Текст книги "За синим горизонтом событий"

– Хорошо, – ответил я, – ты абсолютно права. Вера, откладываем партию. Дай-ка нам программу перемещения Пищевой фабрики.

– Пожалуйста, Пол, – ответила она.

Шахматная доска исчезла, и ее место заняло голографическое изображение Пищевой фабрики. Вера пополнила свои данные нашими последними наблюдениями в телескоп, и фабрика стала выглядеть очень похожей, вплоть до пылевого облака и грязно-белых шаров, прилипших к одной из сторон.

– Убери облако, Вера, – приказал я. Расплывчатость изображения исчезла, и Пищевая фабрика стала напоминать инженерный чертеж. – Ну, хорошо, Джанин. Какой у нас первый шаг?

– Мы стыкуемся, – тут же ответила она. – Надеемся, что шлюпка войдет в посадочное отверстие и состыковка завершится благополучно. Если не сумеем, придется каким-то образом прикрепляться к поверхности фабрики. В любом случае наш корабль прочно сцепляется с фабрикой, становится ее частью. Мы можем использовать двигатели для контроля положения.

– Дальше.

– Отсоединяем двигатель номер один и прикрепляем его к кормовой части фабрики. Вот здесь. – Она указала на голографии место крепежки. – Как только он встанет на место, мы приводим его в действие.

– Направление?

– Вера даст нам координаты... Ох, прости, Пол. – Будто по делу Джанин отплыла на полметра и, ухватившись за меня, снова вернулась. При этом она оставила руку на моем плече. – Потом то же самое нужно проделать с остальными пятью двигателями. К тому времени, как все шесть двигателей окажутся на месте, у нас уже будет ускорение в два метра в секунду и начнет работать генератор на плутонии 239. Затем мы растягиваем зеркальную пленку...

– Нет, – перебил ее я.

– О, конечно! – поспешно воскликнула она. – Вначале проверяем все крепления, выдерживают ли они ускорение. Ну, я считала это само собой разумеющимся. Затем начинаем пользоваться солнечной энергией, и когда все расправим, у нас будет около двух с четвертью метров...

– Это вначале, Джанин. Но чем ближе мы будем приближаться к Солнцу, тем больше энергии сможем получать. Хорошо. Теперь займемся физической работой. Как мы будем прикрепляться к корпусу из металла хичи?

Джанин мне долго-долго в подробностях рассказывала, что и как нужно делать, и – черт возьми! – она все это знала. Но блудливая рука ее передвинулась с моего плеча на грудь и начала плавно перемещаться к животу. Все время, пока она мне показывала картины холодной сварки и коллимации двигателей, рука ее гладила мой живот. Четырнадцать лет. Но она не выглядит на четырнадцать, и в ее поведении не чувствуется подростковой неуклюжести, и нет даже запаха четырнадцати. Она успела побывать у Ларви и свистнуть у сестры оставшийся «Шанель».

Спасла меня Вера. И это хорошо, если все принять во внимание, потому что сам я уже не хотел спасаться.

Голограмма застыла, как раз когда Джанин добавляла еще одну распорку к двигателю, и в это время Вера проговорила:

– Сообщение с пункта управления полетом. Прочесть... Пол?

– Давай. – Джанин чуть убрала руку, голограмма исчезла с экрана, и появилось сообщение.

«Нас попросили передать вам следующее предложение. Министерство здравоохранения считает, что до ближайшего психопатологического приступа осталось не менее двух месяцев. А значит, ваше физическое и психическое состояние вполне позволяет демонстрировать вас по телевидению. Если бы вы согласились рассказать, как выглядит Пищевая фабрика, при этом в разговоре подчеркнули, что все идет хорошо и как это важно для всего человечества, ваше выступление существенно уменьшило бы напряжение и возможный ущерб от снижения интереса к проекту и акций протеста. Пожалуйста, поступайте в соответствии с прилагаемым сценарием. Просим выполнить просьбу как можно скорее, чтобы мы могли записать и распространить запись с максимальной пользой».

– Передать сценарий? – спросила Вера.

– Давай, только вначале распечатай, – ответил я.

– Хорошо... Пол. – Экран побледнел, затем опустел, и Вера начала печатать страницы сценария. Я подбирал их и тут же читал, а Джанин в это время будила сестру и отца. Она не возражала против выступления. Джанин всегда нравилось, когда ее снимают для телевидения. Благодаря ему она получала письма от известных личностей, которые не скупились на комплименты «храброй юной астронавтке».

Сценарий оказался таким же напыщенным и глупым, как и в прошлый раз. Я запрограммировал Веру выдавать его нам строка за строкой, и мы могли бы начать через десять минут. Но, конечно же, ничего из этого не вышло. Джанин сразу потребовала, чтобы сестра ее причесала, Ларви решила, что ей стоит подкраситься, Пейтер хотел, чтобы я подстриг ему бороду. В конце концов, включая четыре репетиции, мы затратили на выступление по телевидению шесть часов, не считая месячного запаса энергии.

Вся наша дружная семейка собралась перед камерой. Выглядели мы вполне благополучными и сосредоточенными. Мы объяснили аудитории, которая увидит нас только через месяц, что собираемся делать дальше. К тому времени, как нас покажут по телевидению, мы давно уже будем на месте. И если это принесет хоть какую-то пользу, дело того стоит.

Со времени старта мы испытали восемь или девять приступов этой идиотской стотридцатидневной лихорадки. И каждый раз болезнь у меня проявлялась по-разному: сатириаз или депрессия, летаргия или легкомысленное возбуждение. Я как раз был снаружи, когда начался один из приступов – именно тогда и был разбит большой телескоп. Странно, что я еще смог вернуться на корабль. Мне было просто все равно. В галлюцинациях меня преследовали обезьяноподобные существа, они хотели меня убить. А на Земле, с ее многомиллиардным населением, почти все в той или иной степени оказались подверженными тому же сумасшествию. Каждый приступ превращал жизнь человека в настоящий ад. Положение за десять лет сильно ухудшилось. Восемь лет назад было установлено, что это периодически повторяющаяся эпидемия, и никто не знал, с чем связано ее появление.

Но все очень хотели, чтобы вся эта свистопляска закончилась.

День тысяча двести восемьдесят восьмой. День стыковки с Пищевой фабрикой! Пейтер сидел за контрольной доской, он ни за что не доверил бы руководство Вере. Над ним парила Ларви, которая готова была вносить поправки в его расчеты. Мы зависли на некотором расстоянии от газового облака, не более чем в километре от самой Пищевой фабрики.

С того места, где расположились мы с Джанин с полным комплектом оборудования жизнеобеспечения, трудно было разобрать, что происходит снаружи. За головой Пейтера и жестикулирующими руками Ларви мы могли видеть очертания невообразимо древнего технического сооружения, да и то лишь урывками. Поверхность фабрики испускала тусклое голубоватое свечение. Я разглядел док для входа кораблей и, кажется, одно из утлых космических суденышек.

– Дьявольщина! Мы отходим!

– Нет, Пейтер. У этой проклятой штуки небольшое ускорение! Нам, в сущности, аппаратура жизнеобеспечения не нужна.

Пейтер подводил нас к фабрике медленно и очень аккуратно, и наш корабль, будто медуза, продвигался микроскопическими рывками. Я хотел спросить, что это за ускорение, откуда оно взялось, но оба пилота были заняты. К тому же вряд ли они знали ответ.

– Вот так. Теперь подводи корабль к яме, средней из трех.

– Почему к этой? – не отрывая взгляда от фабрики, спросил Пейтер.

– Потому что я так решила! – ответила моя жена. Мы еще минуты две подплывали к стыковочному узлу и наконец застыли в относительной неподвижности. Затем уравняли скорости и состыковались. Наш корабль точно вошел в яму.

Ларви выключила приборы. Мы посмотрели друг на друга.

– Прибыли, – не скрывая волнения, произнесла моя жена, и я ответил ей тем, что неопределенно пожал плечами.

Мы действительно прибыли, или, если сказать по-другому, одолели половину пути. А значит, находились на полпути к дому.

День тысяча двести девяностый. Неудивительно, что хичи жили в атмосфере, вполне пригодной и для нас. Странно, что эта атмосфера сохранилась после десятков, а может, и сотен тысяч лет, как ее обитатели исчезли. И это оказалось не единственным сюрпризом. Другие прояснились позже и оказались куда страшнее.

Оказалось, что прекрасно сохранилась не только атмосфера, но и весь корабль. Он был в рабочем состоянии! Мы поняли это, как только вошли внутрь, и пробы воздуха показали, что можно снять шлемы.

Голубой металл перегородок был теплым на ощупь, и мы чувствовали непрерывную слабую вибрацию. Температура внутри была 12 градусов по Цельсию. Достаточно прохладно, но не хуже, чем в некоторых земных домах, в которых мне приходилось бывать. Хотите узнать, какие первые человеческие слова прозвучали в Пищевой фабрике? Их произнес Пейтер, и означали они следующее:

– Боже, десять миллионов долларов! Да нет, сто миллионов!

Все с ним молча согласились. Наша премия действительно должна быть астрономической. В сообщении Триш не говорилось, действует ли фабрика, она вполне могла оказаться пустым корпусом, лишенным всякого содержимого. Но у нас в руках оказался целехонький артефакт хичи, да еще в рабочем состоянии! Его просто не с чем было сравнивать: Туннели на Венере, старые корабли, даже сами Врата были тщательно выпотрошены сотни тысяч лет назад. А здесь помещения были обставлены неизвестным оборудованием! Теплая, пригодная для жизни, вибрирующая, пронизанная микроволновым излучением, фабрика жила. И совсем не казалась такой древней.

У нас было мало возможностей для исследования – чем скорее эта штука отправится к Земле, тем вероятнее, что мы получим деньги, которые нам обещаны. Мы позволили себе лишь час побродить по этому уникальному сооружению. Мы заглядывали в помещения, заполненные большими серыми и голубыми металлическими конструкциями, блуждали по бесконечным коридорам, ели на ходу и все время сообщали друг другу по карманным коммуникаторам, что видим. Через Веру вся информация сразу уходила на Землю.

Потом мы принялись за основную работу. Снова облачились в скафандры и начали перемещать первый двигатель.

И тут мы столкнулись с первой непредвиденной трудностью. Пищевая фабрика не находилась на свободной орбите. Она почему-то ускорялась. Что-то двигало ее. Ускорение было не очень значительным, всего один процент от g. Но каждый из электрических ракетных двигателей весил больше десяти тонн. Даже при ускорении в одну сотую g это добавляло свыше ста килограммов. А ведь существовала еще проблема массы, обладающей инерцией.

Когда мы отсоединили один конец первого двигателя, он начал отходить. Пейтер вцепился в него, но долго удерживать не мог. Я одной рукой ухватился за двигатель, другой – за кронштейн, к которому он крепился, и нам едва удалось удержать махину на месте, пока Джанин обвязывала двигатель кабелем.

Потом мы вернулись в свой корабль и принялись думать, что делать дальше.

Мы страшно устали. За три с половиной года в теCHON помещении мы отвыкли от больших физических нагрузок. Биологический анализатор Веры сообщил, что у нас накапливаются яды усталости.

Мы некоторое время спорили и, как всегда, ссорились. Потом Пейтер и Ларви отправились почивать, а мы с Джанин стали готовить оснастку, которая позволит закрепить каждый двигатель, направить его к Пищевой фабрике на трех длинных кабелях. Это надо было сделать так, чтобы в конце пути движок не столкнулся с корпусом и не развалился на куски. Мы полагали, что за десять часов переместим хотя бы один двигатель, а в реальности для этого потребовалось три дня. К концу этого времени все мы выглядели развалинами, сердцебиение участилось, а мышцы тела так болели, словно после разгрузки целого грузового состава.

Мы позволили себе хорошенько выспаться и часа два побродить по фабрике, прежде чем принялись окончательно укреплять первый движок. Пейтер оказался самым выносливым и энергичным из нас – он дальше всех углубился в лабиринт коридоров.

– Все заканчиваются тупиками, – вернувшись, сообщил он. – Похоже, для нас доступна только десятая часть объекта. Разве что прорубим в стене окно.

– Не сейчас, – сказал я.

– Никогда! – решительно заявила Ларви. – Нам нужно только отвезти эту штуку на Землю. А стену прорубать начнут только тогда, когда мы получим свои денежки! – Она потерла бицепсы, сложила руки на груди и с сожалением добавила: – И пора начинать закреплять двигатель.

Для этого нам потребовалось еще два дня, но наконец мы и с этим справились. Сварочные флюсы, которые мы имели на вооружении, на самом деле сработали. Насколько мы могли судить при поверхностном осмотре, соединение оказалось прочным.

Мы вернулись на корабль и приказали Вере дать десять процентов мощности двигателя. И тут же ощутили легкий толчок. Как это ни удивительно, двигатель послушно заработал. Мы улыбнулись друг другу, и я потянулся к припрятанной бутылке шампанского, которую сохранял специально для такого случая.

Еще один толчок. «Щелк, щелк, щелк, щелк», – один за другим вспыхнули огни на пульте управления, тогда как гореть должен был только один.

Ларви подскочила к панели.

– Вера! Какое ускорение?

На экране появилась голографическая схема – Пищевая фабрика в центре, стрелки действующих сил направлены в две стороны. Одна от нашего двигателя, который толкает фабрику к Земле, другая указывает прямо в противоположную сторону.

– Добавочный толчок изменил курс... Ларви... – доложила Вера. – В результате фабрика движется в том же направлении и с тем же ускорением, что и раньше.

Наш двигатель толкал Пищевую фабрику, но это ничего не давало. Фабрика продолжала плыть своим курсом.

День тысяча двести девяносто восьмой. Итак, мы сделали то, что нам оставалось, – отключили двигатели и завопили: «На помощь!»

Мы дрыхли, ели, разгуливали по фабрике и на все лады поносили двадцатипятидневную отсрочку с ответом. Вера нам не очень помогала.

– Передавайте полную телеметрию, – распорядилась она. – И ждите указаний.

Чем мы и занимались.

Через день-два я достал все-таки шампанское, и мы его выпили. При одной десятой g жидкость, насыщенная углекислотой, с бешеной силой стремится вырваться из бутылки, и мне пришлось пальцем закрывать горлышко, чтобы Удержать фонтанирующее шампанское. Но мы все-таки произнесли тосты.

– Неплохо, – деловито произнес Пейтер, одним духом выпив свою порцию. – По крайней мере у каждого из нас есть по несколько миллионов.

– Если доживем до их получения, – огрызнулась Джанин.

– Не падай духом, Джанин, – ответила ей сестра. – Мы с самого начала знали, что полет может окончиться неудачей.

Так оно и есть. Корабль сконструирован с таким расчетом, чтобы мы могли двинуться назад на собственном топливе, потом переналадить подвесные ракеты, и они за четыре года вернут нас домой.

– А что потом, Ларви? Я буду восемнадцатилетней девственницей. И неудачницей.

– Боже! Джанин, иди погуляй немного. Меня тошнит от твоего вида.

Мы все давно устали друг от друга, а с появлением Пищевой фабрики стали более раздражительны и менее терпимы, чем на протяжении всего пути в теCHON корабле. Теперь, когда в нашем распоряжении появилось куда больше пространства для прожитья – по крайней мере с четверть километра из конца в конец, – мы еще больше действовали друг другу на нервы.

Примерно через каждые двадцать часов голос Веры прорывается сквозь разнообразные программы, и ее неизобретательный электронный мозг предлагает какой-нибудь новый выход из положения: испытать движок на одном проценте мощности, на тридцати процентах и даже на полной мощности. Мы собираемся, надеваем скафандры и проводим эксперимент. Но все заканчивается одинаково. Как бы сильно мы ни толкали Пищевую фабрику, артефакт отвечает точно таким же усилием, чтобы сохранить скорость и направление на прежнюю цель. Единственное, что смогла нам предложить Вера, – это некую гипотезу: «Пищевая фабрика выработала все вещество кометы и перемещается к следующей».

Услышать подобное было интересно, но практически нам ее гипотеза никак не помогла. И мы бродили по бесчисленным коридорам фабрики, в основном поодиночке, снимали камерами каждое помещение и коридор, куда могли добраться. Все, что лицезрел один, видели и остальные. Все это передавалось на Землю, которая ничем не могла нам помочь.

Наконец мы случайно наткнулись на место, через которое на фабрику проникла Триш Боувер. Его нашел Пейтер. Он сразу позвал нас, и мы долго молча разглядывали остатки давно разложившейся еды, порванные колготки и надпись на стене: «ЗДЕСЬ БЫЛА ТРИШ БОУВЕР!» и «БОЖЕ, ПОМОГИ МНЕ!»

– Может, Бог ей и поможет, – после гробового молчания замогильным голосом проговорила Ларви. – А больше вряд ли кто.

– Она, должно быть, пробыла здесь дольше, чем я думал, – сказал Пейтер. – В других помещениях тоже есть мусор.

– Что за мусор? – поинтересовался я.

– В основном испорченная пища. Там, возле второй посадочной площадки, где огни. Знаете?

Я знал это место, и мы с Джанин пошли посмотреть. Она вызвалась пойти со мной, и вначале я не очень обрадовался. Но потом подумал, что двенадцать градусов и отсутствие постели ограничат ее интересы. К тому же она так угнетена и разочарована, что скорее всего забыла о своей мечте потерять девственность.

Мы легко нашли временную стоянку Триш. Мне остатки еды показались не похожими на пищевые рационы с Врат. Пища была в пакетах. Несколько из них были не распечатаны. Три побольше, размером с ломоть хлеба, были обернуты в яркую красную бумагу, напоминающую натуральный шелк. Два поменьше – один зеленый, другой красный, но с розовыми пятнами. Один мы открыли. Пахло тухлой рыбой. Очевидно, несъедобно. Но когда-то было съедобным.

Я оставил Джанин, чтобы вернуться к остальным. Там мы раскрыли зеленый пакет. Гнилью не пахло, но содержимое оказалось твердым, как камень.

Пейтер принюхался, осторожно лизнул, потом отломил кусочек и начал задумчиво жевать.

– Никакого вкуса, – наконец сообщил он. Потом посмотрел на нас и улыбнулся. – Ждете, что я упаду на пол и забьюсь в конвульсиях? – спросил он. – Не надейтесь. Кстати, когда пожуешь, оно размягчается. Как зачерствевший крекер.

Ларви нахмурилась.

– Если это на самом деле еда... – Она умолкла и задумалась. – Если это на самом деле пища и ее оставила здесь Триш, почему она не осталась? Или почему не упомянула о ней?

– Триш очень испугалась, – предположил я.

– Конечно. Но ведь сообщение она записала. И там ни слова об этих концентратах. Ведь специалисты Врат решили, что она нашла Пищевую фабрику, помните? Они основывались на обломках, найденных на планете Филлис.

– Может, Триш просто забыла сообщить о них?

– Не думаю, – медленно проговорила Ларви и надолго замолчала. Больше сказать было нечего. Но в следующие день-два мы не ходили поодиночке.

День тысяча триста одиннадцатый. Вера молча восприняла информацию о нашей находке. Немного погодя она передала инструкцию проверить содержимое пакетов с помощью химических и биологических анализаторов. Мы уже сделали это, и если у Веры и появилось какое-нибудь заключение, она нам его не сообщила.

Мы тоже. Собираясь вместе, наша команда в основном обсуждала, что делать, если База не найдет способа переправить Пищевую фабрику к Земле. Вера уже предложила установить остальные пять двигателей, запустить на полную мощность и проверить, сможет ли фабрика преодолеть их совместное усилие.

Предложения Веры – не приказы, и Ларви говорила от лица всех, когда ответила:

– Если мы включим движки на полную мощность, следующим шагом будет попытка запустить их сверх рассчитанной мощности. А это может запороть двигатели. И тогда мы тут застрянем на веки вечные.

– А что, если нам прикажет это сделать Земля? – ни на кого не глядя, произнес я.

Пейтер ответил раньше всех.

– Будем торговаться, – свирепо проговорил он. – Если они хотят, чтобы мы рисковали дополнительно, пусть увеличивают гонорар.

– Ты будешь торговаться, папа? – удивилась Ларви.

– Конечно. И послушайте, что я скажу. Допустим, у нас ничего не выйдет. Допустим, нам придется возвращаться без этой поганой фабрики. Знаете, что мы сделаем? – Он обвел нас многозначительным взглядом и важно продолжил: – Мы перенесем на корабль все, что сможем унести. Помните, мы нашли небольшие механизмы, которые легко снять? Может, они будут действовать и на Земле. Мы набьем наш корабль до предела, выбросим все, без чего сможем обойтись. Оставим тут большую часть бокового груза, на его место привяжем большие механизмы. И привезем, не знаю сколько, может, на двадцать, а то и на тридцать миллионов артефактов.

– Как молитвенные веера! – воскликнула Джанин, хлопая в ладоши. Их целые горы в той комнате, где Пейтер нашел остатки еды. Там были и другие предметы. Нечто вроде кушетки, покрытой металлической сеткой, какие-то штуковины в форме тюльпанов, похожие на стенные подсвечники. И сотни молитвенных вееров. По моей беглой оценке, при цене в тысячу долларов за штуку, в одном только помещении их не менее чем на полмиллиона долларов. Правда, если нам удастся доставить их продавцам редкостей в Чикаго или Риме. И если мы доживем до возвращения.

И это не считая многих других предметов, которые мы обнаружили на фабрике. И подобными подсчетами я занимался не один.

– Молитвенные веера – мелочевка, – задумчиво проговорила Ларви. – К тому же этого нет в нашем контракте, папа.

– Контракт?! А что с нами сделают, расстреляют? Обманут? После того, как мы отдали восемь лет жизни на этот идиотский полет? Нет. Нам дадут премии.

И чем дольше мы думали, тем привлекательнее становилась наша идея обогатиться за счет артефактов.

Я лег спать, размышляя, какие именно механизмы и как-их-там-еще-назвать можно перенести на корабль, как отобрать среди них самые ценные, и впервые с того момента, как мы установили двигатель, спокойно уснул.

Проснулся я от настойчивого шепота Джанин:

– Папа? Пол? Ларви? Вы меня слышите?

Я сел и огляделся. Выяснилось, что шептала мне в ухо отнюдь не Джанин, а радио. Ларви проснулась рядом со мной, затем торопливо подошел Пейтер. Их приемники тоже действовали.

– Мы слышим тебя, Джанин. Что случилось? – поинтересовался я.

– Заткнись! – послышался торопливый шепот. Она как будто прижимала губы к микрофону. – Не отвечай, только слушай. Тут кто-то есть.

Мы посмотрели друг на друга, и Ларви снова шепотом спросила у сестры:

– Ты где?

– Я сказала заткнитесь! Я на дальней посадочной площадке. Знаете, где это? Где мы нашли жратву. Я искала, что можно еще прихватить с собой, как папа сказал. Только... Ну, я кое-что увидела на полу. Как яблоко, но не совсем. Красновато-коричневое внутри, зеленое снаружи, и пахнет, как... не знаю, как пахнет. Похоже на землянику. И совсем не тысячелетней давности. Свежее. И услышала... минутку.

Мы не смели отвечать, только слушали ее дыхание. Когда она снова заговорила, в ее шепоте появился страх.

– Оно идет. Оно между мной и вами, я в ловушке. Я... я думаю, это хичи, и оно...

Джанин замолчала. Мы услышали, как она удивленно выдохнула и затем громко потребовала:

– Не подходи ближе! Я слышал достаточно.

– Быстрее! – крикнул я и бросился в коридор. Пейтер и Ларви последовали за мной. Мы запрыгали по голубому коридору, добрались до посадочной площадки, остановились и в нерешительности осмотрелись.

Прежде чем мы решили, куда двигаться дальше, снова послышался голос Джанин. Но не шепот и не испуганный крик.

– Он... когда я сказала, он остановился, – недоверчиво произнесла она. – И это не хичи. Похож на обыкновенного человека, только очень неряшливый. Стоит и смотрит на меня. Принюхивается.

– Джанин! – закричал я по радио. – Которая площадка? Где ты?

Пауза. Потом послышался странный, удивленный смешок.

– Идите прямо, – проговорила она изумленным голосом. – Побыстрее. Вы... вы не поверите, что он сейчас делает!