Текст книги "Апостол зла"

Клянусь, это никогда не повторится.

Поверь, для меня это совершенно не имеет значения. Собственно говоря, я даже хотел, чтобы ты выместила на мне долю своей злобы. Это полезно для нас обоих. Это еще больше нас сблизит.

Но зачем... зачем тебе все это нужно?

Затем, что я люблю тебя.

Она почувствовала, как зашлось сердце. Он впервые сказал это. Она обняла его и притянула к себе.

– Правда?

– Конечно. Разве не видишь? Не знаю, что и сказать. Я совсем сбита с толку. Давай договоримся. Нам надо найти способ очистить тебя от всей этой злобы.

– Но как?

– Пока не знаю. Впрочем, кое-какие соображения есть. Можешь на это рассчитывать.

Мальчик в десять лет

8 декабря 1978

Две патрульные машины и «скорая помощь» на подъездной дорожке. Кэрол стремительно рванулась вперед, к своему дому, на фасаде которого играл калейдоскоп красных и синих бликов от мигалок.

Это был не просто дом. Трехэтажный особняк. Некогда составлявший гордость и радость руководителя нефтяной компании, с бассейном, с освещенными теннисными кортами, даже с лифтом из винного погреба до третьего этажа. Они купили его прошлой зимой. За пять лет, с тех пор как он начал распоряжаться наследством, Джимми увеличил их чистый доход до двадцати пяти миллионов долларов. Он больше не видел необходимости оставаться в арканзасской глуши, и они переехали сюда, в пригород Хьюстона.

– Что случилось? – крикнула Кэрол, хватая за руку первого попавшегося полисмена.

– Вы – мать? – спросил он.

– О Боже мой! Джимми! Что с Джимми?

От шока проснулся затаившийся в душе страх. Джимми такой выдержанный, такой независимый и самостоятельный, трудно представить, что с ним что-то может случиться. Он кажется практически неуязвимым.

– Ваш парнишка, – сказал коп, – с ним все в полном порядке. Но его дед... – Он мрачно покачал головой.

– Иона? Что произошло?

– Мы точно не знаем. Он был в шахте лифта. Неизвестно, как там оказался. Как бы то ни было, его придавило, когда кабина шла вниз.

– О Господи!

Она оттолкнула полисмена, побежала к открытой парадной двери, остановилась, завидев санитаров «скорой», толкавших носилки на колесах. На носилках покоилось почерневшее тело. Из распоротого бока хлестала кровь.

Кэрол зажала рукой рот, чтобы не закричать. У нее были с Ионой свои разногласия, не раз ей хотелось, чтобы он собрал вещички и убрался восвояси. Но такое!

Она пробралась мимо носилок и вошла в дом. В последнее время что-то происходило между Ионой и Джимми. За последний год или около того прежнее преклонение и почти рабская преданность Ионы претерпели странную трансформацию. Он стал вести себя вызывающе, чуть ли не угрожающе.

– Джимми!

Она приметила его невысокую легкую фигурку, кажущуюся еще меньше рядом с двумя полисменами по бокам. Ей хотелось подбежать к нему и обнять, но она знала, что он оттолкнет ее. Всякое проявление чувств ненавистно ему

– Привет, мама, – тихо проговорил он.

– Славный у вас парнишка, – сказал один из копов, взъерошив темные волосы мальчика. Одна только Кэрол видела каким взглядом смерил его Джимми. – Не растерялся и позвонил нам сразу же, как увидел, что произошло. Плохо, что мы вовремя не подоспели.

– Да – сказал Джимми, медленно качнув головой. – Наверно, он очень долго был в ужасной агонии. Если бы только я нашел его пораньше.

Но в глазах не отражалась скорбь, звучавшая в голосе.

– Что случилось, Джимми? – спросила Кэрол, когда уехали полиция и «скорая».

– С Ионой произошел несчастный случай, – вежливо объяснил Джимми.

– Почему с ним произошел несчастный случай?

– Он совершил ошибку.

– Не похоже, чтобы Иона совершал ошибки.

– Он совершил серьезную ошибку. Он был здесь, чтобы охранять меня. Но он начал думать, что он и я – это одно и то же.

Пока Кэрол сковывал ледяной ужас, Джимми повернулся и ушел.

Декабрь
Глава 7

Лизл только закончила надписывать последний конверт с приглашением на рождественскую вечеринку, как зазвонил телефон.

– Как поживает мое любимое Высшее существо? – произнес Раф.

Ее обдало волной тепла от звука его голоса.

– Ничего. Радуюсь, что почти покончила с этими приглашениями.

– Не желаешь заняться рождественскими покупками?

Лизл призадумалась. Декабрь только начался. Список людей, которым надо делать подарки, был у нее невелик, и обычно она тянула до последней минуты. Нарочно. Ей казалось, что переживания и мучения, связанные с покупками в последний момент, – толпы народу, забитые автостоянки, вполне реальные страхи и опасения, что все стоящее уже раскуплено, – вносят некий пикантный оттенок в рождественские праздники.

Но сейчас это означает не просто беготню по магазинам. Это означает возможность провести день с Рафом. Они были вместе почти каждую ночь. Но в дневное время встречались редко. Он занят учебой, у нее лекции и статья для Пало-Альто.

– Конечно. Когда?

– Заеду за тобой через полчасика.

– Тогда я собираюсь.

Запечатывая приглашения, Лизл еще раз сверялась со списком, чтобы удостовериться, что никого не пропустила, и вдруг вспомнила про Уилла. Он в списке отсутствовал, ибо звать его бесполезно, но она, черт возьми, хочет видеть его на своей вечеринке. Зачем же предоставлять ему шанс так легко увильнуть, не посылая приглашения? Она быстро надписала еще один последний конверт, добавила личную приписку для Уилла и сунула всю пачку в сумочку. Потом поспешила одеться.

Вспомнила День благодарения, который они с Рафом провели вместе.

Впервые в жизни Лизл не присутствовала у родителей на традиционном обеде с индейкой. И благодарить за это надо Рафа. Одним из следствий того случая, когда она избила его, стало для нее глубокое переосмысление своего детства. Она начала лучше понимать родителей, увидела их в новом свете, и ей не понравилось то, что она увидела. Так что, не слишком переживая, позвонила им, извинилась и объяснила, что в этом году приехать не сможет. Они все прекрасно поняли. Пожалуй, она предпочла бы не встретить столь полного понимания.

Раф признался, что не имеет особого опыта в праздновании Дня благодарения. Его отец-испанец и мать-француженка никогда не отмечали этот праздник. Но он, считая себя полноценным американцем, желает отныне следовать традиции. Поэтому Лизл приготовила индюшачью грудку со всеми обычными причиндалами. За вечер они выпили две бутылки рислинга и пережили еще один припадок болезненной любовной страсти.

Их совместное времяпрепровождение становилось несколько странным. Сначала Раф был нежным и любящим, потом начинал копаться в ее прошлом. Ему были известны все слабые точки в ее броне, все самые чувствительные уголки в ее душе. Он анализировал и провоцировал до тех пор, пока не приводил ее в ярость. А потом они занимались любовью. Она мучилась и стыдилась, набрасываясь на него с кулаками. Но он сам толкал ее на насилие, похоже, желал этого, и она вынуждена признать, что в результате происходит какое-то очищение.

Странные отношения, но ей не хочется их прерывать. Раф говорит, что любит ее, и Лизл ему верит. Несмотря на занудные сомнения, несмотря на тихий настойчивый внутренний голос, который не переставал нашептывать: «Смотри, он скоро ранит тебя», она чувствовала, что глубоко интересует его. Что ей и требовалось. Медленно и неуклонно Раф заполнял в ее душе пустоту, вакуум, о котором она до сих пор имела самое смутное представление. Ее подстегивал его ум, согревало его сердце, наслаждало его тело. И теперь, когда она ощущала себя полноценной, даже мысль о том, чтобы снова впасть в это опустошение, казалась невыносимой.

– Куда едем? – спросила Лизл, скользнув на переднее сиденье «мазерати» Рафа.

– В центр, – сказал он, наклоняясь и целуя ее в губы. На нем были серые шерстяные брюки и бледно-голубая рубашка под кашемировым свитером клюквенного цвета; черные кожаные водительские перчатки, плотно, как собственная кожа, облегающие руку, дополняли картину. – Я думал опробовать новый «Нордстрем».

– Я не против.

Деловой центр города был разукрашен к Рождеству – движущиеся манекены Санта-Клауса в витринах, огромные пластиковые конфетные коробки на углах, гирлянды с блестками и мишурой, переброшенные через улицы торгового квартала, словно арки, – и все это под ярким солнечным небом, при блаженной температуре под шестьдесят градусов[13]13
  60° по Фаренгейту – около 16° по Цельсию.


[Закрыть].

– Довольно крикливо, – заметил Раф.

– И с каждым годом все крикливей. Но это для покупателей. Это не связано с Рождеством.

– Да? А что связано с Рождеством?

Лизл рассмеялась.

– Могу поверить, что в вашей семье не праздновали День благодарения, но Рождество...

– Конечно, мы празднуем Рождество. Но мне бы хотелось услышать, с чем оно связано для тебя.

– Со всем, что бывает хорошего в жизни, – с раздачей и получением подарков, с общением и встречей с друзьями, с добрыми отношениями, братскими чувствами...

– С миром на земле и благоволением людей друг к другу, – подхватил, Раф, – и так далее, и тому подобное.

Что-то в его тоне заставило Лизл замолчать.

– Ты, случайно, не Скрудж ли какой-нибудь?

Они остановились перед светофором на Конвей-стрит, и Раф повернулся к ней.

– Ты ведь на самом деле не веришь во всю эту ерунду о человеческом братстве?

– Верю, конечно. Мы все вместе живем на одной планете. Братство – единственный способ для нас не разрушать эту общность.

Раф покачал головой и посмотрел вдаль.

– О, человече, человече, здорово же тебе промыли мозги.

– Ты о чем?

– О братстве. Это миф. Ложь. «Никто не может жить на отдельном острове» – это Большая Ложь.

Лизл несколько упала духом.

– Не может быть, чтобы ты так думал, – сказала она, но в глубине души знала, что он думает именно так.

– Оглянись вокруг, Лизл. Где ты видишь подлинное братство? Я вижу одни острова.

«Мазерати» тронулся дальше. Лизл смотрела, как потоки людей текут по переполненным тротуарам. Ей нравилось то, что она видела.

– Я вижу, как люди вместе идут, разговаривают, улыбаются, смеются, рыщут в поисках подарков для друзей и любимых. Рождественские праздники объединяют людей. Вот что с ними связано.

– А как насчет детей, умирающих с голоду в Африке?

– О, перестань! – со смехом воскликнула Лизл. Он на секунду напомнил ей Уилла. – Ты же не собираешься вытаскивать на свет эту старую тривиальность. Мать всегда твердила мне это, заставляя доедать брюссельскую капусту.

Раф не ответил на ее улыбку.

– Я не твоя мать, Лизл, и не собираюсь заставлять тебя доедать овощи. Я говорю о реальной стране. Я говорю о реальных людях, которые по-настоящему умирают.

Лизл почувствовала, как гаснет ее собственная улыбка.

– Ну, перестань, Раф...

Он свернул на муниципальную стоянку, когда оттуда задом выехала чья-то машина, освободив место.

– Знал, должно быть, что я подъезжаю, – прокомментировал Раф, занял освободившееся место и опять повернулся к Лизл. – А как насчет продолжающегося геноцида в Лаосе? Как насчет ежедневного угнетения женской половины населения в любой стране мусульманского фундаментализма?

– Раф, ты говоришь о другом конце земли.

– Не думаю, что братство ограничивается расстоянием.

– Нет. Просто нельзя день и ночь помнить об этом. Все эти события свершаются далеко. И их так много, что они кажутся нереальными. Как будто они не связаны с реальными людьми.

– Вот именно. Ты никогда не видела этих людей, никогда не бывала в их странах, и то, что с ними происходит, никак не отражается на твоей жизни. – Он легонько постучал по ее плечу указательным пальцем. – Стало быть, ты на острове, Лизл. Пусть на очень большом, но все же на острове.

– Я не согласна. Я переживаю за них.

– Только когда тебе кто-то напомнит – и даже тогда очень недолго. – Он взял ее за руку. – Я не упрекаю тебя, Лизл. Это относится и ко мне самому. И мы ничем не отличаемся от всех прочих. Всем нам хочется несколько отстраниться от того, что вытворяют друг с другом наши братья.

Лизл смотрела в окно. Он прав, черт его побери.

– Пошли за покупками, – сказала она.

Они выбрались из машины и направились к новому магазину «Нордстрем». Раф обнял ее за плечи.

– Ладно, – сказал он. – Давай держаться поближе к собственному дому. Взгляни на жилье вокруг, на много квартирные здания. Они выглядят мирно, но мы из статистики знаем, сколько за этими стенами жестокости и насилия. Избивают жен, развращают детей.

– Я не могу волноваться по поводу статистики.

– А как насчет трехмесячного младенца, о котором сегодня пишут газеты? Вчера мать сварила его в кипятке. Кажется, его зовут Фредди Клейтон. Он не просто статистическая величина. Подумай, что чувствовал этот ребенок, когда та, от кого он всецело зависел, окунула его в кипящую воду и держала, пока он не умер. Подумай о его агонии, когда...

– Хватит, Раф! Пожалуйста! Я не могу! Я сойду с ума, если попытаюсь представить...

Он медленно улыбнулся.

– Водное пространство вокруг твоего маленького островка становится шире и глубже.

Лизл вдруг совсем расстроилась.

– Зачем ты проделываешь со мной все это?

– Я только пытаюсь открыть тебе глаза на правду. В жизни на острове нет ничего плохого. Особенно, если ты Высшая. Мы, Высшие, можем довольствоваться собой, сидя на своих островах, а все остальные не могут. Отсюда ложь, что «никто не может жить на отдельном острове». Мы – источник человеческого прогресса. И поэтому они в нас нуждаются. Но нельзя позволять обмануть себя, поверив внушениям, что и ты в них нуждаешься.

– Но мне нравится идея братства. В ней нет никакого обмана.

– Разумеется, есть. И привитая тебе культура подготовила тебя к вере в нее. Пиявки-потребители хотят, чтобы все особенно мы, Высшие, проглотили, словно наживку, миф о человеческом братстве. Так им гораздо легче сосать из нас соки. К чему трудиться обкрадывать нас, если мы сами так легковерны, что позволяем себя убедить добровольно отдавать им все во имя братства?

Лизл посмотрела на Рафа.

– Ты сам слышишь, что говоришь? Ты понимаешь, как все это выглядит?

Он вздохнул и уставился на тротуар на подходе к «Нордстрему».

– Понимаю – параноидально. Но, Лизл, я ведь не сумасшедший. Я не утверждаю, что мы – жертвы всеобщего заговора. Все не так просто. По-моему, это больше подсознательные процессы, которые складывались веками. Они стали устойчивыми и получили всеобщее распространение по очень простой причине – потому, что они эффективны. Они заставляют нас творить, чтобы прочие могли нас доить.

– Ну вот опять.

Он поднял руки.

– Сдаюсь. Может быть, я сумасшедший. А может, и нет. В одном я уверен, что ты и я, мы с тобой не такие, как прочие. Я хочу слить мой остров с твоим, хочу, чтобы между нами возникла нерасторжимая связь. Посмотри на этих людей, Лизл. На своих так называемых братьев. Есть среди них хоть один, на кого ты могла бы рассчитывать? По-настоящему положиться? Нет. Но ты можешь рассчитывать на меня. Не важно в чем, не важно где, не важно когда, но ты можешь на меня положиться.

Лизл покосилась на Рафа и увидела, как напряжен и настойчив его взгляд. И поверила. И воспрянула духом. И снова вдруг вспомнила, что идет за покупками.

Они бродили по переполненным залам и наконец остановились у витрины в ювелирном отделе. Три продавщицы занимались с другими покупателями. Лизл приглядела широкое, в двадцать дюймов, ожерелье из восемнадцатикаратового золота, которое лежало в дальнем конце прилавка вне досягаемости. Ее привлекло плетение «в елочку».

– Нравится? – спросил Раф.

– Очень красиво.

Он протянул свою длинную руку и вынул украшение из гнезда. Расстегнул застежку.

– Вот. Примерь.

Он застегнул ожерелье у нее на шее и подвел к зеркалу. Золото мерцало на груди, затмевая тоненькую цепочку с каури.

– Чудесно.

– Радует тебя блестящий металл, да? Ну тогда давай добавим еще.

Он снова протянул руку и прихватил пару золотых серег с ониксом. Лизл вытащила из ушей надетые сегодня маленькие булавочные сережки и позволила Рафу вдеть вместо них новые.

– Замечательно, – сказал он. – И последний штрих.

Через секунду он надел ей на правое запястье филигранный браслет из восемнадцатикаратового золота.

– Вот! – одобрил он. – Теперь полная картина. – Сжал локоть и мягко вытащил Лизл из ювелирного отдела. – Пошли.

– Куда?

– К выходу.

– Но мы не заплатили.

– Мы не обязаны. Мы – Высшие.

– О Господи, Раф!

Она попыталась вернуться к прилавку, но Раф крепко держал ее под руку.

– Доверься мне, Лизл, – проговорил он ей на ухо. – Следуй за мной. Я единственный, кому ты действительно можешь верить.

У нее перехватило дух, и она позволила ему увлечь себя к выходу, уверенная, что в любой момент на них бросятся магазинные детективы и препроводят в контору, где допросят с пристрастием и арестуют. Но никто их не останавливал.

До самого порога. У стеклянных дверей, ведущих на улицу, перед ними вырос швейцар в униформе, придерживая рукой в перчатке дверную ручку.

– Нашли все, что хотели? – с улыбкой спросил он.

Лизл почувствовала, как у нее задрожали колени. Все эти драгоценности стоят столько, что судить ее будут за крупное хищение, а не за мелкую кражу. Она ясно представила, как ее репутация и вся научная карьера вылетают в трубу.

– Сегодня мы только присматривались, – объяснил Раф.

– Очень хорошо! – произнес швейцар и распахнул дверь. – Заходите в любое время.

– Непременно, – пообещал Раф, пропуская Лизл вперед. Ее охватило невероятное облегчение, когда они смешались с пешеходами и пошли вверх по Конвей-стрит. Отойдя на полквартала от магазина, Лизл вырвала руку.

– Ты рехнулся? – спросила она, с трудом сдерживаясь, чтобы не закричать. Она была в ярости. Ей хотелось бежать, бросить его, никогда его больше не видеть.

На лице Рафа появилось выражение изумления, но на губах мелькала тень улыбки.

– А в чем дело? Я думал, ты любишь золотые украшения.

– Люблю! Только я не воровка!

– Это не воровство. Ты взяла то, что принадлежит тебе.

– У меня есть деньги! Я могу позволить себе покупать драгоценности!

– Точно так же, как я. Я могу купить весь отдел и увешать тебя золотом. Но дело не в этом. Я совсем не поэтому так поступил.

– В чем же дело?

– В том, что есть «мы» и «они». Мы не обязаны отвечать перед ними. Они заслуживают всего, что мы с ними сделаем, и должны нам все, что мы у них возьмем. Они даром пользовались тобой всю жизнь. Самое время получить кое-что назад.

– Мне ни от кого ничего не нужно, если я этого не заработала.

Он грустно улыбнулся.

– Разве ты не понимаешь? Ты уже все заработала. Просто потому, что ты – Высшая. Мы тащим их на своем горбу. Это наши умы, наши мечты, наши стремления толкают машину прогресса и направляют на верный путь их. Без нас они до сих пор пекли бы клубни на торфяных кострах рядом с жалкими хижинами.

Лизл подняла руки, расстегнула ожерелье. Вынула серьги, стянула браслет.

– Возможно, все это так, но я возвращаю вещи назад. Я не могу их носить.

«И не могу оставаться с тобой». Раф протянул руку.

– Позволь мне.

Лизл поколебалась, потом отдала ему золотые украшения. Раф оглянулся и сунул их первой прошедшей мимо женщине.

– Веселого Рождества, мэм, – сказал он и ссыпал золото ей на ладонь.

Этот жест ошеломил Лизл. Это не воровская проделка. Раф пытается что-то доказать. И когда он взял ее под локоть, она вырываться не стала.

Они двинулись дальше, а Лизл оглянулась. Женщина смотрела на них как на сумасшедших. Перевела взгляд на Драгоценности на ладони и бросила их в ближайшую маленькую урну.

Лизл остановилась, дернула Рафа за руку.

– Это же восемнадцатикаратовое золото!

Раф потянул ее за собой.

– Она приняла его за мишуру. В любом случае это всего лишь блестящий металл. Вот и все.

Лизл отвернулась от женщины и от урны.

Безумие полное!

Но какое волнующее!

Не волнующее, а ужасающее.

Брось. Признайся, что в данный момент ты переживаешь кипучее и волнующее возбуждение.

Лизл слышала, как разливается в крови адреналин, как колотится сердце. Признание невыносимое и ненавистное, но она в самом деле сильно взволнованна.

– Я чувствую себя виноватой.

– Это пройдет. Ты – Высшая. В твоей жизни не должно быть места чувству вины и раскаяния. Если ты что-то сделала и почувствовала себя виноватой, надо сделать это еще раз. И еще. Десять, двадцать, тридцать раз, если потребуется, пока чувство вины и раскаяния не исчезнет.

– И что тогда?

– И тогда ты продвинешься дальше. Поднимешься на следующую ступеньку. Вот увидишь.

Лизл прохватил озноб.

– Я?

– Конечно. Увидишь, в следующий раз будет легче.

– Я не хочу следующего раза, Раф.

Он остановился и посмотрел на нее. Они стояли на углу. Мимо проходили люди, но Лизл их едва замечала. Все прочие соображения затмило разочарование в глазах Рафа.

– Это не для меня, Лизл. Это все для тебя. Я пытаюсь снять с тебя путы – освободить, чтобы ты могла взлететь к вершинам своих возможностей. Ты не сможешь летать, пока не сбросишь кандалы, в которых тебя продержали всю жизнь. Хочешь освободиться или нет?

– Конечно хочу, но...

– Никаких «но». Хочешь сидеть здесь в цепях или взлететь вместе со мной? Выбирай.

Лизл видела, как он серьезен, и в этот момент поняла, что может его потерять. Да, он молод, да, она прожила почти вдвое больше, чем он, но она, черт побери, не припомнит, чтобы когда-нибудь так хорошо себя чувствовала, чтобы так радовалась жизни. Она ощущает себя полноценной женщиной, интеллектуальным и сексуальным существом, для которого здесь нет границ и пределов. Она слышит, как ее манит величие, и ей остается только откликнуться на этот зов.

Все это благодаря Рафу. Без него она так и осталась бы еще одной занудой математичкой.

Занудой. Господи, как ненавистно ей это слово! Но она всегда была занудой. Понимала это и мужественно признавала: она зануда до мозга костей и устала от этого. Она не хочет быть тем, чем была, и Раф дает ей шанс стать чем-то Другим. Что он сделает, если она не ухватится за этот шанс? Повернется и уйдет? Поставит на ней крест, как на не оправдавшейся надежде?

Она не вынесет этого.

Но этого и не будет. С занудой математичкой покончено. Новая Лизл Уитмен возьмет жизнь в собственные руки. Выжмет из нее все до капли.

Только воровать она не желает. Пусть Раф утверждает, что другие люди должны ей все это, сама мысль о воровстве отвратительна. Не имеет значения, сколько раз это сделать, она все равно будет чувствовать себя виноватой.

Впрочем, можно и притвориться. Притвориться, что чувство вины и раскаяния по этому поводу преодолено, и тогда они это оставят и перейдут к другому, более спокойному и здоровому времяпрепровождению. Раф такой решительный, такой настойчивый, но она уверена – это по молодости. Немного времени, и она успокоит его, безусловно.

Она улыбнулась ему.

– Хорошо. Я готова. Кого и когда теперь будем грабить?

Он засмеялся и крепко обнял ее.

– Сейчас. Пройдем чуть-чуть вверх по улице. Пошли!

– Замечательно, – сказала она и полезла в сумочку, стараясь скрыть испортившееся настроение. Вытащила пачку конвертов.

– Что это?

– Приглашения на рождественскую вечеринку. Я их дописывала сегодня утром.

– Она бросила конверты в почтовый ящик и мысленно помолилась, чтобы вместо вечеринки не оказаться в тюрьме.