Текст книги "Иисус. Картины жизни"

Двенадцатилетний

Первые дошедшие до нас слова Иисуса позволили нам заглянуть в Его детство – торжественную духовную весну начинающейся жизни. Поводом к ним послужил первый из известных нам Его поступков, совершенный уже не ребенком, а отроком. Мы радуемся первому плоду молодого деревца, но несравненно больший восторг вызывают у нас первые проявления духовного мира ребенка. С каким нетерпением мы ждем их от него, и как часто в них уже виден образ будущего мужчины. С отроком Иисусом это произошло внезапно, и не заметить такое поразительное изменение было невозможно. Божественное величие, подобно чистым и ясным лучам ослепительно яркого восходящего солнца, сияет сквозь прозрачную оболочку Его отроческого облика. Но больше всего удивляет и трогает то, что это выражается всего лишь одной чертой подлинно человеческой натуры мальчика, чертой, пронизывающей все Его существо. В том величественно-Божественном, которое Он осознавал и которое наполняло Его радостью, Иисус все равно оставался ребенком. Он предстает перед нами (Лк 2:41 и далее) просто мальчиком. При воспитании детей мы чаще всего сталкиваемся с одной из труднейших в педагогическом отношении ситуаций, когда ребенку пора уже быть дома, а его все нет, и где его искать, неизвестно!

Если мальчик, в особенности настроенный идеалистически, желает развиваться по своему разумению, он непременно будет вынужден, пусть неосознанно, оборонять свою душу от всего шаблонного, укоренившегося и узаконенного, с чем он встречается на каждом шагу и чему должен следовать. В таком мальчике подчас рождаются и расцветают возвышенные и чистые идеи, не затронутые реальностью и не утратившие посему своего первозданного аромата. В нем еще светит чистота Божественного, она не померкла, как у тех, кто стоит над ним. И поэтому нередко солнечный свет, сияющий на его небосводе, затмевает искусственное свечение законов нашей домашней полиции. Порой наделенного такой богатой душой ребенка, без сопротивления подчиняющегося, к примеру, непонятным ему идеалам матери, хочется утешить словами Давида о праведном: «Он хранит все кости его; ни одна из них не сокрушится» (Пс 33:21).

Но сильно отличалось Божественное в душе Иисуса от того, что в душах людей состоит из добрых намерений и их дурного исполнения, иначе говоря, того, что мы называем нравственностью. Какую сердечную скорбь порой испытывал Он, будучи мальчиком, в Его подчиненном положении и с Его еще детским умом, когда Ему приходилось отстаивать Свою натуру перед родителями, сохраняя Свое почтение к ним. Мы видим, как общение с Отцом укрепляет Его Я («…Мне должно быть в том, что принадлежит Отцу Моему»), какую уверенность вселяет в Него. В словах «мне должно быть» уже слышится то самое «Я есмь», которое позже станет опорной, поворотной точкой для всего гибнущего мира, вновь устремившего свои взоры к Отцу.

Когда Иисусу исполнилось двенадцать лет, Он впервые в день праздника в Иерусалиме вошел с отцом в передний двор храма, предназначенный для мужчин, а не как прежде с матерью в передний двор для женщин. Мальчик увидел жертвенный алтарь и сам храм. Здесь слух и взоры толпы обращались к духовным вождям народа, к его высокочтимым учителям. Пройдет немного времени – и так же, даже с еще большим вниманием и благоговением, толпа будет внимать Ему. Иисус ходил по этому удивительному и самому родному для народа Израиля месту, и внутреннему взору мальчика открывалось все прошлое храма. Но подлинное его значение заключалось не в истории (она – лишь следствие, дополнение), а в ощущаемой здесь обещанной Богом Его близости к людям. Вездесущая сила Бога – явление великое, могучее, но ее не следует, как это нередко бывает, считать чем-то естественным, механическим. У нее свои градации и пределы, определяемые Его святостью. Богу подвластно все, и не напрасно Он называется «Jehova Heere»[38]38
  «Господь (Небесных) воинств». – Прим. перев.


[Закрыть] (в переводе Лютера – «Господь Саваоф»). Израиль, всегда считавший Его Богом единственным, обозначал Его словом во множественном числе: Элохим – Небесные, Божественные существа. В псалме 71:19 сказано: «И наполнится славою Его вся Земля», из чего следует, что эта слава – не результат Его прославления людьми (иначе этот стих псалма звучал бы так: «Да будет Он прославлен всеми людьми!»), она своего рода «военная мощь», через которую Он проявляется во всевозможных действиях. Именно так следует нам понимать пребывание «Славы Божьей» в храме. Здесь, в этом искусственно огражденном священном месте, Бог во всей Своей святости пребывал среди неблагочестивого мира. И ограждено это священное место было неслучайно. Ибо предстоять святыне мог только израильтянин, и больше никто, иные сюда не допускались. В святилище же, это святая святых, где пребывало имя Бога, и где совершалось поклонение, входить раз в году дозволялось с величайшими предосторожностями только лицу духовному, первосвященнику, исключительно по причине грехов Израиля. Оба обращали свой взор к Нему, Владыке Небес и Земли, при этом рассудительный, скромный израильтянин, чей личный опыт научил его прежде всего уповать на снисходительность Бога к Своему народу, ожидал от Господа, пребывающего на Сионе, помощи Его оттуда. Но близость Бога приходящий к Нему мог ощутить лишь в меру того, насколько чиста была его совесть. Заблуждающиеся, отягощенные виной, легкомысленные Его присутствия в храме не ощущали. Людям же с детской душой, бесхитростным, приходившим к Нему с верой и покаянием, оно открывалось во всей полноте, как нечто реальное.

Как же ощущал и воспринимал Его Иисус! Рассказчики, сдержанные и осененные святостью своей простоты, об этом умалчивают. Однако по Его поведению и, наконец, по тем словам, которыми Он Свое поведение объясняет, можно заключить, что в храме Он почувствовал Себя удивительно хорошо, как в родном доме. Здесь Он дышал воздухом вечности, в котором исчезает время и нет места мыслям об обыденном. Он, наконец, оказался в том, что принадлежит Его Отцу – и пространственно, и духовно. Его переполняли вопросы о Своем Отце, и, как мы видим, Его дух не расслабляется в чувственном восхищении, а стремится деятельно использовать отведенные Ему на Земле дни. Много загадок теснилось в Его сердце, само не ведающее греха, оно возрастало в нашем грешном мире, но в нем естественным образом жила совершенная, безраздельная любовь к Отцу и полное доверие к Нему. Многие возникающие у Него вопросы, такие детские и невинные, подобно молнии ударяли в сердца находящихся в храме, и они признавались себе: коли мы с Ним в чем-то согласны, значит, есть на нас и грех, и вина. Его ответы, словно утренний свет, озаряли их сердца, возжигая в них новую веру и надежду.

Недоразумение, возникшее между Ним и родителями по поводу того, когда следует возвращаться домой, ярко высвечивает необычную натуру мальчика. Им бы, прежде чем уйти из Иерусалима, надо бы убедиться, что их мальчик – среди праздничной толпы людей, направляющихся домой, но они слишком понадеялись на Его обычное послушание. Долг родителей – и в первую очередь матери – ежеминутно напоминать детям об их обязанности даже приятное времяпрепровождение подчинять определенной цели. Но жизнь мальчика никогда не давала им повода помнить об этом долге, и они позабыли о нем. Тот случай был исключением, в котором Божественное величие и Божественное детское начало переплелись удивительным образом с самой что ни на есть подлинной человеческой натурой мальчика. Такое не под силу вообразить самому плодотворному, острому человеческому уму, подвизающемуся на литературном поприще.

Образование

Мальчик, в отличие от своих сверстников, успевший уже повидать мир (Вифлеем, Египет, Назарет, Иерусалим), и в жажде общения с учителями Своего народа едва ли не забывающий о собственных родителях, провел детство и юность совсем не так, как Иоанн. И эта разница видна еще отчетливее, если представить себе путь, которым Иисус шел к Своему образованию.

Нынешней молодежи доступны два вида образования – гуманитарное (духовное) и реальное. О гуманитарном мы поговорим позже. Реальное имеет целью дать юноше некий практический навык, наделив его умением производить именно то, что отвечает потребностям нашей культурной эпохи.

Примечательно и важно то, что Иисус именно этому и научился. Он освоил профессию отца и в ней подвизался, работая плотником на несложных постройках. Профессия эта, как никакая другая, вовлекает в самую гущу жизни. В поисках строительного материала приходится иной раз отправляться за тридевять земель, «светлым оком» зорко всматриваться в природу, подмечая, к примеру, законы, по которым растет лес. Обработка дерева требует тщательного предварительного расчета, а тут без знания законов формы и их выражения с помощью цифр, без умения измерять, чертить и рассчитывать не обойтись. Для возведения дома нужны острый глаз, твердая рука, сноровка и необычайное усердие, огромная трудоспособность. Сочленение строительных деталей, исполнение задуманного требует вдумчивости, решительности действий, организованности. На деле все это возможно только при условии слаженной работы всех ее участников. Это благородное ремесло заставляет активно соприкасаться с разными областями человеческой деятельности и работать бок о бок со многими людьми, суровыми, закаленными в труде, а также с новичками, часто кроткими, тихими, с которыми не церемонятся. Из Нагорной проповеди ясно, что Иисус хорошо знает, как следует себя вести, если незаслуженно получишь оплеуху, если у тебя отнимут одежду, бесцеремонно попросят денег или помощи. В ней – отголоски Его воспоминаний о собственной юности. Испытавший во времена своего ученичества нечто подобное, с удивлением почувствует в Его словах теплоту и добросердечность. Работник, прошедший столь же суровую школу и уже «кое-что умеющий», смотрит немного свысока на того, кто только еще учится или вовсе едва приступил к учебе. Но на него за это не обижаются. Чеканные мысли той речи Иисуса, ставшие афоризмами, Его простодушная немногословная манера обращаться к другому так, что он сразу понимает, чего от него хотят (она под названием «стиль Христа» занимает особое место в филологической науке), – все это зародилось и окрепло в суровой атмосфере юношеских лет, проведенных в мирской сутолоке и напряженном труде.

Едва ли есть другая профессия, которая позволяла бы так тесно соприкоснуться с чужой жизнью, с ее интересами, тяготами и надеждами. Строительство собственного дома – знаменательное событие, поворотный момент в жизни любой семьи. В немалой степени ее будущее зависит и от того, насколько удобным и прочным окажется новый дом. Какой простор для проявления любви к ближнему! Даже если семья намеревалась построить самый простенький дом, она ведь все равно тщательно взвешивала свои возможности и силы, учитывая и нынешние, и будущие потребности. Кого-то, намеревавшегося сэкономить на фундаменте (Мф 7:26), нужно было образумить, а другому, не соизмерившему свои планы со своими возможностями (Лк 14:28), сказать: «давай посидим вместе» и подсчитаем расходы, ведь при чрезвычайно высоких процентах ростовщиков и неукоснительном соблюдении частного права каждому, кто переоценил свои средства, грозило неминуемое разорение. «А как он не имел чем заплатить, то государь его приказал продать все его» (Мф 18:25).

Житейская профессия вводила Спасителя в самую гущу народной жизни. Он имел и хорошее гуманитарное образование, вообще присущее тогда Его народу. Что, собственно, значит гуманитарное образование? В его основе лежит следующая идея: человек, желающий как-то участвовать в духовном водительстве своего поколения, должен пережить в себе историю человечества, прочувствовать ее внутреннее содержание, найти в нем то, что может оказаться плодотворным для будущего. Героические фигуры прошлого, пожертвовавшие собой во имя отечества, завладевают его сердцем. Он преклоняется перед мыслителями, писателями и поэтами, размышляя вместе с ними и сопереживая им. И если все это оживает в нем, то он открывает в удивительной истории человечества поистине живительные силы грядущего и, воспринимая их, сам становится еще одной живой ветвью на его древе, способной принести невиданные доселе плоды. Если же великую человеческую историю он воспримет лишь умом, чего вполне достаточно для успешной сдачи экзаменов, то он станет образованным человеком, но не более того. Иисус был именно той живой зеленой ветвью, и условия, в которых Он жил, как ни покажется это странным, весьма способствовали Его возрастанию. В те времена ни у одного народа как единого целого не было столь благоприятных обстоятельств для развития гуманитарного образования, как у Израиля, особенно это относится к иудаизму времен Иисуса. Тому способствовали Священное Писание, суббота и синагога.

Никакой другой народ в директивном порядке не собирал по крупицам свое литературное наследие, не сортировал его и не упорядочивал, как Израиль, и ни одному народу не вменялось в священную всеобщую религиозную обязанность знакомиться с этим наследием. Что у других народов считалось привилегией священнической касты, то в Израиле – всеобщей обязанностью. К тому же его литература не была мифологической или литургической, в ней отражались история народа, его законы, поэзия, мудрые изречения и все его надежды.

Суббота гарантировала народу Израиля, в том числе беднякам и даже рабам, один день, когда можно было не работать, а посвящать его исключительно чтению Священного Писания. В Древней Греции и Риме только у счастливцев, принадлежавших к особому классу, вся жизнь была один сплошной выходной день, для других же, называемых народными массами, из года в год все дни были рабочими, отчего один и тот же духовный уровень для всего народа был невозможен. Образование там было лишено той здоровой силы и естественной правды, которая свойственна лишь низшим слоям, ведущим жестокую борьбу за существование и не имеющим возможности сделать свою убогую жизнь духовно богаче. Даже самое возвышенное и великое в Библии видится нашей душе по-детски наивным и правдивым именно потому, что духовная жизнь целого народа воспринимается нами как духовная жизнь одного человека. Но это, как известно, чисто внешнее достоинство Священного текста.

Почему священная литература занимала такое особое положение, откуда происходило то удивительно благоприятное устроение всей жизни народа, благодаря которому он всегда помнил о своем прошлом, осознавая возложенную на него задачу и свои цели? Как мы знаем, Бог создал и воспитал этот народ для Себя, чтобы через него вновь обратить к Себе человечество. Этой цели и служила его литература, в том виде, в каком она существует сейчас, литература поистине священная, иначе говоря, направляемая духом Божьим, а не иным, господствующим в мире. Бог снова и снова различным образом открывался мужам израильского народа, и эти откровения о Его воле и Его намерениях явить человеческому роду Свою милость изложены в Священном Писании. История израильского народа направлена на великую цель, к которой однажды устремятся все народы Земли. Она выстроена в соответствии с определенным планом и богата событиями, явно способствующими прогрессу человечества. В ней было все имеющее вечную ценность, ценность для той благой цели, что стояла перед человечеством, – откровения, деяния Господа, укрепившиеся верой люди. Она служила своего рода руководством для последующих поколений, которое объединяло все прошлые, настоящие и будущие поколения в одну собирательную личность, читающую и одновременно пишущую здесь историю своей жизни.

Для Иисуса эта священная литература имела еще и особый смысл. Все изложенное в ней касалось Его самым непосредственным образом. Он был зрелым плодом и одновременно по сути корнем всего Божественного, что доселе произошло на Земле. Написанное было своего рода адресованным Ему посланием Его Отца, которое Он получит, когда станет человеком. Знать Ему это было вовсе не обязательно. Наверное, можно было бы сказать так: именно потому, что Он не знал этого и вживался без всякой предвзятости, как обычный израильтянин, в Священную историю и в Священное Писание, все ощущаемое Им при этом приобретало пред Богом еще большую ценность, и тем чище и полнее раскрывался в Нем подлинный израильтянин, подлинный человек.

Так Иисус внутренне заново проживал Священную историю. По той борьбе с искушениями в пустыне, когда Он изречениями из пятой книги Моисея решительно отвергал домогательства врага, можно заключить, что в юности Он мысленно в молитвах проделал вместе с Израилем весь путь его Исхода, сказав на его прегрешения себе: «Во Мне Израиль сделается другим». И если Бог, наставляя израильтян на день Страшного суда, говорит им через пророка Исаию (26:20): «Пойди, народ Мой, войди в покои твои и запри за собой двери твои (как в ту ночь, когда ангел смерти прошел по Египту), доколе не пройдет гнев», то, как следует из Евангелия от Матфея (6:6), Иисус отнес это наставление ко всем временам.

Но Его прочтение Священного Писания все же отличалось от нашего. Благодаря Своему внутреннему единству с Отцом Вечным или единству Отца с Ним, Ему удавалось живее проникаться далеким прошлым, высвечивая для Себя картины давно минувших дней, рисуемых обычно лишь немногими штрихами. Насколько ясно виделась Ему, к примеру, вся патриархальная эпоха, можно судить только по одной фразе: «Бог же не есть Бог мертвых, но живых, ибо у Него все живы» (Лк 20:38).

И это, поначалу не столь отчетливо осознаваемое родство с Богом, но тем сильнее подтверждавшее свою реальность в подсознательном, обнаруживает себя именно в той чудесной свободе и естественности, с которой Он от писаных законов Творца восходит к Его неписаным законам, обязывающим, к примеру, не разводиться с женой (Мф 19:3) и любить своих врагов (Мф 5:45).

Разве не наблюдаем мы это и в Его отношении к природе? В том, как Он взирает на Божьи создания, например, на лилии, не отождествляя с ними «их одежду», сколь глубоко задумывается над изменчивой судьбой семени и т. д., мы замечаем чуткость, теплоту материнской любви, свидетельствующую о внутренней взаимосвязи всего живого, напоминающую Ему о Его родстве с Творцом. Он чувствует, что Его Отец любит Свои Создания, Своих «детей» в широчайшем смысле этого слова, что Он предан им и с любовью заботится о них, стараясь всех накормить и одеть в достойные одежды. Говоря о Творении, Он пользуется притчами, но не как наглядными примерами, рисующими в нашем воображении великие замыслы Бога. В них Он раскрывает перед нами мудрость Своего Отца, как бы образ Его мышления, те великие принципы, которые в своем единстве пронизывают все сферы бытия – от низших ступеней до высоких сфер духа, так что на низших отражаются законы высших ступеней. Именно закон становления, закон развития и роста, столь наглядно раскрывающийся в растительном мире, и дал Ему впоследствии ясное, отрадное видение будущей истории Царства Небесного, когда Он все отчетливее понимал, как трудно будет Ему проявиться на Земле.

Обширные знания об истории и устройстве мира, накопленные Древней Грецией и Римом, пестрота бесчисленных дел и мыслей, лишенных высшего водительства, а потому бесполезных для той великой цели, – все это отчасти по воле провидения, отчасти намеренно выпускалось из Его внимания. И Он возрастал, довольствуясь лишь крохами образования, пребывая в святой простоте и сосредоточиваясь исключительно на одном — на человеке в его предстоянии Богу, человеке, обремененном великой задачей, находящемся в бедственном положении и ожидающем спасения, и на том, что открывало Ему Священное писание, – на откровениях Бога и Священной истории.

Внутренняя жизнь

Стремясь постичь Его внутреннюю жизнь в то безмятежное время, зададимся прежде одним немаловажным вопросом: «Осознавал ли Он Себя единородным Сыном Бога, сошедшим с Небес ради искупления грехов мира? Намеренно ли Он до тридцати лет оставался ремесленником и лишь потом публично открылся как Спаситель?» Обычно именно так и считают, но такое мнение вызывает у меня некоторое сомнение. Возможно, мать и намекала Ему, что с Ним и с Его личностью все обстоит не так просто, что Он «спасет людей Своих от грехов их» (Мф 1:21) и что «даст Ему Господь Бог престол Давида, Отца Его» (Лк 1:32). Ее слова находили необычный отклик в Его сердце, вызывая в нем неясную тоску и какие-то предчувствия. Но вот услышал ли Он от нее тайну Своего происхождения, сказать трудно, и о той надежде, которую Его мать возлагала на Него, Он, скорее всего, думал со священным трепетом и не без робости.

Чем торжественнее иные рабы Божьи (Авраам, Моисей, Исаия) призывались на служение, тем отчетливее складывается впечатление, что, во-первых, от рождения они были предназначены на это Богом, и что, во-вторых, существует некая связь состояния их сердца в тот момент с историей их внутренней жизни, отчего и создается впечатление, будто Бог услышал их молитвы о спасении всего народа; в-третьих, произошло это с ними внезапно, до того они и не подозревали о своем предназначении. Так было необходимо для их истинно человеческого развития. Кем я в конце концов стал, в каком-то смысле зависит от прожитой мною жизни. С Иисусом все обстояло иначе: Он был не просто предназначен, Он существовал всегда и стал человеком. Не проявилось ли это становление, с его божественным величием и полнотой, именно в том, что Ему лишь в торжественном призвании (во время крещения), вытекающем из самой Его жизни, полной тоски и мольбы о спасении мира, открылось ясное и полное осознание Своей миссии, значения Своей личности? И если Его переполненной предчувствиями душе виделось великое будущее, то зачем Ему было заботиться о завтрашнем дне? Кроткий и смиренный, Иисус оставался обычным плотником в ожидании того, чему суждено было произойти.

Так Он рос среди людей, не ведающих значения Его личности, не в тишине и спокойствии, а в суете и движении, свойственных человеческой жизни. Если подумать, какой это клубок отношений – человеческое общество, как опутан его нитями человек, особенно молодой или зависимый, например, ученик, работник, сын, как Его любящее сердце в меру возможного выстраивало эти отношения, делая их более сердечными и искренними, то мы представим себе, какую колоссальную борьбу вызывало в душе Иисуса несоответствие Его внутренней жизни тому, что Он наблюдал вокруг.

Он пребывал в лоне Отчем – это было предназначение всего Его существа, о том были все Его мысли. Там была Его родина. Сила и благодать Отцовской любви к Нему и Его любви к Отцу, ясность, истинность того, что Отец был в Нем, а Он – в Отце, и непреходящее значение такого бытия – все это Иисус назовет позже «мир Мой». Для Него он был естественным и единственно правильным, ведь Он с детских лет знал, что именно к этому предназначен человек, это и есть его изначальная суть. И как мучительно было Ему с каждым днем все отчетливее убеждаться, что другим людям этот мир неведом, и только Он пребывает в нем, Он – единственный воистину человек. Вот почему Иисус позже назовет Себя «Сыном Человеческим[39]39
  Для израильтянина выражение «Сын Человеческий» всего лишь синоним слова «человек». Ср. Пс 8:5 и Ин 5:27: «…потому что Он есть Сын Человеческий», т. е. потому что Он человек. И весь вопрос Иисуса (Мф 16) «За кого почитают Меня, Сына Человеческого? … а вы за кого почитаете Меня?» был бы лишен всякого смысла и значения, не назови Он Себя, Мессию, прежде «Сыном Человеческим».


[Закрыть].

Мы могли бы это Его одиночество проследить и глубже. Позднее Он скажет: «Я не от мира сего»[40]40
  Лютер в своем переводе использует слово «мир», заменяя им такие встречающиеся у апостолов понятия, как «космос» (природа, Вселенная), «аеон» (век, мировое время) и «ойкумена» (обжитая земля).


[Закрыть], подразумевая, что происходит не из наблюдаемого нами материального мира, видимой природы как единого связанного целого, чем предстает перед нами Творение, с тех пор как ею правит некто другой, не Бог. Именно здесь Его сокровеннейшее Я ощущало себя бесконечно одиноким. Конечно, плоть и кровь Иисуса были от этого мира – видимой Вселенной, первой области творения, в которой Он сохранял силу власти Бога. «Я всегда делаю то, что Ему угодно», «Я соблюл заповеди Отца Моего и пребываю в Его любви» – так скажет Он позже, ощутив Себя победителем в неустанной борьбе, не знающей поражений. Здесь, в Себе Самом, Он был Господь и Победитель.

Но вокруг Себя Иисус почти не видел того, чем было полно Его сердце. Спасителю все реже и реже встречались родственные души, чьи дела и образ мыслей были бы Ему понятны и близки. Все чаще постигало Его печальное разочарование то в одном, то в другом из ближних, и это было для Него мучительной загадкой. Он невольно любил ближнего, как Себя Самого, и эта любовь усиливала боль и стыд за все неразумное, безответственное, что открывалось Ему в нем. Иисус болезненно воспринимал грех, неведомый и непонятный для Него (2 Кор 5:21), представлявшийся Ему чудовищным нарушением естественного порядка вещей, проявлением некоего психического расстройства, несовместимого с тем, что Он называл «мир Мой». И он видел, что эта погибель, поистине всенародное бедствие, распространяется в народе с ужасающей быстротой.

То, что Он возвысился над этой погибелью, конечно, утешало Его, все больше наполняя сердце отрадным предвкушением победы – победы всех. Но Он никогда не упивался мыслью: «Это они такие, Я же не такой». Нам трудно представить, насколько близко Он слился душой с другими людьми, воспринимая их грехи Своими. И когда Он наконец предстал перед Отцом, взойдя на казнь, которой обычно карались преступники, то причины, Его к тому побудившие, были куда проще, бесхитростнее и по-детски наивнее, чем мы, своей школьной мудростью, себе представляем. Иисус, причислявший Себя к нам и не находивший в этом ничего противоестественного, говорил Себе: «Все справедливо, мы того заслужили, чтобы Меня распяли».

Скорбь и печаль омрачают нашу душу, когда мы задумываемся над годами Его становления, превращения в зрелого мужчину, но она наполняется и удивительным светом тех толкований, которые Он Сам оставил для нас.

Услышав, как в Нагорной проповеди толкуется закон (Мф 5:21 и далее), мы чувствуем: здесь говорит не учитель добронравия, придумавший новую систему морали и теперь ее перед нами расхваливающий, а один из тех, с кем мы встречаемся в жизни, человек дела. Он говорит от всего сердца, преисполненного тепла и доброты, руководствуясь собственным богатым жизненным опытом, то – «исполнитель дела», человек, который «блажен будет в своем действовании» (Иак 1:25). Иисус, по сути, раскрыл перед нами Свою натуру, и мы увидели ее такой, какой она была в Его молодые и зрелые годы, и какую Он сохранил в суете мирской жизни. Он принимал все, без всяких обид, был покладистым, услужливым, щедрым и умиротворяющим, любил Своих врагов, благословлял проклинавших Его, делал добро ненавидевшим, просил за оскорблявших и преследовавших Его, сохраняя Свое доброе сердце открытым для всех и каждого.

Живущий такой жизнью лучится радостной верой в Свою победу! В наивном детском смирении – могучее Божественное Я, уверенное в победе над царящим повсюду злом. Он приведет всех к Себе, а через Себя – к Богу.

И все же в этой борьбе Иисус, и это Он знал, не был одиноким, надеющимся только на Себя. Победные силы Он черпал из единства со Своим Отцом. На «Я есмь… Ты должен», доносящееся до нас с высот Синая, Я в душе Иисуса откликается из глубин Мироздания: «Я хочу». Это Я – то возвышенное и торжественное, что открывается нам в преисполненной любви борьбе, именно торжественное, поскольку мы чувствуем, что в обоих случаях это Я по сути одно и то же. Он и Отец – одно. Во всех бедах и несчастиях, надвигающихся на Иисуса, Его прибежищем было лоно Отца, куда Он, исполненный печали и стыда, надежд и упования, приносил все беды мира. И именно оттуда, чем больше этого жаждали Он Сам и окружающий мир, все сильнее изливались свет, сила, спасение и жизнь. Таким Он был – «человек Христос Иисус», посредник между Богом и людьми (1 Тим 2:5), через Него человеческое все больше наполнялось Божественным, к чему оно и было предназначено и каким было задумано, через Него все ошибки и заблуждения рода человеческого возвращались «в лоно Отца».

Тяготы и невзгоды борьбы, которую Он вел, раскрыли перед Ним глубокий смысл Священного Писания. Оно и нас учит постигать настоящее в свете прошлого и задуманного Богом будущего. Иисус стал иначе понимать псалмы, в частности, псалом 13 («нет делающего добро»), серьезнее молиться, нашел в первых главах Библии о грехопадении ответы на Свои вопросы, утешился предсказаниями пророков, приучил Себя и повелел затем избранникам Божьим день и ночь взывать к Богу, восклицая: «Будь милостив ко мне, грешному!»