Текст книги "Могила"

Глава 7

– Кажется, ты меня закамасутрила.

– Сильно сомневаюсь, что это глагол.

– Только что им стал.

Джек лежал на спине, чувствуя себя отделившимся от тела. Вокруг головы он ощущал нимб. Каждая его клеточка, каждый мускул был утомлен так, что еле-еле выполнял основную функцию.

– Кажется, я умираю.

Калабати, лежавшая рядом с ним, пошевелилась. На ней было одно лишь стальное ожерелье.

– Ты был близок к этому, но я воскресила тебя.

– В Индии это так называется?

Они пришли в его квартиру после прогулки из закусочной. Когда Калабати вошла в квартиру Джека, глаза ее расширились, она была просто ошеломлена. Обычная реакция. Одних поражали старинные вещи и киноафиши на стенах, других викторианская мебель с пышной резьбой и волнистой структурой золотого дуба, из которого она была сделана.

– Твоя мебель, – сказала Калабати, склоняясь к Джеку, – она такая... интересная.

– Я собираю вещи... вещи. Что же касается мебели, то многие считают ее ужасной, и, возможно, они правы. Вся эта резьба и все такое – вне всякого стиля. Но мне нравится мебель ручной работы, даже если у людей, которые ее делали, идиотский вкус.

Джек остро почувствовал тело Калабати. Ее аромат – единственный и неповторимый – не напоминал ни одни известные ему духи. Он вообще сомневался, что это духи. Скорее ароматическое масло. Она посмотрела на него снизу вверх, и он безумно захотел ее. В глазах Калабати Джек прочитал, что и она хочет его.

Калабати отстранилась и начала снимать платье.

В прошлом Джек, занимаясь любовью, всегда контролировал себя. Это было неосознанно, но он сам определял темп и выбирал позиции. Но только не сегодня. С Калабати все было по-другому. Из них двоих она была более требовательна, более настойчива и, хотя была моложе его, более опытна. Так что в их совместной пьесе она стала режиссером, а Джек – актером.

А это действительно была пьеса: страстная, прерываемая смехом. Она была искусна в любви, но в ее любовной игре не было ничего механического. Она наслаждалась ощущениями, хихикала, даже временами смеялась. Она была великолепна. Калабати знала, где дотронуться до него, как дотронуться, она поднимала его на такой уровень ощущений, о котором он и не подозревал. И он знал, что тоже заставил ее подняться на вершину наслаждения, но она была ненасытна. Маленькая лампочка в углу комнаты бросала мягкий свет на ее великолепную матовую кожу. Ее грудь была совершенна, таких темных сосков ему еще не доводилось видеть. Она улыбнулась с закрытыми глазами и медленным томным движением прижалась к его бедру. Ее рука скользнула по его груди, опустилась вниз до самого его лона. Он почувствовал, как напряглись мышцы на его животе.

– Это несправедливо по отношению к умирающему.

– Где есть жизнь, есть и надежда.

– Так ты благодаришь меня за найденное ожерелье? – Он надеялся, что это не так. К тому же ему уже заплатили.

Она приоткрыла глаза.

– И да... и нет. Ты самый удивительный мужчина в этом мире, мастер Джек. Я много путешествовала, встречала много людей. Ты на голову выше всех. Когда-то мой брат был таким же, но он сильно изменился. И ты остался один.

– Только не в данный момент.

Она тряхнула головой.

– Все люди чести одиноки.

Честь. За этот вечер она уже второй раз упомянула о чести. Первый раз в «Аллее Пикок», а сейчас здесь в его постели. Странно, что женщина об этом думает. Считается, что это мужская епархия, хотя в наши дни это слово редко слетает с губ представителей обоих полов. Но уж когда слетает, то в мужском разговоре.

Да, возможно, он ошибается, но он еще не встретил женщины, способной его переубедить.

Разве может мужчина, который лжет, обманывает, крадет, а иногда прибегает к насилию, быть мужчиной чести?

Калабати посмотрела ему в глаза:

Может, если он лжец лжецам, обманывает обман-щиков, крадет у воров и прибегает к насилию по отношению к насильникам.

– Думаешь?

– Я знаю это.

Человек чести. Ему нравилось, как это звучит. Ему нравилось значение этих слов. В качестве мастера Джека он вел себя как человек чести, хотя и не осознавал этого. Как можно большая независимость от внешних обстоятельств жизни – вот его кредо! Но честь... Это уже внутренние узы. Он никогда не задумывался, какую роль играет честь в его жизни.

Рука Калабати снова погрузила его в волны удовольствия, вытеснив все мысли о чести. До чего же это здорово!

С тех пор как Джия оставила его, Джек вел монашескую жизнь. Не то чтобы он сознательно избегал секса. Просто перестал об этом думать. Прошли недели, прежде чем он заметил, что с ним произошло. Джек читал, что подобное состояние – характерный признак депрессии. Может быть. Как бы то ни было, сегодняшняя ночь компенсировала долгий период воздержания, каким бы длительным оно ни было.

Ее рука оживила то, что уже казалось ему высохшим колодцем. Он прижался к ней и тут вдруг уловил какой-то запах.

«Что это такое, черт возьми?»

Похоже, голубь застрял в кондиционере и отложил в нем тухлое яйцо. Или вовсе сдох.

Калабати неожиданно напряглась. Джек так и не понял: почувствовала ли она тот же запах или что-то другое напугало ее. Ему показалось, что она произнесла напряженным шепотом что-то вроде: «Ракшас!» – и вцепилась в него, как тонущий матрос в спасательный пояс.

Атмосфера непонятного страха окутала Джека. Что-то было не так, но что именно, он не знал. Он услышал какое-то иностранное слово, значение которого до него не дошло. А может, Калабати и вовсе ничего не говорила, просто кондиционеры во всех трех комнатах гудят на разные голоса. Джек потянулся к «смит-и-вессону» 38-го калибра, который всегда держал под матрасом, но Калабати еще крепче прижалась к нему.

– Не двигайся, – еле слышно прошептала она. – Просто лежи подо мной и молчи.

Джек открыл было рот, чтобы заговорить, но она прижалась к нему своими губами. Ее обнаженная грудь, губы на его губах, прикосновение ее ожерелья к его горлу, нежность ее рук – все, чтобы уничтожить дурной запах.

Но было во всем этом какое-то отчаяние, которое мешало Джеку полностью отдаться чувствам. Его взгляд метался по комнате, скользил к окну, к двери, к темному холлу, который вел из комнаты, где стоял телевизор, к темной гостиной, затем снова к окну. Какая-то, самая малая, часть Джека ожидала, что кто-то или что-то человек или животное – вот-вот войдет в дверь. Он знал, что это невозможно – дверь заперта, квартира на третьем этаже. Сумасшествие. Но это чувство не отпускало его.

И не отпускает.

Он не знал, сколько времени пролежал под Калабати, напряженный, застывший, испытывая огромное желание почувствовать в своей руке привычное оружие. Ему казалось, так прошла половина ночи.

Ничего не произошло. Запах постепенно стал исчезать. И вместе с ним и ощущение присутствия постороннего. Джек почувствовал, что снова расслабляется, он наконец начал реагировать на Калабати.

Но у той неожиданно возникли другие планы. Она выскочила из кровати и проскользнула в гостиную за одеждой.

Джек последовал за ней, наблюдая, как она проворно, почти неистово, натягивает на себя белье.

– Что случилось?

– Я должна быть дома.

– Возвращаешься на родину? – Сердце у него упало. Нет, не сейчас. Она заинтриговала его.

– Нет, к моему брату. Я остановилась у него.

– Не понимаю. Что-то...

Калабати наклонилась и поцеловала его.

– Ты ни при чем. Во всем виноват он.

– Но что за спешка?

Я должна немедленно с ним поговорить.

Калабати надела платье через голову и скользнула в туфли. Она остановилась, чтобы уйти, но вынуждена была остановиться перед входной дверью.

– Как все это открывается?

Джек повернул центральную ручку, которая открывала все четыре замка, и распахнул дверь.

– Подожди. Я накину что-нибудь и поймаю тебе такси.

– Я очень спешу. А кроме того, я могу поднять руку и сама.

– Ты вернешься? – Ему было очень важно, что она ответит.

Он даже не понимал почему. Ведь он едва знал эту женщину.

– Да, если смогу. – Ее глаза стали печальными. На мгновение ему даже показалось, что в них мелькнул страх. – Я очень на это надеюсь. Очень надеюсь.

Она еще раз поцеловала его, вышла за дверь и начала спускаться по лестнице. Джек закрыл дверь, запер ее и прислонился к ней. Не будь он так утомлен недосыпом и тем, что с ним вытворяла Калабати, он попытался бы осмыслить события сегодняшнего вечера.

Но он отправился в постель.

Стоило ему, однако, прилечь, как сон тут же покинул его. Воспоминание о запахе, странном поведении Калабати... все это необъяснимо.

Но его беспокоило не столько то, что произошло вечером, а какое-то неприятное, грызущее чувство – что-то ужасное почти случилось.

Глава 8

Встревоженный, Кусум пробудился ото сна. Какой-то звук разбудил его. «Гита» соскользнула с его колен и упала на пол, когда он неожиданно вскочил и быстро направился к двери каюты. Вероятно, возвращаются Мать и Молодой, но абсолютной уверенности не было. Кто знает, какие мерзавцы шляются в порту. Его не волновало, что кто-то может залезть на судно в его отсутствие. Только очень решительно настроенный вор или отпетый негодяй мог отважиться на такое, потому что Кусум всегда держал сходни поднятыми. А спускались они по специальному сигналу. Но если бы даже какой-нибудь ловкий тип из низшей касты и проник на корабль, он не нашел бы ничего ценного. Ему пришлось бы отважиться спуститься в грузовой трюм, а это невозможно, значит, никто, кто рыщет по улицам, не сможет до них добраться.

Но когда Кусум был на борту – а теперь, когда Калабати в городе, он собирался провести здесь больше времени, чем ему хотелось бы, – он предпочитал вести себя осторожно. Ему не нужны неприятные сюрпризы.

Таким сюрпризом был для него приезд Калабати. Он-то думал, что она в Вашингтоне и полностью безопасна для него. На этой неделе она уже умудрилась причинить ему кучу неприятностей и, несомненно, причинит еще больше. Она слишком хорошо его знает. Нужно, по возможности, избегать ее. А она ни за что не должна узнать ни об этом корабле, ни о грузе. Кусум опять услышал звук и увидел две темные фигуры, скачками передвигающиеся по палубе. Они должны были явиться с добычей, но добычи не было. Кусум, встревоженный, выбежал на палубу. Он проверил, на нем ли ожерелье, и встал в угол, наблюдая за проходившими мимо ракшасами.

Первым шел Молодой, подгоняемый сзади Матерью. Оба они выглядели взволнованными. Если бы они могли говорить! Он научил Молодого нескольким словам но это нельзя было назвать полноценной речью скорее жестикуляцией. Кусум никогда не чувствовал такой потребности в общении с ракшасами, как сегодня. Но общаться с ними невозможно, он это знал. Нет они не были полными тупицами, они могли делать простую работу и выполнять несложные приказы разве он не выучил их действовать в качестве корабельной команды? но их разум не мог оперировать на уровне, на котором возможно умственное общение.

Что же все-таки произошло? Мать никогда не подводила его. Когда она уваливала Запах, то всегда приводила намеченную жертву. Но сегодня у нее что-то сорвалось.

А не ошибка ли это? Возможно, шоколад еще не прибыл. Но почему же тогда Мать уловила Запах? Только Кусум контролировал источник этого уникального запаха.

Мягко ступая, он спустился на нижнюю палубу. Там его ждали оба ракшаса, подавленные осознанием собственной неудачи. Мать и взволнованный, ходивший из стороны в сторону Молодой. Кусум проскользнул мимо. Мать подняла голову, туманно ощущая его присутствие, но Молодой, посвистывая, продолжал метаться, не обращая внимания на Кусума. Кусум открыл крышку люка. Молодой попытался отступить. Ему не хотелось возвращаться в люк. Кусум выжидающе смотрел на них. Так же они вели себя, когда впервые убежали в город. Им хотелось побыть на воздухе, подальше от этой стальной махины, которая подтачивала их силы, среди толпы, где они могли выбрать разжиревшую человеческую скотину.

Мать ничего не могла с этим поделать. Она только грубо подтолкнула Молодого так, что он, спотыкаясь, свалился в объятия себе подобных, поджидающих его внизу. Затем Мать последовала за ним.

Кусум с треском захлопнул крышку люка, запер его и в ярости забарабанил в него кулаками. Когда же ему удастся с этим покончить? Он-то надеялся, что к вечеру будет, как никогда, близок к выполнению своего обета, но что-то пошло не так. Это беспокоило и сердило его. Что, появились новые осложнения или виноваты ракшасы?

Почему они вернулись без жертвы?

Однако в одном он был абсолютно уверен: они должны понести наказание. Так было всегда. Так будет и сегодня.

Глава 9

«О, Кусум! Что ты натворил?»

Калабати в ужасе плюхнулась в такси. Хорошо, что ехать недолго – прямо через Центральный парк к величественному зданию из белого камня на Пятой авеню.

Ночной портье не знал Калабати, поэтому остановил ее. Он был стар, лицо его – сплошная маска из морщин. Калабати не любила стариков. Даже мысль о старости казалась ей омерзительной. Портье долго допрашивал ее, пока она не показала ему ключ и водительские права, чтобы подтвердить, что у нее одна с Кусумом фамилия. Когда он наконец пропустил ее, она быстро направилась к лифту через мраморный вестибюль мимо модных диванов и кресел с низкими спинками, мимо абстрактной мазни на стенах. Лифт стоял с открытыми дверями. Калабати нажала кнопку «девять» – верхний этаж – и нетерпеливо ждала, пока закроется дверь и лифт начнет подниматься.

Калабати прислонилась к стенке и закрыла глаза. Этот запах! Она думала, что сердце ее остановится, когда она почувствовала его сегодня ночью в квартире Джека. А она-то надеялась, что оставила его навсегда там, в Индии.

«Ракшасы!»

Один из них был поблизости от квартиры Джека сегодня ночью менее часа назад. Не хотелось даже думать об этом, но сомнений быть не могло. Она была уверена в этом так же, как в том, что ночь темна и что ей столько лет, сколько есть. Ракшас! От осознания этого ее затошнило. И самое ужасное, что только один человек несет за это ответственность – ее брат.

Но почему квартира Джека?

И как? Во имя всех темных сил, как?

Лифт мягко остановился, двери отворились и Калабати направилась к квартире с номером 9Б. Прежде чем вставить ключ, она немного помедлила. Все было не так уж просто. Она любила Кусума, но в то же время -этого не станешь отрицать он пугал ее. Нет не физически, конечно, он бы никогда не поднял на нее руку, а морально. Так было отнюдь не всегда, но в последнее время его праведность стала просто невыносимой.

Нет, только не сейчас, говорила она себе. Но на этот раз он зашел слишком далеко.

Калабати повернула ключ и вошла.

Квартира была темной и безмолвной. Она включила свет, и ее взору предстала огромная комната с низким потолком, над украшением которой явно потрудился профессионал. Она догадалась об этом в первое же свое посещение. Кусум не приложил руки к обстановке. Даже не потрудился внести хоть что-нибудь личное, а это означало, что он не собирается задерживаться здесь надолго.

Кусум?

Она спустилась на две ступеньки в гостиную с шерстяным ковром на полу и прошла к закрытой двери, ведущей в спальню брата. Там было пусто и темно. Она вернулась в гостиную и опять позвала, но на это раз громче:

– Кусум!

Ответа не последовало.

Но он должен быть здесь! Она должна его найти! Только она смогла бы его остановить!

Калабати вошла в комнату, которую брат отвел для нее, и подошла к окну, выходящему на Центральный парк. Темную громаду парка лишь кое-где прорезали освещенные люминесцентным светом дорожки, они тянулись от Пятой авеню до западной части парка.

«Где ты, брат мой, и что ты делаешь? Какие еще ужасы ты собираешься возродить к жизни?»

Глава 10

Две пропановые горелки по обе стороны от него горели голубым прямым пламенем. Кусум окончательно отрегулировал их – он хотел, чтобы они производили достаточно шума, не были слишком яркими и в то же время не погасли. Удовлетворившись качеством пламени, он расстегнул ожерелье и положил его на бак для пропана, затем переоделся – теперь на нем было кроваво-красное церемониальное дхоти, повязанное в традиционном стиле Махараты: левый конец закреплен под ногой, а основная часть собрана на правом бедре, оставляя ноги обнаженными. Он взял сложенный бычий хлыст и средним пальцем надавил кнопку «вниз».

Лифт – он представлял собой платформу с шатким деревянным настилом – медленно скользил вниз по правому борту. Внизу было темно. Не то чтобы совсем темно на всякий случай там всегда горели запасные огни но такие слабенькие и такие редкие, что почти не разгоняли тьму.

Когда платформа была на полпути, до него донеслись шаркающие звуки – это прямо под ним зашевелились ракшасы, которых насторожила двигающаяся платформа и приближающийся свет. По мере того как он все ниже опускался в трюм и огни горелок "освещали его обитателей, в темноте появились и засверкали яркие пятнышки. Вначале их было несколько, потом еще и еще, пока сотни желтых глаз не засверкали из темноты ему навстречу.

Приглушенный ропот, поднявшийся среди ракшасов, перерос в монотонный шепот: низкий, горловой, состоящий из тех нескольких слов, которые они умели произносить.

– Кака-джи-и-и-и! Кака-джи-и-и-и-и!

Кусум распустил плетку и щелкнул ею. Звук эхом разлетелся по трюму. Монотонное гудение резко оборвалось. Они уже поняли, что он сердит, и теперь будут вести себя тише воды, ниже травы. Когда платформа и шипящие огни опустились почти до пола, ракшасы откачнулись дальше. И на небесах, и на земле единственное, чего они боялись, был огонь, огонь и их Кака-джи.

Кусум остановил подъемник в трех-четырех футах от пола, чтобы можно было с возвышения обратиться к ракшасам, сбившимся в неравном круге вне пределов света горелок. Они были едва различимы – только кое-где луч света случайно выхватывал гладкий череп, и поникшие плечи, и глаза. Все глаза были сфокусированы на Кусуме.

Он начал говорить с ними на бенгальском диалекте, прекрасно понимая, что они поймут лишь отдельные слова, но смысл, он не сомневался, они уловят.

Кроме того, хотя он и не особенно сердит, он заставил себя говорить сердитым голосом это была составная часть того, что должно последовать дальше. Он не понимал того, что произошло вечером, и по смущению, которое исходило от Матери, понял, что и она не знает этого. Что-то заставило ее упустить Запах. Что-то невероятное. Ведь она опытная охотница, и он был уверен – что бы ни случилось, она будет все держать под контролем. Однако это произошло. Поэтому должно последовать наказание. Это традиция.

Кусум сказал ракшасам, что церемония сегодня отменяется и мясо делить не будут, потому что те, кому велели привести жертву, не справились с поручением, И поэтому вместо церемонии будет наказание.

Кусум обернулся и уменьшил огонь в горелках так, что они давали теперь полукруглое пламя. Стало темно, и ракшасы придвинулись ближе.

Затем позвал Мать. Она знала, что делать.

В темноте перед ним началась какая-то возня, послышались звуки, выражающие недовольство, и Мать вытолкнула вперед Молодого, который сопровождал се сегодня ночью. Он вышел вперед нехотя, но все же вышел. Потому что знал – он должен понести наказание. Это традиция.

Кусум еще раз уменьшил пламя в горелке. Молодой очень боялся огня, и глупо было бы заставлять его паниковать. Главное – дисциплина. Если Кусум хотя бы ненадолго потеряет над ними контроль, они могут броситься на него и даже разорвать на куски. Поэтому они не должны допускать мысли, что можно не подчиниться ему. Но, подчиняя их своей воле, ему не следует слишком сильно давить на их инстинкты.

Кусум едва различал сутулое создание, стоящее перед ним в позе смиренной покорности. Кусум взмахнул плеткой, и Мать, повернув Молодого, поставила его спиной к Кусуму. Тот поднял плетку и хлестнул – один раз, два, три, и еще, и еще, вкладывая в эти удары всю свою силу, – каждый взмах завершался звонким шлепком по холодной синей коже.

Он знал, что Молодой ракшас не чувствует боли, но это не имело особого значения. Основная цель экзекуции – не причинить ему боль, а подтвердить свое господство, впрочем, и смирение ракшаса перед плеткой – лишь подтверждение преданности и раболепской покорности воле Кусума – Кака-джи. Этот акт – как бы соединяющие узы между ними. Оба от этого становились сильнее. Кусум с каждым ударом ощущал нарастающую в нем силу Кали, в такие моменты ему даже казалось, что у него опять две руки.

После десяти ударов он остановился. Ракшас огляделся вокруг – увидел, что экзекуция окончена, и присоединился к остальным. Осталась только Мать. Кусум опять взмахнул в воздухе плеткой. Казалось, он говорил: «Да, теперь твоя очередь».

Мать вышла вперед, посмотрела на него долгим взглядом, повернулась и подставила ему спину. Глаза Молодых встревоженно заблестели, они зашаркали ногами и защелкали костями.

Кусум колебался. Ракшасы очень привязаны к Матери. Они проводят с ней целые дни. Она наставляет их, распоряжается их жизнями. Они готовы умереть за нее. Ударить ее – рискованное предприятие. Но иерархия уже установлена, и ее надо поддерживать.

Как ракшасы подчиняются Матери, так она подчиняется Кусуму. И чтобы подтвердить эту иерархию, она должна быть покорна плетке. Говоря условно, Мать – лейтенант у молодых ракшасов и несет полную ответственность за невыполнение приказов Кака-джи.

Да, Мать привязана к Кусуму, она с радостью умрет за него, их связывают нерасторжимые узы – он начал с нее, с нее первой основал свое гнездо, ухаживал за ней, вырастил ее из яйца, и, несмотря на это Кусум остерегался Матери она все же была и остается ракшаси, воплощенным насилием. Наказывать ее все равно что тряси пузырек со взрывчатым веществом: ошибка в концентрации, одно неосторожное движение и...

Собрав в кулак всю свою смелость, Кусум взмахнул плеткой и щелкнул ею по полу далеко от того места где стояла Мать, и больше не поднимал орудия наказания.

С первым же ударом все звуки затихли. В воздухе повисла тишина. Мать ждала, и, когда удар просвистел мимо, она повернулась к подъемнику. Кусум уже свернул плетку нелегкая задача для однорукого человека, но он уже давным давно решил, что будет делать одной рукой все, что делают двумя руками. Кусум бросил плетку на дно лифта.

Мать смотрела на него сияющими глазами, а ее ученики расплылись в обожании. Он не ударил ее – Мать получила публичное подтверждение того уважения, которое питает к ней Кака-джи. Кусум понимал, что для нее это момент триумфа, теперь ее авторитет в глазах Молодых станет еще выше. Этого-то он и добивался. Включив горелки на полную мощность, Кусум начал подниматься. Он был удовлетворен – ему удалось еще раз подтвердить свое положение хозяина гнезда. Теперь Мать еще больше привяжется к нему. А контролируя ее, он контролирует и ее Молодых.

Взгляд блестящих преданных глаз провожал его, пока он не выбрался из темноты. Когда Кусум оказался вне поля зрения ракшасов, он взял ожерелье и защелкнул его на шее.

Часть четвертаяЗападная Бенгалия, ИндияПятница, 24 июля 1857 года

Свамин Джагарнат и его мулы могли появиться каждую минуту.

Напряжение, как змея, парализовало капитана Вестфалена. Если его план не сработает и в результате этой вылазки он не получит пятьдесят тысяч фунтов стерлингов, о возвращении в Англию можно забыть. Там его ждут позор и нищета.

Он и его люди сгрудились за травянистым пригорком почти в двух милях к северо-западу от Бхарангпура. В середине дня закончился дождь, но новый был уже не за горами. В Бенгалии начался сезон дождей, когда за несколько месяцев выпадает годовая норма осадков. Вестфален оглядел так и прущую из земли зелень, которая еще в прошлом месяце была засохшей и безжизненной. Непредсказуемая страна эта Индия.

Вестфален стоял, держа лошадь в поводу, и мысленно перебирал события прошедших четырех недель. Он не бездельничал, далеко не бездельничал. Капитан ежедневно проводил часть дня в Бхарангпуре, выспрашивая каждого англичанина об индуистской религии и о Храме-на-Холмах в частности. И когда он истощил информационные ресурсы своих соотечественников, то обратился к местным индусам, которые прилично говорили по-английски. Они рассказали ему больше, чем он хотел бы знать, об индуизме и почти ничего о храме.

Впрочем, он узнал довольно много о Кали очень популярной в Бенгалии богине. Даже название самого большого города этой местности Калькутты англизированная форма Калигхаты, то есть города Кали, где построен гигантский храм в честь этой богини. Темное божество и очень страшное. Мать Ночи, как ее называли, попирающая все и убивающая всех на своем пути, даже Шиву – собственного супруга-консорта, на трупе которого она стоит. Вестфален видел много таких ее изображений. Время от времени в её храмах приносились кровавые жертвы, обычно козы и птицы, но поговаривали и о других жертвах... человеческих.

Никто в Бхарангпуре не только никогда не видел Храма-на-Холмах, но даже не знал того, кто бы его видел. Но Вестфалену удалось выяснить, что искатели приключений и пилигримы периодически делают попытки найти этот храм. Одни из них издали следили за Джагарнатом, другие пытались найти храм самостоятельно. Те, кому удалось вернуться, утверждали, что их поиски ничем не увенчались. Они рассказывали сказки о тенях, бесшумно бродящих по горам, которые прячутся от огня и издали наблюдают за происходящим. Что же случилось с остальными, с теми, кто не вернулся? Все сошлись во мнении, что праведные пилигримы были приняты в храм, а искатели приключений и любопытные стали кормом для ракшасов, которые охраняют храм и его сокровища. А ракшасы, по убеждению полковника, проведшего в Индии уже три срока, нечто вроде демонов, пожирающих человеческую плоть, – этакий бенгальский эквивалент английского каретника, которым пугают маленьких детей.

Вестфален и не сомневался, что храм охраняется, но конечно же человеческими существами, а не демонами. Но охраной его не запутаешь. Он вовсе не одинокий странник, бесцельно шатающийся по горам, а британский офицер с командой из шести уланов, вооруженных новыми легкими винтовками «энфилд».

Вестфален стоял у холма, водя пальцем по стволу винтовки. Удивительно, простая конструкция из дерева и стали, а сыграла решающую роль в восстании сипаев.

И все из-за тугих зарядов.

Абсурд, но тем не менее это так. Заряды «энфилда», как все другие заряды, прибывали завернутыми в глянцувую бумагу. Но, в отличие от более тяжелых «Браун Бес» – винтовок, которыми сипаи пользовались уже лет сорок, – заряды «энфилда» необходимо было смазывать жиром, чтобы они лучше входили в дуло. Все было в полном порядке, пока не пошли слухи, что смазка – это смесь свиного и коровьего жиров. Мусульманские воины не притронутся к тому, в состав чего входит свинина, а индуисты не загрязнят себя ничем содержащим говядину. Напряжение между британскими офицерами и солдатами-сипаями возрастало несколько месяцев, достигнув кульминационной точки 10 мая, примерно одиннадцать недель назад, когда сипаи взбунтовались в Муруте, выплеснув на белое население накопившуюся ненависть. Бунт распространялся как лесной пожар, в основном в Северной Индии, и английское господство сильно пошатнулось.

Вестфален возненавидел «энфилд» за то; что безопасная, мирная служба превратилась в опасную бойню. Но сейчас он ласкал винтовку почти любовно. Если бы не это проклятое восстание, он был бы сейчас далеко на юго-востоке, в форте Вильяме, ничего не зная о Храме-на-Холмах и не имея возможности спасти честь семьи Вестфален.

– Я засек его, сэр, – сказал рядовой Уоттс.

Вестфален шагнул к тому месту, где стоял Уоттс, и взял у него бинокль. Настроив его под свои близорукие глаза, он увидел приземистого маленького мужчину и его мулов, направляющихся быстрым шагом на север.

– Подождем, пока он скроется в горах, и пойдем за ним. А пока не высовывайтесь.

Земля после муссонных дождей стала мягкой, поэтому выследить Джагарната будет нетрудно. Вестфален рассчитывал напасть на храм неожиданно, но это вовсе не обязательно. Самое главное – найти этот загадочный Храм-на-Холмах. Некоторые рассказчики утверждали, будто он сделан из чистого золота Вестфален не верил в эти россказни. Золото далеко не лучший материал для строительства. Другие говорили, что храм заполнен сосудами с драгоценностями. Вероятно, Вестфален посмеялся бы и над этими слухами, если бы своими глазами не видел рубин, которые Джагарнат дал Макдональду только за то, чтобы тот не касался содержимого мешков на спине мулов.

Если в храме хранится что-то ценное, Вестфален найдет это... и присвоит себе все или хотя бы часть его.

Он оглядел людей, которых взял с собой: Тук, Уоттс, Рассел, Хантер, Лэнг и Мэллсон. Прежде чем окончательно остановиться на этих кандидатурах, он тщательно просмотрел их послужные списки – ему требовались люди с определенным набором качеств. Конечно, Альберту не нравилось столь близкое общение с людьми подобного сорта, но сейчас он нуждался в них. Да, эти крутые парни были хуже остальных: настоящие отбросы Бхарангпурского гарнизона, отчаянные пьяницы и забияки, самые бесчестные солдаты под его командованием.

Две недели назад Вестфален бросил замечание своему командиру; ходят-де слухи о том, будто бы повстанцы разбили в горах свой лагерь. Потом он, ссылаясь на полученные неофициальным путем разведывательные данные, начал утверждать, что повстанцы получают помощь от какой-то религиозной общины в горах. И только вчера он начал собирать команду, которая должна была сопровождать его в «короткой разведывательной вылазке». Майор хотел сам возглавить отряд, но Вестфален его отговорил.

Все это время капитан ворчал, что, пока он отсиживался в Северной Бенгалии, занимаясь «бумажной ерундой», другие активно участвовали в подавлении восстания и им досталась вся слава. Эти разговоры сработали. Среди офицеров Бхарангпурского гарнизона утвердилось мнение, что капитан сэр Альберт Вестфален не собирается прятаться от пуль, отсиживаясь в тылу, а намерен заработать пару орденов. Возможно даже, он положил глаз на новый крест Виктории.

Ему также удалось убедить всех, что ему не нужна помощь других офицеров. Более того, поскольку это всего лишь разведывательная вылазка, можно обойтись и без груженых животных – солдаты сами понесут еду и воду-

Вестфален вернулся и стал рядом с лошадью. Он горячо молился, чтобы его план удался, и поклялся Богу, что, если все пройдет как надо, он в жизни своей не притронется ни к картам, ни к рулетке.

Его план должен сработать. Иначе огромный дворец, который с одиннадцатого века его семья привыкла назвать домом, будет продан в уплату его карточных долгов Его расточительство уже поставило под угрозу пэрство, а дальше пострадает репутация, фамилия Вестфаленов будет втоптана в грязь, а в его родовом имении поселятся какие-нибудь низкородные нувориши. Нет лучше остаться здесь, в этой богом забытой стране чем столкнуться с таким позором.