Текст книги "Мир Средневековья. Рождение Европы: эпоха великих завоеваний и выдающихся свершений"

Южная Франция, особенно Прованс, имела тесные экономические, культурные и религиозные связи с городской цивилизацией Италии, так что в некоторых отношениях они составляли единое целое. Итальянские купцы основали крупные колонии в Южной Франции, где они селились вместе со своим семейством (подобно мессеру Бернардоне, отцу святого Франциска). Итальянцы тесно сотрудничали с провансальскими торговыми партнерами, они распространили свою деятельность и на Испанию, и на мусульманское Средиземноморье. Испанские хронисты рассказывают, как по призыву итальянских и французских купцов жители Сантьяго-де-Компостела, Овьедо и Саагуна восстали против церковных властей. Подобное не могло быть случайностью. Эти купцы находились в постоянном духовном поиске; они распространяли учения вальденсов и катаров и принесли с собой мягкую, мелодичную речь Лангедока, которую услышала вся Италия.

Южная Франция, по сути, была частью мира Юга и имела гораздо больше общих черт со своими соседями Италией и Испанией, чем с чужим ей Севером, где даже язык был другим. Южная Франция, только после продолжительного сопротивления покорившаяся Северу, начиналась к югу от Луары. В нее входила Аквитания, часть Анжуйской империи и Лангедок от Роны до Пиренеев. Все эти области находились в юрисдикции графов Тулузских. Здесь было много городов, преимущественно небольших, зажиточные жители которых отличались независимым характером; города заключали договоры друг с другом и с итальянскими городами. В портах Нарбон и Монпелье можно было встретить купцов и моряков со всего Средиземноморья. Наряду с итальянскими колониями существовали процветающие еврейские колонии, которые наложили свой отпечаток на города Южной Франции. Здесь на Юге еврейские купцы вели торговлю с большим размахом. Епископов, аббатов и аристократов-землевладельцев обслуживали еврейские банкиры, высокопоставленные городские чиновники и консультанты по финансам. Большие торговые центры в Безьере, Ниме, Тулузе и Каркассоне заключали договоры с крестьянами, проживавшими в сельских городках, на поставку продукции с плодородных полей. Французские короли установили над этими южными городами свой патронаж; это касалось равным образом многочисленных небольших старых городов и вновь основанных в XII–XIII вв., которые находились под защитой монарха. Эти южные города мало чем отличались от двух сотен северных городов Франции, «коммун», имевших высший юридический статус и находившиеся под покровительством короля.

В XII в. на всей территории, находившейся под юрисдикцией французского монарха, существовали сотни малых «закрытых» городов (yilles closes), жители которых упорно боролись с переменным успехом за расширение своих прав. Тут и там можно было встретить отдельные большие города, с населением от 5 до 6 тысяч человек, и, возможно, был всего лишь десяток городов с числом жителей свыше 10 тысяч, но только Париж был действительно большой городской агломерацией. Ремесленники, крестьяне и фермеры-арендаторы, бежавшие от своих сеньоров, находили убежище в городах, где их могли достать только длинная рука сеньора, сам король или какой-нибудь влиятельный граф. Однако по мере того, как они богатели, их неопределенный юридический статус все больше мешал им занять подобающее место в высшем обществе. Горожане приобретали привилегии и права у главы города, а затем вступали в заговор против него. В Везле – против аббата, управлявшего городом; в Камбре, Шартре, Бове и Лаоне – против епископа, в Амьене – против баронов.

Однако крупные сеньоры вскоре поняли, какие большие финансовые и экономические выгоды они смогут получить, если начнут поддерживать «свои» города, и поэтому начали действовать в этом направлении. Почин в этом деле был положен графами Фландрскими и королями из династии Капетингов, которые постарались поставить под свою власть два наиболее важных города в своем королевстве – Париж и Орлеан. Они решили укрепить свою власть и взяли под особую защиту города в землях крупных вассалов. В Анжуйской империи английские короли, будучи герцогами Нормандскими и вассалами французской короны, покровительствовали Руану, Ла-Рошели, Байонне и Бордо, соперничая с их сюзереном в Париже.

В тех местах, где сходились торговые пути, связывавшие Юг и Север, в XII в. существовали большие французские ярмарки – Сен-Дени, Бокер на реке Роне, Шалон-сюр-Сон и, конечно, славные ярмарки Шампани. Лишь немногие из тех городов, где устраивались ярмарки, достигли общеевропейского статуса города ярмарок; в XIII в. это были Брюгге и Женева, в XIV в. Франкфурт-на-Майне. Самыми первыми и старейшими, однако, были ярмарки Шампани. Графы Шампани проводили по отношению к ним протекционистскую политику, и ярмарки стали в XII в. главными торговыми центрами Западной Европы. Графы Шампани гарантировали для всех купцов, проезжавших через их земли, безопасность в дороге на ярмарку и при возвращении с нее. Закон также предусматривал суровое наказание за нарушение общественного порядка во время проведения ярмарок; и, видимо, поэтому эта местность с ее четырьмя ярмарочными городами, а это были Провен, Труа, Ланьи-сюр-Марн и Бар-сюр-Об, стала самой безопасной для занятия торговлей. Ярмарки длились практически круглый год. Все сделки в текстильной промышленности, самой важной индустрии в Западной Европе, заключались на ярмарках. Англия поставляла шерсть на прядильные предприятия Фландрии и Артуа, Брабанта и Эно, в города, расположенные по реке Маас, и в саму Шампань. Большое прядильное производство было также в Париже. Шестьдесят городов Северо-Западной Европы, где работали ткацкие фабрики, обращали свои взоры в сторону Шампани, ярмарки которой были готовы принять фабричный товар. Внешняя торговля шла в основном через Юг. Здесь, как и повсюду, за купцами стояли итальянцы – финансисты из Генуи, Асти, Милана, Пьяченцы, Болоньи, Венеции, Флоренции, Лукки, Сиены и Рима. Процветающие ярмарки Шампани привлекли к себе гостей из Германии. Немцы, приезжавшие во Францию, были купцами, ремесленниками и студентами; они основали немецкие колонии в Париже, Орлеане, Монпелье и Авиньоне. Но когда в 1284 г. Филипп IV приобрел Шампань, его политика насильственного взыскания поборов быстро привела в упадок все ярмарки. Под главенством Венеции и Генуи итальянцы поставили под свой контроль морской путь во Фландрию, чтобы выйти на центры ткацкой индустрии, где их встретили купцы из Германии и Северной Англии. Брюгге занял место ярмарок Шампани, города которой погрузились в сонное оцепенение; в состоянии упадка оказались многие средневековые города.

В Англии небольшие города называются borough. Впервые они появляются во времена англосаксонских королей. Это были места, безопасные для устройства рынков, ведения дел в присутствии свидетелей и для чеканки монет. Они имели укрепления и могли предложить убежище и защиту. Все современные главные города графств в Англии так или иначе берут начало в англосаксонском прошлом. Появление Лондона было уникальным событием. Его первые по чести горожане титуловались баронами, и так к ним обращались короли Вильгельм II Руфус и Генрих I. Горожане Пяти портов (в пределах современных графств Кент и Сассекс), обязанные предоставлять морские суда королю для его нужд, также смогли получить для себя звание баронов. Однако, несмотря на то что горожанам удалось добиться поставленных целей, следует принять во внимание тот печальный факт, что после Нормандского завоевания Англии многие города оказались в упадке; и такое положение сохранялось на протяжении всего XII в.; чтобы выйти из застоя, потребовались большие усилия. Даже когда им удалось освободиться от контроля со стороны шерифа, предпринятая ими попытка стать «независимыми» городами, по примеру французских коммун, так и не удалась.

Средневековые английские города были небольшими, как и большинство городов на континенте, с населением от 1 до 6 тысяч человек. Во второй половине XI в. только Йорк имел, вероятно, более 8 тысяч жителей.

Большое влияние Лондона, которое вскоре стало определяющим, заметно проявилось уже в англосаксонский период. Об особом положении города свидетельствует высокоразвитая система судебной власти. Уже к началу XII в. Лондон стал настолько богатым и могущественным городом, что короли были вынуждены проявлять крайнюю осмотрительность в отношениях со своей столицей. Показательным примером специфического лондонского патриотизма является трактат London Glosses on the Laws of the Anglo-Saxon kings, который представляет собой комментарии к законам англосаксонских королей, написанный в Лондоне в 1205-м или же в 1215 г. Ознакомившись с ним, можно сделать вывод, что лишь небольшая часть жителей Лондона в период пробуждения интеллектуальной и политической активности в 1189–1215 гг. думали в категориях «демократии»; они идеализировали англосаксонское прошлое, считая, что именно в ту эпоху могли бы реализоваться их идеалы. Считается, что первая школа англосаксонского права появилась в Лондоне примерно ко времени написания комментариев к законам древних королей. В основу вышеупомянутого труда заложена мысль, что между королем и народом существует тесная взаимная связь. Особо подчеркивается роль общины (соттипа), и потому предлагается создать Лондонское братство в качестве образца для всего королевства. Союз между горожанами Лондона и королем нашел воплощение в основании английского государства, и клятва верности подданных превратилась в клятву братства, подобную той, что связывает членов цеха. Все англичане в качестве «совместно принявших присягу братьев» (fratres conjurati) обязаны защищать монархию и королевство от его врагов, призваны к защите мира и «чести и достоинства нашей верховной власти» (точно так же во Франции монархически настроенные горожане Парижа поддерживали короля в кризисные времена).

London Glosses — типичное средневековое повествование, в котором под выдумкой, политическими мечтаниями и трезвым реализмом скрываются важнейшие пророческие идеи, которые изложены в форме призыва к закону, к здравому смыслу английского народа. Королю, при поддержке советников, должно осуществлять правосудие в границах добрых старых законов, отбросив любую мысль о возможности прибегнуть к деспотизму и насилию, чтобы заставить суд принять нужное ему решение.

В провинциальных английских городах жизнь обычно была небогатой на события. В XII в. большинство жилых построек и даже церквей все еще были из дерева; каменные дома зажиточных горожан встречались крайне редко. Улицы городов были узкими, примером чего в наши дни может служить улица Стип-Хил в Линкольне. Промышленность была развита слабо, в основном это было производство шерсти; появившиеся в XII в. цехи и корпорации объединяли валяльщиков и ткачей. Большая часть внешней торговли была в руках иностранцев, в основном итальянцев. Подобно тому как это было в Восточной Европе в XIX – начале XX в., часто купцами и заимодателями выступали евреи, которые одними из первых стали строить дома из камня, отчасти в целях самозащиты. В XII–XIII вв. часто случались выступления против евреев, зачинщиками которых были народные проповедники. Генрих II попытался защитить евреев, но во время коронации в Лондоне его наследника Ричарда Львиное Сердце лондонская чернь поднялась против евреев, и многие другие города закрыли свои ворота перед ними. В 1290 г. Эдуард I окончательно изгнал их из Англии. Его предшественники пользовались любой возможностью, чтобы грабить и эксплуатировать евреев, которые находились под особой «защитой» короля. Теперь их изгнание можно было оправдать тем, что у королей была также обязанность защищать «свои» города, чтобы местные горожане могли снова играть ту экономическую роль, которая до этого принадлежала евреям и чужакам.

Во Фландрии богатые фламандские города служили местом деловых встреч английских, французских, немецких и итальянских торговцев. Здесь экономическая жизнь имела меньше ограничений, чем у их английских соседей. Производство тканей было сосредоточено в трех городах: Брюгге, Ипре и Генте. Работа была надомной, ее выполняли жители, проживавшие в сельской местности и в малых городах. Именно во Фландрии в начале XIII в. дали о себе знать первые проявления капитализма в Западной Европе. Капитал, экономическая и политическая власть сосредоточились в руках небольшого меньшинства, зажиточного патрициата. Торговец поставлял сырье и наблюдал за каждой стадией производства – прядением, крашением и выкраиванием тканей – и занимался продажей готового продукта. Часто он оплачивал труд работников не деньгами, а натурой (как, например, в конце XVIII в. в Манчестере), и, сколько они получат, зависело от воли торговца. Поскольку все больше людей из сельской местности переезжали в города – это был безземельный пролетариат, которого гнал из деревни голод и гнет сеньоров, – предприниматели могли быть всегда уверены в большом предложении рабочей силы.

В больших городах разворачивалась борьба между патрициатом (poorters), посредниками, находившимися под защитой закона (прямые сделки между клиентами были запрещены), и цехами, в основном ткачей. Своим положением были недовольны мелкие цеха и эксплуатируемый пролетариат. Также существовало соперничество между самими городами, в особенности между Гентом и Брюгге, каждый из которых ревниво относился к привилегированному положению соседа. Французские короли, желавшие овладеть богатствами фламандских городов, были готовы вмешаться на стороне poorters, когда их положение стало шатким, и герцоги Бургундии позднее вознамерились поступить таким же образом.

Пейзаж Фландрии уже стал городским; один город незаметно переходил в другой. Связующим звеном между городами стали деревни и рынки. Неудивительно, что Фландрия была также центром социальных волнений, которые грозили перекинуться на территорию Франции и Германии. Борьба уже велась не только, как прежде, между городами и церковными и светскими сеньорами; теперь городские массы выступали против патрициата и могущественных цехов. В 1297–1328 гг. во Фландрии бушевала гражданская война между богатыми гражданами города (majores, goden) и мелкими ремесленниками (minores, gewaden). Еще до ее начала произошли восстания против патрициата во Франции, в частности в Бове, Провене, Руане и Париже, а как только война во Фландрии закончилась, цехи и патрициат в Германии вступили в борьбу друг с другом за контроль над городами, такими как Ульм, Франкфурт, Нюрнберг, Майнц, Страсбург, Базель и Кёльн. Событие, произошедшее в самый разгар войны во Фландрии, стало грозным предупреждением о приближавшемся закате феодальной Европы. 11 июля 1302 г. в сражении при Куртре, знаменитой Битве шпор, фламандская «демократическая» армия под началом ткача Петера Конинка нанесла сокрушительное поражение рыцарской коннице французского короля Филиппа IV Красивого, которой командовал граф Робер Артуа. Золотые шпоры разгромленных рыцарей были собраны на поле боя горожанами-победителями.

Ветер перемен задул и в «Нижних Землях». Нидерландская революция XVI в. была войной семнадцати провинций за независимость от владычества Испании. Она стала продолжением внутренней борьбы, продолжавшейся на протяжении более чем двух столетий, в которой присутствовал и социальный протест, и религиозный мистицизм. «Война богачам и священникам!» – таков был девиз восставших горожан в 1323 г. в Ипре и в 1328 г. в Брюгге. Низшие классы общества смотрели на себя как на отдельный «Божий народ». В 1338 г. в Генте купец-суконщик Якоб ван Артевелде (впоследствии его сменил сын Филипп) возглавил «демократическое» движение, продолжавшееся затем вплоть до 1382 г., которое стремительно распространилось на Францию и Германию. К XIV в. уже успело погибнуть много людей в череде подобных мятежей, особенно в городах Франции. Во Фландрии, где зародилось это движение, положение изменилось коренным образом после битвы при Роозбеке в ноябре 1382 г., настоящей бойни, в которой погибло 20 тысяч ремесленников Гента, когда Филипп II Смелый Бургундский установил свое господство над фламандскими городами. Его наследники подавили восстания в Брюгге (1436–1438), Генте (1431, 1436, 1448), Льеже и Динане (1408, 1466, 1468), однако стремление к свободе они подавить не смогли, и оно продолжало жить среди ремесленников и крестьян. Однако более зажиточные горожане и патрициат предпочитали полагаться на князя, свою защиту против волнений и беспорядков.

На месте станции метро «Кэннон-стрит» располагалась Ганзейская фактория. С XIII по XVI в. здесь находился западный терминал обширной торговой сети Ганзейского союза, который связывал Англию с Германией, Скандинавией и Русью. Товары поступали в Брюгге, шли далее через Францию в Венецию, а затем направлялись через Средиземное море в Черное море. Союз городов, известный как Ганза, был уникальной торговой организацией Европы. Во времена расцвета в него входило 160 городов от Динана до Ревеля, включая Бреслау, Эрфурт, Краков и Стокгольм; его торговыми аванпостами были Новгород, Брюгге, Берген и Лондон. На пике своего могущества он оказался в 1370 г., когда после подписания Штральзундского мира Ганза получила право вето при выборе датского короля. Согласно условиям договора, заключенного с сильнейшей державой на Балтике, 23 ганзейских города без разрешения Дании могли торговать сельдью. На рыбу, как на основной продукт питания в пост, был большой спрос, и Ганза торговала ей даже во Франции.

Именно в Лондоне, этом огромном торговом центре, под влиянием которого вся Северная Европа превратилась в единый рынок, появилось название Ганза, означавшее союз, объединение. Уже в 1000 г. немецких купцов из Кёльна и Вестфалии принимали в Лондоне на тех же правах, что и своих местных граждан. С этого времени Англия стала, можно сказать, домом для кёльнских купцов, которые имели свое место собраний в Лондоне (Guild-hall) во время царствования короля Генриха II Плантагенета. В XIII в. был образован, не без внутренней борьбы, Лондонский филиал Ганзы, в который вошли купцы Кёльна, Любека и Гамбурга. Они занимались экспортом английской шерсти во Фландрию, благодаря чему было налажено производство фламандских сукон. Центром этой торговли был Брюгге. В 1313 г. королевской властью этот город был определен в качестве основного места торговли английской шерстью и кожами. Немецкие купцы в Англии уже находились под защитой короля, а в 1303 г.

Эдуард I утвердил список протекционистских мер для всех иностранных торговцев – carta mercatoria. Когда в связи с протестами английских купцов это решение пришлось отменить, в 1334 г. особая привилегия была дарована только немцам. Большой Ганзейской факторией в Лондоне управляли два олдермена, английский и немецкий.

В Балтийских землях ганзейские купцы шли по следам викингов, по тому пути, что вел на Русь и в Византию. С 900 по 1200 г. число немецких городов в этих землях увеличилось с 40 до 250. Любек, возможно впервые основанный вендами в 1050 г., был основан повторно в 1143 г., теперь уже как немецкий город. Саксонский герцог Генрих Лев заново отстроил город; после его смерти Любеком стали управлять «консулы» в силу привилегии, дарованной в 1225 г. Фридрихом II. Любек был первым среди «венедских» городов, ставших основой Ганзы. В течение столетия после его повторного основания все Балтийское побережье от Любека до Ревеля и Нарвы стало немецким, а сам Любек – образцом для городских поселений во всем регионе.

Интересы Германии, и прежде всего немецких купцов и капитанов, еще до образования Ганзы представляло Объединение торговых посредников Готланда Священной Римской империи. Таково было название союза немецких купцов, обосновавшемся на Готланде, самом первом торговом центре на Балтике. В главном городе острова Висбю в 1190 г. была построена церковь Богоматери Немецкой. Старые церкви города и средневековая городская стена являются напоминанием о времени небывалого расцвета торговли в этом северном регионе Европы. Отсюда торговые пути вели в Финляндию, и Смоленск, и в Новгород, где находилась Готландская фактория. Во второй половине XII в. немецкие торговцы уже посещали Новгород, один из самых больших, могущественных и населенных городов Европы. Под властью Новгорода находилась обширная территория, и он имел монополию на пушную торговлю. Выделкой русского меха занимались немецкие мастера стран бассейна Балтийского моря. Адам Бременский замечает, что люди имели столь же горячее стремление к торговле пушниной, как и к своему вечному спасению. Несомненно, меха обладали магической властью, и в Средние века роскошный мех был высшим знаком отличия в одежде, показателем престижа его владельца; императоры, принцы, прелаты, зажиточные горожане и купцы – все хотели приобрести его. Те, кто не мог позволить себе купить дорогие меха, наподобие горностая, соболя или ласки, или шкуру медведя, рыси, бобра, выбирали более дешевый вариант – мех зайца либо кролика. Кроме пушнины и шкур Новгород поставлял мед, который служил заменой сахара, воск, пеньку и лен. Немцы в обмен везли соль, очень дорогой по тем временам товар, фламандские сукна и иногда продовольствие (например, во время случившегося в 1230 г. в Новгороде голода). С востока также поступал деготь, древесный уголь, поташ.

Между Любеком и Новгородом лежали земли, населенные язычниками – литовцами, пруссами, финно-угорскими народами. Начиная с XII в. шел постоянный поток переселенцев с Запада на эти плодородные земли. Возвышение Ганзы неразрывно связано с немецким проникновением в этот регион. Во второй половине столь значимого XII в. радикально изменились побудительные причины этой экспансии на Восток. Вплоть до 1147 г. она понималась как крестовый поход против язычников-вендов. Однако теперь первейшей целью стало достижение мирного соглашения. Славянские названия сохранились, вендская аристократия ассимилировалась с немецкой; было положено начало процессу слияния наций. Для организации поселений были назначены особые чиновники locatores. Города, которые они основывали, были небольшими; они имели регулярную планировку, и в центре их находилась рыночная площадь. В это же время славянские князья начали заселять леса на окраинах колонизуемых немцами земель.

«Nach Ostland wollen wir reiten… dort ist eine bessere Statt» («Мы хотим отправиться на восточные земли… ведь там наилучшее место»). Это была песня немецких юношеских организаций в период между двумя мировыми войнами, но в действительности это фламандская народная песня. Средневековая Фландрия была перенаселенной страной, и отсюда люди, в основном горожане, уезжали в Восточную Европу в поиске свободных земель. Фактически вся Западная Германия была охвачена этой тягой к переселению, и было три крупных пика этой вынужденной миграции – около 1150 г., 1210 г. и 1250 г. Переселенцы отправлялись из Рейнской области в Венгрию и Трансильванию, из Фландрии и Любека – в Прибалтику. Голландцы, зеландцы и фламандцы заселяли Бранденбург и редконаселенные славянские земли и немецкие восточные области Центральной Европы, Халле и Виттенберг, Дессау и Цербст, Саксонию и Тюрингию. Еще одним стимулом для миграции были частые наводнения в важных сельскохозяйственных районах на побережье Фрисландии, Зеландии и Голландии.

Средневековая Европа, как и большая часть Азии и Африки наших дней, была зоной голода; нехватку хлеба вызывал земельный голод. Вербовщики обещали переселенцам, что на Востоке у них будет много земли, и, значит, изобилие мяса, зерна, мелкой птицы и меда. «Отправляйтесь скорей в путь, вы, саксонцы и франки, вы, лотарингцы, и вы, фламандцы, дерзайте, чтобы спасти ваши души и получить надел лучшей земли в мире». Подготовить земли Восточной Германии к заселению должны были местные князья вместе с епископами, монашескими общинами, дворянами и духовно-рыцарскими орденами. Монастыри получили разрешение раздать часть своих земель в обмен на уплату аренды. Тамплиеры, госпитальеры и тевтонские рыцари (которых в Ливонии называли «носящие меч братья рыцарства Христова», или, коротко, меченосцы) пробивали свой путь на Восток мечом, крестом и плугом. Людей XII–XIII вв. мало волновали проблемы, которые могли возникнуть в результате завоевательных походов и установления господства над иными народами, вопрос учреждения христианских миссий.

Славянские князья также внесли большой вклад в немецкую колонизацию земель Мекленбурга, Померании и Восточного Поморья. Именно польский князь Конрад I Мазовецкий призвал тевтонских рыцарей в Пруссию, что стало определяющим событием в истории Восточной Европы; последствия этого шага ощущаются и сегодня.

Тевтонские рыцари и Ганзейский союз тесно сотрудничали. Еще прежде из Любека уезжало большое количество переселенцев за море (перед глазами встает пример Америки в XVIII–XIX вв.). Рига была захвачена в 1201 г., и менее чем через два поколения все южное побережье Балтийского моря покрылось сетью городов с немецким населением. Росток был основан в 1218 г., Висмар – в 1224–1249 гг., Ревель – в 1219 г., Нарва – в 1223 г., Данциг – в 1224 г. Весной 1231 г. войско тевтонских рыцарей переправилось через Вислу. В 1309 г. Великий магистр ордена (основанного первоначально для службы в Святой земле) перенес свою резиденцию из Венеции в Мариенбург; центр интересов смещался из Средиземноморья на восток Европы. Спустя полтора столетия во владениях ордена было 93 города и 1400 деревень с 60 тысячами крестьянских владений. Городам было даровано Кульмское право, включавшее в себя часть норм Магдебургского права, принятого многими городами Бранденбурга, Силезии, Пруссии, Богемии, Венгрии, Польши и Валахии. Любекское право было не менее известным. Такова была особенность европейской правовой системы, когда законы более древнего города, «материнского», передавались городу более молодому. В Германии кроме Магдебурга и Любека в Восточной Германии «материнскими» городами были Кёльн в Рейнской области, Франкфурт-на-Майне в Центральной Германии, Фрайбург в Юго-Западной Германии.

Из Ганзы немецких купцов выросла Ганза немецких городов, которая защищала своих торговцев и свои торговые пути на суше и на море, добивалась привилегий для них в других странах, изгоняла со своей территории всех чужаков, которые не были членами их союза, будь то русские, немцы из Южной Германии или ломбардцы. Ядром этой Ганзы был союз трех городов: Любека, Висмара и Ростока. Впоследствии к нему присоединились Штральзунд, Грайфсвальд и Штеттин, а также другие вновь основанные города на востоке: Киль, Гамбург и Люнебург. Среди городов Запада, входивших в Ганзейский союз, главным был Кёльн. Этот союз, или, если сказать точнее, союзы ганзейских городов не имели жесткой организации в противоположность городским союзам Южной и Юго-Западной Германии, объединившимся на политической и военной основе. На «съезды» ганзейские города собирались нерегулярно и предпринимали совместные действия только в случае возникновения какой-либо серьезной угрозы, например конфликта с Данией. Немецкая Ганза никогда не выступала как единое целое, никогда не вела наступательных войн и не имела собственного военного флота. (Англия была в то время единственной страной, которая располагала военно-морским флотом; в 1215 г. у короля Иоанна Безземельного было 52 галеры.) Торговые суда приходилось переделывать в военные при каждой кампании, и тогда они получали название «корабли мира», поскольку их задачей было восстановление мира; их использовали в основном против пиратов. Эти города Северной Германии, разбогатевшие благодаря своему предприимчивому и дальновидному купечеству, предпочитали торговлю войне. Ганзе было достаточно осознавать свою реальную власть, и не более того. Англия, морская держава, унаследовала от Ганзы господство в океанах всего мира, приняв на вооружение ее политику.

Самым действенным оружием в арсенале Ганзы было торговое эмбарго, с помощью которого города и государства можно было принудить к принятию выгодных ей условий торговли. Короли Скандинавских стран были особенно уязвимы в этом отношении. Каждый ганзейский город имел свое постоянное представительство во всех странах, с которыми торговала Ганза; это были «фактории», которые защищали интересы ганзейских купцов. Представительство имело привилегированный статус (в Новгороде была целая слобода), здесь располагались здания контор и суда. Самыми важными были фактории в Лондоне, Новгороде, Брюгге, который представлял Ганзу в Западной Европе, и Бергене, центре рыбной торговли. Кроме вышеназванных был целый ряд небольших факторий в Англии, Швеции, Дании и в городах на восточном побережье Балтийского моря. Подобные фактории оказывали стимулирующий эффект на экономику принимавших их стран. Например, в Швеции началась интенсивная разработка полезных ископаемых, но еще более разительный результат показало сельское хозяйство: урожаи выросли во всех странах Балтийского моря. Через посредство Ганзы продовольствие и сырье Восточной Европы шло в Западную. Во вместительных трюмах ганзейских коггов перевозились на Запад масло, сыры, свинина и лярд из Дании и Швеции и зерно из Пруссии.

Старая ганзейская поговорка гласит: «Краков стоит на меди, Висбю – на смоле и дегте, Ревель – на воске и льне, Рига – на пеньке и масле, Росток – на солоде, Данциг – на зерне, Гамбург – на пивоварении и Любек – на товарных складах». Гамбург был крупнейшим производителем пива на севере страны, поставляя его во все стороны света (вплоть до Амстердама).

Ганза импортировала промышленные товары из Западной Европы, из внутренних областей Германии, а также предметы роскоши из стран Востока, но, прежде всего, пряности, которые были столь важным продуктом на столе человека Средневековья. Перец фактически стал общим названием для всех экзотических пряностей. Из Венгрии везли свинец, ртуть и медь.

Накануне Второй мировой войны каждому путешествовавшему из Бремена или Гамбурга в Ригу бросалась в глаза удивительная схожесть этих ганзейских городов, которые, несмотря на бурные события прошедших веков, пощадило время. Все еще сохранялись церкви, посвященные святым покровителям купцов, моряков и рыбаков – Богоматери, святому апостолу Петру, святому Николаю и святому Иакову. Другими почитаемыми святыми были Иоанн, Климент и Екатерина. Многие из этих церквей были построены по образцу Мариенкирхе (церкви Святой Марии) в Любеке. Большие и высокие, из красного кирпича здания (на их постройку обычно уходило до 50 лет и больше) удовлетворяли стремление богатых горожан всячески выделиться среди соседей и заявить о себе. Их церкви были местом не только встреч горожан и представителей цехов, но и местом духовного общения живых и умерших. Самые влиятельные купеческие семейства владели усадьбами в небольших городах, расположенных между Любеком и Дерптом. В купеческом сообществе все определяли семейные связи. Брак был инструментом большой политики, позволявшим раздвинуть границы своих торговых империй. Вторая мировая война собрала богатую жатву – было уничтожено много известных патрицианских домов, церквей и монастырей в странах Балтии. Не избежал своей участи и Дом Черноголовых (Schwarzhaupterhaus) в Риге (восстановлен в 1996–2000 гг.).