Текст книги "После бури"

Услышав это, один из парней одобрительно хмыкнул и спрыгнул с барного стула, причем зацепился шарфом за стойку и чуть не удавился, но во время этой невольной пантомимы все же ухитрился сказать:

– Вот и я о том же! Девчонка и смотрит хоккей! А? Это не спорт, а насилие!

– Точно! – закивала одноклассница.

На этот раз Мая услышала их слова, но не ответила, она смотрела в телефон: «Буря может стать крупнейшей катастрофой в регионе со времен лесных пожаров», – писали на сайте бьорнстадской газеты. Мае показалось, что она в какой-то другой стране. Стоило встать, и вино заплескалось в голове, как в сломанном ватерпасе; сделав два шага, она чуть не упала. Парень, сбросив шарф, выставил руку, чтобы подхватить Маю, но она уже обрела равновесие и врезала ему с такой силой, что парень отскочил – на свою беду, недостаточно быстро. Разъяренная, она шагнула вперед, толкнула его в грудь, и парень повалился назад на стулья. Одноклассники лепетали ее имя и пытались остановить, но, увидев почерневшие глаза, испуганно попятились.

– Насилие? Да что вы знаете о насилии? – прошипела Мая и прошагала мимо них к выходу.

Они были слишком потрясены, чтобы окликнуть ее. На протяжении двух лет они хотели узнать о ней больше. Теперь узнали. Она показала, что она за зверь.

* * *

Петер сидел, облокотившись на журнальный столик и обхватив голову руками, он изо всех сил надеялся, что вот-вот увидит, как возле въезда в гараж зажжется свет. Когда-то он позвал своего друга Хряка помочь установить датчики движения, чтобы свет загорался, как только машина подъезжает к гаражу; Петер говорил, что делает это ради Миры, чтобы она лучше видела, куда едет, но на самом деле он старался ради себя. Чтобы он мог посчитать, сколько она просидит в машине, прежде чем выйти. С каждым разом это занимало все больше времени. Иногда Петер притворялся, что спит, когда слышал, как в замке поворачивается ключ, потому что знал, что Мира на это надеется.

Он отправил ей сообщение. Она ответила кратко, так у них теперь повелось – два-три слова, не больше.

«Собираешься?»

«Да. Вы дома?»

«Да»

«Лео ОК?»

«Все ОК. Ты?»

«ОК»

Но она так и не приехала. Петер немного задремал и, проснувшись, с силой потер глаза, а когда снова открыл их, было по-прежнему темно. Он моргнул – сначала в смятении, потом в ужасе, он на ощупь двинулся по комнате, но споткнулся и упал на диван. И тут его ослепил луч света и послышался голос Лео:

– Пап, ты что тут делаешь? – Он светил на Петера телефоном.

– Ничего! Ты зачем выключил свет? – тяжело дыша, спросил Петер.

Лео хмыкнул:

– Электричество вырубилось на фиг! Ты что, совсем с дуба рухнул?

Петер молча сморгнул. Они с Лео пошли в гараж за фонариками. Взяв один, Лео отправился к себе, но вскоре вернулся. Ему уже четырнадцать, и он уже, конечно, не боится темноты, что за глупости, но раз в жизни-то можно посидеть рядом с папой?

Он играл во что-то на телефоне, пока не села батарейка, потом играл на папином телефоне, пока он не отключился по той же причине. Последнее, что Петер успел прочитать, было сообщение от Миры: «Скоро буду». Он ответил: «ОК» и, когда экран погас, пожалел, что не добавил: «Люблю тебя».

У себя в общежитии Мая сидела на полу под полками и обновляла новостные сайты в поисках прогнозов погоды и новостей насчет бури. Она то плакала, то звонила Ане, и в конце концов бросила телефон и разрыдалась. Потом думала, не позвонить ли домой, но ведь родители догадаются, что она пьяна, мама разозлится, а папа расстроится. В конец концов она позвонила младшему брату, но у него был выключен телефон.

– Черт, Лео, ответь, ну пожалуйста… – шептала она в темноту, но Лео увидит пропущенные звонки только на следующее утро, когда кончится буря, снова дадут электричество и он сможет зарядить телефон. Он сам позвонит сестре и разбудит ее, чтобы рассказать о случившемся.

– Больше нет? В смысле?.. Как это «нет»? – пробормочет Мая, сонная и с похмелья.

Она купит билет на поезд, соберет сумку и поедет на север. Всю дорогу она будет думать о папе.

17
Мертвые

Дом. Для него должны быть разные слова. Одни – для жилища людей, другие – для обиталища тех, кого мы потеряли.

Мира стояла у окна офиса в Хеде и смотрела в темноту, пока буря не нажала на стекла с такой силой, что Миру охватил ужас. Она отвернулась к столу, и тут погас свет. Все это выглядело как террористическая атака. Ударившись коленом о стул, Мира вздрогнула, выругалась и бессильно опустилась на пол. В темноте пустынный офис казался гигантским.

Они с коллегой решили переехать сюда в прошлом году, когда дела пошли в гору и они наняли больше людей; вообще-то помещение было великовато – когда-то здесь располагался вокзал, но Мира влюбилась в него с первого взгляда. Она полюбила старые вещи, хотя раньше мечтала о новом доме и современной мебели, – возможно, это признак того, что она теперь тоже сделалась лесным человеком. Скоро начну ходить на лыжах и перестану спрягать глаголы, с горечью подумала Мира.

Она лежала на полу, закрыв глаза и слушая, как все сильнее дребезжат оконные стекла. Думала, что надо бы поехать домой к Петеру, и стыдилась того, что ей этого хочется недостаточно сильно. Знала, что с ней что-то не так, что где-то внутри сидит желание остаться здесь.

Между коротким сном и пробуждением она вспомнила, как недавно Петер сел в машину и поехал к Мае в столичный город, в ее новый дом, чтобы помочь повесить полки в комнате в общежитии. Мира вспомнила, как сидела в офисе и как в ее телефоне дзынькнуло новое сообщение – с фотографией машины на парковке рядом с перекрестком и текстом: «Как думаешь, меня не оштрафуют?» И засмеялась в темноте, так это было глупо. История их любви настолько нелепа, что он на полном серьезе думает, будто она способна определить расстояние в десять метров ПО ФОТО и решить, не слишком ли близко он припарковался. Возможно, поэтому она и открыла свой бизнес – Петер верил, что Мира может все что угодно, и иногда заражал ее своей верой.

Все слишком просто, с горечью думала Мира в промежутке между явью и сном, вот почему ему нельзя рассказать, с какими финансовыми трудностями они сейчас столкнулись. Они потеряли крупных клиентов, и долгов у них выше крыши, но она молчит, потому что боится разочаровать его, ведь он пожертвовал всем. Когда ты молод и влюблен, самое трудное в отношениях – признать, что тебе нужна помощь; а когда прожил в браке половину жизни – признать, что помощь тебе не нужна: ты сам в курсе, какой ты никчемный лузер, и никому этого не сформулировать лучше тебя. Мира читала это в глазах Петера каждый раз, когда его критиковала. «Без тебя знаю, помощь мне не нужна» – хотелось крикнуть ему, но он молчал. Мира его прекрасно понимала: она и сама ощущала то же самое.

Она любила свой офис, но на беду, здание находилось в Хеде, а не в Бьорнстаде. По этому поводу ей приходилось терпеть молчаливое недовольство Петера, иногда она даже спрашивала себя, не поэтому ли бессознательно выбрала это место? Чтобы еще больше отдалить мужа от хоккея, чтобы его не смогли заманить обратно? Но зачем это ей? Ради кого? Брак это не спасет, хотя, возможно, продлит. Ее не тянулоь домой даже во время бури. Что вообще значит «дом»? Здесь, в Хеде, она чувствовала себя дома больше, чем в Бьорнстаде. В кого она превратилась?

Проклятые города, думала Мира, потому что хотела найти виноватых. Проклятые города и их детсадовская зависть и ненависть, из-за которых каждому всякий раз приходится выбирать сторону. Петер, конечно, был не единственным, кому не нравилось, что их офис находится в Хеде; пару недель назад его старый друг Фрак появился здесь вместе с еще четырьмя мужчинами, они подчеркнули, что это «неофициальный визит» и они «не выступают от имени муниципалитета или клуба», а представляют «так сказать, группу заинтересованных лиц». Бьорнстад и их чертовы интересы, думала Мира, слушая, как они бубнят о своем; проклятый город, проклятая игра. В соответствии с прозвищем Фрак вырядился как на парад, на этот раз в полосатый костюм с галстуком и жилеткой, а остальные явились в экипировке местных ковбоев-предпринимателей: джинсы, рубашки, тесные пиджаки и мания величия. Мира вспомнила слова коллеги, когда они только открывали свое дело: «Единственное, что требуется для бизнес-успеха двум женщинам вроде нас – это в общей сложности десять лет изучения юриспруденции, тридцать лет опыта в профессии плюс самооценка одного посредственного мужчины».

Пятеро мужчин были успешными предпринимателями, спонсорами «Бьорнстад-Хоккея» и бессменными «неравнодушными жителями» из рубрики «Письма читателей» в местной газете. Они столпились вокруг Мириного стола, словно вокруг инсталляции на выставке современного искусства: стол выглядел как мужской, но сидела за ним женщина, и это их завораживало. Один из мужчин подумал, что коллега Миры – ее секретарь, и спросил, нельзя ли ему капучино, на что коллега вежливо ответила, что можно, причем в морду, если не уймется, так что Мире пришлось взять ее за руку, чтобы она не привела угрозу в исполнение. Другой мужчина спросил, будет ли Петер присутствовать на встрече, на что коллега ответила: «Конечно, он как раз готовит прекрасный капучино!» Фрак понял намек и великодушно всплеснул руками:

– Милые дамы, не будем отнимать ваше драгоценное время! – После чего отнял его минут на сорок. – Как-то нехорошо выглядит вот это все, – улыбнулся он, имея в виду, что Мира, фру Андерсон, супруга бывшего спортивного директора «Бьорнстад-Хоккея», выбрала для своего преуспевающего предприятия офис в Хеде. – Мы, бьорнстадцы, должны держаться вместе. Так ведь? В маленьком городке все друг с другом связаны, Мира, предприятия, политики, жители… – продолжал он, в последний момент удержавшись, чтобы не добавить «…хоккей!», потому что заметил, что коллега Миры взвешивает в руке чашку с кофе, словно примериваясь к броску. Вместо этого Фрак с гордостью, словно собирался показать холст эпохи Ренессанса, извлек документ, оказавшийся весьма выгодным договором аренды недавно отремонтированного офисного помещения в Бьорнстаде. Помещение принадлежало коммуне, но Фрак пообещал, что проблем не будет, он договорился о снижении цены напрямую с политиками. – И это временно, ведь через пару лет вы сможете переехать сюда! – На стол легли новые чертежи. – Бизнес-парк «Бьорнстад»! – победно провозгласил Фрак.

Чертовы мужики со своими грандиозными планами, думала Мира, вечно что-нибудь выдумают. За последние годы они уже мечтали об аэропорте, галерее и чемпионате мира по лыжам, а теперь вот это. Новый бизнес-центр по соседству с супермаркетом Фрака, где сосредоточатся все предприятия города, будет построен на деньги коммуны, а в центре внимания окажется Фрак. Возле ледового дворца построят новый спортивный комплекс; Фрак гордо пояснил:

– Мы вкладываем деньги в будущее наших детей, Мира, все ради них!

Но никогда и ничего не делалось ради детей. Дети были лишь прикрытием. Проект бизнес-парка «Бьорнстад», начиная с имени и заканчивая идеей, был безупречен в своей блистательной глупости. Мира не переставала удивляться, что они не перестают ее удивлять, эти мужики. Фрак истолковал молчание Миры как одобрение и ухмыльнулся, как умеют только мужчины, не замечающие разницы между диалогом и монологом:

– Нам надо держаться вместе, правда, Мира? То, что хорошо для города, хорошо и для нас!

Первым порывом Миры было вышвырнуть Фрака в окно, не открывая его, но, к сожалению, она увидела, что арендная плата, которую предлагал Бьорнстад в лежавшем на столе контракте, вполовину меньше той, что они платят за вокзал в Хеде. Это позволило бы существенно разгрузить бюджет. Даже коллега не знала, в каком плачевном состоянии находятся финансы предприятия, – Мира скрывала это от всех, упрямо полагая, что справится сама. Мира знала, что это не так, но все настолько затянулось, что отступать было поздно. Мира задумалась и, когда коллега посмотрела на нее подозрительно, твердо спросила:

– А теперь, Фрак, скажи, что ты и клуб хотите взамен?

Фрак театрально всплеснул руками, смахнув со стола стопку папок:

– Что мы хотим? Мы ведь должны друг другу помогать, Мира! Мы же друзья. Почти соседи!

Тут один из мужчин, подавшись вперед, из самых лучших побуждений предложил Мире и ее коллеге «внести свою лепту в общее дело» и пожертвовать «Бьорнстад-Хоккею» сумму, по случайному совпадению равную скидке на арендную плату, о которой Фрак договорился с коммуной.

– Но зато эта сумма дает налоговый вычет как благотворительное пожертвование, наши аудиторы за этим проследят. Сплошная выгода – и нам, и вам!

Так вот в чем дело. Кто бы сомневался. Всегда хитрость, всегда задняя мысль. Махинация за махинацией, и так всегда. Если Бьорнстад – это семья, то ледовый дворец в ней – избалованный ребенок, проедающий все ресурсы.

– Ну… это… просто предложение, – кашлянул Фрак. Было видно, что он предпочел бы не высказывать его напрямую.

Фрак обожал тайны, ему казалось, что они давали ему власть над людьми, и, когда один из мужиков опять открыл рот, это пошло вразрез с его планами. Мужику не терпелось сделать то, что делают все мужики, когда встречают таких, как Мира и ее коллега: недооценить их.

– Я вам вот что скажу, скоро в Хеде не останется ни одного предприятия, потому что скоро здесь вообще ничего не останется! Даже хоккейной команды!

Фрак толкнул его в бок, но было поздно – Мира подняла бровь и, улыбнувшись своей самой наивной улыбкой, спросила:

– Правда?

Тут мужик, конечно, не удержался:

– Муниципалитет хочет закрыть «Хед-Хоккей»! В наших краях достаточно одного клуба, поэтому они и пытались столько лет прикрыть «Бьорнстад», но теперь разница налицо: Бьорнстад стал старшим братом, а Хед – младшим. Сечешь? У нас лучшая команда, лучшая экономика и лучшие спонсоры! Поэтому прикроют «Хед-Хоккей», а за ним и все остальное! Бьорнстад стал центром, а Хед – захолустьем, поэтому лови момент и переезжай, а не то скоро денег не хватит! – Мужик загоготал так, что живот заходил ходуном, будто мокрый брезент на ветру.

Фрак натянуто улыбнулся, не глядя на Миру, и смущенно пробормотал:

– Да… но это, разумеется… неофициальная информация. Про хоккейные клубы. Никто не знает, что сейчас идут дебаты, даже… твой муж. – Сказать «Петер» у Фрака не повернулся язык.

Мира с коллегой встали, давая понять, что встреча окончена. Вежливо кивнули – по крайней мере, Мира, – пожали мужчинам руки и пообещали подумать над предложением сменить адрес.

Когда джинсы и пиджаки вразвалочку вышли из офиса, Фрак задержался в дверях и поднял руку в скорбном приветствии Петеру, в одиночестве сидевшему у себя в кабинете за стеклянной дверью. Петер помахал ему в ответ из своей стеклянной клетки, как лев, потерявший гриву, – глядя на это, Мира почувствовала себя женщиной, потерявшей мужа. Было время, Петер знал все тайны этого леса, а теперь Мира знает о хоккейных клубах больше, чем он. Она стала важнее.

Дверь за Фраком и мужиками закрылась. Мира сидела за столом и смотрела на фотографии. После этого визита Петер стал уезжать домой все раньше и раньше, чтобы забрать Лео, а Мира возвращалась с работы все позже и позже, а заехав в гараж, сидела в машине все дольше и дольше. Петер сам захотел устроиться к ней на работу, но, может быть, он сделал это, потому что думал, будто этого хочет она, а она теперь и сама не знала, чего хочет. Самое невыносимое в браке то, что если делать все правильно, то до конца никогда не переделаешь.

Петер не виноват, что так получилось, и Мира тоже не виновата, просто фирма стала развиваться слишком быстро. Когда он поступил на работу, Мира пообещала, что он будет заниматься «человеческими ресурсами» и решать «вопросы с персоналом»; все шло хорошо, пока сотрудников было немного, но теперь их количество выросло и он превратился в самого слабого игрока, которого перевели в дивизион повыше, а он не дотягивал. У остальных было образование и опыт, а он был женат на шефине. Мира пыталась сгладить его недостатки, давая важные задания со всякой бумажной работой, но дела шли все хуже и хуже. Не то чтобы Петер съежился на фоне ее успеха, просто она выросла так, что рядом с ней он казался меньше.

– Скоро тебе придется открыть фальшивую фирму и нанять фальшивых сотрудников, чтобы он поверил, будто работает по-настоящему, – недавно подколола ее коллега.

– Не настолько все плохо, – ответила Мира.

Коллега пожала плечами. Она так часто подтрунивала над Петером, что он решил, будто та его ненавидит, чем в конце концов вызвал у нее сочувствие. Начав работать у Миры, он впервые в жизни пришел на работу в галстуке, это стало настоящим испытанием – каждый раз он завязывал его так, что получалось слишком коротко либо слишком длинно. Тогда Петер стал носить галстук с готовым узлом, и коллега Миры, увидев торчавшую из-за воротника рубашки липучку, воскликнула: «Я и не знала, что такие бывают взрослых размеров!» Петер, покраснев, стал оправдываться, что это не детский галстук, его называют «галстуком безопасности», такие носят телохранители, чтобы их не могли задушить. Коллега просияла: «Телохранители? Как Кевин Костнер в том фильме?» Петер слишком поздно понял, что совершил ошибку, теперь коллега, проходя мимо его кабинета, всякий раз напевала «I will always love youuuu», для этого она каждый день находила невероятное количество поводов, учитывая, что ее кабинет находился в другом конце здания. Мира делала вид, будто не замечает, как Петер упражняется с галстуком каждое утро, но тот все равно получался то слишком длинным, то слишком коротким. В ее мире Петер так и не освоился.

На днях коллега посмотрела Мире в глаза и сказала:

– Знаешь, из опыта общения с мужчинами я усвоила, что большинству из них нужно от женщины две вещи: чтобы она повышала их самооценку и чтобы оставила их в покое. Обычно мужчина глупеет либо потому, что у него низкая самооценка, либо потому, что ему не хватает воздуха. Но в чем дело с Петером? Черт, ты оставила его в покое слишком надолго…

На это Мира отрезала, что экспертиза коллеги, не способной удержаться ни в одних отношениях, даже если посадит их на клей, оставляет сомнения. Коллега возразила, что, хоть Мира и замужем целую вечность, проблемы это не решило. Тогда Мира, зажмурившись, злобно прошипела:

– Черт, неужели и до этого дошло?

– До чего?

– Даже ты на стороне Петера.

Коллега долго молчала, а потом честно ответила:

– Я ничего не смыслю в браке. Но не думаю, что в семье должны быть стороны.

Черт, думала Мира, лежа на полу в офисе. Черт. Черт. Черт!

Она знала, что думают все остальные: почему бы ей не отпустить Петера в клуб? Не позволить снова работать в хоккее?

Но она знала, чем это кончится, она прожила его интересами половину жизни. Этому клубу нельзя уделить немного внимания – он монстр, он сжирает отношения без остатка, как ревнивый любовник. Хоккею всегда мало, ты всегда не дотягиваешь, но и в жизни за пределами ледового дворца все то же самое.

Два года назад, когда с Маей случилось самое ужасное, Мира и Петер на время забросили Лео. У сына завелись новые друзья, худшего пошиба, из числа парней в черных куртках, провоцировавшие в нем самое темное. Мира и Петер поняли, что будет с Лео, если оставить его наедине с собственными демонами и импульсивной натурой. И пообещали друг другу, что один из них будет проводить дома больше времени. И следить за сыном.

Разве это не справедливо? Разве Мира не выполняла свой долг столько лет? Не пришла ли ее очередь как следует поработать? Она раз десять начинала писать сообщения Петеру, но стирала и наконец отправила два слова: «Скоро буду». Мира надеялась, что Петер перезвонит и крикнет в трубку, что она врет, но в ответ пришло лишь: «ОК».

Черт.

В ящике письменного стола лежал фонарик, но Мира его не взяла. Дождь барабанил в окна, ее лицо освещал лишь телефон, в котором она листала фотографии детей, накопившиеся за долгие годы: дни рождения, игры в снежки, воскресные коньки на заледеневшем озере. На вид идеальная семья, неужели так было на самом деле?

Мира задремала, свернувшись калачиком на ковре, но по-настоящему не заснула. Постепенно она привыкла к шуму и грохоту за окном и перестала вздрагивать. Она не услышала, как в офис вошел Петер, он умел так тихо подкрасться и так осторожно дотронуться. Мира почувствовала на затылке его дыхание, а на талии – грубые ладони и криво сросшиеся пальцы, переломанные в больших и маленьких ледовых дворцах. Она улыбнулась, зажмурившись еще сильнее, она боялась открыть глаза и увидеть, что это сон.

– Обязательно лежать на полу? – наконец шепнул он ей на ухо.

– Что? – пробормотала она.

– Обязательно лежать на полу, родная? – повторил он.

Мира не знала, обнять его или наорать, поэтому просто спросила:

– Как ты сюда попал?

– Пришел.

– Пришел?

– Ну да. С фонариком, через лес.

– Почему, Петер?

– Лео у соседских детей. Я не хотел оставаться один.

– Ты псих, – сказала Мира, крепко сжав его руку.

– Знаю, – сказал он, и она почувствовала щекой, как его губы растянулись в улыбке.

Они лежали и слушали ветер, и Мира впервые за долгое время подумала, что, возможно, еще не поздно все исправить. Она скользнула в сон. И забыла обо всем.

Проснулась она оттого, что звонил телефон. Растерянная и заспанная, она резко села на полу и увидела за окном рассвет. Неужели она была настолько измотана, что проспала бурю? Телефон все звонил и звонил, ее сердце вспорхнуло к потолку и обрушилось вниз, когда она увидела на экране имя Петера. Он сюда не приходил. Мира хотела сказать ему столько всяких вещей, но, когда он ответил, не смогла выговорить ни единой. Никто, кроме нее, отродясь не слышал, как плачет Петер, – если в детстве тебя били, привыкаешь сдерживать слезы, но только не с Мирой. Перед ней Петер притворяться не мог.

– Умерла? Как… умерла? – только и могла сказать Мира, ведь такие не могут умереть. Она – нет!

Через несколько дней после бури Петер будет стоять в спальне и завязывать галстук, чтобы на похоронах тот был идеальной длины. Спрятавшись за дверью, Мира так и не сможет вздохнуть так глубоко, чтобы прервать тишину. Той ночью лес потерял не только множество прекрасных деревьев, но и одного из лучших своих людей.