Текст книги "Последний свидетель. История человека, пережившего три концлагеря и крупнейшее кораблекрушение Второй мировой"

6
Arbeitensatz (рабочее задание)

Амстердам, февраль 1943 года, –

Брунсвик, Германия, январь 1944 года

Как-то днем в лавку Адольфса вошли двое немецких солдат в сопровождении двух мужчин, с ног до головы одетых в черное. Вим заметил у них на рукавах красно-черную эмблему НСД и понял, что его ожидает. Прятаться было бессмысленно – его уже заметили. Первым заговорил старший из НСД.

– Чем здесь занимается этот парень?

– Это мой ученик, – ответил Адольфс. – В следующем году он открывает собственную мясную лавку возле Остерпарка.

– Разве вам не известно, что все мужчины в возрасте от 18 до 35 лет должны зарегистрироваться в службе занятости и работать на Великий Германский рейх?

– Когда вышел этот указ, он все сделал, как положено. В его документах отмечено, что он необходим мне для работы.

– Необходим? Это решать нам. И что же делает его таким необходимым? В его обязанностях нет ничего особенного! Что такого он делает, чего ты не можешь сделать сам?

– Я не могу все делать сам. Он мне помогает и поддерживает. Кроме того, он уже заканчивает обучение на мясника. У него отлично получается.

Адольфс изо всех сил пытался скрыть ярость, но подрагивающие уголки губ его выдавали.

Заговорил младший из НСД:

– Согласно моему списку он живет с матерью и двумя братьями на Твейде Остерпаркстраат, и его мать получает пособие. Все очень просто. Он уже давно должен был работать в Германии. Тебе он не нужен – Великий Германский рейх нуждается в нем сильнее. Если его мать хочет и дальше получать пособие, он будет немедленно мобилизован после получения письменного приказа. Повестка будет доставлена ему домой.

– Но мне без него не обойтись! Мясная лавка – это тяжелый труд. Может быть, вы этого не понимаете, но мне одному не справиться.

– Адольфс, все решено: он отправится на работы в Германию!

НСДшники кивнули немецким солдатам, которые молча ждали у дверей. Они развернулись и вышли из лавки.

– И что же теперь, господин Адольфс? – прошептал Вим.

Мясник покачал головой, не зная, что сказать. Какое-то время они оба молчали.

– Боюсь, у тебя нет выбора… По крайней мере, если твоя мать хочет и дальше получать пособие.

Вим тяжело вздохнул. Он знал, что матери нужны деньги, и понимал последствия. Вечером мать никак не могла успокоиться. Вим изо всех сил пытался ее утешить.

– У меня будет комната и пансион. И я смогу экономить деньги и присылать вам.

Он знал, что его друзья, которые уже работали в Германии, присылали домой спокойные письма, иногда даже с деньгами. Впрочем, его слова не возымели на мать никакого действия.

Все протянулось дольше, чем он ожидал. Но через три недели этот момент наступил, и на коврик у двери легла повестка. Виму отводилось пять дней на то, чтобы подать заявление на получение паспорта в Государственном регистре. Получив паспорт, он должен был явиться в здание Атланты, напротив парка Лейдсебосе. Теперь ничто не могло уберечь его от отправки в Германию. Еще чуть-чуть, и все останется позади: мать, братья, сестра… Мясник… И Сиска…

С ней он познакомился лишь несколько недель назад, но она казалась ему невероятно красивой и привлекательной. Она была на год его младше – девятнадцать лет – и жила на Ньиве-Лелиестраат в квартале Йордан, чуть западнее центра города. Вима всегда тянуло к юным блондинкам, но при первой встрече им так хорошо танцевалось друг с другом, что только в кафе после танцев Вим понял, что у Сиски темно-русые волосы, красивыми волнами лежащие на плечах. И прекрасные карие глаза. Может быть, бабочки в его животе и не запорхали, но он точно знал, что она очень красива.

В воскресенье 21 февраля 1943 года в восемь утра на трамвайной остановке Вим поцеловал мать и Джо и крепко обнял Сиску. Она не хотела его отпускать. Вим потрепал Бертуса по голове. Хенк так и не появился.

Вим взвалил на плечо вещмешок со своим скромным барахлишком и сел в трамвай, который шел на Лейдсепляйн. Трамвай медленно тронулся. Вим замахал родным, и через полминуты они скрылись из виду. Он высунулся из окна, но больше их не увидел… И ничего не увидел… Мозг не фиксировал увиденное. «Германия, – эхом отдавалось у него в ушах. – Германия». Он никогда там не был и теперь страшно нервничал.

В службе занятости пришлось десять минут ждать, пока в руки ему не сунули пакет с документами. Он расписался в получении и вытащил небольшую желтую карточку с надписью «Брунсвик» и адресом. Вим никогда не слышал об этом месте. Клерк дал ему подробные инструкции – все остальное прояснится по дороге. Он должен явиться на Центральный вокзал. Там будут собирать молодых мужчин, каждый из которых направлялся в разные точки того, что германские солдаты частенько меланхолично называли die Heimat – «Родина». Расспросив окружающих, Вим понял, что ему нужно еще целый час ждать своего поезда. На платформе становилось все более многолюдно, и это немного успокоило Вима. Если они едут такой большой группой, то все, наверное, организовано неплохо.

На каждой остановке в поезд садились новые люди, чаще всего молодые, но были и мужчины за тридцать. У всех было одно общее: лица оставались напряженными. Расставаться с семьями и близкими было нелегко, да и будущее представлялось неопределенным. Вим искал тех, кто тоже направлялся в Брунсвик, но безуспешно. Туда отправили его одного.

Через несколько часов поезд остановился в немецком городе Ганновер. Вим показал кондуктору свою карточку, и тот дал понять, что ему следует остаться в поезде, как и еще нескольким голландцам. Чуть позже поезд тронулся. Вид за окном не разочаровал Вима. Пейзаж мало чем отличался от окрестностей Амстердама. Зелень, поля, маленькие деревушки – но много разбомбленных домов и заводов.

Ближе к вечеру поезд остановился на центральном вокзале Брунсвика. Вим взял свой вещмешок, вышел и нервно огляделся вокруг. Поможет ли ему кто-нибудь? Захочет ли кто-то помочь ему в этой стране, которая ведет войну? С потоком людей он направился к лестнице, надеясь, что это выход. Пройдя метров тридцать, он увидел девушку лет двадцати пяти. Она была довольно легко одета для зимы и на первый взгляд казалась не особенно симпатичной. Он направился к ней со своей самой неотразимой улыбкой, остановился примерно в метре и показал свою карточку. Девушка подняла глаза и улыбнулась в ответ.

– Чем я могу вам помочь? – спросила она по-немецки.

Вим ни слова не понял, но она уже прочла его карточку.

– А, голландец, – сказала она и потянула Вима за рукав.

Они прошли под путями и вышли перед большим зданием вокзала. Не говоря ни слова, девушка подвела Вима к трамвайной остановке.

– Ждать здесь, понял? – сказала она.

Вим понял. Он указал правой рукой вниз.

– Ждать здесь, – повторил он.

Девушка по-дружески посмотрела на него, пожала ему руку и пошла назад к вокзалу.

– Спасибо большое, малышка! – крикнул он ей вслед по-голландски, но она не обернулась.

На какое-то время Вим позабыл о Сиске, и настроение его резко изменилось. Похоже, Германия неплохая страна. Вот только устрашающие флаги со свастикой на здании вокзала его терзали. Он почти двадцать минут пытался понять, что же ему делать. Солнце пекло голову так сильно, что он вытащил из мешка шапку. Тут подошел трамвай. Он показал кондуктору свою карточку, тот прочитал и вернул ее назад.

– Залезай, – сказал он по-голландски, – я сейчас вернусь.

Вим изумленно посмотрел на него, вошел в трамвай и стал искать место. Через пару минут к нему подошел кондуктор:

– Сейчас у меня нет времени, но тебе нужно ехать до конечной, а там я тебе все объясню. Не бойся, я тебе помогу.

Вим поблагодарил кондуктора и немного расслабился. Скоро глаза его закрылись. Во сне он видел, как идет под руку с той девушкой с вокзала. Вокруг поля, коровы, а в руке у него корзинка для пикника, а не вещмешок.

– Ты сходишь или собираешься здесь заночевать? – раздался громкий окрик.

Вим открыл глаза и затряс головой.

– Нет, нет, я схожу! Я иду с вами!

Он судорожно схватил свои вещи и вслед за кондуктором вышел к скамье на оживленной улице.

– Меня зовут Йохан, – сказал кондуктор. – Я приехал сюда работать четыре года назад, и у меня все получилось. Дома я целый год был без работы. Мне повезло, что я наконец нашел место.

Вим представился и снова показал свою карточку.

– Да, я такие уже видел. У всех, кто прибывает из Нидерландов, есть такие. Но тогда тебя отправят в Lager – и это тебе не понравится.

Вим непонимающе посмотрел на него.

– Я тебе потом объясню. Пошли со мной. Я живу в десяти минутах отсюда, в центре города у хорошей женщины. Думаю, у нее есть свободная комната – я давно не видел француза, который жил здесь раньше. А завтра тебе нужно зарегистрироваться в трамвайной компании – ее называют Strassenbahn, – там наверняка есть работа. Ты сам быстро во всем разберешься.

Они шли, и Йохан рассказывал Виму про город. Красивые фасады, высокие дома, теплая и уютная атмосфера города очаровали Вима. Примерно через десять минут они остановились перед высоким старым домом 6 по Штехерштрассе со множеством небольших окон на фасаде. Йохан достал ключ и открыл дверь. В доме он представил Вима фрау Баслинг, у которой действительно оказалась свободная комната. Вим просиял: пока все шло лучше, чем он себе представлял. Йохан все переводил. Вим понял, что может остаться, пока будет платить за жилье – пять рейхсмарок в неделю. Вим вопросительно посмотрел на Йохана, тот знаком показал, что все нормально, и Вим получил ключ.

Было уже почти девять вечера. Глаза у Вима горели от усталости. Фрау Баслинг провела его в комнату. Пришлось подняться по винтовой лестнице на два этажа. Комната его располагалась в конце небольшого коридора. Комната была невелика, но ему нужно-то было всего кровать, стул и шкаф. В доме было довольно тепло, но тесновато. Вим распахнул окно и рухнул на кровать. Он устал, но был доволен. Через несколько минут ему уже снова виделась девушка, корзинка для пикника и куда более приятные вещи.

На следующее утро Вим поднялся довольно бодрым и плотно позавтракал (он надеялся, что завтрак входит в цену комнаты). Пройдя примерно два километра, на углу широкой улицы он увидел большое здание, куда въезжали и откуда выезжали трамваи. Именно так ему все и описывал голландский кондуктор. Он показал охраннику документы, и тот вежливо направил его дальше. На улицу Вим вышел примерно через час. У него уже была работа. «Arbeit bei der Strassenbahn».

– Работа в трамвайной компании, – сказал ему пожилой мужчина, заполнив кучу документов.

Вим подписал контракт и даже кое-что понял. «7:30 Uhr» – похоже, это начало рабочего дня. «30 Reichsmark» – наверное, это зарплата в неделю. Вечером он показал бумаги Йохану, и тот объяснил ему самое главное. Его обучат работе по металлу, а потом он будет работать на заводе, где производят запчасти и ремонтируют трамваи. Действительно, получать он будет 30 рейхсмарок в неделю. К удивлению Вима, его еще и обедом обеспечат. Пока все было неплохо. Его не направили на военный завод и дали время на обучение. Если он будет экономить, то сможет регулярно отправлять деньги матери.

Для Йохана неожиданное появление молодого соотечественника стало приятной неожиданностью. Он был полностью предоставлен сам себе, и, кроме работы, ему было нечем заняться. И он сделал все, чтобы Вим освоился на новом месте. Через несколько недель Вим уже достаточно сносно говорил по-немецки, чтобы его понимали. Когда он терялся в городе, то просто подходил к кому-то и спрашивал дорогу. Каждый день он узнавал что-то новое о бытовой жизни Германии.

Офис трамвайной компании находился там же, где и депо. Два здания разделял проход шириной метров двадцать. В другом здании из красного кирпича на бетонном полу стояли огромные верстаки. Через каждые несколько метров в стене имелись небольшие окна. По утрам, когда свет еще не горел, разглядеть что-то было трудно. Вим еще только учился новой работе и выполнял небольшие поручения под наблюдением опытного работника. На его верстаке лежали бумаги. Закончив очередное поручение, Вим делал отметку в списке. Так он научился работать с металлом.

Начальником его был немец лет сорока и довольно больного вида. Он был болезненно полным, с пепельно-серым лицом. Весь день он кашлял и задыхался от самого легкого движения, но настроен был вполне по-дружески и объяснял Виму все необходимое. Вим называл его Босс и так никогда и не узнал его настоящего имени. Начальник говорил, что ход войны его беспокоит. Все больше немецких рабочих призывают на воинскую службу, а его единственной защитой является слабое здоровье.

Вим жалел начальника. Тот уже двенадцать лет занимался не самой полезной для здоровья работой и все же гордился своей компанией. За первые месяцы он рассказал Виму, что в Брунсвике не меньше 36 километров рельсов, 95 трамвайных двигателей и 78 трамваев – и за всем этим нужно следить, потому что за год трамваи перевозят 18 миллионов пассажиров. Начальник часто повторял эти цифры, и Вим их запомнил. Когда он шел по городу и видел проезжавшие мимо желтые трамваи с зелеными полосами и яркими фарами, его переполняла гордость. Ведь это и благодаря ему они ездят по городу.

Пока что у него все было неплохо – в сравнении с нищей жизнью на Каттенбурге.

Через пару недель Вим уже овладел основными навыками. Он решил сделать запасной ключ от своей комнаты, взял стальную пластину и начал обтачивать ее, пока не получил заготовку ключа. Работа заняла несколько недель, и начальник не возражал, поскольку знал, где Вим находится и чем занят.

Виму выделили собственный верстак и дали первую настоящую работу: он обследовал и при необходимости чинил удерживающую систему на металлической дуге, которая соприкасалась с электрическими проводами. Нечто вроде металлического шкива прижимало дугу к проводу, как только контакт терялся. Большинство систем оказывались вполне нормальными, и Вим откладывал их в сторону, а потом переходил к следующей. Он мог работать в собственном темпе, лишь бы в деревянном ящике с деталями для контроля не накапливалось их слишком много.

Почти каждый день он ходил в большое депо, где работали люди всех национальностей. Молодые польки и русские целыми днями бродили с тяжелыми ведрами, тряпками и швабрами. Они мыли трамваи снаружи и изнутри. Там же работали десять французских солдат – они черной краской красили днища трамваев. Работали они предельно медленно и при любой возможности старались на пару часов ускользнуть. Вим понимал, что это военнопленные, но они могли свободно перемещаться не только по депо, но и по окрестностям. Они носили собственную форму, но на спине была пришита большая цветная полоса. За ними наблюдал надсмотрщик-бельгиец. Этот человек симпатизировал нацистам и добровольно отправился на работу в страну своей мечты. С ним работали две его дочери – уборщицами. Вроде бы они не делали ничего плохого, но, учитывая их настроения, Вим старался держаться от них подальше.

Он старался аккуратно писать матери и Джо. Он писал, что у него все хорошо и о нем можно не беспокоиться. Мать отвечала, что получила его деньги, но он должен хорошо питаться и тепло одеваться – ведь приближается осень. Это письмо Вима развеселило – мама всегда остается мамой.

Он написал и Сиске – писал, что получил другую работу, чуть тяжелее той, что он занимался первые месяцы. Теперь он занимался металлическими колпаками, которые закрывали колеса трамваев и уберегали пассажиров от травм. Начальник обучил его работе с автогеном и отливке металлических деталей. Вим переливал расплавленный металл в бронзовый чан, а затем в форму. Затем ему нужно было залудить металл, прежде чем формировать шов. В процессе работы выделялись газы – вряд ли они были полезны для здоровья. Полуфабрикаты Вим отправлял в мастерскую, где в них прорезали желобки для масла и использовали в дальнейшей работе.

Хотя Вим работал усердно, при любой возможности он старался ускользнуть – в конце концов, он же работал на немцев. К этому времени он познакомился со многими работниками и отлично знал, где можно поболтать и укрыться утром или днем, не привлекая особого внимания.

Наступила осень. Вим жил и работал в Брунсвике уже шесть месяцев и начинал чувствовать, что вторую половину года ему не продержаться. Он замечал это в мелочах. Люди становились раздражительными, нервными и вели себя по-другому. Купить лишний кусок мяса у мясника стало труднее. Проходя по мастерской и депо, Вим чувствовал на себе взгляды немцев.

Перед Рождеством он написал матери, Джо и Сиске поздравительное письмо. Тревожить их он не хотел, поэтому об изменившейся атмосфере писать не стал. «Я получаю деньги за легкую работу, – писал он. – Мне вполне хватает на еду». По сути, это не было ложью – но чутье Вима не подвело.

В середине декабря 1943 года власти Брунсвика приняли радикальные меры: всех иностранцев перевели в Lager. Легкие бараки, о которых предупреждал Вима Йохан, находились в чистом поле, неподалеку от вокзала. Вим простился с хозяйкой, но Йохан решил сначала сам все разведать. Он уже давно жил в Германии и не думал, что все будет так плохо.

Вима вместе с тремя другими голландцами отправили в деревянный барак, расположенный в дальнем конце поля. Барак напомнил Виму маленькую деревянную хижину, каких было много в Амстердаме, – любимое место бойскаутов. За такое жилье из зарплаты Вима вычитали пять рейхсмарок. Конечно, в сравнении с уютной комнатой у прежней хозяйки такое жилье и одной марки не стоило.

Каждый вечер Вим проводил в центре города, чтобы как можно меньше времени проводить в обществе четверых своих соседей в крохотном помещении. Прошло всего несколько недель, и он бараки возненавидел, но руки у него были связаны. Рождество пришлось отмечать в лагере вместе с парнями со всех концов Нидерландов, и они постарались устроить себе настоящий праздник.

В январе 1944 года союзники стали усиленно бомбить немецкие города с целью полного уничтожения гражданского населения. Даже Брунсвик не избежал налетов. Начальник Вима страшно боялся, что целью бомбардировок может стать депо. Чтобы все трамваи не были уничтожены разом, при звуках воздушной тревоги их выводили из депо и как можно быстрее отправляли в город. Виму пришлось пройти ускоренный курс обучения на водителя трамвая.

В депо ввели специальную ночную смену, обязательную для всех в добавление к обычной работе. По ночам все дежурили по очереди. Шестеро дежурных спали в бетонном бункере с минимальными удобствами – лишь несколько матрасов, брошенных прямо на пол. Если повезет, удавалось проспать всю ночь, но чаще приходилось, рискуя жизнью, выводить трамваи в безопасное место. Если ночных налетов было несколько, рабочим иногда давали выходной, чтобы оправиться от шока и выспаться.

Несмотря на нарастающее напряжение, работа Виму почти что нравилась. Когда звучала сирена, он вскакивал в трамвай и гнал его в темноту по путям. Искры летели от проводов, словно те горели. Начальник каждый раз устраивал ему выговор – ведь подобная езда могла стать ориентиром для самолетов противника.

В бараках, конечно же, постоянно обсуждали ход войны. Они не знали, чему верить, поскольку немцы постоянно говорили разное. Иногда удавалось услышать по радио что-то другое. Но и это не улучшало настроения. Вим чувствовал, что у него все меньше свободы. Как-то он разговорился с одним из своих приятелей по бараку, Клаасом ван Дорном. Клаас вырос близ Роттердама, ему тоже было чуть за двадцать. Он был единственным человеком, с которым Вим открыто говорил о своих тревогах и планах.

Иногда Клаас заговорщически посматривал на Вима.

– Я здесь надолго не задержусь, – уже несколько раз говорил он.

Поначалу Вим считал это пустыми разговорами, но, услышав последние новости о войне, он решил как-нибудь серьезно поговорить с приятелем.

Начальник Вима сидел перед ним. Руки у него дрожали. Сколько Вим его помнил, у того всегда было серое лицо с глубокими морщинами. Но сейчас начальник походил на смертельно бледного зомби. Газы расплавленного олова оказали на него губительное влияние, но дело было не только в этом. Ему сообщили, что его вот-вот отправят на жуткий Восточный фронт. Сначала в учебную часть, а потом на фронт, сражаться с русскими.

Виму было его жаль. В таком состоянии этот человек представлял больше опасности для своих сослуживцев, чем для любого хорошо обученного русского солдата – и явный нервный срыв никак не улучшал ситуацию.

– Когда я уйду… – начал тот, и голос его дрогнул, но он быстро собрался с силами. – Когда я уйду, Вим, ты меня заменишь.

Вим почувствовал, как кровь отхлынула от лица. Он на такое не рассчитывал. Это означало, что теперь ему придется принимать участие в производственном процессе и дышать ядовитыми газами целый день.

Вим посмотрел на начальника и, не сдержавшись, выпалил:

– Das ist grosse Scheisse. Вот чертово дерьмо!

Начальник кивнул:

– Dieser ganze Krieg ist ja grosse Scheisse. Вся эта война чертово дерьмо.