Текст книги "Здесь была Бритт-Мари"

11

Футбол – удивительная штука: он не просит, чтобы его любили. Он этого требует.

Бритт-Мари блуждала по молодежному центру, словно несчастный призрак, чью могилу вскрыли с намерением устроить там дискотеку. Дети в белых футболках сидели на диване и пили лимонад. Разумеется, настоящих сервировочных салфеток здесь не оказалось; Бритт-Мари нарвала туалетной бумаги по два квадратика и сложила вдвое. В нужде выбирать не приходится, но даже в нужде надо понимать, что нельзя просто взять и поставить банку со сладкой газировкой на стол – в этом Бритт-Мари никто не переубедит.

Еще она поставила перед ребятами по стакану. Один из мальчиков – Бритт-Мари, разумеется, ни за что не назвала бы его «полным», но выглядел он так, словно давно уже пьет лимонад за себя и за приятелей – радостно сообщил, что «я бы прямо из банки».

– Ни в коем случае. Здесь пьют из стаканов, – бескомпромиссно отрезала Бритт-Мари.

– Почему это? – спросил мальчик.

– Потому что мы не животные, – уведомила его Бритт-Мари.

Мальчик посмотрел на банку, как следует задумался и спросил:

– А какое животное, кроме человека, пьет лимонад из банки?

Вместо ответа Бритт-Мари подобрала с пола пульты и положила на стол – и тут же в ужасе отскочила на несколько метров: эти вроде бы скромные дети, до сей минуты тихо сидевшие на диване, в унисон заорали: «НЕЕЕТ!» – словно она швырнула пульты им в лицо.

– Не надо «лентяйки» на стол! – испуганно прошептал лимонадный мальчик.

– Примета – хуже некуда! Мы же проиграем! – завопил Омар и сбросил пульты на пол.

– Кто «мы»? – спросила его Бритт-Мари таким тоном, каким говорят с ненормальными.

Омар указал на мужиков в телевизоре. Мужчины явно не подозревали о существовании Омара.

– Мы! – повторил мальчик, упрямо и важно.

Тут Бритт-Мари заметила, что футболку он надел задом наперед. Она поправила волосы и занервничала.

– Мне не очень нравится, когда в помещении кричат. И мне не очень нравится, когда мы одеты задом наперед, как какие-нибудь бандиты. – И она подобрала пульты с пола.

– Если я оденусь правильно, мы проиграем, – пояснил Омар, указывая на футболистов в телевизоре.

Словно тут и правда имелась логическая связь.

Не зная, как реагировать на подобные глупости, Бритт-Мари отнесла и пульты, и грязную одежду в прачечную. Запустила стиральную машину, обернулась – перед ней стоял рыжий парнишка. Крайне смущенный. Бритт-Мари, которая не была готова к продолжению диалога, сцепила руки в замок.

– Они суеверные. Все должно быть, как в прошлый раз, когда мы выиграли, – сказал мальчик в сторону телевизора, пытаясь и объяснить, и оправдаться.

– Кто это «мы»? – Бритт-Мари сердито поглядела на экран: там бегали туда-сюда взрослые мужики в футболках с рекламой на иностранном языке.

По виду мальчика не скажешь, что Бритт-Мари задала хоть сколько-нибудь осмысленный вопрос.

– Мы, – объяснил он, явно недоумевая, что тут непонятного.

– Ах-ха.

Мальчик боязливо кивнул:

– Это я вам вчера угодил мячом по голове. Я не нарочно. У меня глазомер кривой. Надеюсь, мяч не испортил вам прическу.

Бритт-Мари счистила что-то с юбки и, не удержавшись, поправила волосы.

– Подумай, а может, недаром вашу площадку закрыли?

– У вас ужасно красивая прическа, – сказал рыжий парнишка, застенчиво улыбнувшись порогу, и вернулся на диван.

Трудно сказать, не понял он ее слов или предпочел не понять. Бритт-Мари смотрела ему вслед и ни в коей мере не испытывала к нему неприязни. Рыжий сел как можно дальше, у самой стены, позади черноволосого и лимонадного мальчиков.

– Это Пират, – сказала Вега.

Она вынырнула рядом с Бритт-Мари. Она то и дело выныривает. Футболка ей великовата. Или, может быть, ее тело маловато для этой футболки.

– Пират, – повторила Бритт-Мари, собрав всю благожелательность, какая ни есть в мире, чтобы не добавить, что пиратами можно называть только пиратов и больше никого.

Вега указала на двух других ребят на диване:

– Это Жабрик. А это – Дино.

Но у любой благожелательности есть предел.

– Вообще-то говоря, никакие это не имена! – воскликнула Бритт-Мари.

Вега не поняла.

– Просто он сомалиец, – объяснила она, указав на одного из мальчиков.

Поняв по виду Бритт-Мари, что цель не достигнута, Вега тяжко вздохнула и принялась объяснять:

– Когда Дино приехал в Борг, Омар перепутал Сомали и сомелье – ну знаете, которые пьют вина по телевизору. А «вина» рифмуются с «Дино». Вот мы и прозвали его Дино.

Бритт-Мари смотрела на Вегу так, словно Вега заснула пьяная в постели Бритт-Мари.

– То есть ваши настоящие имена не годятся.

Вега явно не улавливала сути претензии.

– Если мы назовем его каким-нибудь нашим именем, то как мы тогда поймем, кому пасовать?

Бритт-Мари коротко выдохнула через нос. Так Бритт-Мари стравливает раздражение, словно пар, когда его скапливается в голове слишком много.

– Но у него же есть настоящее имя? – прошипела она.

Вега пожала плечами:

– Откуда мы знали, какое у него имя? Он был не больно-то разговорчивый, когда сюда приехал. Но когда мы звали его Дино, он смеялся, а нам нравилось, как он смеется. Так «Дино» к нему и пристало.

Словно все в мире так просто. Словно имя можно взять и выбрать. Бритт-Мари принялась счищать какие-то особо невидимые пылинки с юбки так яростно, что у нее заболело запястье. Вега указала на лимонадного мальчика:

– Жабрика мы прозвали Жабрик, потому что его зовут Патрик. И потому что он умеет классно рыгать. А почему Пират, я не знаю. Просто Пират, и все.

Она кивнула на рыжего мальчика, которого не было видно за приятелями. Бритт-Мари снисходительно улыбнулась:

– Но футбольной команды для девочек, где ты могла бы играть, здесь нет, верно?

Вега покачала головой:

– Все девчонки играют в городской команде.

Бритт-Мари кивнула крайне, крайне благожелательно:

– Но ваша команда тебе не подходит, никоим образом.

– Это моя команда! – сердито ответила Вега.

Словно это ответ по существу.

Футболист в телевизоре покатился по траве. Омар воспользовался перерывом в игре, чтобы взобраться на кухонную табуретку и начать менять лампочки в кредит. Бритт-Мари взволнованно нарезала круги возле него и приговаривала:

– Тебе, конечно, все равно, что ты можешь свалиться, убиться насмерть и сломать табуретку. Тебе это, наверное, даже понравится.

Омар сиял, словно так оно и было. Вега встревоженно озиралась, словно кого-то потеряла.

– А мяч где? – спросила она.

– Блии-ин! На улице! – выкрикнул Омар в дождливый мрак за окном.

– Надеюсь, вы не принесете мяч сюда?! – в ужасе воскликнула Бритт-Мари.

– Но он же не может лежать ПОД ДОЖДЕМ! – В голосе Веги звучало такое отчаяние, словно в темноте под дождем остался близкий человек.

И не успела Бритт-Мари опомниться, как через всю комнату волной прокатилось «камень-ножницы-бумага», и проигравший рыжий Пират вскочил с дивана и шагнул к двери.

– Сумерки богов! Только не в чистой футболке! Нет! – еле выговорила Бритт-Мари, взмахнув трясущимися от злости руками.

Она схватила парнишку за ворот, но он уже обулся и шагнул через порог. Бритт-Мари яростно влезла в сапоги и бросилась следом.

– Только НЕ В ЧИСТОЙ футболке! – воскликнула она в темноту. Струи дождя обрушились на ее прическу.

Парнишка стоял в двух метрах от нее, прижимая к себе грязный мяч.

– Извиняюсь, – пробормотал он в кожаную покрышку.

Бритт-Мари не поняла, перед кем он извиняется – перед ней или перед мячом. Руками она прикрывала голову от дождя. Пират покосился на нее, улыбнулся, потом смутился и потупился.

– Можно вас спросить?

– Что такое? – удивилась Бритт-Мари; дождь заливал ей лицо.

– Вы не могли бы помочь мне с прической? – Парнишка старательно отводил глаза.

– Что такое? – повторила Бритт-Мари, не отрывая глаз от пятен грязи на только что выстиранной футболке.

– У меня завтра свиданка. Я… я подумал… хотел спросить, вы не могли бы помочь мне с прической? – с трудом выговорил рыжий Пират.

Бритт-Мари кивнула, словно ничего другого не ожидала.

– Парикмахера у вас в Борге, разумеется, нет. И теперь стричь вас – тоже моя работа. Ты это хочешь сказать? Да?

Пират помотал головой, уставившись на мяч.

– У вас волосы красивые. Я и подумал, что вы, наверное, умеете делать прически. А парикмахерской в Борге нет, ее закрыли.

Дождь немного утих. Бритт-Мари все еще держала ладони над головой на манер двускатной крыши, и дождь затекал в рукава жакета.

– Так это называется в наше время? «Свиданка»? – проговорила она чуть задумчиво.

– А раньше как называлось? – Мальчик покосился на нее из-под мяча.

– В мое время это называлось «гулять», – решительно произнесла Бритт-Мари.

Конечно, она не эксперт в этой области. Гуляла она только с двумя мальчиками. За одного из них потом вышла замуж. Пока они с рыжим парнишкой и мячом стояли на улице, дождь прекратился.

– Мы говорим «свиданка», ну или я так говорю, – пробормотал мальчик.

Бритт-Мари вздохнула, стараясь не встречаться с его ускользающим взглядом.

– Прошу прощения, я не могу ответить тебе прямо сейчас, потому что список у меня в сумочке, – тихо проговорила она.

Пират кивнул так радостно, что Бритт-Мари даже забеспокоилась:

– Да это ничего! Я могу и завтра, когда угодно!

– Ах-ха. В школу вы здесь, в Борге, конечно, не ходите.

– У нас еще зимние каникулы не кончились.

Тут из молодежного центра донеслись восторженные вопли. С перепугу Бритт-Мари потянула парнишку за футболку, а тот от неожиданности перебросил ей мяч. Теперь и ее жакет в грязи! Через полсекунды мужчины в пиццерии взревели так, что задрожала неоновая вывеска над дверью.

– В чем дело? – Бритт-Мари в панике бросила мяч на землю.

– Наши им забили! – в восторге заверещал мальчик-пират.

– Кто «наши»?

Мальчик-пират поднял мяч и уставился на Бритт-Мари, словно она задала глубоко философский вопрос.

– Наша команда, – недоуменно пояснил он.

– У меня сложилось впечатление, что у вас нет команды! – просипела Бритт-Мари.

– Ну наша команда, мы за нее! По телевизору! – попытался объяснить парнишка.

– Что ты имеешь в виду?

Мальчик открыл рот:

– Ну… за которую мы… болеем.

Бритт-Мари раздраженно сложила руки на животе:

– Какая же она ваша, голубчик, если вы в ней не играете.

Мальчик несколько секунд обдумывал ее слова, крепко обхватив мяч.

– Мы болеем за эту команду дольше, чем некоторые в ней играют. Так что это больше наша команда, чем их.

– Чепуха, – фыркнула Бритт-Мари.

В следующую секунду дверь молодежного центра с грохотом захлопнулась. Бритт-Мари метнулась к двери, парнишка – за ней. Дверь оказалась заперта.

– Они закрылись, чтобы мы не могли войти! – задохнулся от счастья Пират. – Потому что мы были на улице, когда наши забили гол!

– Ты, вообще говоря, о чем? – Бритт-Мари в отчаянии дергала дверную ручку.

– Ну что важно, чтобы мы стояли тут, на улице, потому что, когда мы были на улице, наши забили гол! Здесь мы приносим удачу!

Словно в этом и правда есть логика. Бритт-Мари сердито глянула на Пирата, давая понять, что лично она никакой логики тут не видит. Но оба остались стоять на парковке, хотя дождь припустил снова. Бритт-Мари больше ничего не сказала.

Потому что в первый раз за очень долгое время кто-то сказал Бритт-Мари, как это важно – что она где-то есть.

Футбол в этом смысле удивительная игра. Потому что он не просит, чтобы его любили.

12

После первого тайма Бритт-Мари и Пирата все-таки впустили. А весь второй тайм Бритт-Мари провела в ванной, перед зеркалом. Сначала она сама не хотела выходить – вдруг еще с кем-то придется говорить по душам; а потом «наши» забили еще один гол, и ей тут же запретили выходить, пока матч не закончится. И теперь Бритт-Мари стояла в ванной, сушила волосы, приносила удачу и переживала жизненный кризис. Занимаясь всем этим одновременно.

Из зеркала смотрел кто-то другой – на его лице потоптались бесчисленные зимы. Зима – тяжелое время, и для балконных цветов, и для Бритт-Мари. Молчание – вот с чем труднее всего справиться, потому что если все кругом молчат, то никто не узнает, есть ты или уже нет. А зима – это время молчания: стужа отделяет людей друг от друга, лишает мир звуков.

Это молчание парализовало Бритт-Мари после смерти Ингрид. Отец возвращался с работы все позже и позже – под конец так поздно, что Бритт-Мари уже засыпала к его приходу. Однажды утром она проснулась оттого, что он еще не пришел. А потом однажды – оттого, что он уже не придет.

Мама говорила об этом все меньше и меньше. И все дольше и дольше оставалась в постели по утрам. Бритт-Мари бродила по квартире, как бродят все дети, потерявшиеся в безмолвном мире. Однажды она опрокинула вазу – только чтобы мама накричала на нее из спальни. Мама не накричала. Бритт-Мари убрала осколки. И больше ничего не опрокидывала. На другой день мама лежала в постели, пока Бритт-Мари не сварила обед. На третий встала еще позже. А под конец перестала вставать вообще.

На похоронах матери Бритт-Мари была почти одна. Конечно, какие-то мамины друзья прислали красивые цветы и выразили соболезнование – просто они оказались слишком заняты жизнью, чтобы навестить кого-то, кто все равно уже умер. Бритт-Мари подрезала цветам стебли и поставила их в тщательно вымытую вазу. Она прибралась в квартире, перемыла все окна, а на следующий день пошла выносить мусор – и встретила в подъезде Кента. Они пристально посмотрели друг на друга, как смотрят дети, которые стали взрослыми. Кент к тому времени женился, завел двух детей, но недавно развелся и теперь вот приехал навестить мать. Он улыбнулся, увидев Бритт-Мари. В те дни он ее еще видел.

Стоя перед зеркалом, Бритт-Мари потирала безымянный палец. Белая полоса, неистребимая, как татуировка, словно издевается. В дверь ванной постучали. На пороге оказался Пират.

– Ах-ха. Что, выиграли? – спросила Бритт-Мари с напускным неудовольствием, хотя на самом деле радовалась, что ей удалось отсидеться в ванной.

В этом смысле ванная почти как балкон. Избавляет и от одиночества, и от общения.

– Два-ноль! – радостно кивнул Пират.

– Я только ради этого тут и сидела, – очень серьезно ответила Бритт-Мари и на всякий случай уточнила: – А с кишечником у меня все в порядке.

Пират растерянно кивнул, протянул «ооо’кей» и показал на входную дверь. Открытую.

– Свен опять пришел.

Полицейский, стоя на пороге, неловко помахал рукой. Бритт-Мари обиженно попятилась и снова закрылась в ванной. Уложив волосы как следует, она сделала глубокий вдох и вышла.

– Ах-ха? – обратилась она к полицейскому.

Полицейский улыбался, держа в руках листок бумаги. Он протянул листок Бритт-Мари, но тот выскользнул из пальцев.

– Упс, упс, пардон, пардон, я только подумал – надо отдать это вам. Да, я… или мы, мы подумали…

Он указал на пиццерию. Бритт-Мари испугалась, что полицейский переговорил с Личностью и теперь пытается довести это до ее сведения. Свен снова разулыбался. Сцепил руки на животе. Передумал и скрестил их почти под подбородком.

– Мы подумали, что вам нужно где-то жить, ну да, ну да, а я так понял, вы не хотите жить в гостинице в городе.

И тут же виновато прибавил:

– Не потому, что вам нельзя жить, где вам хочется! Конечно, не поэтому! Мы только подумали, что, м-м, вот это может оказаться вариантом. Может?

Бритт-Мари посмотрела на листок. Написанное от руки с орфографическими ошибками объявление о сдаче комнаты. В самом низу – изображение человечка в шляпе, как будто танцующего. Какое отношение имел человечек к сдаче комнаты, было малопонятно. Полицейский радостно взмахнул руками:

– Это я помог ей составить объявление! Я ходил на компьютерные курсы в городе. Она страшно приятная женщина – это которая сдает комнату, и совсем недавно вернулась в Борг. Или, м-м, это, конечно, просто совпадение, ну да, ну да, дом она продает. Но он здесь, в Борге, совсем недалеко. Я могу вас подвезти!

На парковке стояла полицейская машина. Бритт-Мари нахмурилась:

– Вон в той?

Полицейский кивнул:

– Да, я слышал, ваша машина в ремонте. Но я могу подвезти вас, ну да, ну да, мне это совсем не трудно!

Бритт-Мари медленно покачала головой:

– Я понимаю, что вам это нетрудно. Но вы хотите сказать, что меня повезут через весь поселок в полицейской машине, как преступницу?

Полицейский страшно смутился:

– Нет. Нет. Нет. Конечно, вам этого не хочется.

– Мне определенно этого не хочется!

Полицейский кивнул сконфуженно. Бритт-Мари кивнула решительно.

– Еще что-нибудь? – спросила она.

Он покачал головой. Она тоже покачала головой. Он повернулся и ушел, глядя в асфальт. Бритт-Мари закрыла дверь.

Ребята сидели в центре, пока Бритт-Мари сушила их одежду. То, что не влезло в сушилку, она развесила по помещению, чтобы дети забрали вещи на следующий день. Большинство отправились домой в футболках. Так Бритт-Мари стала тренером футбольной команды. Просто ей об этом еще не сказали.

Никто из детей не поблагодарил ее за выстиранные вещи. Дверь закрылась, и досуговый центр погрузился в тишину, какую умеют оставлять после себя только дети и футбол. Бритт-Мари собрала со стола тарелки и банки из-под газировки. Омар и Вега отнесли свои тарелки на стол рядом с мойкой. Не помыли, не поставили в посудомоечную машину, даже не ополоснули – просто оставили на столе. Кент тоже иногда так делал – и как будто ждал благодарности. Как будто хотел, чтобы Бритт-Мари знала: когда на следующее утро тарелки окажутся в шкафчике, чистые и вытертые, то это значит – он выполнил свою часть работы.

В дверь досугового центра постучали. Цивилизованные люди в такое время не стучатся, и Бритт-Мари решила, что кто-то из детей что-то забыл, и открыла дверь.

– Ах-ха?

Но на пороге снова стоял полицейский. Он смущенно улыбнулся. Бритт-Мари поправилась:

– Ах-ха!

А это совсем не одно и то же. Во всяком случае, в устах Бритт-Мари. Полицейский сглотнул, собрался с духом и неловко подал ей бамбуковую занавеску, чуть не попав Бритт-Мари по лбу.

– Пардон, вот, я только хотел… это вот бамбуковая занавесочка! – И он чуть не уронил занавеску в грязь.

– Ах-ха… – выжидательно произнесла Бритт-Мари.

Полицейский застенчиво кивнул:

– Я сам ее сплел! Я ходил на курсы в городе. «Дизайн по фэншуй».

Он снова кивнул. Словно ждал, что Бритт-Мари что-то скажет. Она молчала. Полицейский поднял занавеску к лицу.

– Вы можете прижать ее к окну машины. Так никто не увидит, что это вы.

Он бодро указал на полицейскую машину. Потом на занавеску. Потом на дождь, который снова принялся за свое. В Борге он только этим и занимается. Что с него возьмешь, если другого дела у него нет.

– А еще вы можете держать ее над головой, когда мы пойдем к машине, – как зонтик. И прическа не испортится!

– Ах-ха. – Бритт-Мари неуверенно вложила одну руку в другую.

Полицейский снова сглотнул – глаза бегали, пальцы теребили бамбук.

– Конечно, это не обязательно, нет-нет. Я только подумал, вам ведь надо где-то жить, пока вы в Борге. Я подумал, что это, так сказать, н-ну, м-м, вы понимаете. Что даме, так сказать, не подобает жить в досуговом центре.

Они долго стояли молча. Бритт-Мари вложила одну руку в другую, потом наоборот, и наконец выдохнула – бесконечно терпеливо. Это ни в коем случае не вздох.

– Мне нужно собрать вещи, – проговорила она.

Он энергично закивал. Она закрыла дверь, оставив его под дождем.

Вот такое получилось продолжение. Того, что началось.

13

Бритт-Мари открыла дверь. Полицейский вручил ей занавеску, она ему – цветочные ящики.

– Я слышал, у вас в машине осталась большая икеевская упаковка – может, я ее перенесу к себе в машину? – любезно предложил полицейский.

– Ни в коем случае! – испуганно отрезала Бритт-Мари, будто Свен предложил сжечь упаковку.

– Ну да, ну да, конечно нет. – Полицейский виновато закивал.

Из пиццерии вышли мужчины в бородах и кепках, кивнули полицейскому, тот помахал рукой в ответ. Бритт-Мари мужчины словно не заметили. Полицейский торопливо прошагал к машине с балконными ящиками под мышкой, потом вернулся и пошел рядом с Бритт-Мари. Он не держал ее под руку, но его рука была в нескольких сантиметрах от ее. Их руки не соприкасались, но, если бы Бритт-Мари поскользнулась, Свен бы смог ее подхватить.

Бритт-Мари держала занавеску над головой, словно зонтик; с этой ролью занавеска прекрасно справлялась, причем предпочитая амплуа дырявого зонтика. Однако Бритт-Мари держала занавеску над головой до самой машины – зачем полицейскому видеть, что прическа вконец раскисла?

– Прошу прощения, вы не высадите меня возле банкомата, чтобы я смогла расплатиться за комнату. – Произнесла она не вполне так, как обращаются к таксисту, но и не так, как просят полицейского, и озабоченно прибавила: – Если вас это не затруднит. Не хотелось бы доставлять лишних хлопот.

– Совсем не затруднит! – ответил полицейский без малейшего затруднения в голосе.

Свен болтал всю дорогу – совсем как Кент, когда они куда-нибудь ездили. Но по-другому, потому что Кент всегда что-нибудь рассказывал. А Свен задавал вопросы. Это раздражало Бритт-Мари. Это так раздражает – когда тобой интересуются те, к кому ты еще не привык.

– Что думаете о матче? – спросил полицейский.

– Я была в туалете, – ответила Бритт-Мари.

И пришла в невероятное раздражение от собственных слов. Из них ведь можно сделать скоропалительный вывод, что у нее серьезные проблемы с кишечником. Полицейский ответил не сразу, из чего Бритт-Мари сделала вывод, что именно такой вывод он и сделал, а Бритт-Мари категорически не одобряет, когда полиция делает скоропалительные выводы. Поэтому пришлось внести ясность:

– У меня нет проблем с кишечником. Но я должна была находиться в туалете, иначе игра пошла бы как-нибудь не так!

Полицейский засмеялся. Не то над словами Бритт-Мари, не то над ней самой. Но заметил, что Бритт-Мари это не одобряет, и перестал.

– Почему вы вообще приехали именно в Борг? – с любопытством спросил он.

– Мне предложили здесь работу, – просто ответила Бритт-Мари.

Ноги ее утопали в залежах пустых коробок из-под пиццы и бумажных пакетов из-под гамбургеров. На заднем сиденье лежал мольберт и груды карандашей и рисунков.

– Я хожу на курсы акварели, в городе! Вы любите живопись? – с воодушевлением спросил полицейский, заметив, что Бритт-Мари смотрит на рисунки.

– Нет.

Полицейский смущенно поковырял руль.

– Ну да, ну да, я, конечно, не имел в виду свои собственные работы. Я-то просто любитель, пишу для собственного удовольствия, я имел в виду – вообще. Настоящие картины. Красивые.

Что-то внутри Бритт-Мари захотело сказать: «Ваши рисунки тоже красивые», но кто-то более благоразумный внутри ее успел ответить раньше:

– У нас дома нет картин. Мой муж не любит живопись.

Полицейский молча кивнул. Они приехали в город в двух милях от Борга, оказавшийся городком, практически тоже поселком. Тот же Борг, только больше. Тот же вектор развития. Только скорость пониже. Бритт-Мари сняла деньги в банкомате возле солярия: очень негигиенично, ведь от соляриев бывает рак, а рак – это совсем не гигиенично.

Снять деньги удалось не сразу: набирая код, она так тщательно прикрывала клавиши, что не видела, куда нажимает. Не упрощало процесса и то, что в его продолжение Бритт-Мари держала над головой бамбуковую занавеску. Окажись кто поблизости, он подумал бы бог знает что.

Но полицейский ее не торопил. Бритт-Мари с изумлением поняла, что ей это нравится. Кент всегда ее торопил, независимо от того, насколько быстро она справлялась с делами. Вернувшись в машину, Бритт-Мари почувствовала, что должна сказать что-нибудь социализирующее. Поэтому она глубоко вздохнула и указала на пустые коробки и пакеты на полу:

– Кулинарных курсов в городе, конечно, нет.

– Как же! Есть! – просиял полицейский. – Я ходил на курсы по приготовлению суши! Вы когда-нибудь готовили суши сами?

– Разумеется, нет. Мой муж не любит иностранную еду, – ответил некто благоразумный изнутри Бритт-Мари.

Полицейский понимающе кивнул:

– Ну да, ну да, эх, да суши и готовить особо не надо. Режешь да… режешь. Я и сам не так часто их готовлю, если честно. Ну, после курсов. Готовить для себя одного не так уж весело, если вы понимаете, о чем я.

Он смущенно улыбнулся.

Она вообще не улыбнулась. Только ответила:

– Не понимаю.

В Борге полицейский наконец собрался с духом и предложил новую тему:

– Во всяком случае, вы очень хорошо сделали, что занялись молодежью. В Борге нынче расти непросто. Ребятишкам, сами знаете, нужно, чтобы кто-нибудь за ними приглядывал.

– Я никем не занялась и ни за кем не приглядываю! – возмутилась Бритт-Мари.

Полицейский виновато замотал головой, так что затряслись щеки.

– Я не это имел в виду, ну да, ну да, я только, что вы им нравитесь. Ребятишкам. Я не видел, чтобы им кто-то нравился, с тех пор, как умер предыдущий тренер.

– Что значит «предыдущий»? – оскорбилась Бритт-Мари, как оскорбился бы любой человек, которого назначили тренером без его ведома.

– Я, м-м, хотел только сказать – они ужасно рады, что вы сюда приехали. – «Они» у Свена вышло совсем как «мы».

Помолчав, он поинтересовался:

– А где вы работали до Борга?

Бритт-Мари не отвечала. Она сердито рассматривала дома, мимо которых они проезжали; перед каждым вторым на лужайке торчала табличка «Продается», и Бритт-Мари сухо заметила:

– Похоже, многим жителям Борга не нравится жить в Борге.

Уголки губ у полицейского чуть приподнялись, как у человека, когда он пытается спрятать грусть. Но плечи этого направления категорически не поддержали.

– Кризис. Когда бюро перевозок поувольняло всех водителей, поселок остался в полном безденежье. Те, кто выставил объявления, все еще надеются продать дом. Другие сдались. Молодежь перебирается в города. В конце концов здесь останемся только мы, старики, потому что мы – единственные, у кого все еще есть работа.

– Финансовый кризис позади. Так говорит мой муж, он предприниматель, – поставила Свена в известность Бритт-Мари.

Полицейский тут же кивнул, словно уже жалел о сказанном.

– Да, конечно, я ничего в этом не понимаю. Конечно. Ваш муж наверняка прав.

Бритт-Мари спрятала под бамбуковой занавеской и прическу, и белое пятно на пальце. Она не сводила глаз с поселка, где не хотят жить даже те, кто в нем живет.

– И вы тоже увлекаетесь футболом, – произнесла она наконец.

Зрачки у полицейского расширились, и он произнес нараспев, словно стихи:

– Однажды я слышал такие слова: «Футбольный мяч работает на уровне инстинктов. Он катится по улице, и ты просто бьешь по нему ногой. Любовь к футболу – как и всякая другая любовь: непонятно, как можно без нее прожить». – Свен смущенно улыбнулся.

– Кто это сказал? – поинтересовалась Бритт-Мари.

– Один старый тренер. Прекрасно, правда?

– Чепуха, – отрезала Бритт-Мари, хотя хотела сказать – «как красиво!».

Полицейский крепче вцепился в руль.

– Ну да, ну да, я только хотел… все ведь любят футбол? А?

Словно мир устроен именно так.

Они остановились перед квадратным серым двухэтажным домом. В саду по другую сторону дороги стояли две старушенции – такие древние, словно жили в этом поселке еще до того, как он стал поселком. Обе подозрительно таращились на полицейскую машину, опираясь на ходунки. Дождь перестал, но Бритт-Мари все еще держала над головой бамбуковую занавеску. Свен позвонил в дверь серого дома. Открыла давешняя слепая – такая же квадратная, как дом. Не то чтобы Бритт-Мари назвала бы ее толстухой, ни в коем случае, но как бы то ни было, в руке женщина держала шоколадное печенье.

– Привет, Банк, – дружески произнес полицейский.

– Привет, Свен. Привез ее? – равнодушно спросила Банк и махнула палкой в сторону Бритт-Мари.

– Да! Это Бритт-Мари! – объявил полицейский, радостно указывая на Бритт-Мари, словно она что-то значила.

– Комната стоит двести пятьдесят в неделю, никакого кредита. Снимать можете, пока я не продам эту развалюху, потом – все, – пробурчала Банк и затопала назад, в дом, не приглашая гостей войти.

Бритт-Мари пошла за ней, невольно ступая на цыпочках – пол был настолько грязный, что ходить по нему не хотелось даже в сапогах. В прихожей среди пустых коробок валялась белая собака. Бритт-Мари объясняла это неряшливостью этой Банк, а не ее слепотой. Бритт-Мари не делает скоропалительных выводов, поэтому уверена, что неряхами могут быть и слепые.

По всему дому были развешаны старые снимки: девочка в желтой футболке, на некоторых – рядом с тем пожилым мужчиной с фотографий из досугового центра. Только здесь он моложе. Видимо, он был ровесником Бритт-Мари, когда его нашли на кухонном полу. Означает ли это, что она старая? В последние годы меряться годами ей было особо не с кем.

Свен стоял у дверей, прижимая к животу цветочные ящики и сумку Бритт-Мари. Он был ее ровесником. Но чувствовалось, что он очень немолод.

– Нам так не хватает твоего папы, Банк. Всему Боргу не хватает, – грустно произнес Свен куда-то в комнату.

Банк не отвечала. Бритт-Мари не знала, что делать, поэтому выхватила ящики у Свена. Свен снял фуражку, но так и стоял на пороге, как стоят мужчины, полагающие, что в дом к дамам нельзя входить без приглашения. А Бритт-Мари его не приглашала, хотя ее и огорчало, что он стоит на пороге в полицейской форме. Ведь престарелые дамы по ту сторону дороги все еще в саду, смотрят. Что соседи подумают!

– Еще что-нибудь? – спросила она, хотя на самом деле это было «спасибо».

– Нет, нет, ничего, ничего. – Свен снова надевал фуражку.

– Тогда спасибо, – сказала Бритт-Мари, хотя на самом деле это было «до свидания».

Свен, застенчиво кивнув, повернулся к двери. Он уже прошел полдороги до машины, когда Бритт-Мари, сделав вдох и откашлявшись, произнесла – лишь слегка громче, чем обычно:

– За то, что подвезли. Благодарю вас… да, я хотела сказать – тебя… вас за то, что подвезли.

Свен обернулся, его лицо посветлело. Бритт-Мари поспешно захлопнула дверь, пока ему не пришло что-нибудь в голову.

Банк поднималась по лестнице. Палка ей нужна была больше для опоры, чем для ориентации в пространстве. Бритт-Мари ковыляла следом, прижимая к животу балконные ящики и сумку. Банк обвела рукой двери на втором этаже.

– Туалет. Раковина. Есть будете где-нибудь еще, я не хочу, чтобы в доме воняло стряпней. Днем сидите подальше отсюда, в дом будет приходить маклер и покупатели, смотреть дом, – процедила она.

Бритт-Мари обратилась к ней как можно дипломатичнее:

– Позвольте принести вам извинения за мое вчерашнее поведение. Я не знала, что вы слепы.

Банк проворчала что-то сквозь зубы и уже собралась спуститься по лестнице, но Бритт-Мари еще не закончила.

– Однако я хотела бы заметить, что вы не можете ожидать от окружающих осведомленности о вашей слепоте, когда вас видят только со спины, – со всей доброжелательностью заметила она.

Ворчание Банк стало нетерпеливее. Бритт-Мари спускалась следом за ней по лестнице, и говорила все громче: