Текст книги "Мир Средневековья. Рождение Европы: эпоха великих завоеваний и выдающихся свершений"

В эпоху Средневековья не было ни одного года, который не был бы отмечен войной, гражданским конфликтом или междоусобной распрей. Но на этой поистине вулканической почве смогла произрасти лоза, подарившая нам вино готики; на ней процвели лавры поэзии, и на ней же укоренился мирт мистицизма. Немецкий мистицизм берет свое начало в распадающейся империи, когда светские князья постоянно пререкались с князьями церкви о том, кому должна достаться большая часть военных трофеев, в то время как мужчин, женщин и детей сжигали на кострах как еретиков в Страсбурге и Кёльне. Мастер Экхарт, Таул ер, Сузо и их сестры и братья по вере обращались к чувственному и рациональному началу в душе человека, и их проповедь была успешна и приносила плоды. Их учение подготовило почву для становления неоплатонизма в Англии XVI–XVII вв.

Римо-католицизм, остро реагируя на все новые вызовы, предпочел придерживаться закостенелого догматического мышления и сохранять в неизменности свои институты, время от времени ревизуя и совершенствуя их в связи с потребностями и амбициями папства в последующие столетия. И эта тщательно выстроенная величественная система власти и доминирования стала предметом критики со стороны университетских преподавателей и студентов, монашества. Это был эмоциональный и интеллектуальный протест. Уже не раз было сказано, что Реформация зародилась в этот период Средневековья. Налицо все ее составляющие: страстная критика духовенства и Рима; приступы религиозного безумия, поражающие народные массы и мистицизм. Монархические и гражданские правительства приступают к реформированию своих «собственных» церквей, присваивая себе самые широкие полномочия, что предвосхищает их абсолютную власть, которую они обретут во времена Реформации. Более того, в самой церкви образовалась глубокая пропасть между епископатом и рядовым духовенством. К низшему клиру относились деревенские священники, фактически крепостные, жившие вместе со своей сельской паствой в нищете и невежестве, и клирики-пролетарии в городах, не имевшие прихода, которые зарабатывали себе на жизнь, служа мессы для обеспеченных священников и бродячих монахов. Другую часть клира составляло высшее духовенство, которое осознавало свое превосходство и понимало, что оно не ровня этим священникам-голодранцам. Ведь они обладали связями с аристократами и, что было не менее важным, имели университетское образование. Лютеранство, кальвинизм, Англиканская церковь, нонконформистские протестантские секты Европы и Америки провели свое детство в средневековой колыбели.

Общественные институты и законы, которые лежат в основе нашей юридической и политической систем, также имеют свое начало в позднем Средневековье. «Беззаконие бродит по нашим путям». Этими словами Вальтер фон дер Фогельвейде, величайший немецкий поэт-миннезингер Средних веков, подытоживает свой горький опыт. С полной уверенностью можно утверждать, что так обычно думали все простые люди Средневековья. Закон нарушался каждый день, на него покушались магнаты, большие и малые. Все, кто только мог. Столь вопиющее беззаконие было трудно переносить, и это рождало уникальную в мировой истории веру в необходимость закона. Средневековая приверженность праву заложена в основу всех общественных институтов и законов Европы. «Сам Бог есть закон», и люди призваны осознать это, обязаны хранить закон и бороться за него. Бароны, горожане, крестьяне и даже крепостные (их положение невозможно было сравнивать с положением рабов Античности) – все жили с глубоким убеждением, что у каждого есть свои права; все прилагали всевозможные усилия в деле поддержания закона в своем окружении, в своем городе, в своем доме.

Эта вера в закон требовала знаний законов. Каждому человеку требовалось разбираться в юридических вопросах в большей мере, чем это необходимо нам сегодня. В городе и на селе он каждодневно должен был отстаивать свои права. Эту веру в закон и в действенность судебного разбирательства олицетворяют суд присяжных, королевский суд и суд общей юрисдикции и английский парламент. Благодаря этой вере появились многие хартии свобод, такие как английская Великая хартия вольностей и подобные ей в Испании, Венгрии и Польше. В этих хартиях монарх подтверждал права различных сословий и гарантировал их соблюдение. Завоеванные однажды гражданские свободы стали бесценным приобретением, залогом будущих демократических преобразований.

Закон был своего рода договором, который связывал обязательствами обе стороны: Бога и человека, короля и народ, короля и баронов, короля и сословия. Если правитель преступал закон, то народ имел право на восстание; оно даже вменялось ему в обязанность. Это естественное право средневековой Европы стоит за каждым актом сопротивления «тиранам», когда бы и где бы они ни пытались ввести тоталитарное и абсолютистское правление. Даже в Конституции Соединенных Штатов Америки имеются отголоски юридической практики Средних веков.

Глава 2
Аристократия и крестьянство

Средневековая Европа – это царство множества замков. Только в Германии их насчитывалось более 10 тысяч, большинство из которых не сохранились до нашего времени, и от них остались одни руины. Однако любой путешественник обнаружит на большом пространстве от Испании до Двина и от Калабрии до Уэльса множество разбросанных тут и там замков. Эти бывшие твердыни европейской родовой аристократии все еще можно увидеть в пустынной малонаселенной местности, вдалеке от дорог и городов, где кочуют одинокие пастухи со своими стадами да кружат высоко в небе над зубчатыми стенами орлы.

Влияние аристократии на общественный строй и церковь, на господствовавшие в обществе взгляды и настроения ощущалось еще долгое время спустя после Французской революции. На протяжении длительного времени духовенство, буржуазия и «простой народ» Европы перенимали ее многие характерные черты. Правила поведения аристократии стали для них нормой, образцом и идеалом. Общество восприняло ее моральные ценности наряду с ее традициями. И все же аристократия стала объектом резкой критики и нападок; начиная с XIII в. ее военная и политическая роль была поставлена под сомнение. Тем не менее ее оппоненты продолжали оставаться ее основными подражателями. Вельможи, которые стали епископами или основали новые духовно-рыцарские ордены, помогли глубоко внедрить аристократические принципы и формы управления в организационные структуры и духовную жизнь церкви. В XII–XIII вв. разбогатевшая городская буржуазия приходила во власть в качестве слуг и ставленников монарха. Городской патрициат был настроен критически по отношению к аристократии и враждебен ей. И все-таки он подражал в поведении аристократам, пытался получить доступ в их закрытые сообщества и обрести подобный им статус. Даже безоружные крестьяне, которые обычно в большей степени страдали от своеволия аристократии, долгое время продолжали оставаться лояльными своим сеньорам, они выражали свою покорность со смешанным чувством любви и страха, amor et timor, что было столь характерно для средневековых отношений между сеньором и слугами, между Богом и человеком.

Замки и крепости аристократии напоминают нам о ее реальной силе и власти. На протяжении многих веков, отмеченных постоянными войнами, когда простой люд остро ощущал свою беззащитность и отовсюду ему грозили беды, укрепленное поместье сеньора обеспечивало защиту и безопасность всем, кто укрывался в нем. Начиная с IX и вплоть до XI в., если не позже, Европа была во многом слишком «открытой». Набеги совершались обычно со стороны моря – чаще всего это были викинги. У викингов были быстроходные, маневренные драккары с вырезанной из дерева головой дракона на носу судна. На каждом было шестнадцать пар гребцов, всего на судне могло разместиться до 60 человек. Были такие времена, когда Британские острова и побережье Франции каждый год страдали от набегов викингов, а в сердце континента венгры противостояли другой опасности – набегам сарацин. Вблизи Сент-Морица в Швейцарии расположена коммуна Понтрезина, латинское название которой Pons Saracenorum, что означает «укрепленный сарацинский мост». Это является напоминанием о бурном X столетии. Именно в этом месте были остановлены отряды захватчиков, пришедших из Средиземноморья.

В теории признавалось, что церковь и монархия были основными центрами власти, и, естественно, их обязанностью было поддерживать мир, и обеспечивать безопасность, и осуществлять правосудие. Но в эту эпоху они были слишком слабы и их терзали внутренние конфликты, и потому они не могли выполнять свои обязанности. Власть постепенно переходила в руки рыцарства, которому монархия передавала свои полномочия, а церковь – земли и право суда. Взамен они обязывались поддерживать своих сюзеренов и защищать безоружное крестьянство.

Однако первейшей их задачей было защитить себя. Нам трудно представить, насколько примитивными были большинство этих «замков» периода раннего Средневековья. Приблизительно до 1150 г. поместья англо-нормандской аристократии были обыкновенными жилыми строениями; они имели двор, обнесенный деревянным частоколом, внутри которого или рядом с ним находился насыпной холм, на вершине которого возвышалась деревянная башня, называемая донжоном. Это был особый тип замка, называвшийся мотт и бейли (англ. Mott-and-bailey; рус. название курганно-палисадный замок). В случае необходимости для защиты холма и двора выкапывали ров, заполненный водой. В более позднее время донжон возводили из камня, особенно в тех местностях, где его добывали, и тогда он становился неприступной крепостью. Каменные замки французской и немецкой аристократии обычно имели одно общее жилое помещение.

В таких стесненных условиях с минимальными удобствами не существовало возможности для устройства полноценной личной жизни. Нетрудно понять, почему нравы поместной аристократии были столь грубы, жестоки и разнузданны, даже в более позднее «рыцарское и благородное» время. Повседневная жизнь баронов не была отмечена событиями; войны и охота (что было не чем иным, как репетицией войны) перемежались пирами и турнирами. Будущие воины начинали обучение военному искусству в возрасте 7–8 лет, а в отдельных случаях и в 15 лет, которое продолжалось до тех пор, пока им не исполнялся 21 год. Крестьяне, связанные с сеньором множеством уз, могли обеспечивать себе и ему только скудное пропитание; это было все, на что было способно слаборазвитое сельское хозяйство раннего Средневековья. Необходимой потребностью была охота, которая давала возможность хотя бы частично восполнить нехватку продовольствия. В Англии и Германии в XI–XII вв. даже короли были вынуждены переезжать из одного королевского поместья в другое, из одной епископской резиденции в другую, чтобы прокормить себя и свою свиту.

В войске начиная с X в. были уже не только пехотинцы; появилась потребность в кавалерии, чтобы сражаться с армиями опытных конных воинов – венгров и сарацин, а вскоре и с норманнами. Эти кавалерийские сражения не имели никакого тактического плана; конные воины устремлялись навстречу друг другу еп mass (скопом), а затем исход сражения решали одиночные поединки. Обучение благородным манерам дало результат, и в XII–XIII вв. противника часто брали в плен, а не убивали на месте. Победитель, взявший пленного, получал ценные трофеи – его боевого коня, оружие и доспехи, а вскоре и деньги за выкуп. Но пленных низкого социального положения, из другого народа и иной веры продолжали убивать или же казнили через повешение.

В Европе с давних пор в сословии аристократов выделялись Herren и Ritter в Германии, barons и chevaliers во Франции, barons и knights в Англии, grandes и hidalgos в Испании, magnates и ur в Венгрии. Естественно, в разные времена и в разных странах были и иные деления. К 1100 г. произошло окончательное становление французской аристократии, ставшей закрытым классом общества, не принимавшим чужаков. В это же время англо-норманнскую аристократию Англии в основном представляли бедные, безземельные авантюристы, жившие за счет своего сеньора. Очень медленно шло становление класса землевладельцев; норманнская знать вытесняла старую англосаксонскую аристократию, которая в большинстве своем эмигрировала либо была изгнана. В Германии начиная с XI в. несвободные министериалы становились слугами короля и занимали административные посты в империи, а в XII в. их ряды уже стало пополнять все большее число свободных вассалов, получая возможность быстро продвинуться по службе, особенно в итальянских землях империи.

Вассалом (слово кельтского происхождения) называли во франкский период рыцаря на службе сеньора. Он был свободным человеком, который отдавал себя под покровительство более богатого и могущественного сеньора, входил в состав его «двора» и начинал жить по его законам. Вассал был обязан поддерживать сеньора во всех его делах, многочисленных судебных исках и в спорных вопросах с людьми его круга и другими вассалами. Если непосредственным его сеньором был сам король, вассалу вменялось в обязанность давать ему советы в вопросах внутренней и внешней политики. Короли Средневековья, даже величайшие из них, как бы своенравны они ни были по натуре, зачастую внимательно прислушивались к советам своих преданных вассалов. Также вассал нес воинскую повинность, а во Франции он оказывал своему сеньору также и денежную помощь в четырех случаях: при посвящении в рыцари старшего сына своего сюзерена, при устройстве свадебных торжеств старшей дочери сюзерена, при выкупе самого сюзерена из плена и его снаряжении в крестовый поход. Военная служба проходила только в домене сеньора. Участие в крестовом походе представляло собой исключение. Имперские вассалы исполняли свою рыцарскую службу, когда их сюзерен и король отправлялся в Рим на свою императорскую коронацию.

Торжественная церемония оммажа (дань уважения), подтверждавшая заключение договора между сеньором и вассалом, проходила следующим образом. Вассал, безоружный, опускался на одно колено и с непокрытой головой вкладывал свои ладони в руки сюзерена и обещал быть его человеком. Образовавшаяся таким образом связь была взаимной. Этот средневековый обряд имел фундаментальное, концептуальное значение, особенно в Западной и Центральной Европе. Гленвилл, один из первых великих английских юристов Средневековья, высказался достаточно ясно, что вассал обязан своему сеньору не больше, чем сеньор обязан своему вассалу, односторонние обязанности исключены. Если сеньор нарушал свою клятву, вассал уже не был обязан служить ему. Это было кардинальное событие в череде происходивших перемен в области политики, общественной жизни и юриспруденции. Идея о праве на восстание уже была заложена в этом взаимообязывающем договоре между правителем и его подчиненным, между высшим классом и низшим. Об этой идее часто вспоминали во время гражданских войн, когда один оммаж противоречил другому; так, вассал, владевший феодами у нескольких сеньоров, был вынужден выбирать, на чьей стороне ему участвовать в сражении, какого сеньора поддерживать. Идея о совместных обязательствах проникла и в сферу религии. Бог и его святые давали обещание быть вместе с верующими и защищать их; но Господь мог разорвать договор и оставить человека, вассала, в конфликтной ситуации со смятенной душой, ввергая его в тяжелейший духовный кризис, какой был только возможен в мире Средневековья. Кризис, который мог привести к полному разрыву с Богом, к отказу от послушания. Эта тема присутствует в известнейшем средневековом немецком романе Вольфрама фон Эшенбаха «Парцифаль».

Вассал за свою службу получал в дар земельное владение – фьеф (бенефиций). Чем более богатым и могущественным был даритель, тем большим могла быть площадь бенефиция. В эпоху раннего Средневековья во Франции и Германии, когда распалась империя Карла Великого, фьефы могли быть столь большими, что становились основой для будущих королевств. С другой стороны, фьеф мог быть настолько малым, что вассал и его семья были не в состоянии с него прокормиться.

Войны, в том числе гражданские, непрерывные распри и мятежи и даже крестовые походы – все это должно рассматриваться в контексте борьбы аристократии, очутившейся в условиях земельного голода, за средства существования. В результате аристократия приобретала новые земли в Англии, Южной Италии, Испании и в Северо-Восточной Европе. Не имевший земельных наделов сын короля Иоанн Безземельный своими действиями вызвал один из самых страшных кризисов, имевших тяжелые последствия. Безземельные сыновья мелкого дворянства были постоянным источником смут. Каждый, кому удалось получить их поддержку, имел возможность основать королевство, захватить новые территории. Вильгельм Завоеватель, одержав победу при Гастингсе в 1066 г., стал властителем Англии и владельцем всей земельной собственности в королевстве. Он провел межевание двух тысяч земельных поместий, преобразовал их в 200 основных фьефов и наделил ими своих вассалов баронов. Они, в свою очередь, выделили из своих владений отдельные земельные наделы и раздали их уже своим вассалам.

Однажды получив землю, вассал был обязан заботиться о собственности сеньора, обеспечивать мир, безопасность и законность в пределах его домовладения. Выше всех по значимости стояло домовладение короля, к которому примыкали домовладения главных арендаторов и субарендаторов, большие и малые. Каждое владение было под защитой более крупного, которое обеспечивало его мирное существование. Аристократическая Европа была сообществом десятка тысяч небольших и нескольких сотен больших домовладений, которые ощущали себя под защитой «Дома Господня», дома Христа-Короля, но в то же время упорно отстаивали свои притязания и заключали союзы друг против друга. Великое противостояние двух домов – Австрии и Франции, которое определило судьбу Европы в XVI–XVIII вв. (и позволило Англии создать свою обширную колониальную империю), было последней судорогой старой Европы вместе с ее тысячью соперничающих домов, ее финальным аккордом.

Слабая монархия был совершенно неспособна предотвратить неподконтрольный процесс изменения статуса наследственных владений (как это было во Франции, Германии и Италии в IX–XI вв.); не могла противостоять своим могущественным вассалам, у которых было часто больше земли и больше войск, чем у короля-сюзерена. Пожалование общественных прав играло важную роль в империи, где основными «выгодоприобретателями» были епископы, а позднее консулы и гонфалонъеры городов Северной Италии. Это породило серьезный конфликт между папством и германскими императорами, но также способствовало превращению итальянских коммун в независимые города-государства.

В Англии Вильгельм Завоеватель сохранил местное англосаксонское судопроизводство: суды графств, городские и окружные суды. Они продолжали осуществлять правосудие в соответствии с английскими законами, за соблюдением которых следила не только аристократия, но и король. Королю удалось настоять на принятии единой для всех клятвы верности, которую вассалы давали непосредственно королю. Прецедент принесения подобной клятвы был во времена правления Каролингской династии, и она появляется вновь в нормандских королевствах Англии и Сицилии и становится опорой сильной королевской власти. Во Франции возник аналогичный институт вассалитета; присяга на верность королю как сеньору была важнее клятвы в верности каждого вассала своему непосредственному сеньору.

Но как часто случалось так, что один оммаж противоречил другому оммажу. Порой некоторые знатные вассалы присягали на верность одновременно двум королям, например французскому и английскому. Возникал вопрос, чью сторону они примут, когда два таких могущественных сеньора потребуют от них исполнения их феодальных обязанностей – военной помощи и совета в одно и то же время? Кроме того, были менее знатные сеньоры, особенно в империи, которые были держателями фьефов короля, епископов и монастырей. За кем они последуют, если король, епископ, папа и аббат будут в конфликте друг с другом? Тогда многим епископам пришлось бы принимать мучительные решения. Будучи князьями империи, они были вассалами своего сюзерена – короля и императора; в качестве князей церкви они были связаны клятвой своему сюзерену папе. Епископы Священной Римской империи столкнулись с этой проблемой в XI–XIII вв.; жертвой сложившегося положения стал Томас Бекет.

Феодальная аристократия была всегда готова к действию, выжидая только благоприятного случая, чтобы получить фьеф с помощью выгодной партии или захватить его силой. Обязательно появлялся какой-нибудь младший отпрыск некоего королевского дома или предприимчивый авантюрист, готовый набрать отряд таких же, как он, темных личностей, соблазнив их возможностью беспрепятственно овладеть богатым поместьем. Такое было возможно и на юге Франции, где еретикам-альбигойцам грозила скорая расправа, и в Испании и Португалии, находившихся под властью мусульман. И даже в Империи ромеев, где император постепенно терял власть. При этом не надо также забывать, что существовала Святая земля, земля самого высочайшего сюзерена Царя-Христа, который обещал свое древнее право первородства своим вассалам.

В то же время появилась праздная придворная аристократия, окружавшая троны славных монархов Мадрида, Лондона и Вены, отличавшаяся утонченными манерами и кичившаяся своим богатством. И Версаль со своей Зеркальной галереей, великолепный дворец «короля-солнца» Людовика XIV, продолжает оставаться символом монархии, одержавшей победу над феодальной аристократией после пяти столетий противостояния и борьбы.

Бароны, которые творили историю в XII в., да и позднее, были людьми энергичными; и короли, которые проводили жизнь в седле, подобно Генриху II в Англии или императору Фридриху II, были яркими примерами людей подобного склада. Они походили на хищного ястреба, готового захватить добычу. Жизнь требовала от них постоянного напряжения сил, и в ней было все – распри, паломничества, пиры и охота. Хладнокровные и суровые, не отличавшиеся вежливостью, они не были лишены остроумия и умели вовремя отпустить шутку по адресу своих подчиненных, быстро находили нужный ответ; их застольные песни были полны боевого задора. Они могли быть жестокими даже по отношению к собственным женам, которых брали, только рассчитав прежде их ценность с точки зрения политической и хозяйственной выгоды. В их действиях прослеживался трезвый расчет. Скольких людей мог прокормить такой-то и такой-то фьеф? Насколько силен был тот или иной соперник? Какой неожиданности можно ожидать со стороны войска короля Франции или римского папы в случае того или иного конфликта? Воспитанные в правилах своего сословия, они были укоренены в культуре, которая почитала обычаи, освященные временем, в основе которых лежал чтимый всеми, священный и неприкосновенный закон. Они на деле были весьма сведущи в законах своего времени, зачастую довольно запутанных, ведь на каждой территории были свои собственные городские, таможенные и другие законы. Чем больше творилось беззакония, тем настоятельнее проявлялась необходимость следовать, по крайне мере формально, букве закона. Судебные разбирательства были вторым любимым занятием баронов после распрей и войн. Для них решение спорных дел при помощи поединка или суда были двумя формами одного противостояния. «Бог и мое право»: пусть Господь разрешит спор в результате поединка или посредством «Божьего суда».

Занятия книжностью и делами благочестия были уделом младших сыновей и прочих дальних родственников, которые уходили в основанные ими монастыри. Каждый барон, имевший высокое положение или обладавший влиянием в церкви и государстве, мог добиться поставления своего родственника в епископы или аббаты или обеспечить ему доходное место в капитуле кафедрального собора.

Порывистые, импульсивные в делах и словах бароны, упорно отстаивавшие право на свой французский или английский фьеф на протяжении нескольких поколений своего рода, при всех тяготах своего беспокойного боевого существования, часто устраивали роскошные пиры и грандиозные празднества. Господские праздники и память святых, бывших «вассалами» в Божьем царствии Царя-Христа, часто совпадали с памятным днем основания какого-нибудь аристократического дома. Эти великие праздники церковного года, отмечавшиеся торжественной службой в Божьем Доме, когда могло происходить освящение нового храма, давали возможность сеньору собрать своих вассалов для совета с ними по поводу очередной распри с враждебным соседом, или совместного похода, или бракосочетания в собственном доме или в доме вассала.

В XII столетии, в пору своего наивысшего могущества, средневековые бароны, по-прежнему честолюбивые и деятельные, внезапно оказались перед лицом серьезного кризиса, внешнего и внутреннего. Набиравшие силу монархии Запада начали посягать на их свободу и власть. И это было еще не все; городские коммуны богатели, занимаясь торговлей и открывая мануфактуры, производя товары повседневного спроса и предметы роскоши, и рано ввели денежное обращение; они все больше подчиняли себе аристократию в экономическом и финансовом отношении, в то время как аристократия все больше беднела. Мир Средиземноморья и Ближнего Востока с его древними легендами, который все больше открывался ей через участие в крестовых походах, озадачивал ее и сбивал с толку. Образованная придворная аристократия Византии и высокоцивилизованный мир ислама с глубоким презрением смотрели на рыцарей-франков Западной Европы. Оказавшиеся в незавидном положении бароны Запада приняли брошенный им вызов. Их ответом было широкое участие в еретических религиозных движениях и создание закрытых придворных аристократических обществ.

Как уже говорилось ранее, основным средством существования аристократии была земля; она жила за счет труда своих крестьян. В Англии во времена ее завоевания норманнами подавляющая часть крестьянства была до некоторой степени несвободна. Эту несвободу нельзя смешивать или отождествлять с рабством, будь то древним или современным. Несмотря на то что в Европе все же существовали рабы вплоть до XVII–XVIII вв. В основном это были славяне, захваченные в качестве военной добычи в Восточной Европе (считалось, что само их название slave говорило о том, что им суждено быть рабами) или попавшие в плен участники боевых действий в Восточном Средиземноморье. Английский villein, французский vilain, немецкий holde находились в зависимости от своего сеньора, выполняли повинности в его пользу и платили налоги. Виллан трудился на земле своего сеньора, а также отдавал ему часть доходов со своего собственного надела; он был обязан принимать участие в общих артельных работах на строительстве замков сеньора, дорог и мостов в его владениях. Каждый виллан обязывался молоть все свое зерно только на мельнице сеньора, за помол взималась определенная плата. Кроме ветряных мельниц (которые, возможно, впервые появились в Персии) были также водяные мельницы; к концу XI столетия их было в Англии свыше 5 тысяч. Самым тяжелым среди всех обязательств была уплата особой пошлины – taille, налагаемой на вассала его сувереном. Это был произвольный налог, который взимался тогда, когда сеньор считал это «необходимым»; его платили как свободные, так и несвободные крестьяне. Однако они не были рабами; монархия и церковь гарантировали им защиту, главным образом потому, что оба общественных института стремились сохранить «старый добрый закон», который был собственно крестьянским законом, который защищал права крестьянина в манориальных судах. Однако эти суды перешли под контроль сеньора; он назначал или, во всяком случае, подтверждал полномочия провоста, или главного судьи, который зависел от сеньора или, в случае его отсутствия, от его представителя (стюарда или бейлифа).

Истоки несвободы крестьянина Средневековья были различны. В странах Средиземноморья она коренится в договоренностях поздней античности, когда крестьяне были прикреплены к земле государством, чтобы тем самым гарантировать уплату налогов. Для народа в подобной ситуации вторжение на его землю сарацин, норманнов, испанцев или франков означало только смену хозяина, а не изменение статуса. В Северной Германии раннего Средневековья свободные крестьяне часто переходили более или менее добровольно под покровительство сеньора. Каждый, кто ставил себя под его защиту, освобождался от военной службы; теперь эту его обязанность выполняли за него рыцари сеньора. Крестьянин взамен обязывался платить арендную плату за себя, свое семейство и свою земельную собственность. В качестве примера можно привести события, происходившие в Зальцбурге в VIII в., когда 237 небольших земельных наделов крестьян вошли в состав 50 больших поместий, из которых 21 принадлежало церкви, 12 – герцогам Баварии и 17 – другим большим сеньорам. Это отчуждение крестьянских земельных наделов и последующее их присоединение к крупным поместьям было одним из наиболее важных событий в социальной истории Европы.

Несвободные крестьяне Западной Европы тем не менее обладали некоторыми правами. Кроме той земли, которую сеньоры передавали им во временное владение, они могли также иметь выделенное в их полную собственность земельное владение – аллод. Сеньор гарантировал крестьянам защиту и покровительство, они, в свою очередь, были обязаны ему повиноваться, выполнять необходимые повинности и платить налоги. Они выплачивали ежегодный подушный налог, который был свидетельством их личной прикрепленности к земле. Сеньор, оказавшись в трудных обстоятельствах, мог потребовать от крепостных, а также от тех, кто номинально был свободен, уплаты чрезвычайной пошлины (taille). Особый налог взимался с крепостного, заключавшего брак на стороне, а также с прямых наследников крепостного в случае его смерти. Этот «долг смерти» состоял в передаче сеньору лучшей головы скота или, в некоторых областях, части имущества усопшего.

В Европе, за небольшим исключением, в XII в. уже не было полностью свободных крестьян. Те крестьяне, о которых говорили как о свободных, находились тем не менее в зависимости от покровительствующего им сеньора, как и все остальные. В нашем словаре нет необходимых слов, чтобы назвать основные отличия между различными группами и классами крестьянства, между «свободными», «полусвободными», «несвободными» и «зависимыми» крестьянами. Ситуация в действительности была еще более запутанной, поскольку в некоторых местностях «свободный» крестьянин мог находиться под еще большим гнетом и быть беднее, чем «несвободный» крестьянин, проживавший всего в нескольких милях от первого.