Текст книги "Подводная экспедиция"

Джек УИЛЬЯМСОН, Фредерик ПОЛ
ПОДВОДНАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ

1
ПИСЬМО С ГЕРБОМ

Я впервые увидел своего дядю, Стюарта Идена, когда мне было всего десять лет от роду.

Он пришел в тот дом в Нью-Лондоне, где с давних пор жила наша семья. Наша старая домоправительница, в единственном числе представлявшая всех моих родных и близких, заранее предупредила меня о его приходе. Но она не рассказала мне, как этот человек выглядит.

Я стоял на веранде и смотрел, как дядя неровной походкой прохаживается по аллее. Это был бледнолицый гигант с бронзово-рыжей бородой, слегка прихрамывающий после давнего ранения. Его голос звучал на удивление мягко.

– Значит, ты – Джим? – спросил он, отыскав меня, и почесал затылок.

Больше он не сказал ничего. Я думаю, он не очень много знал о десятилетних детях и предполагал, что я рассмеюсь или спрячусь за дверью, как только дядя покажется на пороге. Скорее всего, он думал, что, если потрепать меня по голове или просто взять за руку, я разревусь, – впрочем, я был недалек от этого! Я стоял перед ним один-одинешенек, покинутый даже домоправительницей, оставшейся где-то далеко за моей спиной.

Но мой дядя предпочитал не испытывать судьбу, потому что у него не было времени утирать детские слезы.

Он поставил на пол свой потертый портфель из акульей кожи и посмотрел на часы. Это был его самый характерный жест. В тот день он смотрел на часы, наверное, целых сто раз. При этом каждый раз хмурился, словно стрелки двигались быстрее, чем он рассчитывал, а минуты растворялись где-то в вечности до того, как он хотел ими воспользоваться.

– Пойдем, – прокурлыкал он своим мягким голосом. Потом взял меня за руку и повел вниз по ступенькам – но не так, как обычно взрослый ведет ребенка, а так, как один товарищ по играм сопровождает другого.

Я отпрянул назад и неуверенно спросил:

– А что скажет миссис Флаэрти?

Домоправительница не разрешала мне уходить из дома одному с тех самых пор, когда нашла меня в безвыходном положении – под самодельным водолазным колоколом на дне нашего озера – и вызвала пожарных, которые вызволили меня.

– Забудь про миссис Флаэрти, – сказал дядя насмешливым, теплым голосом. – Теперь, Джим, ты мужчина. Мы, мужчины, имеем полное право уходить вместе по делам, никого не предупреждая.

Все еще беспокоясь, я последовал за ним. Сомнения исчезли, когда краем глаза я увидел пристально смотревшую на нас из-за занавески миссис Флаэрти. Она прикладывала к глазам платок, но на ее губах была улыбка. Бедная миссис Флаэрти! Она слишком бережно относилась к памяти моей матери, чтобы даже в мыслях решиться занять ее место – и все же она не могла не думать обо мне как о своем сыне.

Да, это был знаменательный день!

Мы с дядей сели в поезд огромной скоростной монорельсовой дороги и проехались вдоль побережья. Я смотрел во все глаза на парк с аттракционами, мимо которого мы проезжали, но дядя решительно покачал головой.

– Нет, Джим, – прокурлыкал он. – Карусели и русские горки – это не для мужчин. А ты сегодня должен вести себя как мужчина. Сейчас ты увидишь кое-что такое, чего прежде никогда не видел.

В тот день дядя показал мне море.

Но разве я не видел его раньше?

Оказывается, не видел. Несмотря на то что каждое утро из своего окна наблюдал за белыми барашками бурунов или синевато-серой полоской набегающего шквала по всему горизонту. Несмотря на многие и многие часы, которые провел с отцом на кэт-боте.

В этот день мой дядя, Стюарт Иден, показал мне, что такое настоящее море. Мы сидели с ним на молу, наблюдая, как кружат над водой чайки, как длинные, с низкой осадкой, обтекаемые грузовые субмарины рассекают волны. Позади нас на берег накатывался прибой. Дядя рассказывал. Он говорил мне о странных и удивительных вещах. Он объяснял мне, почему море было его жизнью – и как оно могло стать жизнью для меня.

Мой дядя показал мне великую стихию во всей ее полноте – весь огромный целостный мир бездонных глубин, морских хребтов, подводных поселений и непроходимых лесов из водорослей, о которых мы, «сухопутные крысы», имеем лишь самое приблизительное представление. Мой дядя был человеком, приобщенным к этим тайнам. Он посвятил всю свою жизнь диковинам, скрывающимся на морском дне. И в этот день на каменистом побережье Коннектикута я начал понимать почему.

Солнце стояло низко за нашей спиной. Дядя неожиданно замолчал – не из-за того, что ему больше не хотелось рассказывать, а мне слушать, а просто потому, что за один день невозможно рассказать всю историю моря. Море – это нечто такое, что каждый человек открывает для себя сам. Морем надо жить, и этого не выразишь никакими словами.

Дядя снова посмотрел на часы все с тем же серьезным, почти обеспокоенным видом, вздохнул и положил руку мне на плечо.

– Это целый мир, Джим, – сказал он. – И мне надо возвращаться туда. Мне хотелось бы еще побыть с тобой, получше узнать тебя. Но сегодня вечером я уезжаю.

Я выпрямился, – чтобы казаться выше и взрослее, чем я был на самом деле.

– Дядя Стюарт! – сказал я басом, стараясь придать своему голосу солидность. – Возьмите меня с собой!

Он не улыбнулся и не потрепал меня по голове.

– Нет, Джим, – спокойно ответил он. – Поверь мне, я так бы и поступил, если бы это было возможно. Но сейчас это не станет для тебя подарком судьбы. Жизнь в подводных городах – нелегкая штука, Джим. Тебе там не место – по крайней мере пока. Придется закончить школу, а потом уже серьезно думать о море.

Его рука ободряюще сжала мое плечо. Он помычал минуту и потом продолжил:

– Но время идет, Джим. Конечно, не очень быстро, я не стану тебя обманывать. Время будет идти очень, очень медленно. Когда знаешь, что в глубине моря тебя ждут сверкающие подводные города, очень нелегко сидеть в классе, слушать учителей и зубрить уроки. Но в этой жизни есть трудные дела, от которых мы не можем увильнуть. Твой отец…

На мгновение он замолчал и посмотрел в сторону, а потом как-то необычайно тихо заговорил:

– Твой отец был славным парнем, Джим. Если бы не один скверный случай и не один скверный человек, сегодня рядом с тобой был бы он, а не я. – Дядя сокрушенно покачал головой. – Но ненавидеть кого бы то ни было не стоит, Джим.

Он говорил очень мягко, клокочущие звуки исчезли из его голоса.

– Некоторые люди искушают нас, пытаясь вызвать ненависть. С этим искушением трудно бороться.

– Вы имеете в виду мистера Хэллэма Сперри? – встрепенулся я.

– Я имею в виду мистера Хэллэма Сперри, – дядя устало кивнул. – То, кем был твой отец, и все, что он делал, достойно похвалы, Джим. Он, как и многие другие люди, сделал Маринию могучей мировой державой. За короткое время под водой возникли огромные города! В этом была заслуга и твоего отца. А когда он умер, верх взял Хэллэм Сперри…

Дядя задумчиво посмотрел на море. Потом словно очнулся, и на его губах заиграла улыбка.

– Но ведь твой отец никогда не отлынивал от работы, и, я думаю, его сын поступит так же, правда, мальчик? Так что тебе придется вернуться в школу и готовиться к тому, чтобы стать настоящим мужчиной. У тебя впереди еще шесть школьных лет. Но запомни, Джим, даже через шесть лет твоя учеба еще не будет окончена. Вовсе нет. Но тогда, – в голосе дяди снова послышалось клокотание, – тогда у тебя будут немного другие занятия.

– В каком смысле другие? – торопливо переспросил я, все еще не понимая, что имеет в виду незнакомец, называющий себя моим дядей, но какое-то счастливое предчувствие уже охватило меня.

– Совершенно другие! – Он сказал это с такой обнадеживающей улыбкой, что я тут же забыл про свое разочарование. – Понимаешь ли, Джим, есть люди, которые хорошо помнят твоего отца, да и у меня еще есть друзья на этом свете. Если ты решишь, что море – твоя судьба, значит, ты обязательно встретишься с ним.

Тут он опустил руку к себе в карман и, словно король, собирающийся одарить изумрудом любимого вельможу, вытащил оттуда ярко-голубой конверт с изображением сверкающего серебристого герба.

– Открой его, Джим. Он адресован тебе.

Лист бумаги, который я достал из конверта, мелко задрожал в моих пальцах. На серебристой эмблеме красовалась надпись: «Академия подводного флота Соединенных Штатов Америки». Ниже четкими красными буквами было отпечатано короткое послание на мое имя.

«Уважаемый сэр!

Имеем честь сообщить, что касательно Вас нами получено прошение от Стюарта Идена, начальника военного училища подводного флота США (ныне в отставке) и Вашего официального опекуна. Оно было рассмотрено Приемной комиссией академии.

Прошение удовлетворено.

В первый день сентября после Вашего шестнадцатилетия Вам предлагается обратиться к дежурному офицеру Приемной комиссии академии для последующего направления на подготовительный курс.

Искренне Ваш

Роджер Шиа Лэррэби,

вице-адмирал подводного флота США».

Я не мог оторвать глаз от этого чудесного, сказочного письма. Через секунду у меня над ухом раздался голос моего драгоценного дяди:

– Ну что, Джим? Разве ты не этого хотел?

– Я хотел этого больше всего на свете, дядя Стюарт! – пылко ответил я, а потом, несмотря на десятилетний возраст и желание казаться взрослым, заплакал.

Как и обещал мне мой замечательный дядя, шесть школьных лет однажды миновали.

Не быстро и не легко, но благодаря письму, запертому у меня в шкатулке, они все-таки однажды закончились. Готовясь к поступлению в академию, я зубрил математику, английский и еще добрую дюжину дисциплин: иностранные языки, историю, биологию, литературу. Шесть лет оказались не таким уж большим сроком, отпущенным на овладение всеми этими науками.

В конце концов я постиг науки и еще многое-многое другое.

Ко всему прочему я узнал и то, каким на самом деле был мой спокойный, мягкоголосый дядя Стюарт.

2
КУРСАНТ ИДЕН ПРИСТУПАЕТ К ЗАНЯТИЯМ

Висевшее над Бермудами солнце было ослепительно ярким. Машина, доставившая меня из аэропорта, остановилась возле красновато-коралловых ворот. Курсант Академии подводного флота в красной морской форме четким движением поднес руку к козырьку.

Я остановился напротив него с сумкой в руках и, растерявшись, изобразил что-то вроде ответного приветствия. Водитель такси захохотал, а курсант, улыбнувшись, обратился ко мне:

– Прежде всего представьтесь.

– Докладывает Джеймс Иден, – подтянувшись, выпалил я. – Вот мои бумаги.

Я вручил дежурному курсанту командировочное удостоверение, которое получил по почте неделю тому назад. Дежурный пробежал по нему взглядом.

– Все в порядке, курсант Иден, – сухо ответил он. Потом его лицо утратило выражение туповатой непроницаемости. Он улыбнулся. – Что же, желаю удачи!

Дежурный замолчал и вернулся на свой пост.

Так произошло мое первое знакомство с Академией подводного флота.

Как только я вошел в ее ворота, Джимми Иден исчез, а его место занял новоиспеченный курсант: «Д. Иден, подводный флот США». Первые часы в академии пролетели молниеносно. Они ушли на прохождение медицинского осмотра, заполнение анкеты, собеседование, инструктаж, получение форменной одежды, поиски казармы. В похожем на амбар вещевом складе надо мной долго сновали паучьи пальцы обмерочного устройства. Они трепетали и пощелкивали. Наконец в окошке специального люка обозначились контуры моей первой формы.

Это была скучная серо-зеленая повседневная форма подводников. Теперь, после того как все мои основные размеры были зафиксированы, я мог самостоятельно дорисовать ее силуэт. С помощью трехмерного пантографа я изобразил свою форменную куртку. Веретена с искусственным волокном стали сновать туда и обратно, воплощая эскиз в готовое изделие. Стоявший за моей спиной каптенармус ни на минуту не оставлял меня в покое:

– Пошевеливайтесь, мистер! Форма уже должна быть на вас. Прилив не будет ждать!

Но он напрасно кипятился. Как только открылся люк и из него, еще покрытая капельками специальной пропитки, показалась форма, я тотчас же бросился надевать ее. Когда стеклянная дверца люка закрылась и я увидел в ней свое отражение, я не смог сдержать довольной улыбки: я стал подводником!

Но долго любоваться на свое отражение в дверце не пришлось – меня уже поджидал каптенармус с другого склада.

Из складского ангара я выбрался нагруженный почти сорока килограммами амуниции. Как только я открыл дверь, на меня дохнуло жаром, словно из раскаленной топки, – двор был раскален беспощадным карибским солнцем. Так что, выйдя из огромного прохладного ангара, я как бы получил резкий удар в лицо.

До общежития, в котором я теперь должен был жить, было примерно сто метров. Я пересек прямоугольный двор. Меня покачивало от усталости.

Возможно, именно пот, заливавший глаза, помешал мне увидеть красную куртку курсанта-старшекурсника, который резко повернулся направо и стал подниматься по ступенькам прямо передо мной.

Случилось так, что я налетел на него.

Мои вещи посыпались на ступеньки. Я застонал, но все же сумел сдержать себя и извиниться – может быть, немного не тем тоном, которым нужно. После этого нагнулся, чтобы поднять свою каскетку.

– А ну-ка, смирно!

От этих слов мое затуманенное сознание мигом прояснилось, и я резко выпрямился.

– Извините, сэр, – громко повторил я. Стоявший двумя ступеньками выше курсант изобразил на лице гримасу отвращения. Он был одного со мной роста, но покрепче. Его глаза из-под козырька красной матерчатой каскетки смотрели холодно и, как мне показалось, угрожающе.

– Заткни свой рот, мистер салага! – заорал он. – Если офицер или старшекурсник захочет услышать твои извинения, он сам тебе скажет об этом. Не навязывайся со своей болтовней. Я сказал, чтобы ты встал по стойке «смирно», мистер! Стойка «смирно», руки по швам!

– Но я уронил свою каскетку, – растерянно возразил я.

– Мис-с-стер салага!

– Слушаюсь, сэр! – Я резко опустил руки и опять уронил каскетку на землю. Первый раз мне повезло, но теперь прозрачный козырек треснул.

Старшекурсник не обратил на это никакого внимания.

Смерив меня холодным взглядом, он спустился по ступенькам вниз и медленно обошел вокруг меня. Сделав полный круг, покачал головой.

– Да, мистер салага, – сказал он уже более спокойным тоном. – За свою жизнь я встречал много неприятных существ, но за те два года, три дня и тринадцать часов, которые я провел в академии, мне не приходилось видеть таких людей или животных – кстати, я так и не понял, к какому разряду существ ты относишься, – которые бы подавали так мало надежд стать мало-мальски пригодными для обучения на второго ассистента помощника оператора аварийной помпы третьего разряда!

Он снова покачал головой и продолжил:

– Если бы я назвал тебя позором для державы, флота и академии, то меня можно было бы обвинить в чудовищной лести. У тебя на физиономии написано, что больше двух недель ты в академии не протянешь. Я мог бы не утруждать себя разговором со столь презренным существом – из-за этого приходится тратить такое драгоценное время! Но ты должен знать, мистер салага, что настоящие подводники – щедрые люди. Мое доброе сердце заставляет меня сделать все возможное, чтобы растянуть твое бессмысленное и неприятное для окружающих пребывание в этих стенах как можно дольше. Именно поэтому я возьму тебя под свою опеку.

Положив руки на бедра, он уставился на меня надменным взглядом.

– Для начала, мистер салага, я предлагаю тебе выучить правило номер один. Ты готов к этому? Твой ответ должен состоять из двух слов, по одному слогу в каждом, второе слово – «сэр».

Мускулы моих челюстей дрожали – то ли от ярости, то ли от нервного смеха. Но я все-таки справился с собой.

– Да, сэр.

– Очень неплохо, – коротко кивнул курсант. – Для тебя это очень неплохо. Ты ответил более или менее по уставу, к тому же с первой попытки. Я поздравляю тебя, мистер салага! Не исключено, что ты еще можешь лелеять какую-то надежду. Например, на то, чтобы пробыть здесь целых три недели или даже три недели и еще два дня. Ну а потом отборочная комиссия волей-неволей должна будет признать, что настоящему подводнику ты и в подметки не годишься, и тебя вышибут. Но, так или иначе, продолжим изучать правило номер один. Слушать меня внимательно, мистер салага! Правило номер один гласит: «В присутствии старшекурсника надо стоять по стойке „смирно“ до тех пор, пока он не скомандует тебе „вольно“, или не отдаст какой-то другой приказ, или не отойдет от тебя на расстояние не меньше пяти метров – это значит, что ты больше его не интересуешь». Ну как, усвоил?

Я хотел сказать «да, сэр», но вовремя спохватился. Ведь он не давал мне слова. Я только учил правило. И все же мой защитный рефлекс немного запоздал. Старшекурсник внимательно посмотрел на мою челюсть.

– У него еще и тик! – пробормотал он себе под нос – Выходит, с физическим состоянием у тебя тоже не все в порядке, я уже не говорю о твоих психических, моральных, эмоциональных и прочих отклонениях. – Тут он тяжело вздохнул. – Ну, достаточно. Всем известно, мистер салага, что запоминание трудных правил, особенно тех, в которых целых сорок пять слов, требует предельной сосредоточенности. Чтобы помочь тебе добиться такого состояния, я, так и быть, разрешаю тебе пятнадцать раз обойти двор по всему периметру. Не благодари меня – я рад сделать тебе одолжение. Это пойдет тебе на пользу. Не подумай, что это наказание. Просто тебе надо помочь сосредоточиться.

На его лице появилось холодное, самодовольное выражение.

– Впрочем, вопрос о наказании еще не снят с повестки дня. За недостойное поведение – уточним: за наскок на старшекурсника – ты должен сделать еще пять кругов по двору. А за халатное отношение к государственному имуществу, – тут его взгляд упал на расколотый козырек, – еще десять кругов! Ты отнял у меня слишком много времени, мистер салага, поэтому я не стану тебя больше задерживать. Ну, прилив не ждет!

Не говоря более ни слова, он повернулся и стал подниматься по лестнице.

Так состоялось мое знакомство с Академией подводного флота. В тот миг я даже не смог узнать, как зовут моего обидчика.

Обойти тридцать раз двор, сторона которого равна ста метрам, значит – прошагать двенадцать километров под палящим карибским солнцем.

Я выполнил его приказание. На это мне потребовалось три часа. Последние круги я делал в предкоматозном состоянии.

Обходя двор в двадцать пятый раз, я неожиданно понял, что счет кругам веду только я. На двадцать седьмом круге мне пришлось приказывать моим ногам идти по плывущему перед глазами асфальту.

Пожалуй, мною двигало обычное упрямство. Мне говорили, что в академии собраны самые благородные люди, и, хотя один из них уже оказался садистом и скотиной, пока на мне была надета форма, я обязан был выполнять все его приказы до последней буквы.

В конце концов я прошел и последний круг.

Потом нашел свою амуницию – на том самом месте, где ее оставил. Пока я кружил по двору, по лестнице поднялось несколько десятков курсантов, но ни один из них не обратил на мои вещи никакого внимания. Я облегченно вздохнул и пошел искать свою комнату.

Как только я нашел комнату и открыл дверь, невысокий и на удивление юный «салага», вроде меня, вскочил со стула и встал по стойке «смирно». Разглядев меня, он вздохнул с облегчением.

– Ты, наверно, Иден? – спросил «салага», протягивая мне руку. – Моя фамилия Эсков. Ну и досталось тебе – я имею в виду там, во дворе.

Он улыбнулся, и мне пришлась по душе эта дружеская улыбка.

– Мне кажется, ты был первым, за кого они взялись, – продолжил он. – Но вовсе не последним. Рано или поздно это ждет нас всех. Про себя я знаю наверняка, что пройду через что-то подобное очень скоро, и не один раз.

Я невнятно забормотал в ответ и свалил свое имущество на койку. Картина получилась не из приятных. Незапланированная койка с наваленными на нее книгами, приборами и одеждой выглядела донельзя неряшливой.

Я взглянул на койку своего нового знакомого. У Эскова койка была заправлена самым тщательным образом. Аккуратно сложенное дополнительное одеяло лежало На подушке; верхняя крышка рундука была открыта, так что под ней было видно все находившееся в безупречном порядке содержимое. Сам Эсков был чистеньким и свежевыбритым – хотя мне показалось, что ему нужно было не бриться несколько дней для того, чтобы на это обратили внимание.

Наверное, я слишком откровенно проявил свои чувства.

– Не дрейфь! – подбодрил меня сосед. – Я обещаю тебе свою поддержку. До ужина у нас есть свободное время. Никакой проверки не предвидится. Так что можешь передохнуть.

Я облегченно опустился на стул, а Эсков стал ловко раскладывать по местам мое имущество. Через пару минут я почувствовал себя лучше и подключился к наведению порядка. Я еще не совсем твердо стоял на ногах, но будущее уже не казалось мне таким мрачным. Если в течение всех четырех лет обучения моим соседом по комнате будет Эсков – такой, каким он показался мне с первого взгляда, – значит, мне крупно повезло.

В тот же вечер за ужином я увидел своего обидчика. Он сидел в одиночестве за небольшим столиком в дальнем углу столовой. Я слегка подтолкнул Эскова и кивком указал на старшекурсника.

– Его фамилия Сперри, – не раскрывая рта, промычал Эсков (курсантам первого курса не разрешалось вести разговоры во время еды). – Мне жаль тебя расстраивать, Джим, но именно он – помощник строевого офицера на нашем курсе. Мы еще натерпимся от него, прежде чем он закончит академию… Сперри, – после секундной паузы повторил Эсков, глядя куда-то вдаль. – Мне кажется, что он…

В этот момент один из старшекурсников посмотрел в нашу сторону, и Эсков так и не сказал, что ему кажется.

Но я и сам предполагал то же самое. И даже не предполагал, а был твердо уверен: Брэнд Сперри, курсант, помощник строевого офицера академии, был сыном Хэллэма Сперри, владельца многомиллионного состояния и мэра подводного города Тетис в Маринии.

Что-то в лице молодого Сперри показалось мне в этот раз знакомым – знакомым и угрожающим. Тогда я не смог понять почему.

Теперь я понял это. Я много раз видел Хэллэма Сперри на фотографии, а курсант за маленьким столиком выглядел точь-в-точь так же, как его отец в те времена, когда была сделана фотография. Старший Сперри сфотографировался вместе с моим отцом и дядей Стюартом в те годы, когда вся Мариния состояла из пары небольших подводных сооружений, а трое мужчин на фотографии были еще очень молоды. Это было задолго до того времени, когда острое соперничество разделило Сперри и Иденов. Задолго до того времени, как умер мой отец, задолго до того, как его имя засияло в лучах славы, а состояние и недвижимость обратились в прах.

Я поднес ко рту вилку тем характерным движением, которое утвердилось среди моряков еще со времен парусного флота. Унаследовав традиции старого Аннаполиса, Вест-Пойнта и Академии в Колорадо, Академия подводного флота создала тысячи своих обычаев и правил, которые могли сбить с толку таких, как я, салаг-первогодков. Я волновался так, что не чувствовал вкуса пищи.

Если сын того человека, который обманул моего отца и пытался сделать то же самое с моим дядей, будет моим командиром, значит, в академии меня ждет трудное испытание. Наша первая встреча, безусловно, была подтверждением этого. Кто скажет, может быть, он сразу узнал меня – и намеренно затеял ссору, желая сломить «салагу» в первый же момент?

Я тотчас же одернул себя и приказал себе забыть об этом. Не важно, как я относился к Брэнду Сперри. Его сын был прежде всего курсантом, помощником строевого офицера в академии, и пока мы служили рядом друг с другом, я не имел права идти на конфликт. Я поклялся себе в этом.

И все же первый ужин в академии явно пришелся мне не по вкусу.