Текст книги "Библиотека выживания. 50 лучших книг"

Номер 43. «Красные части» Мэгги Нельсон

(2007)

Начнем с того, что отдадим должное переводчице этого захватывающего повествования: Джулии Дек, писательнице, которая привлекла внимание своим первым романом «Вивиан Элизабет Фовиль», опубликованным в издательстве Editions de Minuit в 2012 году. Такой выбор со стороны издателя не лишен смысла; в этой книге Вивиан убила своего психоаналитика. Я не читал «Красные части» на языке оригинала (The Red Parts), но французская версия обладает мастерской строгостью стиля. Книгу «Красные части» с подзаголовком «Автобиография одного суда», как и документальный сериал «Хранители» на Netflix, нельзя пропустить. Мы уже знали, что такое binge watching (занятие, заключающееся в просмотре запоем десяти эпизодов сериала подряд), книга «Красные части» Мэгги Нельсон вводит новую асоциальную практику: binge reading (запойное чтение). Подарите эту книгу в жанре нон-фикшн тем друзьям, которых вы больше не хотите видеть, и вы избавитесь от них на неделю.

В 1969 году Джейн, тетю Мэгги Нельсон, задушили чулком, после чего ей дважды выстрелили в голову. Ей тогда было двадцать три года. Мэгги Нельсон родилась через четыре года после убийства, в 2000 году она начала писать книгу стихов, вдохновленную этим нераскрытым делом. Книга была уже закончена, когда в 2005 году был арестован новый подозреваемый, его ДНК совпала с ДНК, обнаруженной на месте преступления. «Красные части» – это «Хладнокровное убийство» в эпоху интернета и генетики, это Трумен Капоте в юбке со способностью тщательно переосмыслить шедевр Эллроя об убийстве его матери («Мои темные места», 1996). Одной лишь силы реальности недостаточно, чтобы объяснить успех такого произведения: гений мисс Нельсон заключается в ее искусстве «закручивания» сюжета. Вдруг обнаруживается убийца, мы присутствуем на его судебном процессе, читаем дневник погибшей… И это тоже подлинная литература: если берется за основу какое-то событие, не обязательно описывать его так, словно голос за кадром произносит: «Введите обвиняемого».

С самого начала повествования Мэгги Нельсон цитирует книгу Петера Хандке «Нет желаний – нет счастья», сравнивает коридор своей квартиры с американскими горками, чувствует себя виновной в нездоровом любопытстве и оправдывает себя: «Некоторые вещи несомненно заслуживают того, чтобы о них рассказать по той простой причине, что они произошли». Различие между писателем и полицейским в том, что писатель имеет право на все. Он может отсечь то, что ему надоедает, и задержаться на том, что его трогает. Он может вызвать в памяти свою печаль, свое горе, свой страх, свое детство, свое безумие, свой гнев. Такой же подход применил Эммануэль Каррер в «Противнике» (2000). В последние годы по обе стороны Атлантики происходит нечто невероятное: литература цепляется за реальность, чтобы не исчезнуть.

Номер 42. «Большой Мольн» Алена-Фурнье

(1913)

Ремесло критика в возрасте за пятьдесят в основном сводится к оценке людей моложе себя. В конечном итоге это становится раздражающим: Борис Виан, Фрэнсис Скотт Фицджеральд, Альбер Камю – все эти молодые бешеные псы вошли в «Библиотеку Плеяды» намного раньше старого Жана д’Ормессона. Со столетним опозданием настал черед Алена-Фурнье, погибшего в окопах 1914 года в возрасте двадцати восьми лет. Этот вечный юноша является автором единственного романа «Большой Мольн», повествующего об истории молодого франта, который на костюмированном балу влюбляется в девушку из аристократического поместья. Сегодня возникает вопрос: кому эта история будет интересна в 2021 году? При современных технологиях Огюстен Мольн отыскал бы Ивонну де Гале в Instagram за десять минут, и ему тем более не нужно было бы разыскивать Валентину, чтобы сдержать обещание, данное ее брату, словом, во времена всеобщего наблюдения «Большой Мольн» утратил всякий смысл. В XXI веке Огюстен довольствовался бы тем, что выложил бы видеоролик со своим пенисом в WhatsApp, и волшебная сказка тотчас бы закончилась. Переиздание подобного шедевра принесет лишь одну пользу – напомнит нам о том, какой феерической и робкой была любовь на расстоянии в мире, существовавшем до эры Цукерберга. Роман «Большой Мольн» породил множество последователей: «Фермина Маркес» Валери Ларбо, «Над пропастью во ржи» Джерома Дэвида Сэлинджера, «Пена дней» Бориса Виана, «Великий Гэтсби» Фрэнсиса Скотта Фицджеральда, «Ослиная шкура» Жака Деми… Всякий раз, когда наивный юноша блуждает в поисках абсолюта и стремится вновь обрести любимый лик, Ален-Фурнье опять омолаживается. Ивонна де Гале, Золушка из Солона, навечно останется образцом тех мимолетных красавиц, от расставания с которыми нам не оправиться никогда.

Что заставляет нас влюбляться? Требуется нереальное создание, превращенное в женский идеал, и простодушный свидетель. И если новое поколение жалуется на неспособность любить, так это потому, что исчезла инструкция по применению. Читая эту «реалистичную волшебную сказку» (по выражению Гюстава Лансона), миллениалы узнают смысл нескольких слов: благодать, дымка, рассвет, греза, дебри, таинство. Они поймут, что до Первой мировой войны, когда высмеивание еще не убило искренность, была возможна куртуазная любовь. «Большой Мольн» – последний любовный роман без малейшей иронии. Он показывает время, о котором не имеют представления те, кому меньше двадцати: тогда влюбленный мужчина еще мог слыть героем, а не занудой. Вместе с Аленом-Фурнье умер романтизм. Прочтение романа вполне способно его возродить.

Номер 41. «Зевать перед Богом: Дневник (1999–2010)» Инаки Уриарте

(2010)

«Я всегда думал, что зевок является признаком духовной ясности». Убедительность такого афоризма усиливается, когда он произносится автором книги, которая ни в коем случае не вызовет зевоту, даже наоборот, той книги, от которой подпрыгивают, весело пританцовывают, которую радостно принимают и проглатывают залпом, как ром Diplomatico в баре Sirimiri в Сан-Себастьяне. Инаки Уриарте – одно из самых важных испанских открытий XXI века (наряду с Мануэлем Виласом). Этот баск родился в Нью-Йорке, но живет в Бильбао и прогуливается по Бенидорму. Сам он созерцатель, а кота его зовут Борхес. В своем предисловии Фредерик Шиффтер – еще один беспечный баск – сравнивает его с Чораном, Шамфором и Паскалем: хотя он устанавливает планку слишком высоко, Уриарте никогда не разочаровывает.

Этот ленивый критик ведет скорее журнал наблюдений и озарений, чем литературный дневник на манер Андре Жида или Поля Леото. Он проявляет трезвость суждений и широту взглядов: «Я никогда не привыкну к существующей у отдельных людей пропасти между моральным дискурсом, который они излагают публично, и нечестными поступками, которые они совершают в частной жизни. С другой стороны, я привык, что они являются моими друзьями». Сколько времени прошло с тех пор, как нам доводилось читать собрание столь занятных мыслей? Чтение подобных книг дает ощущение, что вы находитесь в отпуске с умным другом, который никогда не брюзжит; а ведь в наши дни труднее всего размышлять о чем-то и при этом не проявлять недовольство. Название «Зевать перед Богом» взято из важного абзаца, где Уриарте восхищается человеком, который зевает за рулем своей машины. Тогда он осознает, что зевание является неким проявлением свободы, дерзости, своего рода вызовом эффективности и производительности. Он представляет, как этот человек зевает перед расстрельной командой и даже перед Богом в момент Страшного суда. Здесь нет ничего кощунственного: речь идет лишь о том, чтобы дедраматизировать любые события.

Такая книга, изобилующая скачками и резкими переходами (сегодня можно было бы сказать «в формате Монтеня»), ускользает от всякой классификации, как и от всяких громоздких комментариев. Прочтите ее, и вы будете мне благодарны за то, что я познакомил вас с одним из последних честных людей западной цивилизации. Думаю, что подобной утонченности не могло быть ни у какой другой народности, кроме испанских басков. Это люди особого склада характера: они верили в неистовый национализм, а затем отреклись от него; их язык возник еще до нашей эры, но постепенно исчезает; они всегда были локаворами, выступающими за употребление только местных продуктов, но лишь потому, что их кухня считается лучшей в мире. И они талантливо зевают.

Номер 40. «Сад мучений» и другие романы Октава Мирбо

(1899–1913)

Серия изданий Bouquins – скромно переименованная в Collection в 2021 году, которая, безусловно, не щадит никого, – объединяет четыре романа Октава Мирбо (1848–1917): «Сад мучений» (1899), «Дневник горничной» (1900 г.), «628-Е8» (1907) и «Динго» (1913). Поприветствуем эту инициативу, хотя можно было бы туда добавить «Себастьян Рок» (1890), первый роман, осуждающий изнасилование подростка священником, а также «21 день неврастеника» (1901), родоначальника депрессивных романов, ставших столь многочисленными в следующие два столетия.

Мирбо – мятежный идеалист, внутренне неудовлетворенный памфлетист, изливающий свое негодование в романах. Спасибо ему за то, что он вымостил дорогу всем дерзким наглецам, считающим, что вымысел способен значительно увеличить силу манифеста. Роман – это описание маленькой истории, которая может изменить большую историю. Октаву Мирбо мы обязаны верой в то, что литература, несмотря на свою бесполезность, разрывает нам сердце и благодаря этому способна раскрыть нам глаза. Он извращенный Виктор Гюго.

«Сад мучений» представляет собой не только садистский кошмар, но и спуск в преисподнюю цинизма. Это маркиз де Сад на фоне восточной растительности: «У другой женщины, в другой нише, с расставленными, или, скорее, раздвинутыми ногами, на шее и руках были железные браслеты… Ее веки, ее ноздри, губы, ее половые органы были натерты красным перцем, две гайки сжимали соски грудей…» Берегитесь, будьте бдительны! Разве у издательства Robert Laffont нет «чувствительных читателей»? Из-за пышной поэтичной прозы Мирбо причислили к группе декадентов, так же, как Жори-са-Карла Гюисманса. Тот, кто намеревался изобличить преступления колониальных войск, как всегда, по недоразумению, стал автором безнравственного бестселлера. «Дневник горничной» раскрывает его как нежного анархиста, пессимистичного гуманиста и женоненавистнического феминиста (да, да, такое возможно). Он перевоплощается в горничную Селестину, подвергавшуюся сильной эксплуатации. Ее откровенные эротические записи совершенно необходимо читать в разгар самоизоляции, выхода из карантина, комендантского часа и даже на свободе. Какой замечательный дар антибуржуазной иронии! Буржуа в то время обожали этот роман, так как они мазохисты. «628-Е8» – это номер автомобиля, на котором Мирбо проехал через Бельгию, Нидерланды и Германию, сочиняя путевые заметки. Наконец, задолго до «Дидье» Алена Шаба, в романе «Динго» он изображает безумную аллегорию собаки, перевоспитывающей своего хозяина.

Будучи журналистом Le Figaro, Мирбо одновременно проявлял себя как антиклерикал и антимилитарист (и правильно делал), он был лиричным и злобным, нигилистичным и ангажированным, из-за ненависти к несправедливости он из антисемита превратился в дрейфусара, никогда не отступаясь от идеи защиты личности от любой власти. Он был профессионалом неповиновения. В 2021 году этот непокорный либертарианец сжигал бы хирургические маски, организовывал бы тайные вечеринки и вызвал бы профессора Дидье Рауля на дуэль. Если бы выражение «политически некорректный» существовало в XIX веке, то ни один автор не заслуживал бы его лучше, чем Октав Мирбо.

Номер 39. «То, чего я не хочу знать» и «Стоимость жизни» Деборы Леви

(2013 и 2018)

Мне нравятся маленькие книги. Знаю, что вы подумаете: «лентяй». Вместе с тем в конце своей жизни Чехов сказал: «Что я ни читаю – свое и чужое, – все представляется мне недостаточно коротким». Две небольшие по объему книги Деборы Леви обладают таким достоинством: они внушают нам мысль, что она вырезала много страниц. На самом же деле она руководствовалась только эмоциями. Она оставляет только то, что ее глубоко трогает или забавляет, например, то, как подслеповатый таксист на Майорке глухой ночью высадил ее на пустынной дороге, где она оказалась в окружении диких кроликов. Первый том автобиографии Леви синий: «То, чего я не хочу знать», второй том желтый: «Стоимость жизни». Оба получили премию «Фемина» в категории «Зарубежный роман» в 2020 году. Мой совет – смаковать их, как дольки мандарина. Стоит отдать предпочтение повествованию о ее детстве, проведенном в Южной Африке и Англии (синий том), где содержится душераздирающее описание ареста ее отца, заключенного в тюрьму за то, что он боролся против апартеида. В Лондоне она уходит от мужа (желтый том), и тут уже начинается кризис пятидесятилетней разведенной женщины. Внезапно она осознает, что посвятила свою жизнь мужчине, детям и дому, которые в ней больше не нуждаются. Укрывшись в дорогом загородном домике, чтобы, наконец, в одиночестве написать про свое утраченное подчинение, она рисует автопортрет женщины, разъяренной тем, что она свободна, или, скорее, потрясенной тем, что ей необходимо освободиться, хотя она уже считала, что живет на свободе.

Манера письма сбивчива, меняются темы, переплетаются воспоминания и феминистская борьба, комические детали и элегантное отчаяние, Жорж Санд и Эмили Дикинсон. Мы проникаем в мысли растерянной англичанки, разозленной и не подающей виду. Первые слова синей книжки просто дивные: «Той весной, когда моя жизнь сильно осложнилась, когда я протестовала против своей судьбы и просто не понимала, куда податься, эскалаторы на вокзалах оказались тем местом, где я плакала чаще всего». Ах, если бы все феминистки писали в таком же духе… Шутливый стиль и забавные ситуации объясняют женские состояния куда эффективнее, чем воинствующие или мстительные жалобы. Вспоминаются такие виртуозы отступлений и документального повествования, как Мэгги Нельсон, Джоан Дидион и Рейчел Каск. За свое удовольствие мы также во многом должны поблагодарить британский юмор, который всегда ставит рассказчицу в положение великолепной неудачницы, чья улыбка одерживает верх над всеми унижениями. Проще говоря, Дебора Леви – это Бриджит Джонс с ее умом, эрудицией, приступами гнева, уморительными шутками и необычайной чувствительностью, словом, выдающаяся Женщина XXI века.

Номер 38. «Нильская Богоматерь» Сколастик Мукасонга

(2012)

Меня гложет чувство стыда, я должен исповедаться, потому что я согрешил. Да, я узнал о существовании Сколастик Мукасонга в тот день, когда ей была присуждена премия «Ренодо». Несмотря на то что я был членом жюри, я услышал о ней только 7 ноября 2012 года, около полудня. Мне самому смешно, что я не проголосовал за нее, и все же, опосредованным путем, она одержала победу именно благодаря моим уловкам.

Позвольте мне вам объяснить: в последнем списке фигурировали пять хороших писателей (Алексакис, Отье, Берест, Девиль и Трассар). Фаворитом был Алексакис, но он уже получил две крупные литературные премии («Медичи» в 1995 году и Французской Академии в 2007 году), а Девиль только двумя днями ранее получил премию «Фемина». Бессон голосовал за Отье, а я за Берест, понимая, что у наших двух протеже нет никакого шанса. И тогда я сказал, что нам нужно «немного посекретничать» и повести себя как «банда озорников». В общем, как и в 2007 году, я призвал членов жюри премии составить свой окончательный список. Я запустил имя: Филипп Джиан, затем: Пьер Журд и Кристин Анго (я горжусь тем, что способен любить двух авторов, которые ненавидят друг друга). За мной мало кто последовал, но такая идея получила признание: Жером Гарсен и Ж. М. Г. Ле Клезио произнесли слово «схоластик». Я не очень эрудированный: под схоластикой я понимал преподавание философии средневековыми монахами. Тут я увидел, как все воодушевились: что это вдруг Доминик Бона, Франц-Оливье Гисбер, Патрик Бессон и Кристиан Джудичелли увлеклись средневековой теологией? Итак, в следующем туре премия «Ренодо» была присуждена Сколастик Мукасонга за ее роман «Нильская Богоматерь». Я был ошеломлен, но прежде всего очень раздосадован. Что сказать в микрофоны, свистящие прямо над нашими головами? Решусь ли я признаться в прямом эфире LCI, что не имею ни малейшего представления об этом руандийском романе? Мне трудно было признать, что польза литературных премий состоит в том, чтобы раскрывать авторов, даже самим членам их жюри. После того неожиданного обеда меня стало терзать чувство вины. И тогда я раздобыл все произведения Сколастик Мукасонга. Ее первые страшные и правдивые рассказы об истреблении ее семьи в 1994 году. Ее автобиографию «Босоногая женщина» (2008), вышедшую в серии Folio в издательстве Gallimard: ужасный и великолепный саван из слов, возложенный на лицо ее матери, убитой в ее отсутствие. И, наконец, очень реалистический роман «Нильская Богоматерь», являющийся африканской «Белой лентой».

Я беспрестанно думал о черно-белом фильме Михаэля Ханеке, где показаны немецкие дети, которые в 1930-е годы получили суровое воспитание, а впоследствии стали палачами Европы. «Нильская Богоматерь» применяет тот же подход. Действие всего романа происходит в воображаемом католическом пансионе для девочек, где Мукасонга концентрирует проявление национальной розни в конфликте между народами хуту и тутси. В 1970-х годах ученицы тутси уже подвергались жестокому обращению со стороны старшеклассниц хуту на глазах у беспомощных бельгийских монашек. Формировалось варварство, а вместе с ним и безразличие, которое приводит к бойне. Таково необходимое условие всех геноцидов: недостаточно лишь подвергнуть идеологической обработке тех, кто истребляет, надо еще убедить большинство отвести глаза в сторону. Над этой беспощадной книгой, где ссорящиеся дети возвещают о скором приходе головорезов, витает запах будущей горы трупов. Сколастик Мукасонга – большой франкоязычный писатель.

Никогда еще премия «Ренодо» не присуждалась столь заслуженно, как в тот год, когда я был совершенно ни при чем.

Номер 37. «Калифорнийские девушки» и «Запад» Симона Либерати

(2016 и 2019)

Шестой роман Симона Либерати представляет собой мрачную поэму, сошествие в ад, погружение в истоки абсолютного зла. Почему убийство Шэрон Тейт затмевает все другие происшествия XX века? Потому что это шок от столкновения невинности с грязным зверем. Потому что это ревностная война с голливудским гламуром. Разрушение лозунга о ненасильственном сопротивлении «Сила цветов» (англ. Flower Power) сектой обдолбанных идиотов-садистов, которыми манипулировал бродяга-психопат. Летом 1969 года дьявол носил не Prada, а вонючее отрепье. У Чарльза Мэнсона были сальные волосы, вши и угнанная машина. Возможно, им самим манипулировала полиция Лос-Анджелеса, которая стремилась дискредитировать движение «Черные пантеры» (такой тезис, насколько нам известно, впервые упомянул Либерати в ходе своего расследования). Неудавшийся музыкант и шизофреник устроил резню среди обитателей нескольких вилл в Беверли-Хиллз, позднее его выдали члены его же «семьи». Роману Полански, вероятно, трудно будет понять, как признанный писатель может ОПЯТЬ рассматривать подобную мерзость с точки зрения эстетики. Не советуем ему, а также всем чувствительным людям, читать «Калифорнийских девушек». Отдельные страницы запредельны, невыносимы (особенно подробное описание резни в доме на Сьело Драйв); книга непристойна, грязна, отвратительна, как фильм Тоуба Хупера. Либерати удалась попытка создать объективную, гиперреалистичную литературу, подобную картине в стиле поп-арт или роману Октава Мирбо. Без снисходительности, но и без компромиссов, он создает роман ужасов, подлинную историю символического и абсурдного жертвоприношения. В психозе нет ничего захватывающего, однако писатель должен уметь рассказывать о нем, глядя ему в глаза. Иногда я вынужден был отложить книгу «Калифорнийские девушки» в сторону, чтобы перевести дух, подумать о чем-то другом, настолько удушливой и нездоровой была ее атмосфера. Я питаю отвращение к ненависти и злобе: единственное, что можно сделать со столь бессмысленным насилием, – отнестись к нему с презрением. Либерати предпочитает вглядываться в Сатану в упор, прямо между рогами: участвовать в бое быков с дьяволом, помещать его под наблюдение, дабы преодолеть свой страх. «Калифорнийские девушки» – отличный роман про то, как изрядно передрейфить. Симон Либерати достиг того, что Виктор Гюго сказал о Вольтере: «Он победил насилие усмешкой». Писатели не делают мир ужасным. Они просто смотрят на него широко открытыми глазами. Я все лето включал в своем доме сигнализацию: немногие романы способны в такой возвышенной манере испортить мой отдых на солнце.

«Запад» (2019) – это роман с несколькими ключами, к которым никто не станет искать замки. Он повествует об истории совершенно порочного художника, который спит с замужней женщиной. Однажды она объявляет ему, что беременна, и художник слетает с катушек. Вообразив себя отцом, он делается нелепым и надоедливым. Симон Либерати, не колеблясь, использовал имя антигероя «Блуждающего огонька» Пьера Дриё ла Рошеля, его Ален Леруа – первостатейный «приставала». Урок книги состоит в том, что наркоман может находиться только в токсичных отношениях. По счастью, ему спас жизнь инфаркт, направивший его на путь к юной музе, такой же истерзанной, как и он сам.

Как приятно читать декадентские главы, написанные графоманом, избавившимся от вредной привычки упадничества. Данный принцип разработал Пруст в «Содоме и Гоморре». Все ночи, потраченные впустую… В то время мы думали, что они ни на что не годны, кроме причинения вреда нашему здоровью. Поблагодарим же Святого Симона Либерати за то, что он, наконец, придал им смысл. Ален Леруа вспоминает группу своих приятелей, напоминающую Двор чудес, свою молодость среди крайне правых и нескольких экзотических любовниц. Роман «Запад» написан одновременно с «Серотонином» Уэльбека и близок к нему: два завещания потенциальных самоубийц, которые отказываются лишать себя жизни. Жан Кокто говорил, что если бы его дом горел и он смог бы вынести оттуда только одну вещь, то он взял бы с собой огонь. По-видимому, жизнь художника можно разбить на три этапа: 1) играть в поджигателя; 2) переселиться в лес; 3) разжечь огонь с помощью воспоминаний. Таков замысел этого прекрасного романа: воссоздать хаос в Hotel de Beaune, где обычно проходили самые бурные вечеринки в истории 7-го округа со второй частью разгульной ночи, продолжающейся до раннего утра, а затем пробурить «белый туннель», ведущий к свету. Это «Сильвия» Жерара де Нерваля в версии парижских клубов Le Baron или Montana. По правде говоря, для Либерати речь идет о возврате к истокам: на странице 121 мы встречаемся с таким персонажем, как Патрис Строгонофф, фотограф из романа Либерати «Ничто существует» (2007). После трилогии о принесенных в жертву ангелах (Джейн Мэнсфилд, Шэрон Тейт, Ева Ионеско), дани памяти своему отцу-поэту и двух сборников эстетических эссе, Симон придумывает неоднозначную форму искупления. «Запад» – это не только название крайне правой организации (предшественницы GUD); это прежде всего сторона, где садится солнце.

Мораль сей истории, а она есть, такова, что в XXI веке антигерои больше не сжигают свои крылья: они используют их, чтобы улететь в другое место. Поскольку Запад бежит к своей гибели, нет смысла ему подражать. Если бы Ален Леруа (чудесный алкоголик, которого сыграл Морис Роне в фильме Луи Маля «Блуждающий огонек») вернулся в Сен-Жермен-де-Пре, он бы не застрелился; он бы как-нибудь выпутался.