Текст книги "Бездна"

5

Во время приветственного выступления профессора Ромы Джек сидел рядом с Лью, не столько интересуясь словами – путаной белибердой насчет «слияния идей», «провозглашения Истины», «разоблачения», – сколько оратором.

Рома – без обезьяны – в роскошном светло-сером костюме от Армани с застегнутой по горло рубашкой без воротничка напоминал очень богатого авторитетного проповедника. Несмотря ни на что, приходится признать его умение заворожить слушателей. Расхаживает по маленькой сцене с микрофоном без провода, драматически жестикулирует, говорит без бумажки. В каждом слове слышится вера и искренность. Подлинный миссионер.

В биографической справке на обороте программки сказано: родился в Южной Калифорнии, ныне профессор антропологии университета Северного Кентукки.

Интересно, как университетский профессор может себе позволить костюм от Армани? За счет таланта публичного лектора? Аудитория, по прикидкам, составляет человек триста. Все внимательно слушают, в каждой паузе разражаются аплодисментами. Состав присутствующих оказался сюрпризом. Члены СИСУПа старше, чем ожидалось. Средний возраст за сорок. Кругом седые головы обоих полов поровну, лица исключительно белые – за все время замечено лишь одно черное.

Джек ожидал более живописных типов, и правда, на глаза попались несколько длинноволосых эфирных провозвестников Новых времен, неизбежный бородатый толстяк в футболке с надписью во всю ширь «Похищенные, займитесь в космосе делом», но в основном виднелись старички в белых туфлях, галстуках-шнурках с заклепками в виде летающих тарелок, тепло укутанные матроны в синтетических спортивных костюмах, дерганые инженеры в подтяжках с застегнутыми карманами, судя по значкам приехавшие из Колорадо, Миссури, Индианы и тому подобное.

Особенно поражала обыкновенность членов СИСУПа. Видно, средние американцы глубоко погрузились в разоблачение заговорщической деятельности.

Не поймешь, плакать или смеяться.

Поаплодировав стоя выступлению Ромы, все устремились в просторный смежный зал, где подавались коктейли, с улыбками приветствуя, обнимая друг друга, лично, семейно и коллективно.

– Я смотрю, тут все близко знакомы, – заметил Джек.

– Люди хорошие, – кивнул Лью. – Некоторые знают друг друга по аналогичным организациям. У многих, вроде нас с Мелани, нет ни родных, ни близких по духу соседей. Подобные конференции часто заменяют семейные встречи. – Он вытащил пару квитанций на выпивку. – Хотите выпить? Угощаю.

– Я думал, вы не пьете.

– Сегодня сделаю исключение.

– Ладно. Пива выпью. Кроме «Анхойзер-Буш».

Пока Лью пробирался в толпе к стойке бара, перед Джеком остановились две женщины средних лет.

Та, что повыше, представилась Ивлин такой-то, крупная плотненькая блондинка в ярко-красном платье, белых носочках, сверкающих сандалиях на крошечных ножках – хорошо знакомый персонаж старых комиксов. Прожорливая подружка крошки Дот.

Крошка Лотта.

– Я сегодня председательствую? – как бы спросила она. Собственно, каждая ее фраза звучала вопросительно. – Лью мне о вас рассказывал? Знаете, мы стараемся поддерживать контакты с каждым очевидцем? Желаете выступить?

– Пожалуй, нет, спасибо, – отказался он.

Ивлин сочувственно улыбнулась:

– Нет ли тут противоречия? Вы же к нам приехали? Не отказались? Решили присутствовать? А слушатели? Вы о них вообще не подумали?

– Фактически рассказывать нечего. Я в самом деле ничего не помню.

– Могу помочь, – вставила другая женщина, похожая на голодную сову.

– Ох, простите, – спохватилась Ивлин, – позвольте представить вам Сельму Джонс? Специалистку по восстановлению памяти?

Сельма окинула Джека пристальным взглядом:

– Я очень многим помогла вспомнить забытое. Если хотите, и вам помогу.

Точно так же, как Олив Фарине?

– Может, как-нибудь в другой раз.

– Если вдруг передумаете насчет выступления, сообщите? – Ивлин ласково взяла его за руку.

– Обязательно. Спасибо за внимание. Вы очень любезны.

Женщина правда искренне интересуется. Вдобавок не мешает заручиться сторонниками среди присутствующих.

Парочка пошла своей дорогой, а Джек начал оглядываться в поисках Лью, хромавшего к нему с бутылками темного эля в обеих руках.

– Джек, – сказал он, вручив ему бутылку, – разрешите представить вам Джима Залески, известного члена СИСУПа.

Прочитанная программка объявляла Залески «крупнейшим в мире уфологом, посвятившим свою жизнь загадочным атмосферным явлениям и пришествию инопланетян». В натуре он оказался мужчиной лет под пятьдесят, в очках в роговой оправе, с тонкими губами и длинноватыми темными волосами, которые то и дело откидывал со лба.

– Лью говорит, вы с Мэл последним общались, – поспешно затараторил Залески, быстро пожав Джеку руку. – Хочу с вами по этому поводу побеседовать. Какие у вас планы на завтрак?

– Не слишком серьезные: яичница из пары яиц, возможно, с беконом, хотя обойдусь и оладьями.

Залески глазом не моргнул.

– Отлично. Встретимся часов в восемь внизу, в кофейне. – Он хлопнул Лью по плечу. – Надо бежать. Дела, черт возьми.

Когда он растаял в толпе, Джек осведомил Лью об отказе от предложения Ивлин выступить с сообщением.

– Как считаете, правильно?

– По-моему, да, – кивнул тот. – Не надо ничего прояснять. Чем больше расскажете, тем меньше будете вызывать интереса.

– Ну, большое спасибо.

Лью схватил за руку какого-то проходившего мимо плотного пожилого мужчину с короткими седыми волосами.

– Майлс! Хочу вас кое с кем познакомить.

Мужчина остановился.

– Это Джек Шелби. Я вам о нем рассказывал. Джек, познакомьтесь с Майлсом Кенуэем.

Рукопожатие Кенуэя оказалось крепким, долгим. Морщинистое лицо и военная выправка. Аккуратный спортивный пиджак в елочку, приличная физическая форма.

Ледяные голубые глаза насквозь пронзили Джека.

– Очень приятно, Шелби. Непременно попозже подробно обсудим ваш случай, а пока разрешите спросить: вы каких-нибудь черных вертолетов в тот момент не заметили?

– Э-э-э... нет, – неуверенно, с заминкой ответил он. Не подвох ли? – Дело было вечером.

Кенуэй насупил брови:

– Да, конечно. Ну ладно, – и пошел прочь.

– Славный малый, – заметил Джек, глядя, как Кенуэй протискивается в толпе.

– Теперь вы познакомились со всеми главными представителями СИСУПа, конечно кроме Мелани. Майлс меня особенно беспокоит. Бывший сержант военной разведки, связанный с НАТО, где, как он утверждает, узнал о тайных планах ООН захватить нашу страну. Сейчас возглавляет милицейский отряд под Биллингсом в штате Монтана.

– То есть белых экстремистов?

– Он не расист, насколько мне известно. Просто готовится к вторжению в Соединенные Штаты штурмовых отрядов, которые начнут устанавливать Новый Мировой Порядок. – Лью поднял брови.

– Только бы ночь продержаться, – прокомментировал Джек.

Взглянул вслед удалявшейся широкой спине Кенуэя, заметив, как что-то слегка выпячивается под спортивным пиджаком. Оружие?

Военный и разведывательный опыт, скорей всего вооружен, слегка свихнувшийся для полноты картины. Взрывоопасное сочетание. За ним надо присматривать.

Повернувшись к Лью, он увидел, что тот смотрит в пол, унесясь мыслями за много миль отсюда.

– Думаете о Мелани?

Тот кивнул, прищурился, прикусил верхнюю губу.

– Мы найдем ее.

– Только все ли с ней будет в порядке? – пробормотал Лью.

Джек промолчал, не имея авторитетного ответа.

– Плохо мне без нее, – вздохнул Лью. – Особенно сейчас. Мы всегда с нетерпением ждали подобных собраний. – Он сделал глубокий прерывистый вздох. – Пожалуй, вернусь в номер, включу телевизор... вдруг она со мной снова свяжется. Не возражаете?

– Нет, конечно! – Вид у бедного малого совсем несчастный... словно охотничий пес, потерявший хозяина. Жалко его. – Идите. А я тут пока пошатаюсь, втереться попробую.

Втереться? Глядя вслед Лью, Джек не имел никакого понятия, как это сделать.

Он никогда не ходил на приемы с коктейлями, не умел непринужденно болтать. Чувствовал себя чужаком на семейной вечеринке. По крайней мере, семья вроде приветливая, дружелюбная. Запетлял между толпившимися в зале людьми.

И лицом к лицу столкнулся с профессором Сальваторе Ромой. Подавил очередной прилив неприязни, изобразил улыбку. Надо наводить мосты, если хочешь получить хоть какие-то сведения о местонахождении Мелани Элер.

– Превосходное выступление, профессор.

Рома удивленно прищурился, сохраняя непроницаемое выражение лица, словно ждал, что за этим последует язвительная реплика. Не дождавшись, настороженно улыбнулся:

– Э-э-э... благодарю, мистер Шелби, вы очень любезны. Кажется, при первой встрече мы с вами неверно друг друга поняли.

– Простое недоразумение. – Джек мысленно выбил парочку слишком белых зубов. – Я уже позабыл.

– И я тоже. – Однако глаза говорили другое.

– Кстати, где ваша лучшая половина?

– Что-что?

Джек хлопнул себя по плечу:

– Преданный дружок.

– Ах, Маврицио! – Он невесело фыркнул. – Действительно, «лучшая половина». В номере. Не любит многолюдного общества.

– И при личном общении не особо приветлив. До вашего появления хотел меня укусить.

Рома широко усмехнулся:

– За долгие годы я убедился, что Маврицио великолепно разбирается в людях.

Джек, несмотря ни на что, тоже выдавил улыбку. Один – ноль в твою пользу, Сол.

– Ну, пока, – бросил он.

– Ах, постойте-ка, – остановил его Рома, поднял правую руку, выставил три согнутых средних пальца, медленно провел сверху вниз по диагонали перед грудью Джека.

– Это еще что такое? – спросил тот. – Тайный знак СИСУПа?

– Нет, – тихо вздохнул Рома, качнув головой. – Как мы легко забываем.

– Что забываем? – удивленно вытаращил на него глаза Джек.

Рома лишь улыбнулся и смешался с толпой.

6

Майлс Кенуэй покачивал в руке бокал с виски со льдом, наблюдая за беседой Ромы с незнакомцем. Между ними что-то происходит. Всем известно об утренней стычке, по слухам едва не дошедшей до драки, теперь друг другу улыбаются. Можно такое представить?

Может, я просто свихнулся, подумал он.

И не без оснований: заглянув утром в номер, увидел, что окна обращены на восток. Ни за что не останется в комнате, которая выходит на ООН. Кто знает, какую аппаратуру направят на него ночью тамошние негодяи. Вернулся к регистраторам и не отступился, пока не получил номер окнами на запад.

Хлебнул скотча, глядя, как Рома с новичком расходятся в разные стороны. С Ромой все в порядке, Майлс проверил: действительно профессор, семейный, жена, двое детей, закона не нарушал, с секретными организациями не связан. А новичок...

Джек Шелби... Голову дал бы на отсечение...

Невозможно точно сказать, в чем дело, но что-то в этом типе не то. Взять хотя бы, как он на людей смотрит. Пронизывающим взглядом. Причем виду не подает: подносит к губам пивную бутылку, делает медленный долгий глоток, пристально оглядывая помещение.

Нисколько не удивлюсь, если уже заметил мой сорок пятый калибр.

И двигается словно кошка. Даже не просто как кошка, а как ягуар. Простой человек, который случайно увидел свет в лесах Джерси и на несколько часов отключился, не станет красться хищной кошкой.

Майлс таких видел. Пара служит у него в отряде. Всегда готовы к бою. Оба бывшие морские десантники.

И этот из спецназа? Может, агенты Нового Мирового Порядка промыли ему мозги, превратив из защитника родины в ее губителя?

Это был бы не первый случай.

Подозрительно также, что этот самый Шелби возник неизвестно откуда и самостоятельно внедрился в предположительно эксклюзивное общество.

Впрочем, чему удивляться? Он мысленно покачал головой. Народ в СИСУПе беспечный.

Лью, чересчур доверчивый, наивный простачок, слишком многое принимает на веру. Для Олив вполне достаточно, что у новичка на лбу не написана пентаграмма или перевернутый крест. Залески одних инопланетян выискивает...

Тогда как Майлс точно знает, что известную угрозу миру представляет абсолютно нормальный, простой человек. Может быть, Мелани тоже знает об этом. Будь она тут, держалась бы от Шелби подальше. Майлс и Мелани – единственные здравомыслящие члены общества... хотя иногда он насчет ее не уверен. Бывают у нее в последнее время дикие идеи.

Как всегда, приходится рассчитывать на самого себя. И на свои контакты.

Есть еще у него несколько верных кротов в разведке. Самый лучший – в ФБР, хороший, недавно завербованный малый, согласившийся работать в Бюро, наблюдая за положением дел изнутри. Надо его попросить о проверочке этого самого Шелби после того, как он успешно справился с Ромой.

Нынче вечером с новичка нельзя спускать глаз, непременно заметить, где бросит пивную бутылку. На которой останутся отпечатки. Идеальная отправная точка.

7

Джек бродил по залу, прислушиваясь там и сям к разговорам. Справа из тесно сомкнувшегося кружка мужчин и женщин средних лет донеслось имя Джей-Эф-Кей[19]19
  Джей-Эф-Кей – Джон Фицджералд Кеннеди.


[Закрыть], и он свернул к ним.

– Слушайте, – говорил седовласый с аккуратной бородкой, – все свидетельства доказывают, что Кеннеди был убит за намерение раскрыть сговор между Маджестик-12 и серыми.

Джек захлопал глазами. Маджестик-12? Серые? Что это значит?

– А последние новости видели? – подхватила круглолицая женщина с длинными прямыми темными волосами. – Его шоферу вручили второй пистолет, приказали добить президента, потому что он собирался вывести наши войска из Вьетнама!

– Вывести наши войска из Вьетнама? – перепросил другой мужчина. – Черта с два! Он как раз собирался послать во Вьетнам подкрепление. Нет, вы оба ищете далекие объяснения, тогда как дело гораздо проще. Кеннеди пришила мафия за малышку Джанкана!

Все разом загалдели, и Джек поддал жару, прибавив:

– Эй, а как насчет Освальда?[20]20
  Освальд Ли Харви (1939 – 1963) – единственный подозреваемый в убийстве президента Кеннеди, смертельно раненный во время прямой телевизионной трансляции.


[Закрыть]

Компания застыла на месте, уставившись на него. Он сразу почувствовал себя разносчиком, доставившим на мусульманский банкет поднос с запеченной свининой.

– Насчет Освальда? – переспросил наконец бородатый мужчина. – Да вы в своем уме?

Все снова одновременно затараторили, обращаясь на этот раз к Джеку. Тот попятился, спасаясь бегством, пока не окружили, и при этом на кого-то наткнулся.

– Простите, – извинился он, виновато улыбаясь какому-то типу, державшему в руках фотографию восемь на десять.

– Ничего, – сказал старичок лет восьмидесяти и сунул ему фото. – Вот. Взгляните. – Обернулся к сопровождавшему его субъекту помоложе, с усиками Фу-Манчу: – Посмотрим, что скажет совершенно беспристрастный свидетель. – И потребовал от Джека: – Давайте. Говорите, что видите.

Тот глянул на фото и пожал плечами:

– Земля... Кажется, Северное полушарие, снятое с космической орбиты.

– Точно. Со спутника, запущенного с Северного полюса. Я укрупнил. Видите темную точку? Дыра внутрь.

– Внутрь чего?

– Внутрь Земли. Пустая, понимаете? Там внутри другая цивилизация, это вход.

– Скорей на тень похоже.

– Да нет, смотрите как следует. – Он выхватил снимок, ткнул пальцем в темное пятно: – Огромный вход. Оттуда появляются летающие тарелки.

– Летающие тарелки? – переспросил Джек.

За плечом собеседника его приятель с усиками Фу-Манчу вытаращил глаза, покрутил у виска пальцем.

– Да! – воскликнул старик, размахивая фотографией. – Людям мозги промывают, внушают, будто НЛО являются из космоса. Ничего подобного! НЛО летят изнутри Земли!

И пошел со своим снимком прочь.

– НЛО из пустого центра Земли, – презрительно хмыкнул субъект с усиками Фу-Манчу. – Некоторые всему готовы поверить.

Джек с энтузиазмом кивнул. Наконец-то появился человек с долей здравого смысла.

– Немножечко чокнутый? – тайком шепнул он.

– Будьте уверены. Всем известно, что тарелки базируются на обратной стороне Луны.

Джек молча отступил, кивая и улыбаясь. Из другой кучки послышалось упоминание о «принцессе Ди».

– А я вам говорю, королевская фамилия. Королева Лиз убрала Ди руками масонов. Из-за пехотных мин.

– Из-за пехотных мин? Что за глупость!

– Эти мины не зря понаставлены. Неужели вы думаете, будто это обычные мины? Если бы бедная девочка просто держала язык за зубами, жила бы себе и жила среди нас по сей день.

– Но она ведь по-прежнему с нами! Никто ее не убирал. Чистая инсценировка. Она прячется от членов королевской фамилии.

– С кем? – полюбопытствовал Джек. – С Элвисом Пресли?

– Слушайте, это мысль!

И знак двигаться дальше.

Он взглянул на часы. Пора ехать в Элмхерст, приниматься на заднем дворе Каслменов за наблюдение за Гасом и предположительно избиваемой Сейл.

По пути к лифтам увидел выезжавшего из кабины в кресле-каталке коренастого рыжеволосого мужчину с окладистой бородой. Проехав футов десять, тот вдруг затормозил и вытаращил на него глаза. Почти с изумлением.

Мы знакомы? – спросил себя Джек, проходя мимо.

Нет, не припоминаю.

Проверил, не останавливаясь, застегнута ли рубашка, ширинка, – все в полном порядке, ничем не облился, нигде не запачкался.

Шагнув в лифт, оглянулся назад, встретив тот же ошеломленный взгляд рыжеволосого.

Сначала обезьяна, потом Рома, теперь этот. Что такого во мне, черт возьми, интересного?

8

Джек протирал зудевшие глаза, сидя на корточках под рододендронами у забора Каслменов. Замечательное растение – круглый год можно прятаться.

Ныла спина, околела от жесткой земли задница. Сунул под нее спортивную сумку. Сидеть на лежавших внутри инструментах столь же неудобно, как на голой земле. Не забыть завтра подушку.

Он несколько часов наблюдал за домашней жизнью супругов Каслмен, пока не заметив ничего похожего на насилие. Равно как и чего-нибудь интересного. Самые что ни на есть заурядные люди.

Видно, костлявая крошка Сейл вернулась домой незадолго до его прихода. Работает, по словам Шаффера, в небольшом манхэттенском издательстве. На кухне включен маленький телевизор – Джек послушал последние новости. Сейл налила себе неразбавленной водки, собирая-нарезая ужин, выкурила три сигареты, опрокинула еще рюмку перед появлением здоровенного бугая Гаса Каслмена, закончившего рабочий бухгалтерский день в «Горленд индастрис». Сбросив пиджак, он прямо шагнул к холодильнику. Не слышно, поздоровались ли муж с женой. Определенно никаких приветственных поцелуев. Гас вынул из холодильника два светлых «Будвайзера», уселся перед семейным телевизором – что смотрел, неясно.

Когда еда была подана, пошел к кухонному столу, начал есть, не спуская глаз с телеэкрана. Поев, снова смотрел телевизор. Заснул около десяти. После одиннадцатичасовых новостей Сейл его растолкала и оба направились в спальню.

Вот как живут Каслмены – скучно, торчат у ящика, словно приговоренные. Но Джек придерживался правила перед наладкой знакомиться с ситуацией. Люди, в конце концов, лгут. Он сам лжет практически всем каждый день. Может быть, Шаффер наговаривает на Гаса, хочет его наказать по какой-то причине, абсолютно не связанной с его сестрой. Или Сейл лжет брату, будто Гас ставит ей синяки, а не кто-то, с кем она встречается на стороне. Или брат с сестрой сговорились против Гаса...

Джек с улыбкой покачал головой. Дня еще не пробыл в СИСУПе, а уже кругом видит заговор.

В любом случае, прежде чем действовать, надо удостовериться, что шурин говорит правду о Гасе.

Пока последний толчется по дому без дела. Ничего криминального.

Если тут что-нибудь произойдет, хорошо бы, чтоб до воскресенья. Потом не будет времени, день увеличится, станет труднее вести наблюдение.

Закончив слежку, он скрытно направился к улице. По пути к взятому напрокат седану услышал взревевший позади мотор. И насторожился. Не копы ли? Потопал дальше со спортивной сумкой на плече, изо всех сил стараясь сойти за местного жителя, поздно возвращающегося с работы. Проблема в том, что сумка даже беглого осмотра не выдержит: под тапочками и спортивным костюмом полный набор инструментов для взлома и автоматический пистолет 45-го калибра.

Не оглянулся, даже виду не подал, что слышит автомобиль, пока тот с ним не поравнялся. Только тогда небрежно взглянул, готовясь кивнуть и дружелюбно махнуть рукой.

Машина ехала мимо в уличном свете – черный «линкольн», новая модель по сравнению с последней виденной в Монро. Двое типов на передних сиденьях не копы. А кто, черт возьми, неизвестно: белые лица, черные костюмы, белые рубахи, черные галстуки, низко надвинутые на лоб шляпы над темными очками.

Темные очки? Время близко к полуночи.

Водитель с ближней стороны смотрел прямо вперед, пассажир наклонился, пригляделся к Джеку. Автомобиль на прежней скорости ехал дальше по улице.

Просто двое мужчин в облике Синих братьев.

Почему же по коже мурашки бегут?

В предрассветный час

Рома...

Сальваторе Рома расхаживал в тесном, плохо освещенном пространстве между старыми бойлерами в подвале.

Начинается.

Чувствуется начало, хотя дело движется очень медленно.

Терпение, напоминал он себе, терпение. Долго ждал, еще чуть обожди.

Маврицио примостился на низенькой полке, роясь в белой пластиковой сумке, откуда вытащил отрубленный человеческий палец и показал ему.

– Посмотри только на этот ноготь, – презрительно предложил он на Одном Языке. Ноготь очень длинный, идеальной формы, крашенный ярко-красной краской с бирюзовой диагональной полоской. – Почему это считается красивым?

Капуцин впился в ноготь острыми зубами, вырвал, обнажив лунку, выплюнул обратно в сумку.

– Рад, что их время приходит к концу. Ненавижу их.

Рома с любопытством смотрел, как Маврицио принялся грызть окровавленный палец, резкими поспешными рывками отрывая куски плоти. Ясно, старый приятель в дурном настроении. Рома хранил молчание. Дальше будет больше.

– О моей уверенности сам можешь судить, – продолжал, в конце концов, Маврицио. – Я весьма озабочен недавним развитием событий.

– Правда? – Он сдержал улыбку. При всей любви к Маврицио хочется, чтобы он обладал чувством юмора. – Очень удачно это скрываешь.

– Буду весьма признателен, если ты бросишь насмешки. Не следовало допускать незнакомца. С первого взгляда понятно, что он помешает.

– Скажи, пожалуйста, откуда ты знаешь?

– Чувствую. Темная карта, незваный, никому не ведомый, не сказавший ни одного слова правды. Надо было его выгнать, на порог не пускать до конца выходных.

– Я и хотел это сделать по первому побуждению, потом передумал.

– В отеле должны жить экстрасенсы, хотя бы по одному в каждом номере. А в одном из них он поселился.

– Правда, хотя он, по-моему, тоже может оказаться экстрасенсом.

Маврицио уже начисто сгрыз фалангу, раскусил кость пополам, стал высасывать мозг.

– Да? И на чем же основано твое мнение?

– На том, что он помечен. Полагаю, ты тоже заметил.

– Разумеется. С первого взгляда. Однако он не просто помечен, а ранен, значит, сталкивался с тварями Иного – выдержал и остался в живых.

– "Сталкивался" – неоднозначное слово, Маврицио. Скорей всего, просто случайный невинный прохожий, нечаянно получивший ранение.

– Возможно, но сам факт, что он выжил, меня беспокоит – сильно беспокоит. Вдруг работает на врага?

– Не будь старой грымзой, Маврицио, – рассмеялся Рома. – Нам вражеские агенты известны, он не из их числа.

– Нам известны одни Близнецы. Может, еще кто-то есть? По-моему, надо подумать.

Приятное настроение сменилось раздражением.

– Не хочу ничего больше слышать. Ты с самого начала возражал против плана, ищешь любой предлог, чтоб его отменить.

Маврицио, покончив с первой фалангой, сплюнул остатки кости в пакет и занялся огрызком.

– Я не напрасно стараюсь отговорить тебя. Не забудь, я к тебе прислан советником.

– Помощником, Маврицио.

Капуцин сверкнул на него глазами:

– Мы с тобой оба служим Иному.

– Но я главный. Принимаю решения, ты помогаешь. Запомни.

Это уже не раз обсуждалось. Маврицио прислали на помощь, однако он со временем взял на себя роль наставника. Роме это не понравилось. Никто дольше и усердней его не трудился над планом на службе Иному. Он прошел тяжелый путь страданий, тюрем, даже смерти, поэтому ему не требуются непродуманные советы, особенно в последнюю минуту.

– Почему ты не слушаешь, – продолжал Маврицио, – когда я говорю, что план вообще преждевременный? Ты слишком нетерпеливый.

– Нетерпеливый? Я жду века – буквально! Не смей называть меня нетерпеливым!

– Ну, очень хорошо, терпеливый. Но еще не сговорился с Женщиной, не получил верных знаков.

Получил, ибо сам объявляю их верными.

– Женщина не имеет значения.

– Потом, почему именно здесь? – не отставал Маврицио. – В Нью-Йорке слишком многолюдно. Слишком много случайностей, слишком много возможностей потерпеть неудачу. Почему не где-нибудь в пустыне? Скажем, в каком-нибудь отеле в Неваде, в Нью-Мексико?

– Нет. Я хочу здесь.

– Почему?

– У меня свои соображения.

Маврицио швырнул почти доеденный палец в другой конец помещения, спрыгнул на пол, встал на ноги. Всегда писклявый голосок понизился на две октавы, он сбросил обезьянью маску капуцина и предстал в настоящем обличье могучего, широкоплечего черного мохнатого существа с налитыми кровью глазами, четырех футов ростом.

– Тебе не позволено иметь свои соображения! Ты – Тот Самый. Ты здесь для того, чтобы открыть врата. Вот твой долг и предназначение. Личной мести не должно быть в твоей жизни!

– Тогда выбрали бы другого, – с холодным спокойствием сказал Рома. – У кого нет прошлого – долгого прошлого. У кого нет личных счетов. Но никто больше не наделен правом выбора, когда речь идет о плане. Поэтому, если я говорю – здесь, значит, здесь и начнется.

– Вижу, мое слово значения не имеет, – обиделся Маврицио, вновь преображаясь в капуцина. – Только хорошенько запомни: я считаю, что действовать преждевременно, время и место неправильно выбраны, поэтому дело кончится плохо. Кроме того, я считаю, что чужой допущен напрасно. Он враг. Вспомни, что на нем надето – ужас и кошмар.

Рома расхохотался, с радостью разрядив возникшее напряжение. Маврицио приходится часто ставить на место, но он слишком полезный союзник, чтоб ссориться.

– Признайся, Маврицио, именно это тебя раздражает.

– Ты же видел его безобразную куртку. Полнейшая жуть. – Он смерил Рому взглядом: – Как твой новый костюм? Хвалил кто-нибудь?

– Почти все. – Впрочем, это нисколько его не волнует.

– Видишь? Я говорил...

Рома махнул рукой:

– Тише! – По коже у него мурашки забегали. – Чувствуешь? Начинается... сила прибывает, накапливается. Теперь с минуты на минуту.

Врата скоро откроются. Можно только догадываться, что происходит со спящими экстрасенсами на верхних этажах. Меньше всего хотелось бы оказаться сейчас в их снах. Ему стало их почти жалко.

Почти.

* * *

Олив...

...проснулась, услыхав пение. С усилием открыла глаза и охнула.

Вокруг кровати столпились тринадцать фигур в балахонах с капюшонами, у всех в руках толстые черные свечи. Она вскрикнула, но из-под матерчатого кляпа во рту вырвался лишь глухой стон.

Попыталась вскочить – руки связаны за спиной, сама привязана к кровати. Сообразила в паническом ужасе, что кольца исчезли, с шеи снято распятие.

– Думаешь, будто сможешь спастись, Олив? – проговорил голос, исходивший от какой-то фигуры, а чей – непонятно. Лица под капюшонами тонут в чернильной тени. Похож на отцовский, хотя быть того не может... он умер... десять лет назад.

Она принялась читать молитву:

– Отче наш, сущий на небесах...

– Да, – подтвердил голос. – Действительно думает, будто спасется. Бедняжка.

Раздался смех, мужской и женский.

– Разреши напомнить, почему никогда не спасешься, – продолжал голос. – Вернемся назад и посмотрим, почему Господь навсегда от тебя отвернулся.

Олив закричала сквозь кляп:

– Нет! Пожалуйста, больше не надо!

Она стала вдруг уменьшаться в размерах, кляп изо рта выскочил, веревки с рук и с ног упали, вокруг тела завертелась липкая лента, приматывая руки к бокам, связывая ноги вместе. Хотела снова закричать, и ничего не вышло. Гостиничный номер растаял, вместо него возник сырой подвал, освещенный факелами.

Боже правый, знакомое место, до ужаса точно известно, что будет. Годы, десятки лет не вспоминалось, но постепенно во время сеансов по восстановлению памяти открывались двери, накрепко запечатанные в сознании ради самозащиты. Открывались одна за другой, и теперь она знает, что с ней происходит.

Отец – негодяй. После развода мать, пропагандистка Библии, прожужжала ей уши, понося его за пьянство и безответственность, хотя Олив по-прежнему проводила с ним все выходные. Однажды он вместе с друзьями затащил ее на «службу»...

Подвал уже отчетливо виден... точно она действительно там...

И вдруг поняла, что действительно там. Неужели заставят вспомнить... ей снова пять лет, сейчас вновь повторится кошмар...

Нет-нет-нет! Нет, пожалуйста!

Отвернуться нельзя, нельзя даже глаза закрыть. Все тут – кровью на стенах начерчены пентаграммы, перевернутые кресты. Впереди лежит огромная мраморная плита, забрызганная красным. В высоком глубоком камине справа вертится что-то на вертеле, кажется обезьянка.

К губам поднесен кубок.

– Пей! – приказывает отцовский голос.

Видя внутри густую красную жидкость, ощутив медный вкус, Олив с отвращением отшатнулась.

– Пей! – велел голос.

Ее схватили за волосы, дернули, заставили открыть рот, полилась густая теплая солоноватая жидкость. Она закашлялась, поперхнулась, жидкость лилась, текла по лицу, заливала ноздри, глотай либо захлебывайся, глотай либо тони...

Олив глотала, плевалась, пыталась срыгнуть, но ей сдавили горло, заставив глотать.

Потом положили на стол – собственно, на грубую деревянную скамейку, – откуда было видно, как фигура в капюшоне отрезает куски от обезьяны на вертеле... от крупного существа с непомерно большой головой для обезьянки. Мясо сунули ей, даже не дав возможности отказаться. Впихнули в рот жирный кусок, силой закрыли, зажали нос.

Снова – глотай либо насмерть давись.

Она проглотила.

С зажатым ртом и носом ее оттащили в другой угол, где на каменной плите лежала распростертая огромная свинья с перерезанным горлом. Живот с многочисленными сосками вспорот, внутренности вынуты. Олив сунули в красную мокрую полость головой назад, ногами к диафрагме. Она билась, кричала, вертелась, пока зашивали кожу, но тщетно. Осталась во влажной, душной тьме.

Никогда в жизни так не пугалась, не испытывала такого смертельного ужаса и отвращения. Ждала верной смерти. Сквозь собственные рыдания слышала приглушенное пение. Горло забили комья гнили. Дышать невозможно.

В ушах зазвенело, в глазах вспыхнули яркие искры, чьи-то руки дотронулись до головы, пальцы нырнули под челюсть, нажали. Тьма не отступала. Откуда взялись эти руки?

Они давили, давили сильней и сильней, голова вот-вот оторвется. Олив рванулась вперед и вдруг сдвинулась с места, протиснулась в узкий-узкий проход, очутилась на воздухе! Кто бы подумал, что в сыром подвале так сладко дышится? Она жадно глотала воздух, выбираясь из свиной утробы между задними ногами.

Певцы радостно срывали с себя одежду. Голыми стали плясать, пить, лихорадочно совокупляться – мужчины с женщинами, мужчины с мужчинами, женщины с женщинами.