Текст книги "Последний свидетель. История человека, пережившего три концлагеря и крупнейшее кораблекрушение Второй мировой"

Фрэнк Краке
Последний свидетель. История человека, пережившего три концлагеря и крупнейшее кораблекрушение Второй мировой

Frank Krake

THE LAST SURVIVOR: THE MIRACULOUS TRUE STORY OF THE HOLOCAUST PRISONER WHO SURVIVED THREE CONCENTRATION CAMPS

© Estate of Frank Krake, 2021

Published by arrangement with Sebes & Bisseling Literary Agency and Banke, Goumen & Smirnova Literary Agency, Sweden

В оформлении переплета использована иллюстрация: Martin Novak, lassedesignen, o.hudzeliak, Chris Smithe, HUANG Zheng, Dariusz Gora / Shutterstock.com

Используется по лицензии от Shutterstock.com

© Estate of Frank Krake, 2021

© Новикова Т.О., перевод на русский язык, 2022

© Издание на русском языке, оформление

* * *

Посвящается Джо

Пролог

Залив Любека, Германия, 3 мая 1945 года

Истребители появились с юга. Фосфорные бомбы и ракеты обрушились на огромный океанский лайнер «Кап Аркона», перевозивший пять тысяч узников концлагерей. Корабль мгновенно превратился в огненный ад. Немецкие зенитки не могли отразить атаку, треск пулеметов и беспрерывные взрывы дополняли картину безумия. Истощенные узники тщетно пытались найти укрытие.

Виму нужно было действовать быстро. Он огляделся вокруг. Роскошный бальный зал был завален трупами и частями тел. Капающая кровь пятнала белоснежные панели и богато украшенные потолки. Повсюду метались солдаты. Мертвецки пьяные и охваченные слепой паникой, они стреляли во все, что движется.

Вим скорчился под столом и заставил себя мыслить трезво.

Через несколько минут «Тайфуны» исчезли так же быстро, как появились, и вокруг воцарилась потусторонняя тишина. Корабль сильно пострадал, но все же оставался на плаву. И вот раздались крики и стоны истекающих кровью раненых. Немецкие фольксштурмисты (именно им поручили охрану заключенных) выкрикивали команды. Большинство эсэсовцев сбежали еще предыдущей ночью.

Нужно было выбираться. Нужно было как можно быстрее покинуть корабль – Вим это отлично понимал. Он много месяцев провел в самом страшном немецком концлагере, в нечеловеческих условиях. Все, кто находился там рядом с ним, умерли от голода, болезней и жестокостей немцев. «Хузумский ад» – так называли они этот лагерь. А потом он работал до изнеможения в лагере Нойенгамме. Садисты-эсэсовцы придумали собственный девиз: Vernichtung durch Arbeit, то есть «Истребление через труд». Заключенные здесь погибали от изнеможения, отчаяния и царящего вокруг безумия. Он сумел выжить – и не спрашивайте как. Неужели его жизнь оборвется вот так, когда свобода уже совсем близка?

Он собрал всю волю в кулак. Ни за что!

Вместе с двумя немецкими заключенными Вим стал выбираться наверх, на палубу, на свежий воздух. Они были не единственными. Сотни людей давили друг друга, чтобы выбраться. Если, конечно, можно назвать эти скелеты в лохмотьях людьми. Они давили друг друга, прижимаясь к железному корпусу корабля. Корабль начал крениться и сильно нагреваться. Немецкие солдаты стреляли во всех, кто попадал в перекрестье их прицелов.

А потом самолеты вернулись. Они не заметили поднятый капитаном белый флаг – да его и невозможно было разглядеть сквозь дым. Тонущий корабль вновь подвергся обстрелу. Взрывались бомбы, автоматные пули свистели вокруг Вима. Он подбежал к небольшой лесенке, бросился вниз через две ступеньки разом и укрылся под металлической платформой.

Весь дрожа, он одним глазом смотрел на происходящее сквозь железные поручни. На палубе царила та же безумная паника. Солдаты не переставая ругались и стреляли в воздух. Когда очередная атака стихла, он осторожно выбрался и осмотрелся. Море было покрыто трупами. В воздухе стоял запах смерти – этот запах был ему хорошо знаком с того момента, когда немцы впервые схватили его во время облавы, а потом начался путь по камерам пыток Амстердама и концлагерям Европы. В нацистской Германии были лагеря и без газовых камер, но они были не менее эффективны. Нечеловеческие условия жизни за колючей проволокой, и единственный выход – труба крематория. Десятки тысяч гражданских лиц были замучены и убиты, и воздух вокруг Нойенгамме на годы окрасился в серый цвет пепла и пропитался зловонием – таким стало наследие замученных жертв. Узники прибывали сюда из России, Нидерландов, Польши и Дании. Из Германии, Италии, Бельгии и Франции. По большей части это были молодые мужчины, в самом расцвете лет.

Виму удалось выжить. Он весил меньше сорока килограммов, но железная воля не позволяла сдаться и упасть. Войска союзников приближались с каждым днем, и тогда последних выживших погрузили в вагоны для скота и отправили на север, в последнюю часть нацистской Германии, где в царстве ужаса господствовали СС. Этот путь многим стоил жизни.

Вим чувствовал, что палуба уходит из-под ног. Корабль содрогнулся – где-то внизу произошло несколько взрывов. Он смотрел на иссиня-серые волны, где среди трупов выжившие дрались за спасательные жилеты и фрагменты деревянной обшивки.

Солдаты выискивали в море выживших, которые один за другим уходили под воду. Приказ рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера был предельно ясен: «Ни один узник не должен попасть в руки врага живым».

Приказ есть приказ, и солдаты стреляли. Измученные узники, которым каким-то чудом удалось укрыться от пуль, становились жертвами ледяной воды. Мышцы их леденели, они медленно погружались на дно Любекского залива.

«Это были британцы! Британцы!» – стучало в висках Вима. Он узнал очертания «Тайфунов». Освободители, которых все так долго ждали, принесли истощенным узникам новые страдания и смерть.

Для британской авиации большой налет на немецкие суда стал колоссальным успехом. Они считали, что разбомбили корабль, на котором эсэсовцы и лидеры нацистской партии пытались бежать в Скандинавию. Известный и заслуженный командир 198-й эскадрильи Королевских военно-воздушных сил Джонни Болдуин, руководивший налетом, к этому времени уже сидел за триста километров от Любека вместе с другими английскими пилотами и попивал холодное пиво.

А на палубе пылающего «Кап Аркона» Вим все еще боролся за жизнь. Мысленно он вернулся к матери и сестре, которые остались в Амстердаме. Он должен увидеть их вновь, рассказать свою историю. Горячий воздух сжигал ему легкие.

Вим сделал глубокий вдох, закрыл глаза и прыгнул.

1
Тайное убежище

Амстердам, Нидерланды, 1932 год

– Ах ты, мелкий говнюк! Я знаю, что ты здесь, паразит!

Вим услышал, что шаги приближаются. Он спрятал лицо в коленях и крепко зажал нос, чтобы не расчихаться от огромного количества пыли. Он надежно спрятался за стиральной доской. Доска толщиной в полсантиметра укрывала его от чужих глаз – и от трепки. И для этого ничего не было нужно. Отчим, как это часто бывало, был мертвецки пьян, а в таком состоянии ему всегда хотелось выплеснуть свою злобу и ненависть на своего девятилетнего пасынка.

– Выходи, паразит, и ты увидишь, что с тобой будет!

Вим слышал тяжелое дыхание своего мучителя. Сквозь узкую щель в стиральной доске он видел, что отчим стоит совсем близко. Хендрику Алозерию приходилось упираться обеими руками, чтобы не упасть. Левой рукой он схватился за стиральную доску, а правой все еще держался за ручку двери.

В эту субботу Вим играл в маленькой кухне и вдруг услышал, как открывается входная дверь. По нетвердым шагам на лестнице он сразу же понял, что нужно прятаться.

– Быстро уходи отсюда, – шепнула мать.

Он кинулся по лестнице на чердак. Он осторожно ступил на узкую балку под стропилами и принялся считать шаги. Через двадцать пять шагов он оказался за стиральной доской. Дорогу к лучшему убежищу он мог найти даже в кромешной темноте. Места здесь хватало, чтобы сидеть съежившись и затаив дыхание ждать, когда отчим начнет розыски.

– Маленький говнюк!

От излюбленного ругательства Алозерия Вим содрогнулся всем своим худеньким телом, но лишь на мгновение. Времена, когда он дрожал как лист, остались в далеком прошлом. И все же он порой просыпался посреди ночи весь в поту, когда ему снилось, что отчим поймал его и задал трепку.

Он видел, как тонкие губы Алозерия дрожат от ярости. Длинное лицо, лысая загорелая макушка, выпученные светлые глаза. Уши у отчима были такими огромными, что даже в такой страшный момент Вим не смог удержаться от улыбки. Он был по-настоящему счастлив, что Алозерий – не его настоящий отец, что он пойдет по жизни с обычными, нормальными ушами другого мужчины. А еще у него были красивые вьющиеся волосы, четко прорисованные брови и плутоватая усмешка, которая, несмотря на юный возраст, уже сделала его очень популярным у местных девчонок.

Алозерий отправился искать пасынка в спальне, напротив ванной комнаты. В спальне стояла кровать старшей сестры Вима, Джо, а другую Вим делил со сводным братом, Хенком. Не найдя пасынка и в спальне, Алозерий, непрерывно сыпля ругательствами, зашагал к себе, чтобы рухнуть и захрапеть. Вим слышал, как он, шаркая ногами, направляется к лестнице и медленно спускается. По крайней мере, сегодня он не так пьян, как несколько дней назад, когда пересчитал все ступеньки собственной задницей.

Семья жила в маленькой квартирке в доме 78 по Кляйне Каттенбургерстраат. Ничего просторного или роскошного, хотя в сравнении с большинством других детей этого маленького острова в восточной части Амстердама Виму было не на что жаловаться. Его приятель Пит Клавер, живший неподалеку, делил спальню с четырьмя братьями. Отец их погиб в результате несчастного случая в порту, и теперь семья жила на пособие. Им помогали соседи, мать и мальчишки брались за любую мелкую работу и худо-бедно выживали. За квартиру они платили всего 1,75 гульдена в неделю – вот почему им пришлось поселиться на острове.

В маленьком доме Вима дети слышали все. Внутренние стены были тоньше несущих, да и несущие были всего в семь сантиметров толщиной. Зимой на внутренней стороне окон намерзал толстый слой льда. А когда дул восточный ветер, сквозь все поры фасада проникал ледяной холод. Когда температура на улице падала ниже нуля, в спальне было ненамного теплее.

Отчим Вима получал зарплату по субботам. Он работал на стройке, и ему платили 17 гульденов в неделю. За эти деньги он работал шесть дней в неделю по десять часов в день, таскал по строительным лесам мешки с цементом и стройматериалами. Когда в субботу рабочая неделя заканчивалась, он шел прямо в кафе «Ньиве Анлег» на углу Кляйнестраат и Маринирспляйн, а домой возвращался лишь через несколько часов.

Не всегда это заканчивалось хорошо. Несколько месяцев назад дети с матерью сидели вокруг парафиновой печи на кухне и вдруг услышали, как открылась входная дверь, а потом раздался громкий, резкий удар, словно упало что-то тяжелое. Мать Вима кинулась вниз и обнаружила Алозерия в странной позе. Он лежал на почти вертикальной лестнице мертвецки пьяный. Мать потащила его вверх по лестнице – невероятно, что ей это удалось. Она громко ругала мужа, чтобы тот очнулся. Наверху она втащила его в спальню, обшарила его карманы и забрала последние несколько гульденов, оставшихся от зарплаты, – этого едва хватало на оплату жилья. Женщина горько разрыдалась. Дети молчали, не зная, что делать.

Через десять минут мать собралась с духом и отправила Джо к молочнику, занять немного денег. Джо вернулась с шестью гульденами. Вид у нее был самый несчастный. Эти шесть гульденов матери придется вернуть как можно быстрее. Хоть бы Алозерий не пропил свою зарплату.

Виму приходилось гораздо хуже, когда отчим возвращался домой просто пьяным, а не бесчувственным. Спиртное делало его агрессивным, и он не всегда сразу же падал в постель и засыпал. В такие моменты убежище за стиральной доской было единственным спасением Вима. А иногда он просто убегал из дома, бродил по островам вместе с Питом, играл в камешки с мальчишками с соседнего острова Виттенбург или злил хромого зеленщика с Остенбургерграхт, непрерывно звоня ему в дверь.

До переезда на остров они снимали красивый новый дом на Ван Спилбергенстраат, на другом конце города. Вим никогда не понимал, почему его мать вышла замуж за Хендрика Алозерия с Каттенбурга.

– Я твой отец, – сказал он Виму при первой встрече, чтобы наладить отношения с мальчишкой.

– Ты не мой отец, – огрызнулся Вим.

Странный человек посмотрел на мальчишку по-дружески. Он нашарил в кармане мелкую монетку и попытался всунуть ее в маленький кулак. Глаза Вима зло блеснули.

– Мне не нужны твои деньги – и ты не мой отец!

Он развернулся, выбежал на улицу и уселся на тротуаре. Вим никогда не видел своего настоящего отца – тот умер от какой-то легочной болезни незадолго до его рождения. Джо уже сказала ему, что их мать встречается с другим мужчиной. Вим и сам об этом догадывался. Обычно их семья редко ходила в церковь, но в последние полгода они стали бывать в церкви почти каждую неделю. В церковь Святой Анны на Виттенбургерграхт с чудесными витражами, почти такими же высокими, как деревья у церкви. Когда месса кончалась, к матери подходил лысый мужчина с загорелой макушкой и светлыми глазами, тот самый, который только что назвал себя его отцом.

Вим так задумался, что не заметил, как рядом села сестра. Джо была на год старше него, но они были неразлучны. Мать всегда следила за тем, чтобы Джо была аккуратно одета – белое платье, белая лента в темных волосах. Вим не знал, как ей это удавалось, но за гроши, что у нее были, мать всегда умела сделать из дочери куклу. Вим любил Джо и страшно гордился тем, что он – ее младший брат. И что у них общий отец. После школы они все время проводили вместе, и у них не было секретов друг от друга – только о тайном убежище под крышей Вим не рассказывал.

2
Жизнь на острове Каттенбург

Амстердам, 1935 год

Во второй половине XVII века в восточной части Амстердама построили три острова на реке Эй: самый западный – Каттенбург, а прямо за ним Виттенбург и Остенбург. С востока от порта их отделяла Улица Петра Первого, Царпетерстраат. Жители маленьких, зачастую ветхих домов гордились своим районом. Себя они называли «островитянами».

В этом районе жили кораблестроители. Когда-то на огромных верфях строили сотни судов для голландской Ост-Индской компании. Морской склад находился совсем рядом с Каттенбургом. Некогда эта крепость играла важную роль в жизни Амстердама. Кафе «Золотая голова» граничило с Морской площадью, Маринирспляйн. Здесь жили начальники множества корабельных компаний. Их дома совсем не походили на лачуги рабочих. Тем не менее чем беднее были жители Каттенбурга, тем больше гордились они своей частью острова. Зависть была им чужда. Чувство принадлежности побеждало неравенство в доходах.

В этом тесном мирке у Вима не было друзей, но там жили многочисленные его тетушки и дядюшки. В тяжелые времена они помогали друг другу. Вим убедился в этом, когда их мать, которая почти никогда не болела, зимой 1935 года свалилась с высокой температурой. Как всегда, весь район пришел ей на помощь. Мясник Адольфс в воскресенье принес жареный бифштекс – настоящее мясо, которого они никогда не ели. Когда им хватало денег на маленький кусок мяса, мать всегда покупала конину – подешевле.

На Каттенбурге всегда кипела жизнь. Торговцы продавали вещи прямо с велосипедов и громко расхваливали свой товар. Матери высовывались из окон, чтобы развесить постиранное белье и присмотреть за детьми. Матросы в отпуске и докеры, у которых было мало денег и еще меньше занятий, заполняли улицы острова, соединенного с остальными районами Амстердама многочисленными мостами. Вим шакалил везде, где удавалось: зеленщик угощал его яблоком, мясник отрезал кусочек ветчины – там он особенно любил бывать. За несколько центов у бакалейщика на углу Твейде Каттенбургердварстраат, совсем недалеко от их дома, можно было купить целый пакет сладостей. Сладости он приберегал для воскресных прогулок с Джо. После церкви они обычно съедали по паре сэндвичей дома, а потом отправлялись куда глаза глядят. Куда угодно, лишь бы выбраться из дома.

* * *

Мать Вима выросла в оживленном историческом городе Маастрихт на юге Нидерландов. Она почти избавилась от акцента – он проявлялся, лишь когда она уставала. Детство ее было нелегким. После смерти матери ее забрали монахини, а когда ей исполнилось восемнадцать, ее без предупреждения выставили из монастыря.

Идти ей было некуда, и она обратилась к сестре матери, тетушке Тоос. Тетушка ее приютила, но через несколько недель выставила из дома. Муж тетушки, которому было почти шестьдесят, быстро положил глаз на молоденькую племянницу. Мать Вима скиталась, пока не добралась до Роттердама, где поселилась у своего приятеля, Джоханнеса Вейманса, настоящего отца Вима.

Когда Хендрик Алозерий женился на ней, он усыновил Вима и его младшего сводного брата Хенка, и с того времени они стали носить одну фамилию. А вот Джо он не удочерил, решив, что это ему не подобает.

Виму и Джо не было дела до Хенка. Для них он не представлял интереса, а мать никогда не рассказывала им, кто его отец. Раньше, когда они жили на Да Костакаде на западе Амстердама, а Виму было три или четыре года, мать сдавала комнаты, чтобы свести концы с концами. У них жили разные люди, и Хенк появился как раз в то время.

Хенк был настоящей занозой в заднице, особенно для Джо. По субботам они мылись в большой цинковой ванне, которую ставили на плитку за домом. На троих у них было всего одно полотенце, а Хенк всегда хотел мыться первым – в теплой и чистой воде. Вытершись, он «случайно» ронял полотенце в ванну, и Джо и Виму приходилось ломать голову, как вытереться. Зимой мытье превращалось в настоящую пытку, потому что невозможно было войти в дом голым и мокрым, не нарвавшись на скандал. Потом мать надрала Хенку уши и положила конец этим безобразиям, но тот быстро придумал что-то новенькое.

Вот так шла жизнь на Каттенбурге. Для Вима это было вполне беззаботное время. Он научился держаться подальше от отчима. Привык быть невидимкой. Он двигался как тень, за обедом держал рот на замке, притворяясь, что его здесь нет. Но постоянно был начеку, чтобы не нарваться на затрещину или подзатыльник.

Как-то летом в воскресенье руки Хендрика Алозерия в очередной раз зачесались. Они только что вернулись домой с утренней службы в церкви Святой Анны. Вим и Джо немного задержались; сначала они хотели пройтись перед передними скамьями, которые занимали более состоятельные прихожане. Иногда там можно было найти мелочь – монетки предназначались для церкви, но падали, и их не всегда подбирали. Они нашли два цента – достаточно, чтобы купить сладостей для прогулки. Через несколько минут алтарник выгнал их из церкви, но монетки уже лежали в их карманах.

За обедом Вим заработал пару подзатыльников, прежде чем получил первый сэндвич. Первый – за то, что громко чавкал, а второй – за то, что схватил что-то, не спросив разрешения. Когда Вим потянулся за третьим сэндвичем, Алозерий рявкнул:

– Ты не обожрешься?

Со злобной гримасой он указал наверх, где находился туалет. Вим, не глядя на отчима, продолжал есть.

Как только стало можно, они с Джо выскочили из-за стола. Они задумали долгую прогулку, подальше от дома.

– На озеро? – предложила Джо.

– Отлично! Погуляем по пляжу!

Там всегда можно было встретить симпатичных девчонок, хотя Вим в этом и не признавался. Ему было уже двенадцать, и он стал грозой девичьих сердец. Девчонки вешались ему на шею, стоило ему начать рассказывать о своих приключениях. И их не волновало, что все это происходило на крохотном клочке земли на этих же островах.

Вим и Джо устроились в отличном месте. На пляже, прямо за городом, они сгрызли прихваченные сладости. Чуть дальше в воду текли нечистоты из канализационной трубы.

Ветер дул не с той стороны, и народу на пляже было немного. Когда ветер и течение позволяли, на пляже можно было купаться и грести совершенно бесплатно, а вот пятицентовый пляж на озере Ньиве-Дип гордился своей репутацией. Там детям ничего не обломилось бы.

Но вонь стала невыносимой, а вода потемнела от нечистот. Через десять минут брат с сестрой собрали вещички и пошагали назад. Домой им идти не хотелось. Они шагали вдоль реки Эй, забыв обо всем на свете. Через несколько часов они увидели вдали Хембруг, перекинутый через канал Северного моря. Они уселись у воды и стали смотреть, как по мосту туда и сюда катятся поезда между Амстердамом и Заандамом. Они устали после долгой прогулки. К тому же было очень жарко и душно. Прикончив последние сладости, они улеглись на траву, закрыли глаза – и заснули.

Когда Вим проснулся, он не сразу понял, сколько времени. Солнце стояло уже довольно низко. Он растолкал сестру.

– Мама будет волноваться, – сказала она. – А у тебя рубашка вся в траве.

Вим вытряс траву и мох из своей воскресной матроски, и они пошагали домой. Вернулись на Кляйне Каттенбургерстраат они чуть ли не в час ночи. Около их дома стояли человек двадцать, но мать они разглядели, только подойдя совсем близко. Она была такой маленькой, что за возбужденными соседями ее не было видно. Глаза ее были заплаканы. Она крепко обняла детей.

– Я думала, с вами что-то случилось, – шепнула она на ухо Джо.

– Ничего не случилось. Мы ушли к Хембругу и уснули там на траве.

– К Хембругу?! Но это же в пяти милях отсюда!

Соседи разошлись по домам. Для многих из них прошла добрая половина ночи – в шесть утра им нужно было вставать. Хендрик Алозерий ничего не заметил – он, как обычно, улегся спать в девять часов, словно ничего не случилось.

* * *

Через несколько дней Вим заболел. Он стал белым как бумага и стонал от мучительной боли в животе. Что бы мать ему ни давала, ничего не помогало. Он не мог идти в школу и два дня провел в постели. Отчаявшись, мать поехала на трамвае в город, на элегантную Плантаж-Мидденлан, где жил доктор Дасберг. У этого еврейского врача лечились состоятельные жители Амстердама, но он принимал и бедных пациентов. Мать уже обращалась к нему, когда была замужем за отцом Вима.

На доктора Дасберга всегда можно было положиться. Он пообещал заехать после приема основных пациентов. Поговорив с Вимом, которому особо нечего было сказать, Дасберг прощупал его живот.

– Аппендицит, – сурово сказал он, достал из коричневого кожаного саквояжа маленький флакон с таблетками и протянул матери.

Еще он написал бумагу, чтобы Вима взяли в больницу. Через час Дасберг вернулся, чтобы убедиться, что диагноз был верен.

– Я на девяносто девять процентов уверен, что дело в аппендиксе, – сказал он. – Нужна операция, но через неделю-другую ты будешь в полном порядке.

Доктор пожал Виму руку и потрепал по голове. Через две недели Вим уже снова играл с местными мальчишками на Каттенбургерпляйн, словно ничего и не случилось. В точности как говорил Дасберг.

Удивительно, но в этот момент Алозерий проявил свои человеческие качества. Он навещал Вима в больнице, приносил ему фрукты и хлеб с джемом, который Вим обожал. Но мальчик не доверял отчиму. Всего за месяц до болезни Алозерий сбросил Вима с лестницы. Мальчишка был покрыт синяками и ссадинами, а правая рука почти не работала. Может быть, отчим испытывал угрызения совести? Хотя он вряд ли помнил, что случилось.