Текст книги "Радость"

Анри Бергсон

После таких предвестников, как Спиноза и Ницше, по открытому ими пути пошел третий человек. Как и два его предшественника, француз Анри Бергсон, родившийся в Париже в 1859 году – он скончался в 1941 году, – может по праву считаться «философом радости». Но я охотнее назвал бы его «философом жизни» или «философом всего живого». Однако между этими тремя мыслителями существует непрерывная преемственность: все они говорили о жизненных силах и их проявлениях, о радости. «Природа подает нам конкретный знак, что мы достигли своего собственного предназначения. И этот знак – радость»,[13]13
  Bergson H. Op. cit.


[Закрыть] – писал Бергсон.

В своей главной книге L’Évolution créative («Творческая эволюция») Бергсон защищает идею фундаментального закона жизни и эволюции, происходившей на протяжении миллионов лет. Он говорит о законе творчества. По его словам, жизнь существует, чтобы быть творческой. И радость тесно связана с творчеством, она является опытом достижений жизни. Когда жизнь удалась, когда она достигает того, для чего была предназначена, мы проникаемся радостью. Когда в жизни не везет, мы погружаемся в печаль. В качестве примеров Бергсон приводит творческие акты: художник, создающий произведение; глава предприятия, успешно реализовавший сложный проект; мать, дающая жизнь ребенку и любующаяся его улыбкой. Бергсон утверждает, что не только улыбка вызывает радость матери, но и тот факт, что она подарила жизнь, сотворила ее. Точно так же глава предприятия радуется не только полученной прибыли, но и тому факту, что он создал динамично развивающееся предприятие.

Бергсон, как и Спиноза, считал, что утверждение жизни способствует появлению радости. У Ницше же он заимствовал концепцию главенствующей роли творческого процесса, изложив ее в собственном виталистическом понимании. И напротив, Бергсон критически относился к тому, что Спиноза называл пассивными радостями, радостями воображения, не связанными с творческим процессом. По его мнению, это были не подлинные радости, а наслаждения, которые, разумеется, могут быть интенсивными, но не заслуживающими благородного названия радости. Радость связана с завоеванием жизни. Наслаждение же в эволюционном процессе жизни связано лишь с необходимостью выживания. Именно потому что мы находим в этом наслаждение, мы поддерживаем в себе жизнь, едим, размножаемся, существуем. Бергсон писал: «Наслаждение – это уловка, выдуманная природой, чтобы заставить живое существо сохранять жизнь. Оно не указывает, в каком направлении должна развиваться жизнь. Но радость всегда свидетельствует о том, что жизнь удалась, что она завоевала территорию, что она одержала победу. Любой большой радости присущ победоносный акцент».[14]14
  Ibid.


[Закрыть]

Глава 3
Пусть радость цветет

Радость – это сила. Культивируйте ее.[15]15
  Médiations quotidiennes du Dalaï-Lama. Pocket.


[Закрыть]

Далай-лама

Радость не навязывает себя, ее необходимо пригласить. Невозможно вдруг приказать себе стать радостным. Никто не обладает властью над этим чувством, которое появляется только в тех случаях, когда для этого возникают определенные условия. В следующих главах мы рассмотрим, как можно достичь активной и перманентной радости через процесс освобождения и общности, рассоединения и воссоединения. Но можно ли способствовать появлению глубоких радостей, пусть даже скоротечных, через умонастроение и специфическое поведение? Можно ли создать климат, который позволил бы радости возникнуть и расцвести? Как утверждает писатель Матьё Теранс, «радость не возникает по собственному желанию. Она не появляется по принудительному решению, по указке. Следует как чумы бояться тех, кто продает рецепты радости. Радость требует благоприятного климата, умонастроения, схожего с состоянием благодушия. Благоприятный климат благоприятствует самому себе».[16]16
  Terence M. Petit Éloge de la joie. Folio, p. 23.


[Закрыть]

Действительно, мне удалось констатировать, что существует умонастроение, некое количество установок, видов поведения, которые позволяют нам создать благоприятную для появления радости почву. На некоторых из них я остановлюсь более подробно. Но, разумеется, к этим установкам можно добавить и другие: внимание, присутствие, медитация, доверие и открытость сердца, благожелательность, бескорыстие, благодарность, настойчивость в усилии, уступка, плотские утехи.

Внимание

Внимание – это прежде всего то, что позволяет нам быть связанными со своими чувствами. Очень часто мы поглощены многочисленными повседневными хлопотами, и наш перегруженный мозг делает нас невнимательными к тому, что мы переживаем. Мы работаем, думая о посторонних вещах, например об ужине или ближайших выходных. Мы готовим еду, но наши мысли обращены к папкам, лежащим на письменном столе. Мы гуляем, но наши мысли витают далеко. Но если мы любуемся пейзажем, думая о еще незаполненном полисе социального страхования, то очень мало шансов на то, что мы проникнемся радостью!

Радость часто провоцируется чувственным опытом. Если мы смотрим на тот же самый пейзаж, обращая внимание на гармонию форм, на перспективу, на цвета, свет, запахи, шум (или тишину), мы можем – ибо ничто нельзя гарантировать – почувствовать, как нас охватывает радость, поскольку красота природы трогает нас до глубины души. Именно так рождались самые большие радости, которые я пережил в своей жизни. Когда я прогуливаюсь, мои чувства пробуждаются. Я наблюдаю за солнечным лучиком в подлеске, за волнением океана, за перспективой, случайно открывающейся во время похода в горах. Смотреть, слушать, дотрагиваться, чувствовать, вкушать – это прежде всего то, что располагает к радости, дает ей возможность про явиться. Почему? Потому что, когда мы внимательны, мы, слушая, ощущая, созерцая, позволяем нашим чувствам переполнять нас. Мы находимся здесь и сейчас. Я часто слушаю музыку, когда работаю или занимаюсь другими делами. В эти моменты сила звуков редко вызывает у меня какие-либо эмоции. Но, к счастью, у меня бывает возможность полностью сконцентрироваться только на музыке. И тогда я, закрыв глаза, в темноте наслаждаюсь «Большой мессой до минор» Вольфганга Амадея Моцарта, The Lamb Lies Down on Broadway группы Genesis, Miserere Грегорио Аллегри, Songs from a World Apart Левона Минасяна, «Вариациями Голдберга» Иоганна Себастьяна Баха, Tubular Bells Майкла Олдфилда, Corpus Christi II Логоса, «Кёльнским концертом» Кита Джаррета и многими другими произведениями. Я позволяю музыке проникнуть во все мое естество. А порой музыка рождается во мне.

Я очень высоко ценю чувственные радости еще и потому, что мне пришлось проделать длинный путь, прежде чем научиться им. В детстве мне пришлось пережить страдания аффективного характера, которые заставляли меня уходить, спасаясь от них, в свои мысли, в свой воображаемый мир. Таким образом, я частично оторвался от своих эмоций и чувственных восприятий. Подростком я был вынужден пройти курс терапии восприятия, лечение по методу Виттоза, и я вновь научился воспринимать и описывать чувственный мир, то есть принимать и идентифицировать эмоции, сопровождающие восприятие. Сначала я вырвался из своего тела, а потом научился жить в нем. Для меня это означало принятие страданий, неприятных восприятий, негативных эмоций, от которых я ограждал себя, убегая. Эта терапия помогла мне. Лет через десять я дополнил ее гештальттерапией, которая позволила мне вывести наружу вытесненные эмоции, затаившиеся в моей телесной памяти, работать с ними, чувствовать гнев, печаль, страх. Поскольку все это я пережил сам, то пришел к выводу, что все это и есть первый шаг к обретению радости. Мы должны научиться видеть, прикасаться, смотреть, чувствовать, а также ощущать внутренне, не порывать с нашими эмоциями. А для этого необходимо уделять всему время. Радость редко рождается от обыкновенного шока, от скоротечного ощущения, от беглого взгляда на пейзаж, от трех нот, услышанных мимоходом. Речь идет о том, чтобы позволить нашему телу и разуму оказаться во власти чувств, поскольку только тогда рождается радость. Но эта тесная связь с нашими чувствами обязательно предполагает принятие возможности негативных чувств, печали, гнева или страха.

Присутствие

Тхить Нят Хань, великий буддийский мастер покоя вьетнамского происхождения, который с 1969 года живет во Франции, обычно на вопрос о лучших методах медитации отвечает следующим образом: мойте вашу чашку, но делайте это так, словно вы моете младенца Будду. У Матери Терезы тоже была собственная мантра: когда вы ухаживаете за прокаженным, делайте это так, словно вы ухаживаете за Иисусом Христом. Эти два великих свидетельства дают нам бесценный урок. Они говорят о важности полного присутствия, внимания ко всем, даже самым банальным нашим действиям, словно они являются наиболее важными в мире. И требуют от нас обладать свойством присутствия.

Внимание прививает нам присутствие. Но присутствие выходит далеко за рамки простого внимания. Это внимание, которое задействует все наше естество: не только наши чувства, но наше сердце и разум. Мы внимательны, когда пристально смотрим, напряженно вслушиваемся, с удовольствием смакуем. Присутствие же носит не только чувственный характер. Оно не является формой обычной восприимчивости. Присутствие заключается в том, чтобы с великодушием воспринимать реальность, мир, другого человека, потому что, как известно, они могут обогатить нас внутренне, вероятно, даже доставить нам радость, а также потому что мы тоже можем им взамен подарить знания или радость.

Жизни ценность придает не количество совершенных нами дел, а количество присутствия, которое мы вложили в каждое из наших дел. В нашем современном западном обществе по-прежнему высоко ценится количество. Мы все стремимся умножить наш опыт. Именно это служит мерой насыщенности жизни. Отправляясь в путешествие, многие из нас выбирают самые насыщенные маршруты, которые позволяют посетить, вернее, галопом промчаться по наибольшему количеству стран, городов, музеев. Многие даже не дают себе труда внимательно приглядеться, восхититься тем, что они открывают. Едва приехав в одно место, они хватают свои фотоаппараты, чтобы сделать селфи. Они бросают лишь беглый взгляд на памятники и пейзажи, чтобы убедиться, что те в точности похожи на изображения на почтовых открытках, и затем уезжают. Я не приемлю подобных путешествий. Когда я посещаю то или иное место, я ничего не фотографирую. Такое решение я принял давно. Или же делаю снимки, но только перед самым отъездом, после того как я смог в полной мере оценить, прочувствовать, насладиться, не отвлекаясь на посторонние дела. Сколько же радостей мне довелось пережить!

Во время своих путешествий я видел толпы туристов, которые «посещали» ту или иную страну, не уделяя времени на то, чтобы поговорить – впрочем, они явно не испытывали в этом потребности – с местными жителями: уличными торговцами, водителями автобусов – словом, с людьми, с которым они ежедневно сталкивались, не удостаивая их взглядом или словом.

После падения режима Чаушеску в Румынии на экранах наших телевизоров появились ужасающие, невыносимые изображения сиротских приютов, в которые были собраны тысячи детей, забытых всеми. Эти малыши страдали многочисленными недугами. Но самое страшное, что читалось на их лицах и телах, так это было отсутствие внимания. Нехватка присутствия. Никто не смотрел на них с любовью, никто не помог им проявить свое присутствие в нашем мире. Помимо очевидной необходимости ухода, обеспечения пищей и жильем, одним из условий их выживания было создание подобных связей, установление взаимообмена. Мы знаем, что младенец, не получавший любви, ласковых слов, аффективного присутствия, внимания в первые месяцы своей жизни, всю свою жизнь будет страдать от последствий такого обращения.

Как и многие другие молодые люди, я, сдав экзамены на бакалавра, захотел путешествовать и посвятить себя гуманитарной миссии. Я отправился в Индию, где работал в Калькутте в одном из Домов для умирающих, основанных Матерью Терезой. Кадровый персонал был всецело поглощен логистикой, распорядком, различными административными и хозяйственными проблемами: организацией дортуаров, кухни, соблюдением режима. Несмотря на это эффективное функционирование, мне было там не по себе. Умирающие люди, которые рядами лежали на соломенных циновках прямо на полу, были подобраны миссионерами Ордена милосердия на улицах. Разумеется, они получали надлежащий уход, но вовсе не он ободрял и поддерживал их. Однажды утром мне захотелось задержаться. Я подошел к умирающему мужчине и сел рядом с ним. Я взял его за руку, заговорил с ним. Конечно, он не понимал меня. Я говорил по-французски, а он знал только хинди. Но это было неважно. Я установил с ним связь. Я принялся нежно гладить его по голове. Мы не сводили друг с друга глаз. Я продолжал гладить его по голове, плечам, лицу. По его впалым щекам потекли слезы. Я чувствовал, как в нем зарождалась радость, которая постепенно передавалась мне. Вскоре я тоже был охвачен радостью. Там я четко понял, что самое важное в таких моментах – это присутствие рядом. Держать человека за руку, гладить его по лицу, говорить, открыть свое сердце, поддерживать качество жизни. А взамен мы всей душой чувствуем, что дает нам другой человек: взгляд, улыбку, которая потрясает нас. После этого эпизода я попросил руководство Дома для умирающих освободить меня от некоторых материальных видов деятельности, чтобы я мог полностью посвятить себя поддержке умирающих, дарить им свое присутствие.

Медитация

Одним из опытов, которые могут нам помочь развить наши свойства внимания и присутствия, является опыт медитации. Я приобщился к медитации в буддийском контексте, общаясь в Индии с тибетскими ламами, когда работал в Доме для умирающих в Калькутте.

Я отправился в Дармсалу, небольшой городок на севере Индии, где находится резиденция тибетского правительства в изгнании и где далай-лама вместе со своими соотечественниками нашел убежище. Я испытывал потребность быть посвященным в медитацию. Основы медитации очень простые. Достаточно сесть в удобную позу в месте, где вас никто не побеспокоит, размеренно дышать, хранить тишину в себе и наблюдать за тем, что происходит вокруг. Надо внимательно прислушиваться к самому себе и к миру. Тогда мы слышим шумы, чувствуем свое дыхание, осознаем тело, единение с телом. Если мы испытываем боль, мы констатируем ее, но долго не задерживаемся на ней. Мы дышим, не сосредоточиваясь на дыхании. Наши мысли приходят, текут, мы наблюдаем за ними, не привязываясь ни к одной из них. Со временем мысли появляются все реже… Вот уже около тридцати пяти лет я каждый день занимаюсь тем, что мне представляется настоящим упражнением внимания. Порой в моем распоряжении есть лишь несколько минут. В другой раз я медитирую полчаса и даже дольше.

Я рад, что сегодня на Западе развивается практика сугубо светской медитации, которая получила название «полного сознания». Благодаря, в частности, психиатру Кристофу Андре она нашла применение во Франции во многих психиатрических больницах, где отныне стала одним из терапевтических приемов. Такая медитация оказывает пациентам существенную помощь. Пациенты не сосредоточиваются на своем беспорядочном воображаемом, а учатся устанавливать связи со своими чувствами, обретают психическую устойчивость. Медитируют также в тюрьмах, на некоторых предприятиях и даже в школах. Я сожалею только об одном. Мне не по нраву термин «полное сознание», который во французском языке имеет определенную двойственность. В соответствии с картезианским определением, принятым у нас, сознание носит рефлексивный характер. Но полное сознание заключается не в том, чтобы думать и размышлять, а в том, чтобы просто быть внимательным. В английском языке эта практика называется mindfulness, то есть «памятование». Я предпочитаю называть ее «полным вниманием». Мне этот термин кажется более приемлемым, поскольку такая медитация заключается в том, чтобы быть простыми наблюдателями того, что происходит в нас самих, не пытаясь понять или обдумать. Одна из ее главных целей заключается в развитии качества внимания и присутствия. Благодаря этой практике мы становимся необыкновенно внимательными, в том числе и к самим себе. И мы замечаем столько всего нового! Во время этого упражнения высвобождаются эмоции, вспыхивает свет и даже может появиться глубокая радость. Чаще всего это беспричинная радость, не связанная с какой-либо мыслью, с каким-либо конкретным предметом. Она обусловлена просто самим фактом находиться там, существовать, благожелательно и внимательно к самому себе и миру присутствовать, испытывая полную свободу. Когда во мне рождается подобная радость, я не вскакиваю, не прыгаю, не хлопаю в ладоши. Я продолжаю медитировать. Я неизбежно чувствую, как на моем лице появляется широкая улыбка, а если я открываю глаза, то мой взгляд, несомненно, становится лучезарным. Я начинаю глубоко, полной грудью, дышать. Иногда у меня даже возникает потребность медленно развести руки в стороны, словно я хочу кого-нибудь обнять, словно я иду навстречу дорогому другу. Порой, но намного реже, из глубин моего разума выплывает печаль. И вместо улыбки по моему лицу текут слезы. Я знаю, что такую цену приходится платить за внимание и открытость. Но эти слезы не оставляют вкуса горечи.

Доверие и открытость сердца

Открыть свое сердце означает жить в определенной уязвимости, согласиться с возможностью все принимать, в том числе и с возможностью быть уязвимым. Это означает пойти на риск жить полной жизнью. Но чаще всего мы предпочитаем отгородиться, защитить себя, довольствоваться выживанием.

В своей жизни я встречал многих людей, которые были, как некогда я сам, в той или иной степени «покрыты броней», блокировали свои эмоции, порой окружали свои сердца защитной оболочкой, чтобы больше не страдать.[17]17
  Этот опыт был навеян мне обрядовой сказкой Cœur de cristal ([Хрустальное сердце]. Robert Laffont, 2014).


[Закрыть] Разумеется, они меньше страдали, но в то же время становились недоступными для глубоких радостей любви. Принять боль – это цена, которую надо заплатить за жизнь, богатую на эмоции. За жизнь, которую стоит прожить. Закрытое сердце будет непроницаемо для всего, в том числе и для радости. Порой к нам на улице подходят незнакомые люди. Как правило, каждый второй отворачивается и продолжает свой путь. По меньшей мере так поступают два человека из трех в крупных городах! Практически всегда мы ссылаемся на нехватку времени, хотя чаще всего нам просто страшно. Страшно, что эти незнакомцы побеспокоят нас, нападут на нас, попросят денег. На самом же деле чаще всего они просто хотят что-то спросить, узнать. Я принял для себя решение никогда не замыкаться в себе при первом контакте. Когда ко мне подходят, я за несколько секунд стараюсь понять, что от меня хотят. Услышать слова благодарности или критическое замечание, если ко мне подошел читатель, узнавший меня, указать своему собеседнику направление или адрес ближайшей аптеки либо просто улыбнуться и дать несколько монет человеку, попавшему в беду. Мне повезло на чудесные встречи с «уличными незнакомцами», которые глубоко запали в мою душу. Эти крошечные связи укрепили мое сердце и сделали меня счастливым.

Чтобы открыть свое сердце, надо доверять жизни. Такое доверие приобретается с первых часов жизни благодаря нашим родителям. Только надо, чтобы они сами доверяли, ведь без этого нельзя дать жизнь и пуститься в эту авантюру… Дети непроизвольно предоставляют родителям безусловное доверие. Но поскольку у нас были неприятности, поскольку мы страдали, поскольку у нас был болезненный или травмирующий опыт, мы порой впоследствии утрачиваем доверие к жизни. У нас появляется тенденция опасаться внешнего, неведомого, мира в целом. Однако очень важно преодолеть свои страхи, исцелить раны, чтобы научиться вновь обретать доверие, поскольку именно оно позволяет нам идти вперед. В этом смысле мы похожи на детей: без доверия мы не можем расти. А как мы уже видели, настоящие радости рождаются из ощущения прогресса, уверенности и усиливаются чувством причастности.

Иногда радость стучится к нам в дверь неожиданно. Так будем же внимательными, присутствующими, открытыми, чтобы радушно встретить ее и насладиться ею. Разумеется, это не означает, что надо все принимать благодушно и быть открытыми ко всему! Очень важно научиться развивать нашу интуицию и способность распознавать плохое и хорошее, чтобы оградить себя от ситуации или человека, которые могут причинить нам зло. Но радость не растет в полумраке. Она расцветает при ярком свете, наудачу.