осаждённого города, среди снежных сугробов, и никто их не убирал. У людей уже не оставалось сил.

В январе тысяча четыреста девятнадцатого Руан капитулировал. Король Генрих, уставший от осады, обещал не наказывать участников обороны. Однако сразу по вступлении в город он передумал. Городские старейшины были немедленно повешены, а Руан отдан на три дня английским и бургундским солдатам на разграбление. Годоны убивали всех подряд – не разбираясь, мог человек участвовать в обороне города или нет.

* * *

Отца семейства беженцев, прибывших под крышу семейства Дарк, звали Франсуа. Он участвовал в защите Руана от годонов и не понаслышке знал, как город пытался разжать стальные тиски осады. Франсуа был арбалетчиком и участвовал в отражении английских штурмов. Члены семейства Дарк с открытыми ртами выслушали его взволнованные воспоминания о том, как Франсуа довелось вести бой с несколькими английскими стрелками, засевшими на ближайшем бастионе. Одного из них удалось поразить сразу – он сорвался вниз и погиб. Двое других устроились на стене бастиона гораздо более удачно, под защитой укрепления. Пока один из них перезаряжал арбалет, другой старался поймать Франсуа на прицел. Несколько болтов просвистели рядом с головой молодого человека. В конце концов, он был ранен в правое плечо и покинул свою позицию, кое-как сам спустился со стены. Три недели жена лечила его травами, но и после выздоровления боль в плече давала себя знать и не позволяла вернуться к оружию. Вскоре Франсуа принял участие в одной из неудачных вылазок – посреди туманной ночи, когда казалось, что годоны мирно спят в своих бастионах.

Отряд горожан, человек пятьдесят, вооружённых луками и мечами, вышел через тихонько открывшиеся ворота и, минуя ближайший бастион, где трудно было рассчитывать на внезапность, направился к следующему. Неожиданно на обоих бастионах появились огни факелов и послышались крики годонов. Раздался свист стрел, одним из первых был ранен командир отряда. Перепуганные горожане, не помышляя о бое, бросились назад, бросив раненых на месте. Вернувшись в стены города и поднявшись на стену, Франсуа увидел, как на стене ближайшего бастиона англичане вешают только что захваченных пленных. Среди них был и командир отряда, в составе которого выходил на вылазку Франсуа.

Последующие дни осады проходили томительно и бестолково, словно весь город жил в тихой панике. В свободное от службы время Франсуа пытался ловить рыбу в реке, но большого успеха в этом ремесле не достиг. Возможно, характер не подходил для рыболовства, а быть может, просто слишком много народу в Руане просиживали с удочками и сетями на берегу Сены. Ко всему прочему, англичане установили на своей части берега несколько сетей, и значительная часть рыбы до Руана просто не доходила. Жена и двое детей Франсуа не жаловались, стойко сносили жизнь впроголодь, но было ясно, что долго им не продержаться. Гибель руанской бедноты, сперва отправленной на пощаду королю Генриху, а затем тихо принявшей голодную смерть на городских улицах, сломила сопротивление бойцов. Всем было ясно, что гибель подступает и к их близким. А если так, ради кого, чего сражаться? Ради короля Карла, бросившего в беде своих верных подданных в Нормандии?

И однажды у ратуши объявили: город сдаётся. Объявили тихо и покорно. Обещали, что годоны не будут наказывать город за многомесячное сопротивление. Франсуа, догадываясь, что произойдёт на самом деле, увёл свою семью к реке и сделал для неё небольшой шалаш среди кустарников. Сам он вернулся в город. Он стал свидетелем того, как в открывшиеся ворота вошли годоны и бургундцы – сперва они выглядели довольно спокойно и дисциплинированно. Чуть позже, когда новые хозяева уже заняли все позиции у стен, в город въехал на белом коне король Генрих. Остановившись у ратуши, он, не спускаясь с лошади, ледяным молчанием встретил отцов города, поднесших ему ключи на вышитой подушке, и едва они закончили свою речь, обернулся к ближайшему офицеру с коротким словом:

– Повесить!

После этого он направился в ратушу отдыхать, а по городу уже грохотали английские и бургундские солдаты, вламывавшиеся в жилища руанцев, доносились отовсюду вопли женщин и детей…

Когда Франсуа бежал к реке, ему то и дело попадались на глаза раздетые трупы среди окровавленных сугробов.

* * *

Не менее трёх суток провела семья Франсуа в шалаше среди кустов у реки. Затем молодой человек вышел на разведку. Улицы города были пустынны, многие дома превратились в развалины, перед другими сидели растерянные жители, изгнанные из своих обиталищ победителями. Свой собственный дом Франсуа нашёл невредимым, но дверь была распахнута, а изнутри доносились крики на английском языке. Немного покружив по улицам, Франсуа решился заглянуть на Рыночную Площадь. Он увидел там десятки виселиц с телами казнённых, среди которых узнал несколько бывших товарищей по защите города. На их шеях болтались таблички с надписями. Будучи немного грамотен, Франсуа прочёл, что эти преступники – его соратники по защите города – убивали верных подданных его величества короля Генриха. На одном из домов, окружавших площадь, Франсуа заметил объявление, обещавшее вознаграждение тем, кто выдаст мятежников и их сообщников, всех, кто поднимал руку на солдат короля Англии и Франции, кто призывал к неподчинению его власти. Стало ясно, что в городе задерживаться не следует.

Впоследствии, когда Франсуа с семьёй уже покинул Руан, до него нередко доходили слухи о происходящем там. Казни приобрели каждодневный характер, стали нормой городской жизни. Стоило кого-то из английских солдат выловить мёртвым из Сены – и годоны тотчас принимались хватать без разбору десятки прохожих на улицах, объявляли их заложниками, а затем казнили. Смерть грозила также за непочтительные высказывания об английских властях, неуплату податей, за уклонение от службы в армии годонов и многое другое. Руан наполнился соглядатаями, люди стали шарахаться друг от друга.

После возвращения Франсуа к шалашу, было решено уходить на восток. Ночью семья покинула своё убежище. Сперва шли вдоль берега реки, избегая патрулей. Утром, когда, по прикидкам Франсуа, опасный район остался позади, они вышли к большой дороге. Внешне ничто не указывало на недавнее участие Франсуа в боях. Так, беженец со своей семьёй, каких множество на французских дорогах. А вскоре семья и в самом деле влилась в длинную колонну беженцев, шедших от Руана к Бове. Среди сотен людей, шедших пешком по бесконечной дороге, невозможно было узнать тех, кто до конца дрался с годонами.

Придя в Бове, Франсуа рассчитывал поселиться у свояченицы. Выяснилось, однако, что её дом сожгли, а её саму изнасиловали бургундцы. После этого за ней ухаживала соседка. К тому времени, когда появился Франсуа, свояченица уже, казалось, выздоровела. Она очень обрадовалась появлению близких и принялась уверять, что нужно уходить прочь – подальше от годонов и их бургундских друзей. На юг решили не идти, так как ползли слухи о непрекращающихся боях в тех местах, и пополнившееся семейство направилось на восток.

Месяц за месяцем семья Франсуа шла из Нормандии – сперва к Парижу, а затем, когда до беженцев дошли дурные вести о событиях в столице, они повернули в сторону Лотарингии. Возле Сен-Дени удалось поймать какую-то бесхозную лошадь, передвигаться стало чуть легче. Однако вскоре на беженцев напали разбойники – вероятно, слуги местного владыки – которые отняли не только лошадку, но и почти все пожитки. Удалось сберечь только несколько серебряных монет, которые жена Франсуа держала при себе. За этой бедой последовала новая: свояченица неожиданно расхворалась, у неё открылось кровотечение, и спустя два дня она умерла. Кое-как похоронив её, измученные люди направились дальше…

Франсуа рассказывал негромким, спокойным голосом, плохо сочетавшимся с содержанием его речи. Его жена баюкала младенчика и казалась чем-то встревоженной. Их дети сидели тихо и неподвижно, голодными взглядами следя за манипуляциями Изабель у печи. Наконец, Жак Дарк шумно вздохнул и несильно ударил ладонью по столу:

– Ладно! Можете пока оставаться у нас. Решайте: будете работать – нам руки нужны, а рты нас не пугают. Голодать не будете. А вот бездельников мы не терпим.

Франсуа понурился под тяжёлым взглядом хозяина:

– Д-да… конечно, я готов работать. Я многое умею. Сделаю всё, что прикажете!

– Ну – вот и договорились! Пожалуйте к столу!

* * *

Я бреду по размокшей дороге под пасмурным небом Англии. Я не знаю точно, куда иду, но меня ведёт ощущение близости того, кого необходимо найти. Англия. Страна наших врагов. А я ищу здесь друга. Того друга, который спасёт нас от врагов-англичан.

Вот он. Тот, кого я ищу. Рыцарь в серебристых доспехах, с белым оружием, на белом скакуне. Я не ошиблась, его невозможно не узнать. Попробую заговорить с ним? Он на меня не рассердится? А если и да – что же мне делать… не возвращаться же ни с чем.

– Сир Ланселот! Пожалуйста, не сердитесь на меня! Я – всего лишь простая девочка из деревни Домреми, что у реки Мёз во Франции, но мне нужно поговорить с вами! Прошу вас, помогите моему народу! Сир Ланселот, мою страну, милую Францию, губят и разоряют годоны, злые англичане! Их много, они сильны, и мы не можем с ними справиться! Сир Ланселот, спасите нас, пожалуйста!

– Жаннетт, маленькая Жаннетт! Конечно, я не сержусь, я понимаю тебя. Но, к сожалению, не в моих силах прийти к вам на помощь. Вы сами должны справиться со своей бедой!

– Мы не можем, Сир Ланселот! У нас нет оружия! Наших мужчин некому повести в бой!

– Жаннетт! Ты уже знаешь пророчество Мерлина: Францию спасёт девушка, пришедшая из дубового леса Лотарингии. Не тот ли это лес, рядом с которым вы так часто пасёте овец?

– Сир Ланселот… о ком вы говорите, о какой девушке? Ведь не обо мне? Сир Ланселот… это вы… или…

– Нет, Жаннетт! Я не Ланселот. И всё же ты меня хорошо знаешь. Мы часто встречаемся с тобой… в церкви.

«Святой Михаил-Архангел?.. Вы снизошли до обращения ко мне…»

– Святой Михаил… как же так… ведь я – всего лишь ребёнок… простая девочка.

– Именно так, Жаннетт. Францию спасёт простая девушка, пришедшая из дубового леса Лотарингии. Таково пророчество.

– Но… может быть, речь идёт о другой… простой девушке? Не обо мне?

– А о ком же тогда, Жаннетт, если не о тебе? Слишком легко сказать себе: простых девушек много, речь идёт о другой, я ни при чём, моё дело – пастбище, прялка, уборка, позже – семья. Куда труднее признать, что только ты можешь выполнить то, что не удаётся никому. Главное – поверь в себя. Пойми, что если ты этого не сделаешь, то ни у кого не получится. И вот тогда, Жаннетт, действуй без страха и сомнения. Ты сможешь, ты спасёшь Францию. Я, Святой Михаил-Архангел, обещаю это тебе. Смелее – вперёд, Жанна из Лотарингии! Вперёд – за Францию!

Внезапно откуда-то поблизости послышался женский плач. Образ Ланселота, вернее, Святого Михаила-Архангела тотчас растворился в небытии улетающего сна. Жанна проснулась. Плакала женщина – та, которая пришла с Франсуа. Жанна поднялась с постели, собираясь спросить, нельзя ли чем-нибудь помочь, но тотчас всё поняла.

Жена Франсуа плакала оттого, что только что умер её крошечный ребёночек.

* * *

Нормандия, 1427

Его преосвященство, епископ Бове Пьер Кошон, был буквально завален делами. Работа с Парламентом Нормандии отнимала всё время, а ведь никто не снимал с него обязанности, связанные с церковной службой. Ко всему прочему, господа англичане именно от него, скромного епископа Пьера Кошона, требовали придумать какой-то рецепт против нормандских бандитов, засевших в лесах и нападавших на солдат-островитян денно и нощно. А что может сделать бедный епископ? Кто же виноват, что этим нормандским сквалыгам жалко денег на подати, вызванные войной с мятежниками? Что им не нравится английский акцент новых сеньоров? Что они не желают простить гибель их братьев и сестёр, казнённых ненавистными им годонами?

Единственное, что утешало скромного епископа Кошона: англичане совсем недурно платили ему за услуги – тысячу ливров в год.

Домреми, Франция, Рождество 1427.

В те дни стояла необычайно ласковая для конца декабря погода, и молодёжь Домреми уговорилась собраться вечером поплясать – под звуки волынки инвалида-шотландца, которого превратности войны занесли сюда, на границу Шампани и Лотарингии. Катрин, к которой в последнее время проявлял недвусмысленный интерес Луи-Школяр, была непрочь весело провести вечер, а вот Жанне было не до того. Она несла домой вязанку хвороста, набранного на ближайшей лесной опушке, когда дорогу ей загородил широкоплечий светловолосый красавец Эдмон – самый завидный жених деревни, отец которого едва ли уступал в состоятельности Жаку Дарк:

– Привет, Жаннетт! Ты идёшь со мной потанцевать сегодня?

Девушка резко остановилась, отчего вязанка соскользнула с её правого плеча и едва не рассыпалась. Жанна досадливо пожала плечами:

– Вряд ли, Эдмон. У меня дела по дому.

– Что с того? Потом всё сделаешь. Пошли, потанцуем!

– Нет, Эдмон, не настаивай. Извини за прямоту: мне неприятно, что ты ходишь за мной. Ты, конечно, очень привлекателен, ну так найди себе другую девушку.

– Мне не надо другой! Жаннетт, я хочу тебя! Ты самая красивая, самая лучшая! Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж! – И Эдмон схватил Жанну за локоть. Девушка резко дёрнула рукой:

– Эдмон, отпусти! Что это такое?! Я же сказала – нет, не настаивай! Обрати внимание на тех, которые смотрят на тебя с желанием, вздыхают, им ты нравишься. Мне – нет, понятно?

– Жаннетт! Ты не должна со мной так говорить! Ты ведь обещала мне, дала слово!

Жанна удивлённо посмотрела в глаза Эдмону:

– Я обещала? Что?

– Что выйдешь за меня замуж! И твои родители согласны!

Жанна начала сердиться:

– Это неправда, Эдмон. Ничего такого я тебе не обещала. Я сожалею, что мой отец обнадёжил тебя напрасно, но принудить меня выйти замуж он не сможет.

– Как это? Ты пойдёшь против воли родителей? Ты ведь несовершеннолетняя и обязана подчиниться отцу!

– Лучше против воли родителей, чем против веления сердца. Если меня в церкви спросят, хочу ли я за тебя замуж, я отвечу «нет». Ты этого добиваешься? Извини, Эдмон. До свидания.

И, снова взявшись за вязанку, не глядя на своего незадачливого ухажёра, рассерженная Жанна поспешила домой.

Окрестности Орлеана, осень 1428.

Графу Солсбери прочили карьеру Александра Македонского. В самом деле, в нём было нечто такое, что выдавало в нём будущего великого полководца. Великолепное понимание ситуации, холодный расчёт, быстрая реакция на изменение обстановки, железные нервы, способность увлечь солдат за собой – всё, что необходимо командиру для победы.

Этот поход должен был прекратить сопротивление мятежников на юге Франции. Остатки войск дофина Карла будут разгромлены, Орлеан взят, и на этом война окончится. Вернее, окончится эта война. Доблестная английская армия едва ли долго будет сидеть без дела. Пиренейский полуостров, Италия, Швейцария, Германия – мало ли куда обратят свой взор покорители Франции, и для победоносного полководца несомненно найдётся ратное дело.

Солсбери знал от разведчиков-бургундцев, что защитники Орлеана приготовились выдержать атаку его армии. Но – атаку с северного направления. К их большому сюрпризу, англичане были уже не на северном, а на южном берегу Луары. К главным воротам города был направлен лишь небольшой отряд – для отвлечения внимания.

Графа Солсбери отделяла от Орлеана только одна большая крепость – Турель. Она была очень хорошо подготовлена для отражения штурма, и всё же защитников в ней было маловато. Тем не менее, сперва французы держались замечательно. Они вовремя заметили приближающееся войско, и на подступавших к стенам англичан обрушились пушечные ядра, камни, горячая смола. На какой-то момент защитникам показалось, что противник отступает. Однако Солсбери уже приметил, откуда стреляли французские пушки. Перегруппировав свою артиллерию, он велел открыть огонь по крепостным орудиям. Обстрелы крепости продолжались трое суток. Вскоре французы уже не могли отвечать англичанам. Штурм возобновился, и теперь уже некому было обстреливать нападающих. Немногочисленные защитники, сломленные потерями, поспешили отступить по мосту в город, оставив противнику крепость со всеми припасами.

Окрылённый быстрым успехом, который открывал ему дорогу на Орлеан, к полному покорению Франции, Солсбери прошёл по крепостным стенам, осматривая захваченный бастион. Выйдя на северную стену, он с улыбкой взглянул на обречённый город. Ни одного солдата с той стороны, а до вечера ещё времени немало. При желании, можно даже атаковать немедленно.

Солсбери обернулся к солдатам, чтобы приказать подготовиться к новой атаке. Внезапно он услышал приближающийся свист. Прежде чем он понял, что происходит, ядро, прилетевшее со стороны Орлеана, швырнуло его со стены наземь.

Никто не смог объяснить, кем именно был произведён пушечный выстрел, спасший Орлеан от смертоносной атаки победоносного Солсбери. Пушкари, как и все солдаты, спустились к тому моменту вниз со стен, переживая горечь поражения. Едва услышав звук выстрела, они поспешили наверх – и увидели только маленького перепуганного мальчугана, со всех ног удиравшего прочь от дымившейся пушки.

Домрери, Франция, Лето 1428.

– Боб-бом-бом-бом-бом!!!

Деревенский колокол бил часто, заливисто и тревожно. Жанна, Катрин, их братья, родители – вся семья Дарк вскочила с постелей, испуганно и сонно посматривая друг на друга. Тревога? Беда? Что случилось в тихой, провинциальной, удалённой от ужасов войны деревеньке?

Отец Жак опомнился первым:

– А ну, одевайтесь! Пьер, выгляни, посмотри – что там!

Но прежде чем Пьер вышел за дверь, кто-то принялся яростно стучать снаружи. В окошке появилась всклокоченная голова батрака:

– Хозяин! Беда! На нас напали! Сюда идут люди бургундцев! Их привёл кто-то из соседней деревни!

Понятно. Позавчера была стычка с соседями – «бургундцами», им хорошо надавали, а теперь они, видно, привели с собой отряд. Что же делать?

– А ну – быстро! Пьер, бери из печи головню побольше! Всем выйти на улицу! Там разберёмся!

На улице было довольно прохладно. В бледном, невнятном свете луны растерянно метались напуганные люди – обитатели деревни. Члены семьи Дарк оторопело застыли у порога. Как быть? Что делать? Сражаться? Чем? В деревне нет оружия. Да и бойцов-то… Попробовать умилостивить врагов? Кто знает, к чему это приведёт? Послать кого-то за помощью? Куда? Когда придут спасители? Бежать прятаться в лес? Посреди ночи?

Первой заговорила Жанна:

– Постойте! А почему нам не пойти в Нёфшато? Немедленно! И всем вместе: если вдруг нападут по пути, легче будет защититься.

Отец Жак был слишком шокирован происходящим, чтобы приструнить дочь, столь несвоевременно подавшую голос. Зато немедленно отозвался Арно, один из главных балагуров деревни:

– О! Прекрасная Жаннетт поведёт нас в крепость Нёфшато? Я согласен! Жаннетт, за тобой хоть на край света!

И Арно, кривляясь, встал рядом с Жанной. Тут же появился хмурый Эдмон, всё ещё обиженный за неудачу попытки сватовства к старшей дочери Дарк:

– Эй ты, шут гороховый! А ну – подальше держись от Жаннетт! Не то я тебе кости переломаю!

– Ай, потише! Не уведу я твою любовь, ты сам с ней справься, попробуй. Она же велела идти в Нёфшато, вот я и повинуюсь. Присоединяюсь к её отряду. А ты уж разорался.

В разговор вступила Катрин:

– А что? В самом деле – почему не идти в Нёфшато? Давайте! Построимся и пойдём!

– Ты нас будешь строить, Катрин? Или ты, Жаннетт. Ты умеешь? Хи-хи!

Жанне вдруг пришло в голову, что если бы не всеобщая паника, всё было бы гораздо проще. Идти с односельчанами в Нёфшато? Это же рядом. Не труднее, чем вести стадо овец на пастбище.

– Вот и славно! Давайте, вы вдвоём – возьмите палки и встаньте впереди! Люди, все сюда! Мужчины, берите палки и вилы, вставайте впереди, по бокам и сзади! Женщин и малышей – в середину! Жан, Пьер, помогите нам с Катрин!

Не прошло и минуты, как рядом с Жанной уже образовалась колонна. Недоумевающие жители Домреми, слышавшие странные речи, приносили палки, вилы и топоры, подходили ближе, становились в ряды, как им указывали две девушки. Если кому-то было странно, что две девчонки командуют всей деревней, то момент для возмущений был неподходящий. Ведь речь шла о том, чтобы остаться в живых…