Текст книги "Зеленый мозг"

– У тебя острый язычок, моя дорогая. Слишком плохо, что нельзя этого сказать о твоем уме.

– Вот это уже что-то новое для вас, Трэвис, – сказала она и улыбнулась Хуану.

Но Хуан слышал выкрики в их голосах и вспоминал Ви-еро, падре, так торжественно говорящего: «Человек выкрикивает, если выражает протест против своей жизни, из-за одиночества и потому, что жизнь отламывается от того, что бы ни создало ее. Но независимо от того, на сколько глубоко ты ненавидишь жизнь, ты и любишь ее тоже. Она, как котелок, кипящий вместе со всем, что ты должен попробовать – но очень болезненный для пробы».

Внезапно Хуан притянул Рин и поцеловал ее, прижимая к себе, зарывшись руками в ее спине. Губы ее ответили после кратчайшего колебания – теплые и податливые.

Наконец он оторвался, твердо посадил ее в кресло и откинулся на спинку своего кресла.

Когда Рин перевела дыхание, она сказала:

– Ну, а это что?

– Во всех нас есть маленькое животное, – сказал Хуан. «Он что, защищает меня? – спрашивал себя Чен-Лу, садясь прямо. – Мне не нужна защита от него в этом деле».

Но Рин засмеялась, скрывая гнев и, дотянувшись до Хуана, ласково потрепала его по щеке.

– Разве это не так? – спросила она.

А Чен-Лу подумал: «Она только выполняет свою работу. Как красиво она работает. Какое артистическое дарование. Было бы просто жаль, если бы я ее убил».

Глава 9

У них такой талант – заниматься нелогичностями, у этих человеческих существ, – думал Мозг. – Даже перед лицом ужасных испытаний они спорят, занимаются любовью и разбрасываются тривиальностями".

Эстафеты посланников уходили и возвращались сквозь дождь и солнечный свет, которые чередовались в отверстии пещеры. Сейчас, перед очередной командой, было небольшое колебание, главное решение уже сделано: «Поймать и убить трех человеческих существ в пропасти, сохранить живыми только их головы, если возможно».

И все же сообщения продолжали поступать, потому что Мозг отдал приказ: «Сообщайте мне все, что они говорят».

«Как много разговоров о Боге, – думал Мозг. – Возможно ли, что такое существо есть?»

Мозг отмечал, что хотя человеческие свершения и принимают вид возвышенного, но в основе их действий лежат тривиальности.

«Возможно ли, что такая тривиальность была лишь своего рода кодом? – размышлял Мозг. – Но как это может быть… если только это все не эмоциональность нелогичности… А этот разговор о Боге тогда и возникает на поверхности, когда логика не дает им никакого выхода».

Мозг начинал свою карьеру с логики, как прагматичный атеист. Сейчас в его вычислениях стали вкрадываться сомнения, и он причислил их к эмоциям.

«Все же, они должны быть остановлены, – думал Мозг. – Независимо какой ценой, но они должны быть остановлены. Проблема слишком важная, я должен попытаться умертвить их». Рин чувствовала, что они плывут в чаше горячего солнечного света, в центре которого находится изуродованная кабина грузовика. Кабина была влажным адом, давящим на нее. Чувство капающего пота и запах близости тел, все подавляющий запах плесени – все это давило на ее сознание. Ни одно животное не шелохнулось и не закричало на каждом берегу.

Только случайные насекомые, пересекающие их путь, напоминали ей о том, что стерегущие их в тени джунглей начеку.

«Если бы не эти жуки, – думала она. – Чертовы жуки! И эта чертова жара!»

Внезапный порыв истерии охватил ее, и она крикнула:

– Разве нельзя что-то сделать?

Она начала бешено хохотать.

Хуан схватил ее за плечи, стал трясти, пока смех не перешел в сухие рыдания.

– О, пожалуйста, пожалуйста, сделай что-нибудь, – умоляла она.

Хуан вытеснил всю жалость из своего тона, когда попытался успокоить ее:

– Держись, Рин.

– Эти проклятые жуки! – сказала она.

Голос Чен-Лу дошел до нее с заднего сиденья кабины.

– Вы должны всегда помнить, д-р Келли, что вы энтомолог.

– А я и занимаюсь жуками, – сказала она. Это показалось ей таким забавным, что она опять начала смеяться. Однако резкое движение руки Хуана остановило ее. Она дотянулась, взяла его руки и сказала:

– Со мной все в порядке, правда. Это все жара.

Хуан посмотрел ей в глаза.

– Ты уверена? – Да.

Она отстранилась, села в свой угол и стала пристально смотреть в окно. Мелькающая береговая линия гипнотически притягивала ее взор: смутное движение. Это, как время – недавнее прошлое оно уходит совсем, нет точной отсчетной точки будущего – все одно, все таяло в одном скольжении, растягивающемся в вечность…

«Что же заставило меня выбрать эту карьеру?» – размышляла она. В поисках ответа она перебрала в памяти все отчетливые вехи в полной последовательности событий, которые она сохранила с детства. Ей было в ту пору лет шесть, когда отец ее работал тогда на Американ Уэст и делал книгу о Иоаганисе Келпиусе. Жили они тогда в старом доме, и летучие муравьи свили гнездо на стене. Отец послал работника, чтобы выжечь это гнездо, а она нагнулась и стала следить. В воздухе стоял запах керосина, внезапная вспышка желтого пламени в солнечный свет, черный дым и облако вьющихся насекомых с бледными янтарными крыльями, окружившими ее в своем бешеном смятении.

Она с криками убежала в дом, а крылатые создания ползали по ней и прижимались к ней. А в доме гнев взрослых, ее засунули в ванну, а голос командовал: «Счищай с себя этих жуков! Сама мысль принести их в дом непростительна. Проследи, чтобы ни одного из них не осталось на полу. Убей их и спусти в унитаз».

Некоторое время, которое ей показалось вечностью, она кричала, молотила в дверь руками и ногами. – Они не умрут! Они не умрут!

Рин тряхнула головой, чтобы отбросить воспоминания.

– Они не умрут, – прошептала она.

– Что? – спросил Хуан.

– Ничего, – сказала она. – Сколько сейчас времени?

– Скоро стемнеет.

Она продолжала наблюдать за берегом… огромные папоротники и капустные пальмы, и наступающая вода уже начала окружать их стволы. Но река была широкая, и ее центральное течение было все еще быстрым. В дробящемся солнечном свете за деревьями, ей показалось, она заметила порхающие движения цвета.

«Наверно, птицы», – с надеждой подумала она.

Кто бы они ни были, эти существа двигались так быстро, что она почувствовала, что увидела их только тогда, когда они уже исчезли.

Тяжелые низкие тучи начали заполнять восточный горизонт. В них чувствовалась глубина, вес и чернота. Под ними бесшумно засверкали молнии. Через значительный перерыв пришел гром: низкие, гудящие удары молота.

Над рекой и над джунглями повисло тяжелое ожидание. Вокруг кабины как извивающиеся змеи закрутилось течение грязно-коричневое, густое бурлящее движение, которое несло стремительно плывущие предметы: толчок и поворот… толчок, изгиб и поворот.

«Это ожидание», – думала Рин.

По щекам ее струились слезы, и она вытирала их.

– Что-нибудь случилось, моя дорогая? – спросил Чен-Лу.

Она хотела засмеяться, но знала, что смех снова приведет к истерике.

– Если ты не банальный сукин сын, – сказала она. – Что еще может случиться?

– О-о, у нас все еще воинственный дух, – сказал Чен-Лу.

Светящаяся серая темнота, тень облака накрыла кабину, сравняла все контрасты.

Хуан следил за поднимающимся от дождя уровнем воды в реке, швыряемой в его сторону порывами ветра. Снова засверкали молнии. Раскат грома пришел быстрее и громче. Этот звук заглушил завывание группы обезьян на левом берегу. Крики их неслись течением реки.

Темнота плотно заволокла реку. Резко и ненадолго тучи на западе расходились и открывали небо, как сверкающую бирюзу, которая медленно переходила в желтое и затем темно-красное вино, красное, как мантия епископа. Река казалась черной и маслянистой. Тучи закрывали закат, и еще не раз огненные всполохи молнии разрывали тьму.

Дождь начал свою бесконечную работу, выстукивая дробь по балдахину, размывая береговую линию в глухую серую пелену. На сцену выступила ночь.

– О, Боже, как я боюсь, – прошептала Рин. – О, Боже, как я боюсь! О, Боже, как я боюсь!

Хуан понимал, что не может найти слов, чтобы успокоить ее. Их мир, и все, что он требовал от них, не умещался в словах, все превратилось в течение, неотделимое от самой реки.

Выводок лягушек выплыл из ночи, и они услышали, как вода льется через камыши. Через закрытое тучами небо не мог пробиться даже слабый отблеск луны. Лягушки и шуршанье камыша исчезли. Кабина и трое в ней остались в мире дробного перестука дождя, подвешенные над слабым течением реки и окруженные плывущими в ней предметами.

– Очень странное чувство, когда за тобой охотятся, – прошептал Чен-Лу. Слова упали на Хуана, как будто шли от бестелесного источника. Он попытался вспомнить внешность Чен-Лу, и был удивлен, что память не выдала никакого облика. Он искал подходящие слова для ответа, но все, что он смог найти, было:

– Мы еще не умерли.

«Спасибо, Джонни, – думал Чен-Лу. – Мне нужны были от тебя такие глупые слова, чтобы они вписывались в перспективу». Про себя он тихонько захихикал и подумал: «Страх – это наказание сознания. В страхе нет слабости… только в выявлении ее. Добро, зло, – все это зависит от того, как на это посмотреть. Приплетая сюда бога или без него».

– Я думаю, нам надо встать на якорь, – сказала Рин. – Что если мы ночью попадем в стремнину раньше, чем услышим ее? Что можно услышать в такой дождь?

– Она права, – сказал Чен-Лу.

– Вы хотите выйти и опустить якорь, Трэвис? – спросил Хуан.

«В страхе нет слабости, только в проявлении ее», – думал Чен-Лу. Он представил себе, что могло быть там снаружи. Что может ждать в темноте – может быть одно из тех созданий, которых они видели на берегу. Чен-Лу понимал, что каждая секунда промедления ответа, выдает его.

– Я думаю, – сказал Хуан, – что опаснее открывать люк ночью, чем дрейфовать… и слушать.

– Но у нас есть еще бортовые огни, – сказал Чен-Лу. – Ну, на тот случай, если мы услышим что-то. – Даже произнося эти слова, он понимал, насколько они слабы и пусты.

Чен-Лу почувствовал, как горячий поток поднимается в венах, гнев, как серия одиночных взрывов. И все же там снаружи таилась неизвестность, обманчивая тишина, полная яркого бешеного сияния, воспоминания о котором оставались даже в кромешной темноте.

«Страх отметает прочь все притворства, – думал Чен-Лу. – Я был бесчестен с собой».

Это было так, как будто эта мысль неожиданно появилась из-за угла, чтобы поставить перед ним отражение в зеркале. Внезапно разбуженная ясность воспоминаний промелькнула в мозгу, пока он не почувствовал, что все его прошлое танцует и извивается, как скатывающийся рулон ткани – реальность и иллюзии одной и той же материи. Это ощущение прошло, оставляя в сознании внутреннюю дрожь воспоминаний, чувство ужасной потери.

«У меня запоздалая реакция на укус насекомых», – подумал он.

– Оскар Уайльд был ослом с претензиями, – сказала Рин.

– Любое число жизней равноценно любому числу смертей. Храбрость не имеет с этим ничего общего.

«Даже Рин защищает меня», – думал Чен-Лу. Эта мысль вызвала в нем ярость.

– Вы, боящиеся бога дураки, – огрызнулся он. – Вы только и знаете повторять: «Ты во всем сущем, Бог!» Без человека не было бы бога! Бог не знал бы, существует ли он, если бы не человек! И если был когда-то бог, то эта вселенная – его ошибка!

Чен-Лу погрузился в молчание, удивляясь, что он пыхтит, как после величайшего физического напряжения.

Порыв дождя забарабанил по балдахину, как будто это был небесный ответ, а затем растворился в сером бормотании.

– Ну, хорошо, теперь послушаем атеиста, – сказала Рин.

Хуан вглядывался в темноту, откуда родился этот голос, неожиданно разозлился на нее, чувствуя стыд в ее словах. Взрыв Чен-Лу был равносилен тому, что увидеть этого человека голым и беззащитным. Мимо этого не стоило проходить, необходимо было хоть как-то прокомментировать это. Хуан чувствовал, что слова Рин служат только тому, чтобы загнать Чен-Лу в угол.

Эта мысль заставила его вспомнить одну из сцен своей жизни в Северной Америке, каникулы, которые он проводил вместе со своим одноклассником в восточном Орегоне. Он охотился на перепела вдоль линии забора, когда двое из его хозяев спустили с цепи гончих, чтобы устроить погоню за проклятым койотом. Койот увидел охотника и свернул влево, чтобы попасть в ловушку в углу изгороди.

В этом углу койот, символ трусости, разметал и разорвал двух собак в кровавые куски. Собаки бежали от него, поджав хвосты. Хуан испугался и позволил койоту убежать.

Помня эту сцену, Хуан ощутил, что отожествил ее с проблемой Чен-Лу. Что-то или кто-то загнал его в этот угол. – Я собираюсь поспать сейчас, – сказал китаец. – Разбудите меня в полночь. И пожалуйста – не отвлекайтесь настолько, чтобы ничего вокруг не видеть.

«Ну и черт с тобой», – подумала Рин. И она, не скрывая, потянулась через сиденье прямо в руки Хуана.

– Мы должны оставить часть наших сил ниже стремнины, – скомандовал Мозг, – в случае, если человеческие существа прорвутся через сеть, как они сделали это в прошлый раз. На этот раз они не должны ускользнуть. – И мозг добавил здесь символ страшной угрозы перенаселенного улья, чтобы привести посланцев и группы действия в величайшую степень ожесточенного внимания.

– Дайте тщательные инструкции маленьким смертоносцам, – приказал Мозг. – Если машина преодолеет сеть и пройдет быстрины целой, все три человеческих существа должны быть убиты.

Золотокрылые посланцы станцевали свое подтверждение на потолке, вылетели из пещеры в сумерки туда, где скоро будет ночь.

Эти три человеческие существа были интересны и даже информативны, думал Мозг, но сейчас этому должен быть положен конец. У нас, в конце концов, есть другие человеческие существа… и эмоции не должны заслонять логической необходимости.

Но эти мысли только вызвали вновь познанные эмоции Мозга и заставили обслуживающих насекомых засуетиться, чтобы выполнить необычные приказы своего подопечного.

Вскоре Мозг отложил в сторону проблему трех человеческих существ на реке и начал беспокоиться о судьбе имитированных созданий где-то за пределами барьера.

Человеческое радио не приносило известий о том, что эти имитированные существа обнаружены… но это еще ни о чем не говорило. Такие сообщения могут быть просто не преданы гласности. Если их только не встретили и не предупредили им подобные (а это скоро будет), тогда выйдут эти имитированные фигуры. Опасность была велика, а времени мало.

Волнение Мозга побудило его обслугу решиться на шаг, который они редко предпринимали. Были вынуты и применены наркотики. Мозг впал в летаргический полусон, где во сне он перевоплощался в существо, подобное человеческим, и шел по следу с ружьем в руках. Даже во сне Мозг беспокоился, чтобы дичь не ушла от него. А в сон уже не могли проникнуть и повлиять на него обслуживающие насекомые. Беспокойство продолжалось.

Хуан проснулся на рассвете и увидел, что река клокочет под неспокойной завесой тумана. Он чувствовал напряжение и спазмы, мысли его путались лихорадочным ощущением, таким же густым, как туман на реке. Небо было цвета платины.

Впереди, искаженный дымкой тумана, как привидение, маячил остров. Течение сдвинуло кабину вправо мимо стоящих торчком сваленных в кучу бревен и остатков кустов, травы, которые сгибали поток и вносили дополнительные колебания в течение.

Кабина явно наклонилась вправо. Он знал, что у него есть силы на эту работу, но он никак не мог найти сил, приняться за дело.

В мысли его вклинился голос Рин:

– Когда этот дождь прекратился?

Чен-Лу ответил сзади:

– Как раз перед рассветом.

Он начал кашлять, а затем сказал:

– Все еще нет признаков наших друзей.

– Мы очень оседаем вправо, – сказала Рин.

– Я только что хотел об этом сказать, – сказал Чен-Лу. – Джонни, я полагаю, что вставлю головку распылителя с трубкой в крыло и поработаю?

Хуан проглотил комок и удивился, что испытывает такую благодарность Чен-Лу за добровольную готовность выполнить эту работу.

– Джонни?

– Да… это все, что вам предстоит, – сказал Хуан, – отверстие наблюдения в крыше имеет простой застегивающийся запор.

Хуан снова лег, закрыл глаза. Он слышал, как Чен-Лу пошел к люку.

Рин посмотрела на Хуана, заметив, что он выглядит усталым. Закрытые глаза его представляли смертельные мешки под глазами, обрамленными кругом тени.

«Мой последний любовник», – думала она. – «Смерть».

Эта мысль смутила ее, и она удивлялась, что в это утро не испытывает теплого чувства к этому человеку, который доводил ее до экстаза ночью. Ее охватила печаль кончины, а теперь казалось, что Хуан лишь еще одна деталь сознания, которая коснулась ее случайно и замерла на миг, чтобы озарить ее своим взрывным сиянием.

В этой мысли не было даже любви.

И ненависти тоже.

Чувства ее сейчас были почти лишены секса, как, впрочем, всегда. Ночная интимность была взаимной, но утро ограничило ее, сводя на что-то лишенное особого вкуса.

Она отвернулась, посмотрела вниз по течению.

Дымка тумана таяла. Сквозь нее она увидела горную поверхность застывшей лавы, вероятно, в километрах двух от них. Трудно было определить расстояние, но она возвышалась над джунглями, как корабль с привидениями.

Она услышала всасывающийся в насос воздух и заметила, как кабина возвращается в почти ровное положение.

Вскоре вернулся Чен-Лу. Он принес поток холодной сырости, который прекратился, когда он закрыл люк.

– Там довольно холодно, – сказал он. – Какая высота там на альтиметре, Джонни?

Хуан приподнялся и посмотрел на приборную доску:

– Шестьсот восемь метров.

– Как далеко по твоему мы ушли? Хуан пожал плечами, не отвечая.

– Наверное будет километров сто пятьдесят? – спросил Чен-Лу.

Хуан посмотрел на затопленные берега, проносящиеся мимо, на вырванные корни, переплетенные течением.

– Вероятно.

«Вероятно», – думал Чен-Лу. Он удивился, почему чувствует такой прилив сил. Он был по настоящему голоден. Он порылся, вытащил рационные пакеты, раздал всем и затем с волчьей жадностью стал есть.

По ветровому стеклу хлестнула стена дождя. Кабина повернулась и нырнула. Еще один порыв ветра сотряс их. Кабина метнулась по поперечной линии, захлестывающих волн. Ветер уменьшался, но дождь лил стеной, которая застилала весь вид проходящих берегов. Ветер совершенно стих, но дождь еще шел, капли его были такими плотными, что казалось, он пляшет по горизонтали.

Хуан пристально смотрел на звездную гранитную стену, которая проходила мимо, как на фоне сюрреалистической картины. Казалось, что ширина реки в этом месте, по крайней мере, километр, поверхность ее была грязного коричневого цвета, бурная, катящая в своем течении островки деревьев, дрейфующие бревна, плавающие растительные острова.

Внезапно кабина накренилась. Что-то ударило и заскрипело над понтоном, Хуан затаил дыхание, со страхом ожидая, что заплата оторвется течением.

– Отмели? – спросил Чен-Лу.

Из воды слева на реке поднялась коряга, покатилась и нырнула, как живое существо. Рин прошептала:

– Крыло…

– Кажется, еще держит, – сказал Хуан.

Зеленый жук нырнул вниз над корягой, приземлился на крыло, выпустил на них антенны и удалился.

– Что бы ни происходило у нас, все их интересует, – сказал Чен-Лу.

Рин сказала:

– Эта коряга – ты не думаешь…

– Я готов верить всему, – сказал Чен-Лу.

Рин закрыла глаза и прошептала:

– Я ненавижу их!

Дождь ослабел, падал отдельными каплями, которые виднелись на реке или барабанили по балдахину. Рин открыла глаза и увидела бледные полосы голубых просветов в тучах.

– Проясняется? – спросила она.

– Какая разница? – спросил Чен-Лу.

Хуан внимательно осматривал примятую дождем траву, которая показалась слева от них. Трава доходила до маслянисто-зеленой стены джунглей, метрах в двухстах от саванны.

Когда он смотрел туда, из джунглей появилась фигура, помахала, поклонилась и замерла, пока они не ушли из виду.

– Что это? – спросила Рин, и в голосе ее почувствовалась истерика.

Расстояние было слишком большим, чтобы сказать наверняка, но Хуану показалось, что это была имитация падре.

– Виеро? – прошептал он.

– Я думаю оно имело эту внешность, – сказал Чен-Лу. – Вы не полагаете…

– Я ничего не полагаю!

«Ах, – подумал Чен-Лу. – Пограничник начинает ломаться».

– Я что-то слышу, – сказала Рин, – похоже на стремнину.

Хуан выпрямился, прислушался. До него дошел слабый шум.

– Вероятно, просто ветер в деревьях, – сказал он. Но говоря так, он уже знал, что это не ветер.

– Это стремнина, – сказал Чен-Лу. – Видишь ту скалу впереди?

Они пристально всматривались вниз по течению, пока порывы ветра не открыли черную линию вверх по реке и не перенес завесу дождя за скалу. Поток завертел кабину, ливень хлынул на балдахин. Ветер стих так же быстро, как и пришел, течение несло их вперед через шелест дождя. Наконец, стих и дождь, река с обманчивой внешностью тайных течений вытянулась, как крышка стола с умиротворенным спокойствием зеркальной поверхности.

Для Чен-Лу кабина казалась миниатюрной игрушкой, подхваченной колдовской силой и затерявшейся в необъятности наводнения.

А над всем этим стояла скала с черной поверхностью, становящаяся все тверже и тверже с каждой секундой.

Чен-Лу медленно двигал головой из стороны в сторону, стараясь предвидеть, что же их ждет за той скалой. Он чувствовал, что-то плавает во влажной атмосфере, что высасывает из него жизнь. Воздух нес запах физической субстанции, подвижную гору жизни и смерти, земли и леса вокруг реки. Запах и шипение загнивания прошли над ним. Каждый нес свое послание. – Они впереди… ждут.

– Кабина… она не полетит сейчас, не так ли? – спросил Чен-Лу.

– Не думаю, что мне удастся поднять ее с воды, – сказал Хуан. Он вытер пот со лба, закрыл глаза и испытал кошмарное ощущение, когда все путешествие вплоть до этого места прошло перед ним, как во сне. Он резко открыл глаза.

Давящая тишина навалилась на кабину.

Рев быстро нарастал, но впереди все еще не было пенистой воды.

Стайка туканов с золотистыми клювами поднялась с пальм, стоящих на повороте вниз по течению. Они взлетели ввысь растревоженной стаей, наполняя воздух завываниями, похожими на лай собачьей стаи. Затем они улетели, а рев стремнины остался. Скала молчала над пальмами, как раз сразу за поворотом.

– У нас горючего на пять или шесть минут… может быть, – сказал Хуан. – я думаю, нам следует идти через этот поворот, включив моторы.

– Согласен, – сказал Чен-Лу. Он пристегнул ремень. Рин услышав звук, застегнула свою пряжку.

Хуан нащупал холодные пряжки ремня рядом, поставил их на место, пока изучал доску приборов. Руки его начали дрожать, когда он подумал, как тонко он должен обходиться с этим рычагом скоростей. Я уже дважды сделал это, сказал он себе.

Но спокойствия эта мысль не принесла. Он знал, что находится на краю запасов своей энергии и разума.

Заворачивающая зыбь течения винтом уходила вниз по течению с левого берега. Вода в том месте блестела и искрилась. Хуан посмотрел вверх, чтобы увидеть просвет голубого среди туч. Он сделал глубокий вдох, нажал на стартер, стал считать.

Предупредительный сигнал замигал.

Хуан осторожно двинул рычаг вперед. Моторы заговорили, затем звук поднялся до ровного рева. Кабина начала набирать скорость, затанцевала на зыбкой дорожки. Она сдала на правый край и там, справа, слышались глухие всплески.

Она никогда не взлетит, думал Хуан. Его била лихорадка, и он потерял нить реальности.

Кабина шла на моторах, выходя на поворот… а там стояла стена застывшей лавы, не более, чем в километре вниз по течению. Река проходила через стену в горный распадок, который поднимался, словно высеченный гигантским топором. Острые стены высоких скал разгоняли воду в основании до бешеной скорости.

– Е-е-езус, – прошептал Хуан. Рин вцепилась ему в руку.

– Поворачивай назад! Ты должен повернуть назад.

– Мы не можем, – сказал Хуан. – Другого пути нет.

И все же его рука колебалась на рычаге скоростей. Нажать вперед на кнопку с риском взрыва? Но и выбора тоже не было. Он видел волны в пучине, перекатывающиеся через невидимые скалы, выстреливающие вверх молочно-янтарную завесу.

Резким движением Хуан послал рычаг вперед. Рев ракетных двигателей заглушил звук воды. Хуан молился крылу:

– Держись, ну пожалуйста… держись.

Резко кабина рванула вверх и начала подниматься быстрее и быстрее. В это мгновение Хуан увидел движение на обоих берегах реки рядом с бездной. Что-то поднималось змеевидной волной, преграждая вход в ущелье.

– Еще одна сеть, – воскликнула Рин.

Хуан увидел сеть как во сне, зная, что не может избежать ее. Кабина подпрыгнула через поперечное завихрение на гладкую черную поверхность, заполненную этим живым барьером. Он увидел темный рисунок квадратов сетки и сквозь них вода уходила во все более и более крутые течения, которые обрушивались вниз в бездну.

Кабина вломилась в сеть, потянула ее, вытягивая и разрывая. Хуана бросило вперед, когда кабина нырнула носом. Он почувствовал, как спинка сиденья ударила его по ребрам. Раздался оглушающий, рвущий, скрежещущий, булькающий звук и неожиданное расслабление.

Моторы неожиданно заглохли – залитые водой или неспособные засасывать топливо. Ревущая вода заполнила кабину.

Хуан потянулся за рулем, осмотрелся вокруг. Кабина плыла почти ровно. Но глаза его увидели движение – мир поворачивался вокруг него – черная стена, зеленая линия джунглей, белая вода.

Кабина скользнула вниз по откосу течения вправо, зацепилась за первую носовую подпорку над потоком. Скрежет и звон металла соревновались с ревом бездны.

Рин вскрикнула что-то, слова затерялись в звуке лавины воды.

Кабина отскакивала от стены скалы, кружилась, стучала по идущим внутрь двум ступеням взрывного течения. Металл трещал и стонал. Спиральный конус водоворота, всасывая все плывущее, выстреливал их в стороны в ритме движения вверх, вниз, как стучащий молот.

Огромные, пульсирующие и ревущие, как океанские, волны оглушили Хуана. Он увидел блестящий уступ на черной скале. Это стена, изогнутая течением, маячила прямо впереди. Кабина ударилась об него и отскочила. А Хуан очутился оторванным от привязных ремней на полу, сплетаясь с Рин. Он схватился правой рукой за основание руля. Над ним хлопал балдахин. В неописуемом шоке он смотрел на то, как балдахин прыгнул вверх и исчез. Он увидел, как левое крыло подпрыгнуло вверх напротив скалы. Кабину завернуло вправо, предоставив пятнистую дугу неба и другую черную стену.

Сумасшедшее скрежетание ударяющегося крыла усиливало этот грохот.

Хуан думал: «Мы не сможем выбраться из этого. Ничто не может выжить здесь».

Он чувствовал, как Рин вцепилась двумя руками ему за пояс прижалась в ужасе, и голос ее звучал у его правого уха:

– Пожалуйста, заставь ее остановиться, пожалуйста, заставь ее остановиться.

Хуан видел, как нос кабины поднялся, рухнул вниз, увидел белую воду и кипящий водоворот там, где был балдахин. Он увидел, как ружье-распылитель вылетело через это отверстие в реку, и он закрепился покрепче между сидениями и пультом управления. Его пальцы сжались там, где он вцепился в колесо руля. Выкручивающее движение кабины повернуло его голову, и он увидел руки Чен-Лу, вцепившиеся в спинку сидения прямо над собой.

Чен-Лу чувствовал звук, как прямое касание нервов, умножаемое до пределов, близких к непереносимому. Он прокатывался через него неконтролируемым ритмом, подавляя все остальное: оглушающий диссонанс цимбал дико шел наперекор рычащему, разрывающему реву бездны. Он чувствовал, что стал видящим, слышащим и чувствующим рецептором, лишенным любой другой функции.

Рин прижалась лицом к Хуану. Для нее сейчас весь мир заключался в жарком запахе тела Хуана и безумном движении. Она чувствовала, как кабина поднимается… поднимается… поднимается и… летит вниз, переворачиваясь и кружась. Вверх, вниз, вверх, вниз. Это было подобно какому-то сумасшедшему виду секса. Отрывистое, ударяющее движение сотрясало ее, когда кабина стремительно летела вниз, смытая стремниной.

Хуан чувствовал, что все внимание его сконцентрировалось на ужасном напряжении зрения. Он увидел перед собой отверстие в боку кабины, где никакого отверстия не должно было быть – парашют, черную пропасть воды, твердый распылитель, мокрую зеленую тень скалы в расщелинах. Он смотрел прямо вниз в бурлящую спираль течения, когда ле-тела кабина. Рука его онемела там, где вцепилась в руль. Плечо ныло.

Коричневая масса течения перекатывалась прямо впереди отверстия. Хуан чувствовал, что кабина скользит вверх по этой гладкой поверхности обманчиво мягкими, скользящими движениями, увидел, как река падает где-то в стороне.

– Кабина не сможет больше выдержать это, – говорил он себе.

Кабина шла носом вниз быстрее и быстрее. Хуан уцепился за приборную доску. Он увидел, как зелено-коричневая волна загибается вверх за остаток искореженного крыла – вверх… вверх… вверх.

Кабина проскочила через него.

Зеленая темнота и вода обрушились в кабину. Послышался скрежет металла. Хуан почувствовал, как обломился хвост и упал вниз, поднимая его в размытые сумерки. Он пробивался к сидению, таща с собой Рин, увидел руки Чен-Лу, все еще вцепившиеся там. Вода хлынула из разорванной стороны кабины. Он чувствовал, как оторванная хвостовая часть кабины бьется о скалы, когда кабина выскочила на другую кипящую стену воды.

Сияющий солнечный свет!

Хуан повернулся кругом, полуослепленный сиянием. Он напряженно всматривался в разорванную дыру там, где когда-то были моторы, посмотрел назад вверх, на ущелье. Ревущий шум этого места ворвался в него. Он увидел сумасшедшие волны, обрыв и подумал: «Мы что, действительно прошли сквозь это?»

Он почувствовал воду вокруг лодыжек, повернулся, ожидая увидеть еще один сумасшедший спад быстрины. Но был только широкий бассейн – везде вокруг темнела вода. Она поглотила вихрь ущелья, и от всего этого водопада остались только блестящие пузырьки и быстро расширяющаяся, переходящая в плавное течение струя.

Кабина накренилась под ним. Хуан пошел, шатаясь, по воде, отогнул верхний край кабины, посмотрел вниз на оставшееся крыло, которое, казалось, одно плавает на поверхности реки.

Раздался голос Рин, потрясающий нормальностью тона наперекор моменту:

– Может нам лучше выйти? Мы тонем.

Он попытался стряхнуть с себя чувство оцепенения, посмотрел вниз и увидел, что она сидит в своем кресле. Он услышал, как позади нее пытается выпрямиться Чен-Лу, и увидел, как тот встает.

Раздался грохот металла, и правое крыло исчезло в воде.

Тогда Хуану показалось с раздвоенным чувством подъема, что они еще живы… но грузовик его мертв. И этот подъем ушел.

– Мы задали им хорошую работенку, – сказал Чен-Лу, – но я думаю, что здесь и конец маршрута.

– Неужели? – огрызнулся Хуан. Он чувствовал, как в нем закипает гнев, коснулся большого старинного пистолета Виеро в кармане. Сработал рефлекс, и дурацкая пустота его принесла волну безумного изумления в мозг.