Текст книги "Приключения в Африке"

Глава XIV

Гроза. Отрезвление. Мясо слона. Проделки Омра. Людоеды. Ужасное приключение. Спящие разбужены.

Едва успели путешественники спрятаться в фургоны, как гром и молния стали непрерывны, причем гром гремел так сильно, что можно было оглохнуть. Казалось, караван попал в самый центр враждующих стихий. Ветер рвал и метал с необычайной силой, дождь лил потоками, и небеса разверзались ежеминутно. Молния так освещала все окрестности, что было видно все до мельчайших подробностей. Громадное дерево в пятидесяти шагах от лагеря со страшным треском раскололось и упало на землю, от ударившей в него молнии. Кафры все проснулись и забрались под фургоны.

Готтентоты тоже начали понемногу двигаться и оглядываться, но снова впали в бессознательное состояние, теперь уж от страха. Гроза продолжалась около часу, потом как бы внезапно небо стало совершенно ясное и покрылось блестящими звездами, а на горизонте заалела предутренняя заря. Путешественники вылезли из фургонов и собрались у потухающего костра.

– Прекрасно, – сказал Александр, – я стал опытнее в двух отношениях в эту ночь – узнал африканскую грозу и услыхал рев африканского льва. А что, у нас ничего не пострадало от грозы? – спросил он стоящего рядом Бремена.

– Нет, сэр, только скот опять разбежался в разные стороны, не скоро соберешь его. Боюсь, как бы не растерять наполовину. Как только рассветет, надо идти на поиски.

– Ну что наши ребята, отрезвели или нет?

– Да, сэр, – отвечал, смеясь, Бремен. – Дождь хорошо промочил их, весь хмель из головы вышел.

– Я думаю наказать и лишить табаку на неделю.

– Лучше не теперь, сэр, – серьезно возразил Бремен. – Они могут возмутиться, а нам негде взять людей.

– Я тоже так думаю, – подтвердил Суинтон. – Нужно принять во внимание, что вино текло из бочонка, и соблазн был слишком велик. Сделайте им строгий выговор и забудьте об этом обстоятельстве.

– Пожалуй, что так будет и лучше, – согласился Александр. – Только не потому, чтобы я боялся, что они откажутся идти дальше, – я тогда отпустил бы их и взял бы кафров. Но они никогда не решатся идти одни назад, я в этом уверен.

– Сэр, – сказал Бремен, – все это совершенно верно. Но вы не должны слишком доверять кафрам. Кафры всегда жадны на оружие и всякие боевые запасы. Хинца был бы рад иметь такие фургоны со всяким добром в них. Он был бы могущественным человеком, имея столько оружия. Кафрский царь никогда не ограбит вас в своей стране, потому что он боится англичан. Но если вы будете убиты и ваши фургоны будут ограблены в стране, которая не подвластна ему, он может сказать: «Я ничего не знаю, мой народ тут не при чем».

– Бремен говорит вполне основательно, – сказал майор. – Мы должны держаться и тех и других – кафры должны быть уздой для готтентотов, а готтентоты уздой для кафров.

– Вы правы, пусть так и будет. Однако уж рассвело. Соберите людей, Бремен, и идите искать скот. А ты, Омра, позови ко мне Магомеда.

– Кстати, Суинтон, – сказал майор, – эти слоновые клыки, которые лежат там у фургонов, напомнили мне об одном вопросе, который я хотел задать вам. На острове Цейлон, где я часто охотился на слонов, у них нет клыков, и в Индии слоновые клыки встречаются нечасто или очень маленькие. Что вы думаете о такой разновидности?

– Такая разновидность указывает лишний раз на заботу Провидения о нуждах каждого животного. Оно снабдило африканского слона большими клыками потому, что они необходимы ему. На Цейлоне много травы и обилие воды круглый год. Кроме того на Цейлоне у слона нет врагов, от которых он должен защищаться. Здесь, в Африке, реки периодически обращаются в потоки и потом высыхают, и единственное средство, которым слон может добыть себе воды в засуху – его клыки. Он копает клыками дно реки, пока не покажется вода, которую он вытягивает хоботом. Здесь он должен защищаться от носорога, своего злейшего врага, который часто осиливает его. Клыками же он добывает здесь себе пищу, подрывая мимозу, так как он питается ее сладкими корнями. В Африке без клыков слон не мог бы существовать.

– Спасибо за объяснение, оно вполне удовлетворило меня. А теперь идем завтракать, я вижу, что Магомед уже приготовил пищу, а Омра расставил наши стаканы для чая.

– Где его враг, наш доблестный Толстый Адам?

– Он, кажется, напился вчера больше всех. Маленький бушмен не преминул воспользоваться его беспомощным состоянием и изощрялся над ним всю ночь. Я видел, как он лил воду в открытый рот спящего Адама, так что тот чуть не захлебнулся. Чтобы вода легче проходила, он взял большую оловянную воронку, через которую и наливал воду. Затем он подгребал горячую золу к пяткам Адама. Боюсь, что бедняга не будет в состоянии ходить сегодня.

– Но мальчик должен быть осторожнее, – заметил Александр. – Адам может чем-нибудь причинить ему серьезный вред или даже убить его.

– Омра сам всегда настороже. Но с его враждой к Адаму ничего нельзя сделать. Никакие уговоры не подействуют, пока он сам не захочет оставить свои проделки. Вы не знаете бушменов.

– А вы расскажите нам о них, – сказал майор. – Конечно, когда вы кончите этот кусок слонового мяса, которым вы так усердно занялись. К какому племени принадлежат бушмены?

– Я расскажу вам все, когда кончу завтракать, – возразил Суинтон, – иначе я рискую остаться без мяса.

– Я подозреваю, что нам не удастся уехать отсюда сегодня, – сказал Александр. – Если скот, действительно, ушел далеко, то люди вернутся еще нескоро, а выходить вечером не стоит. Да еще не забудьте, что завтра воскресенье, а мы ведь условились проводить его особенным образом.

– Верно, – сказал майор, – но Суинтон не кончил нам своих рассказов о львах, когда помешала гроза.

– Да, о них есть еще что порассказать, – сказал Суинтон, – и я с удовольствием займусь этим в более подходящее время, только не теперь.

– Дорогой товарищ, – сказал майор, подкладывая на тарелку Суинтона еще кусок мяса, – пожалуйста, не думайте, что я покушаюсь на вашу долю мяса, и простите мое нетерпение услышать ваши рассказы, которые доставляют мне громадное удовольствие.

– Майор хочет говорить вам комплименты, – заметил Александр.

– Да, и притом еще снабжает меня лучшим куском мяса, – сказал, смеясь, Суинтон. – Во всяком случае, я уже сыт и могу рассказать вам о соплеменниках Омры. Бушмены происходят от готтентотского племени, в этом, я полагаю, не может быть сомнения. Но к этому еще надо прибавить, что они являются племенем, происшедшим от обстоятельств, если можно так выразиться. Готтентоты в долинах живут кочевою жизнью и питаются исключительно от скота, который пасут. Бушменов можно считать готтентотами, согнанными с пастбищ, лишенными скота и принужденными уйти в горы, чтобы спасти жизнь, – словом, они горные готтентоты. Голод и притеснения приучили их к грабежу, и все считают их грабителями. Они восстановлены против всех людей, и за ними охотятся как за дикими зверями, принуждая их скрываться в ущельях и пещерах почти недоступных гор.

Так поколение за поколением народ вырождался вследствие голода и всяких лишений, пока не превратился в такой малорослый и тщедушный, каким вы теперь его видите. Неспособные бороться силой, бушмены борются хитростью и сражаются отравленными стрелами. Только этим они и отстаивают свое существование. Но есть еще некоторые племена, которые смешиваются с бушменами. Беглые рабы с Мадагаскара, малайцы и даже те люди полубелой крови, которые скрываются в пустыне, совершив какое-нибудь тяжкое преступление, находят приют у бушменов и роднятся с ними. Их называют «детьми пустыни», и они именно это и есть.

– Много вы видали их?

– Да, когда я был в стране Намана, встречал их очень много. Я не думаю, чтобы они не были способны на добрые чувства, наоборот, даже думаю, что им можно доверять, но все-таки сношения с ними всегда сопряжены с большим риском.

– Бывают они благодарны?

– Да. Когда я снабдил их раз убитой мной дичью, они проводили нас к воде, в которой мы сильно нуждались, не зная, где найти ее, и едва не погибли. Кстати о слонах. Есть старая поговорка, что шакал кормилец льва, но еще с большим правом можно сказать, что лев кормилец бушмена.

– В самом деле?

– Я спросил однажды одного бушмена, чем он живет, он ответил: «Львы помогают мне». И затем, на мою просьбу объяснить мне, что это значит, он сказал: «А вот как это бывает: я дам льву выследить и убить дичь, дам ему набить себе как следует брюхо, и тогда подойду к нему совсем близко и закричу: „Слушай, ты, приятель! Ступай-ка подобру да поздорову, а то я тебе покажу, где раки зимуют!“» Потом я начну плясать, прыгать вокруг него, кричать и махать своей одеждой. Лев посмотрит-посмотрит на меня, встанет, повернется и пойдет прочь. Он рычит очень недовольно, а все-таки не вернется к остаткам своей добычи, а я ее и докончу.

– Правда это?

– Да, я слышал такие рассказы и от других бушменов и верю им. Дело в том, что лев опасен, когда голоден, если на него не нападают. Но если он, как рассказывал бушмен, хорошо поел, то ему, вероятно, хочется отдохнуть, и он уходит в другое место, чтобы дикарь не мешал ему своим присутствием и своими криками. Потом я слышал о том же бушмене, что он был растерзан львицей. Он подошел к ней также, когда заметил, что она поела, но не обратил внимания на то, что с ней были детеныши. Прежде чем он начал плясать и кричать, она бросилась на него и растерзала его в куски.

– А ест лев человеческое мясо?

– Вообще, нет. Но люди намана говорили мне, что, когда льву захочется человеческого мяса, а это бывает, если он уже попробовал его, то он вдвое опаснее. Он тогда презирает всякую дичь и охотится только за человеком. Я не могу сказать, что это верно, но думаю, что правдоподобно.

– Если судить по сходству с другими животными, то это должно быть так, – сказал майор. – Мне хорошо известно, что бенгальские тигры в Индии, попробовав раз человеческого мяса, предпочитают его всякому другому. Уроженцы тех мест хорошо знают это и зовут их людоедами. И странно сказать, человеческое мясо им вовсе неполезно. Их кожа делается шелудивой, если они питаются исключительно этим мясом. Мне случилось застрелить одного такого людоеда, и шкура его оказалась негодной для выделки.

Наманы рассказывали мне, что лев, жаждущий человеческого мяса, пренебрегает всякой опасностью, чтобы добыть его. Он готов прыгнуть в огонь за человеком. Я навещал одного из начальников намана, сильно раненного таким львом-людоедом, как их называет майор. И он рассказывал мне ужасные факты, подтверждающие, что лев действительно жаждет человеческого мяса, раз он его попробовал. Начальник этот отправился на охоту с целым отрядом охотников, вооруженных ружьями, луками, стрелами и пиками. В первый же день, преследуя слона, они увидели нескольких львов, которые напали на них. Чтобы спасти себя, они должны были пожертвовать лошадью и бросить ее им на растерзание. Сами они спрятались в густом кустарнике у озера, где видели раньше слона и носорога.

Когда они стреляли в носорога, лев пришел в их убежище, захватил одного из них в пасть и унес. После от несчастного нашли только обглоданную кость одной из ног. На следующую ночь, когда они сидели вокруг костра, в своем убежище за кустами, снова пришел лев и, схватив одного из них, протащил его через костер и начал разрывать на куски. Один из сидевших выстрелил, но промахнулся. Лев оставил свою жертву и так грозно зарычал, что никто не осмелился повторить выстрел.

Встревоженные наманы забрались еще дальше и ночью послали раба за водой к озеру. Не успел он дойти до озера, как был также схвачен львом. Напрасно звал он на помощь, лев быстро утащил его в лес, и на следующий день был найден только череп, совершенно обглоданный и вылизанный.

Потеряв троих человек в три дня, начальник и остальные охотники решили непременно истребить львов. Они пошли по следам того, который унес раба, и скоро нашли и его, и еще другого льва поменьше. Последнего они тотчас же убили, затем, позавтракав, пошли за другим. Он спрятался от них в камыши, но они подожгли камыш, заставили его выйти и ранили. Со страшным ревом бросился он назад в горящий тростник, но затем повернул в сторону и свалил с ног подвернувшегося на пути брата начальника и начал разрывать его. Начальник побежал на помощь к брату, заряжая ружье. Но лев вышиб ружье из его рук прежде, чем он успел выстрелить. В отчаянии начальник обхватил своего врага руками. Лев оторвал когтями передней лапы большой кусок мяса от его руки, затем опрокинул его на землю.

Израненный и обливаясь кровью, начальник собрал последние силы и проговорил охотникам, чтобы они выстрелили в льва сзади. Выстрел был на этот раз удачен – пуля пронзила череп хищника. Потеряв таким образом четверых, охотники прекратили охоту, похоронили брата начальника, а его унесли на носилках домой.

– Ну, мне никогда не приходилось слышать о таком ужасном случае с охотниками на львов, – сказал майор. – Сохрани нас Бог от таких людоедов-львов!

– У меня дух захватило от ужаса, когда я слушал рассказ, – с содроганием сказал Александр.

– Так я расскажу вам теперь другой случай, забавный и не с таким ужасным концом, чтобы развеселить вас. Я слышал этот рассказ от одного бушмена. Один бушмен преследовал стадо зебр и уже ранил одну отравленной стрелой, когда увидал, что вместе с ним за стадом гонится лев. Видя, что лев очень недоволен вторжением в свои владения, бушмен быстро залез на первое попавшееся на пути дерево. Лев пропустил стадо и сосредоточил все свое внимание на бушмене. Ходил он, ходил вокруг дерева, смотрел-смотрел на бушмена, а достать все не может.

Наконец он лег под деревом и стал сторожить. Бушмен тоже караулил. Так прошла ночь. К утру несчастный бушмен так устал, что заснул. И видит он во сне, что упал с дерева прямо в пасть льву. Вздрогнув от ужаса, он потерял равновесие и на самом деле упал всей своей тяжестью на спину льву. Лев, испуганный неожиданным ударом, с громким ревом вскочил на ноги, сбросил бушмена и со всех ног побежал в сторону. А этот, не дожидаясь, чтобы лев опомнился, бросился удирать во все лопатки в противоположную сторону. Так-то вот сбылся сон, и оба спавшие проснулись.

– Значит, победитель и побежденный спасались бегством, – смеясь, сказал майор.

– Теперь вы достаточно наслушались рассказов о львах, – сказал Суинтон.

– Да, – сказал Александр, – а прошлую ночь почти и познакомились с одним из них.

Глава XV

Ква! Ква! Александр и майор в опасности. Критическое положение. Находчивость Омра. Богослужение. Просвещение кафров. Приближение врага. Страх местных жителей. Отказ идти дальше. Совет. Подчинение.

Только вечером вернулись кафры и готтентоты со скотом, который с величайшим трудом собрали. Два или три быка забежали так далеко, испугавшись льва, что их нашли только ночью. После полудня наши путешественники отправились гулять с ружьями на плечах в сопровождении Омра и Бигум, которая всюду следовала за майором, если не была привязана. Прежде всего они прошли на холм, с которого видели накануне равнину, покрытую стадами слонов. Здесь они нашли труп убитой самки слона, который превратился в готовый скелет для музея, благодаря усердию кафров, волков и ястребов.

К сожалению, у них не было места в фургонах, чтобы взять с собой такой интересный образец для изучения. Суинтону пришлось ограничиться подробным осмотром скелета тут же на месте. Бигум не хотела приблизиться к нему и смотрела на него со страхом. Затем путешественники забрались на утес, на котором спасались от надвигающегося на них стада слонов. Когда они стояли на нем, слух их был поражен внезапным шумом и громкими криками, напоминающими кваканье лягушки.

Как только Бигум услыхала эти крики, она вся задрожала и старалась забраться под верхнее платье майора.

– Что это такое? – спросил Александр. – Я никого не вижу.

– Я знаю, что это, – сказал майор. – Это стадо павианов. Видите их головы над утесами?

– Не пугайте их, пусть высунут головы, мы выстрелим в них, – сказал Александр, прицеливаясь.

– Сохрани Бог! – вскричал Суинтон. – Если их много и вы разозлите их, они сдерут с вас кожу и разорвут на куски. Вы не можете себе представить, как злы и сильны павианы. Смотрите, они уже приближаются к нам. Лучше бы нам уйти заранее.

– Я то же думаю, – сказал майор, – они очень сердиты. К тому же, они увидали Бигум и вообразили, что мы взяли одного из их стада. Пожалуйста, не стреляйте, Уильмот. Нас слишком мало, чтобы запугать их. Их ведь, по крайней мере, сотня, уйдем лучше потихоньку, но бежать тоже нельзя, они тогда все ударятся догонять нас.

Обезьяны, из которых некоторые были громадной величины, спускались с утеса с хрюканьем и визгом, прыгая с камня на камень. Они вытягивали морды вперед, кивали головами, гримасничали и показывали громадные клыки, придвигаясь все ближе и ближе и готовясь к атаке. Одна из самых больших была уже возле Омра и готовилась схватить его.

Что касается Бигум, то она забиралась все глубже и глубже за пазуху майора. Наконец, одна или две обезьяны подошли совсем близко, встали на задние ноги и готовились прыгнуть на майора. Он схватился за ружье.

– Прицельтесь, – тихо сказал Суинтон, – но ни в каком случае не стреляйте. Только бы нам спуститься в равнину, тогда мы уйдем от них.

Площадка, на которой они стояли, кончалась обрывом и поднималась над равниной фута в четыре. Подвигаясь к обрыву, путешественники отмахивались ружьями от обезьян. Когда они были уже совсем близко, то заметили, что несколько врагов показалось с другой стороны площадки, явно желая оторвать им отступление. Положение становилось все более и более критическим. Вокруг них собралось все стадо. Шум и гам увеличивались по мере того, как злоба и раздражение обезьян усиливались. Было ясно, что они считали Бигум одним из своих товарищей, взятых в плен.

– Мы должны стрелять, – сказал майор, когда вдруг раздалось сначала глухое рычание, затем послышался рев какого-то зверя, находящегося поблизости.

Обезьяны остановились и прислушивались. Рычанье повторилось, за ним снова последовал рев. Одна из обезьян, стоящая на утесе, закричала, все стадо поспешно закарабкалось к ней и скоро скрылось из глаз обрадованных осажденных.

– Какого зверя они так испугались? – спросил майор.

– Это был рев леопарда, – сказал Суинтон. – Мы можем попасть из одной опасности в другую. Леопард злейший враг обезьян. Однако где Омра?

Все оглянулись кругом, мальчика не было видно. Но через несколько минут голова его показалась из-за утеса, затем он выскочил на площадку и стал гримасничать и прыгать, изображая нападающую обезьяну.

Все засмеялись, смотря на него, но он вдруг остановился, приставил руки ко рту, и послышался совершенно такой же рев, какой они слышали несколько минут назад. Мало того, перестав реветь, Омра встал на четвереньки и изобразил бегущую со страхом обезьяну.

– Так это он напугал их! – вскричал майор. – Ну и молодец же мальчишка!

– И он, пожалуй, спас нам жизнь, – сказал Суинтон. – Очевидно, он прекрасно знает характер обезьян.

Если бы он не спрятался и зарычал, они не испугались бы и прекрасно бы поняли, что ревет он, а не леопард. Меня поражает его находчивость и сообразительность.

– А мне казалось одно время, что обезьяны и его приняли за своего товарища. Ведь одна чуть не захватила его в лапы.

– А ведь бывают случаи, что обезьяны уносят детей, – сказал Суинтон. – Я видел одного мальчика, который два года прожил с утащившими его обезьянами.

– Как же они обходились с ним?

– Очень хорошо, только держали его в плену. Заметив, что он не может питаться их грубой пищей, они доставали ему другую. Когда они были около воды, то ему всегда давали напиться первому.

– Чувствовали, значит, к нему почтение. Какие у них громадные клыки! И кричат они ужасно неприятно. До сих пор это «ква, ква» звучит у меня в ушах.

– У них очень сильные резцы. Они часто разрывают леопарда, если им удается захватить его целым стадом. Но поодиночке им, конечно, не справиться с таким зверем. Бигум, однако, не выражала ни малейшего желания возобновить свое знакомство.

– Ни одна обезьяна не вернется к своим после того, как пожила среди людей. Да еще вопрос, не растерзали ли бы они тотчас же ее, как она попала бы к ним в лапы.

– Во всяком случае, Суинтон, вы вознаграждены за свою доброту к маленькому бушмену, – сказал Александр. – А вот и наши быки. Я думаю, утром в воскресенье нам удастся отправиться в путь. Кафры говорят, что скоро уже нельзя будет ехать с фургонами.

– Нет, не раньше, чем достигнем берегов реки Умтаты. Но оттуда вы будете уже близки к цели вашего путешествия. Кажется, начальника зовут Даака? Не правда ли?

– Да. И предполагают, что он мой двоюродный брат. Как странно звучит это для меня! Когда я оглядываюсь кругом и думаю, что здесь, в этой дикой стране, я нахожусь, может быть, в сорока верстах от моих кровных родственников, мне кажется это невероятным.

– Но я должен сказать, что если все это окажется только пустым слухом, вы рисковали очень многим, чтобы убедиться в его справедливости.

– Если бы мне удалось хоть сколько-нибудь успокоить моего деда, я не жалел бы затраченных трудов и времени. Не говоря уже о том, что это путешествие принесет мне большую пользу.

– Что бы ни случилось, – заметил Суинтон, – у вас останется сознание, что вы исполнили свой долг.

По возвращении в лагерь путешественники нашли людей и скот в сборе. На ночь быков привязали к фур гонам и увеличили количество костров, ожидая возвращения льва. Но ночь прошла совершенно спокойно. На следующий день было воскресение, и готтентоты собрались все вместе, надеясь присутствовать при богослужении. Так как охоты тоже не предполагалось в этот день, то кафрские воины и местные жители, которые принесли молоко и другие предметы для продажи и обмена, тоже остались в лагере. Перед обедом прозвонили в маленький колокол, взятый из миссионерского дома, затем были прочитаны молитвы и некоторые главы из Библии.

Кафрские воины, которые говорили, что белые люди пошли молиться своему Богу, с молчаливым вниманием прислушивались. Местные жители – мужчины, женщины и дети – сели в некотором отдалении и тоже слушали. По окончании службы начальник кафрских воинов спросил путешественников, зачем они звонили в колокол, не для того ли, чтобы их Бог знал, что его люди собрались молиться Ему? И слышал ли Бог то, что они говорили?

Суинтон ответил, что их Бог слышит все, что они говорят, и слушает молитвы тех, которые верят в Него.

Много еще вопросов предлагали кафры, и Суинтон отвечал на все очень внимательно и осторожно, стараясь, чтобы слушатели поняли его. Большая часть дня прошла в таких беседах путешественников с интересующимися дикарями.

В понедельник все встали на рассвете и продолжили путешествие. Но подвигаться приходилось медленно, потому что дорога становилась все тяжелее, и, наконец, приходилось ехать без всякой дороги, по крутым горам, над пропастями. На другой день трудности передвижения были ужасны. Приходилось вырубать лес, заравнивать ямы или срывать пригорки, и при всех этих предосторожностях фургоны ломались, и их чинили уже несколько раз.

К ночи этого дня оставалось еще десять миль до реки Умтаты, и местные жители сомневались, чтобы было возможно добраться до нее с фургонами. Вечером были получены известия, что племя амакибы, предводительствуемое военачальником Квиту, и пришедшее с севера, атаковано двумя местными племенами при помощи нескольких белых людей с ружьями. Но белые были разбиты, и враждебная армия отправилась на юг.

Местные кафры пришли в ужас, который скоро передался и готтентотам. Сначала они начали роптать во время привала у костров, но скоро ропот перешел в открытый бунт. Толстый Адам и трое других готтентотов подошли к костру, около которого сидели путешественники, и заявили, что все готтентоты решили не идти дальше. Они говорили, что товарищи их так же, как и они сами, вовсе не желают быть убитыми дикарями, которые идут сюда. По их мнению, было необходимо тотчас же возвращаться назад.

Суинтон, говоривший по-голландски, после совещания с Александром вступил в переговоры с посланными.

Он сказал им, что совершенно верно, что армия Квиту пошла к северу, но относительно поражения кафров и движения вперед враждебной армии ничего еще не известно достоверного. Полученные же известия могут быть только ложными слухами. Кроме того, если даже эти слухи и верны, почему же армия пойдет именно по тому направлению, по которому идет караван? Во всяком случае внезапной встречи с врагами быть не может, и караван всегда успеет отступить и скрыться. Но готтентоты не хотели слушать никаких убеждений и продолжали твердить, что дальше идти не намерены.

К послам подошли и другие готтентоты, и все, кроме Бремена и Сваневельда, требовали возвращения назад.

Последние сказали, что последуют за начальниками, потому что сами выбрали их предводителями каравана. Александр послал за переводчиком и кафрским начальником. Через переводчика он спросил начальника, согласны ли кафрские воины следовать за караваном? Начальник ответил, что ни он, ни его воины не могут оставить путешественников и вернуться домой. Хинца убьет их тогда, так как он поручил им защищать путешественников или умереть вместе с ними.

– В таком случае, – сказал майор, – мы можем идти вперед без этих трусов, которые умеют только есть и напиваться. Мы отпустим их всех, кроме Бремена и Сваневельда.

– Я согласен с вами, майор, – сказал Александр. – Как вы думаете, Суинтон?

– Да, отпустим их, посмотрим, что они будут тогда делать? Мы отпустим их без оружия, пусть идут домой. Едва ли они решатся на это. Но прежде мы должны отобрать ружья, которые лежат у их костра, а то они завладеют ими, и наше положение будет незавидное. Я уйду незаметно, а вы продолжайте разговаривать с ними до моего возвращения. А я, между тем, запру все ружья в фургон.

Когда Суинтон ушел, майор обратился к готтентотам.

– Слушайте, ребята, – сказал он, – Бремен и Сваневельд соглашаются идти с нами, кафрские воины также, значит вас остается только двадцать человек. Я не думаю, чтобы вы оставили нас. Ведь вы знаете, что мы всегда хорошо обращались с вами, всегда давали вам вдоволь табаку. И вы знаете также, что будете наказаны, если вернетесь в Капштадт. Зачем же вам поступать так неблагоразумно? Я уверен, что вы прежде хорошенько подумаете. Расскажите мне еще раз, почему вы отказываетесь ехать дальше? Пусть каждый сам говорит за себя.

Готтентоты снова принялись приводить свои доводы, и майор выслушивал каждого отдельно и отвечал каждому, овладев таким образом их вниманием и выигрывая время. Переговоры не были еще кончены, когда Суинтон вернулся и сел к костру.

– Все хорошо, – сказал он. Ружья Бремена и Сваневельда были заперты вместе с другими в фургоны, но ружья путешественников лежали возле них. Готтентотов окружали кафрские воины с пиками наготове, только щиты их висели по обыкновению на фургонах.

Майор выслушал всех готтентотов, затем сказал:

– Теперь, Уильмот, поручаю их вам. – Все трое взяли ружья в руки, и Александр сказал готтентотам, что они трусы, и что караван не нуждается больше в них и пойдет дальше в сопровождении Бремена, Сваневельда и кафрских воинов. Но они должны немедленно оставить лагерь и не получать, конечно, ни провианта, ни оружия.

– Теперь вы все можете отправляться, – прибавил он, – и если я кого-нибудь увижу завтра вблизи лагеря или кто-нибудь осмелится следовать за нами, я прикажу кафрам отгонять прочь. Вы отпущены, и завтра мы без вас отправляемся в дорогу.

Затем Александр позвал кафрского начальника и, в присутствии готтентотов, дал ему распоряжения относительно скота, лошадей и распределения стражи на ночь. И тут же прибавил, что кафрские воины должны сейчас же выгнать всех готтентотов из лагеря. Начальник немедленно передал эти распоряжения своим воинам.

Слышавшие все это готтентоты мало-помалу отступали к фургонам, думая найти у костра свои ружья. Но увидя, что их нет, они смутились. Они надеялись с помощью ружей добывать себе пропитание по дороге домой. Оглядываясь кругом, они тихо совещались между собой. В это время все начальники каравана собрались около фургона с оружием, чтобы предупредить попытку готтентотов сломать ее. Десять воинов были отряжены начальником к другим фургонам. Готтентоты поняли, что их позиция проиграна. Как могут они вернуться домой без оружия и провианта, когда до Капштадта нужно пройти столько верст? Как могут они существовать, если останутся здесь одни? Когда они начали бунтовать, то совершенно упустили из виду то обстоятельство, что при помощи кафров путешественники могут обойтись и без них.

После долговременного совещания они покончили на том, на чем должны были покончить готтентоты – расположились вокруг костра и скоро заснули.

Суинтон, убедившись, что они действительно спят, предложил товарищам разойтись по фургонам и оставить на карауле только кафров. Всем было известно, что раз готтентоты заснули, их не разбудишь и пушками.

На рассвете Бремен пошел к начальникам и сказал, что, по его мнению, ехать дальше с фургонами невозможно. Он обошел кругом лагеря и видел невдалеке от него глубокий овраг, через который с трудом перейдет скот, а перетащить фургоны нет никакой возможности. Внизу, верстах в трех расстояния, он увидел реку, протекающую среди скал, которую тоже с большим трудом можно будет перейти.

Майор тотчас же пошел вместе с Бременом, чтобы удостовериться самому, и, вернувшись, подтвердил его слова.

– Так нам нужно держать совет, – сказал Суинтон, – как поступать дальше. Что мы будем продолжать путешествие – это вопрос решенный, Уильмот. Решить нужно только, сколько людей возьмем мы с собой, если поедем верхом, и кого оставим при фургонах?

– Я думаю, что мы можем доверить кафрам?

– Я тоже думаю, но все-таки был бы от души рад, если бы готтентоты не возмутились. Хотя они и трусы, но ружья придают им известную долю храбрости, и при помощи их они могли бы внушать уважение местным жителям. Фургоны – искушение для кафров и никак не для готтентотов, которым важно вернуться невредимыми домой и получить деньги.

– Да вон уж все готтентоты идут сюда, – сказал майор. – Я уверен, что они будут просить прощения. Очень хорошо, что они сделают это раньше, чем узнают об оставлении здесь фургонов.

Предположение майора было совершенно верно. Готтентоты, выспавшись, еще раз обсудили свое положение и решили просить путешественников, чтобы они простили их и взяли с собой дальше.

Александр очень долго не сдавался на их просьбы, несмотря на их неоднократные обещания вести себя хорошо. Суинтон ходатайствовал за них, и ему удалось, наконец, смягчить сердце Александра. Таким образом, был решен важный вопрос относительно готтентотов. Оставалось еще распределить, кого брать с собой и кого оставлять при фургонах.