Текст книги "Убийство на Неглинной"

– Фирма называется «Юнона», экспорт нефти, насколько я понял, – сказал Грязнов. – Буратины богатенькие. Они соседний стояк оформляют. Но вот из этой, левой, квартиры имеется выход на ту лестницу. И, по заключению Иосифа Ильича, – он кивнул на своего эксперта, – оттуда, возможно, кто-то недавно выходил. Значит, надо каким-то образом войти в квартиру. А на это санкция нужна, Владимир Михайлович, – и, повернувшись к Яковлеву, попросил: – Скажи Николаю, чтоб он прошел по третьему стояку. Там, кажется, живут люди, я занавески видел. Может, кто заметил чужого.

– Можете ходить, – эксперт поднялся с колен, – и думайте, как нам проникнуть вот в эту квартиру. Иосиф Ильич, хочу поделиться с вами одним соображением. – Он взял грязновского эксперта под руку, отвел к окну и о чем-то заговорил вполголоса.

А оперативники начали обсуждать вопрос, каким образом войти в квартиру, дверь которой напоминала крепостные ворота – из-за обилия кованого железа, украшавшего как филенку стальной двери, так и мощный дверной косяк. То же самое можно было сказать и о многочисленных запорах. Действительно, никаким кавалерийским наскоком тут не взять.

Между тем вернулся оперативник, ходивший выяснять, кому принадлежит данная квартира. Ответ был неутешительным: хозяйка, известная певица и киноактриса, в настоящий момент находится в гастрольной поездке, в Прибалтике. Квартира поставлена на сигнализацию. А вот последнее облегчало задачу.

– Давайте, мужики, – сказал Грязнов как старший по званию и положению, – срочно вызывайте наряд, у них должны быть дубликаты ключей, тащите сюда домовое начальство и понятых. И приступайте. Я подойду. – Он обернулся к экспертам: – Ну, господа наука, значит, ничего пока? А стреляли отсюда. Но где оружие? Почему унес с собой? Как объясните? И если наша дамочка отсутствует в Москве, как мог кто-то чужой пройти через всю квартиру и выбраться с противоположной стороны? Давайте, вы подумайте, а я схожу вниз, скажу Пустовойту, чтоб звонил прокурору и просил санкцию на обыск помещения.

Проходя мимо подъезда, где переминался с ноги на ногу Степан, Грязнов велел ему позвать Синицкого. Старший тут же появился, словно стоял за дверью в ожидании. Протянул без предупреждения документ, разрешающий Гуцаеву А. Г. ношение огнестрельного оружия. Грязнов посмотрел, вернул и спросил:

– А почему у него «макаров», когда частному охраннику им пользоваться не положено?

– Мы в курсе, Вячеслав Иванович. В ближайшее время наше руководство получает партию «ИЖ – семьдесят первый» и мы тут же производим замену. «Макаровых» сдадим, как положено.

– Хорошо. Тогда я вас в последний раз спрашиваю: был ли здесь сегодня кто-нибудь из посторонних? Подумайте. Будет очень плохо, если тот, кого мы все равно поймаем, сошлется на вас. Понимаете меня?

– Я… никого постороннего не видел, – после паузы ответил Синицкий, но уверенности в его голосе Грязнов не уловил.

– Ваше дело. Я предупредил. Оперативным работникам попрошу препятствий не чинить.

И, не прощаясь, ушел. Проходя под аркой, взглянул на часы: мама родная! Уже середина дня! А все казалось, что какие-то минуты пролетели…

Шофер стоял возле машины.

– Вячеслав Иванович, вам из прокуратуры звонили. Сказали – Меркулов. Я объяснил, и он попросил позвонить, как окажетесь у телефона.

Грязнов сел в машину и взял телефонную трубку:

– Клавдия Сергеевна? Привет, соедините, пожалуйста, с Константином Дмитриевичем. Это – Грязнов…

– Вячеслав, здравствуй, ну что там у тебя?

– Это не у меня, Дмитрич, тут народу, как на ярмарке. В доме шуруем. Остальные разъехались. Кое-что нашли. Но – мало. Надо чужую квартиру вскрывать.

– А вы разучились?

– Зачем же, умеем. Я попросил дежурного следователя позвонить городскому прокурору. А мы пока займемся этой квартирой. Она на охране, сам понимаешь.

– Кто ведет-то?

– Пустовойт из городской. Знаете такого?

– Ну и пусть ведет пока. Я буду отзывать нашего приятеля… А ты обязательно потом заскочи ко мне.

Чего– то Костя не в себе, подумал Грязнов. Недоговаривает, торопится. Наверное, и его тоже со всех сторон осаждают. Еще бы -заместителей председателя правительства не каждый день убивают… А стрелял-то профессионал. И с боевым опытом, тут прав старик Градус. Пулю положил в середину лба. Никакой контрольный уже не нужен.

Политикой Грязнов не занимался и вообще относился к ней без уважения. Но знал твердо одно: сегодня политиков убивают не за их убеждения, а за вполне конкретные экономические, финансовые поблажки одним в пику другим. Вот и Нечаев, хоть был весь на виду и выглядел честнягой, правдолюбцем, – ведь имел, значит, даже в ущерб собственной харизме, как теперь выражаются газетные ученые, какую-то червоточину, которую нашла пуля наемного убийцы. Да, конечно, причина убийства находилась, по мнению Вячеслава Ивановича, в столь высоких государственных сферах, куда тому же Пустовойту вход практически закрыт. Где он, кстати?

Грязнов подошел к микроавтобусу дежурной бригады и поинтересовался, где ее руководитель. Шофер, коротавший время за решением кроссворда, показал авторучкой в сторону Центрального банка. Ну, правильно, подумал Грязнов, надо ж, в конце концов, найти печку, от которой потом плясать. А водителю велел найти Пустовойта и передать, чтобы он решил вопрос с санкцией. Уж больно самодовольный вид имел этот водила – жизнь, вишь ты, сладкая!

Любое убийство, тем более заказное, да еще когда речь идет о фигуре верхнего эшелона власти, надо тщательно готовить. А чтоб приготовить, следует знать четкий распорядок дня жертвы. Быть абсолютно уверенным, что он в точно назначенное время окажется в том месте, которое, по сути, как бы уже пристреляно. Значит, нужен помощник, которому ведомы все маршруты передвижения заказанного лица. Нечаев приехал в банк, следовательно, наводчик уже должен был находиться там и вовремя дать отмашку.

Банковская охрана, как видел Грязнов, довольно успешно играла в этом деле роль ротозеев: они стояли, глазели, но ничего не предпринимали, а как выяснилось несколько позже, оказывается, ничего толком и не видели. Ни один из этих рослых парней не смог ничего внятно рассказать дежурному следователю Пустовойту. Услышали беспорядочные гудки, увидели столпотворение и – вот… Не среди них ли и надо поискать соучастника?

СВИДЕТЕЛЕЙ ПРОДОЛЖАЮТ УБИРАТЬ

С утра Турецкий сидел в горпрокуратуре у Маркашина и просматривал дела, которые прокурор распорядился доставить к нему из районных прокуратур, то есть дела Новикова и Копера.

Если по первому у Александра Борисовича картина уже как-то сложилась и оставались лишь частности, то второе было пока за семью печатями. С него и начал. Точнее, с акта судмедэксперта. Из его заключения следовало, что никакого наркотического отравления не было. Наркотик, предположительно морфий, был введен в сгиб локтевого сустава. След укола имеется. Более того, на месте укола образовалась гематома. Взятые пробы показали, что в крови следов наркотика не имеется. Зато имеет место алкоголь, причем количество его в крови соответствует степени опьянения средней тяжести.

Турецкий знал, что человек пьющий, как правило, наркотой не балуется, это вещи трудносовместимые. Тем более, когда речь идет, в общем, о достаточно молодом еще человеке. Коперу было около тридцати. Да, кстати… Александр Борисович посмотрел паспортные данные: Феодосий Евграфович… редкое сочетание. Родился в Фалештах Молдавской ССР. Национальность – молдаванин. В Петербурге не прописан. Ладно, остальное – позже.

Но, прочитав протокол осмотра квартиры, из окна которой шагнул в бездну самоубийца, Турецкий почувствовал себя словно одураченным, настолько имитация самоубийства была сделана грубо, топорно. На дураков, что ли, делали расчет? В ванной на крючке висел большой пакет ваты. Однако «наркоман» почему-то не пользовался ею перед уколом. В пепельнице на столе валялся использованный одноразовый шприц с остатком морфия. Следы пальцев Копера располагались на шприце таким образом, что он ну никак, даже если бы встал на уши, не смог себе сделать укол. Так разве что в штыковую атаку идут.

Вторая характерная деталь. Окна открыты настежь, а на оконных ручках никаких следов рук человека. Святой дух открывал их. Липа это все. Значит, вывод такой. Получив команду убрать засветившегося грубияна, некто, возможно и не один, прибыли к проживающему, но непрописанному в квартире Коперу, который находился под приличным градусом, стукнули его, потерявшему, скорее всего, сознание парню сделали неграмотно укол, прижали его пальцы к шприцу, нимало не заботясь о создании правдоподобной картины, отворили окно в комнате и выкинули с десятого этажа. Работали, видимо, в перчатках. И второй вывод. Либо работали совершенно неопытные братки, либо всем было наплевать, о чем будет думать прокуратура. Но и в первом, и во втором случаях тот, кто отдал команду, ничего не боялся. А команду, почти наверняка, мог отдать лишь один человек – Рафалович. Хотя он может, сославшись на свои «связи», сказать, не уточняя, что всего лишь передал сообщение Александра Борисовича, ну а те люди все дальнейшее сделали по-своему.

К делу была приложена довольно четкая увеличенная фотография с паспорта. Иных не нашлось. Да и откуда у этого, по сути, бомжа может оказаться с собой фотодосье? На снимке, сделанном с трупа, лицо было обезображено до неузнаваемости.

Турецкий попросил зайти Щербину. Тот явился нахохленный, словно воробей на морозе. Ну, это понятно, не мог пережить вчерашнего поступка Александра Борисовича, отославшего его домой, словно мальчишку. Но Турецкому в настоящий момент было в высшей степени наплевать, что о нем думает этот добрый молодец. Он протянул ему дело Копера и попросил быстренько просмотреть и высказать свое просвещенное мнение. И пока тот читал, искоса поглядывал на него.

Щербина же, листая новое для него дело, внутренне недоумевал, какое отношение оно может иметь к нему лично. С этим, явно написанным на лице выражением он и взглянул, ознакомившись с материалами, на московского «важняка».

– Прочитали? – вежливо осведомился Александр Борисович. – Отлично. Пожалуйста, ваши соображения. Сперва по существу: нет ли сомнений в самоубийстве?

– Напротив, у меня нет сомнений в убийстве. Все говорит об этом.

– Отлично, – кивнул Турецкий. – Я тоже не сомневаюсь. Поэтому предлагаю провести опознание…

– Я не совсем вас понимаю, – перебил Щербина. – Какое отношение этот покойник имеет к тому делу, которое находится в моем производстве?

«Ого, – подумал Александр, – а мы, оказывается, гордые!» Но не стал усложнять отношения. И продолжил без всякого назидания:

– Я не успел вас проинформировать. Дело в том, что покойный Копер, – ткнул пальцем в папку с материалами, – и есть тот самый грубиян, который хамил по телефону мадам Михайловой. Улавливаете связь?

– Ах, вон оно что! – воскликнул Щербина. И за этот искренний порыв Турецкий сразу простил молодому следователю весь его гонор, который мог вполне быть не следствием дерьмового характера, а всего лишь панцирем легкоранимой черепахи, до мяса коей, кстати, немало охотников.

– Две таких грубых фальшивки подряд – не много ли? Как считаете, Петр Григорьевич?

– Вы хотите сказать, что прокуратуре подсовывают столь примитивные версии нарочно?

– А почему бы нет? В первом случае – пьяная драка, во втором – сумасшедший наркоман. Я почти уверен, что Гриша опознает рыжего Копера. Вот вам и готовый убийца. Который следом и сам свел счеты с жизнь. Есть все основания прекратить эти дела. Если мы готовы принять наглые подсказки и применить палочку-выручалочку – пятую статью УПК.

– А мы готовы? – В голосе Щербины прозвучала неприкрытая ирония.

– Это уж вам решать, – учтиво ответил Турецкий. Взять к себе – объединить все эти дела или оставить в районах – по месту совершения. Там, полагаю, прекратят ввиду обстоятельств, исключающих производство по уголовному делу. Значит, если мне не изменяет память, – сменил он тему, – Гриша наш фотороботы киллеров не опознал. Может быть, стоит показать их соседям в доме? Особенно старушкам, что постоянно торчат у подъездов?

– Уже сделано, – с улыбкой сообщил Щербина. – Я с утра послал туда опера с таким заданием. Но теперь, может быть, есть смысл показать им и Копера?

– Обязательно, но начните с Гриши. Подберите несколько похожих, оформите протоколом опознания, да чего я, сами знаете. Наверное, лучше всего это сделать там, на месте, не возить его сюда.

– Я сам съезжу. – Щербина поднялся. – Вам от меня какая-нибудь помощь требуется?

– Нет, спасибо, я буду здесь. Вернетесь, заходите, вдруг что-нибудь удастся накопать…

После ухода петербургского следователя Турецкий посидел несколько минут молча, глядя в окно, затянутое кисеей дождя, а потом снял трубку и набрал номер телефона Рафаловича.

В голосе старика не было радостных интонаций. Интересно, а чего хотел Александр Борисович, требуя искренности от бывшего вора в законе?

– Разве вы еще здесь?

– Мне кажется странным ваше настойчивое желание отправить меня в Москву. Даже скажу, подозрительным.

– Ой, ну что вы, Александр Борисович! Да живите в Петербурге сколько хотите! Но, по-моему, все данные для решения вашего дела вы уже имеете.

– Увы, далеко не все, Ефим Юльевич. Как же это так опростоволосились ваши информаторы? Оказывается, Копера-то убили. Вот видите, а вы даже и не догадывались? Экспертиза – великое дело, ее не обманешь. Ждем теперь, понимаете, лабораторные анализы, чтобы возбуждать дело об убийстве.

– Вы полагаете, это надо делать? – Старик сделал ударение на слове «это».

– А как бы вы поступили на моем месте?

– На вашем? – Александр Борисович почувствовал, что старик улыбается. – Ну, во-первых, я бы не стал тратить дорогое время старшего следователя по важнейшим делам на всякую шпану, сводящую счеты друг с другом.

– А во-вторых?

– Оставил бы все местной прокуратуре. Тут же не Бог весть какая мудрость нужна.

– Второй совет хорош в том случае, если бы у меня была полная ясность по первому. Кстати, Ефим Юльевич, а ведь вы мне так и не дали определенного ответа на вопрос: как попал Новиков к Михайлову?

– Но ведь я же вам столько рассказал!

– Ефим Юльевич, – рассмеялся Турецкий, – не имейте меня, как говорят в Одессе, за наивную девочку. Вы просто подтвердили то, что рассказал на допросе сам Новиков, а затем участковый уполномоченный. И заметьте, я вас ни в чем не упрекнул. Хотя главный наш вопрос так и остался открытым. А куда я без этого поеду? Сами подумайте, вы же пожилой и мудрый человек…

– Знаете, Александр Борисович, вы иногда умеете так повернуть проблему, что вам трудно отказать.

– Это мне приятно слышать, но дело в том, что проблема, о которой вы говорите, опять усложняется. Еще недавно я был полон доверия к вашим словам. А вот теперь подозреваю, что вам придется, во имя сохранения наших добрых, так сказать, отношений, придумать толковую версию касательно покойного Копперфилда, как заметил один веселый опер из уголовки. Вы же осторожный человек, как могли допустить, чтоб вас постоянно компрометировал какой-то грубый молдавский бомж? Да ладно бы просто знакомство, а ведь он выполнял ваши поручения! Куда это годится? Жил, понимаете, без прописки, по телефону хамил и угрожал законопослушным гражданам, пьянствовал и одновременно кололся, что уже полный, извините, нонсенс! И при этом пользовался полным вашим доверием, если судить по нашей первой беседе в «мерседесе». Он у вас, кстати, бронированный?

– А к чему этот вопрос? – сухо осведомился Рафалович.

– Так ведь жизнь у вас, вижу, такая. Беспокойная. Можно и не дожить до глубокой старости…

– Это что же, угроза?

– Помилуй Бог, Ефим Юльевич! – искренне воскликнул Турецкий. – Я подумал, что мне не доставит никакого удовольствия сообщить нашему общему московскому знакомому о том, что встречи с вами ничего не дали и не помогли следствию, а, напротив, выявили ряд обстоятельств, которые нуждаются в отдельном и капитальном расследовании.

– Ну, знаете, Александр Борисович! – расхохотался Рафалович, но смех его был заметно принужденным, не от души. – Вы действительно умеете загнуть! В покер не играете?

– Не люблю карты. Да и блефовать нет смысла.

– Ну хорошо, будем считать, что вы меня убедили. Я постараюсь что-нибудь придумать, чтобы узнать и сообщить вам еще до того, как вы уедете ночным экспрессом.

– Нет, все-таки ваша настойчивость достойна лучшего применения!

– Ах, Александр Борисович, – вздохнул Рафалович, – просто вы еще не все знаете. А вы позвоните в Москву. Значит, до вечера, меня вы застанете по этому телефону сразу после пяти.

– Я вам обязательно позвоню, Ефим Юльевич. Хочу напоследок дать одну маленькую подсказку. Насколько я разбираюсь в географии, Приднестровье и Молдавия – это по сути одна страна, где царит пока межнациональная напряженка. Как и когда познакомились наши, покойные ныне, герои, не знаю и гадать не хочу. Но если соседи опознают Копера среди гостей Новикова, боюсь, мне будет трудно поверить в этот трюк под названием «Случайное знакомство». Всего доброго!

Прямой номер Грязнова не отвечал. Саша перезвонил в приемную. «Вячеслав Иванович на происшествии», – был ответ секретаря. Не отзывался и прямой Меркулова. Наконец трубку подняла Клавдия, Костина секретарша.

– Что там у вас происходит, Клава?

– Ой, Александр Борисович, лучше не спрашивайте! Тут с утра прямо такое! Константин Дмитриевич у самого, там экстренное оперативное совещание. Он велел, как вернется, сразу вас найти. Давайте ваш телефон, и я соединю. Только никуда не уходите!

– Да в чем дело-то? – уже раздраженно перебил Турецкий Клавдину болтовню.

– Ну я не могу. Константин Дмитриевич придет и сразу…

Турецкий посмотрел на трафаретку на своем телефонном аппарате и продиктовал номер. Положил трубку.

Клавдия не может говорить, а Рафалович знает! Каково! И Костя еще удивляется: Генеральная прокуратура еще ничего не знает, а какая-то «молодежка» уже сообщает публике об убийстве крупного государственного чиновника, причем с готовыми выводами.

Александр Борисович вышел в приемную, оставив дверь открытой, и попросил пожилую секретаршу, как только будет звонок, тут же позвать его к телефону – должен звонить зам генпрокурора.

– А кто у Семена Макаровича?

– Один. Говорит по телефону.

– Я зайду.

Увидев Турецкого, Маркашин махнул рукой – заходи, садись. И после нескольких ничего не значащих реплик положил трубку.

– Ну, какие дела?

– Чего в Москве случилось, не знаешь?

– А что там? – забеспокоился прокурор.

– Мне сказали, Костя освободится, тут же позвонит. Не знаю, зачем я ему нужен. По тому телефону, – Александр Борисович показал большим пальцем себе за спину. – А по делу – следующее. Мой информатор напирает на внутренние разборки группировок. Возможно, частично и это может иметь место. Главное же – после убийства Михайлова подчищают концы. Ты уверен в Щербине? Сможет довести дело до логического завершения?

– Уверен. Сможет, – твердо ответил Маркашин. – А у тебя сомнения на его счет?

– Не в сомнениях дело. Хватит ли силы?

– Хватит. Молодой еще.

– Ладно, проверим. Я ему предложил сделать одно дельце, поглядим, не забыл ли. Если случится так, что мне придется срочно отбыть обратно, скажи ему: пусть не отступает от своей программы. Акционирование и приватизация – вот где собака зарыта. Он, кстати, тоже так считает. Но боюсь, есть соблазн уйти в воровские разборки. А подталкивать будут именно в этом направлении.

– Но ты говорил об информаторе?

– Семен Макарович, пойми правильно, пока вопрос закрытый. Дальнейшее покажет.

В дверь сунула голову секретарша:

– Москва на проводе, Александр Борисович, как вы просили.

– Если желаешь, можно переключить на мой аппарат, – показал рукой Маркашин.

– Не сложно? Давайте, – Турецкий понял, что прокурору очень хочется поприсутствовать при разговоре, а идти вслед за москвичом в кабинет заместителя, где временно обосновался Турецкий, ему было неудобно.

– Поднимайте трубку, – секретарша снова заглянула в кабинет.

Маркашин взял и с ходу представился:

– Слушаю, Маркашин. Добрый день, Константин Дмитриевич. Да, у меня. Благодарю. Передаю. На, – он протянул трубку Александру Борисовичу.

Турецкий невольно хмыкнул по поводу этой «хитрости».

– Слушаю вас, Константин Дмитриевич, – сказал официальным тоном. – Нет, газет не видел, радио не слушал, телевизор не смотрел. Собирался вам звонить, чтобы получить дальнейшие указания. Клавдия передавала?… Что?! Допрыгался… Да нет, это я себе. Костя, что я должен делать? Прямо сегодня? Скажи, у Казанского что, с кадрами напряженка? Я не острю, мне за державу опять обидно… Понял. Славка уже «пашет»? Теперь ясно, почему он не отвечает. Еще указания будут? Есть, гражданин начальник. Передаю трубку. На, – тем же жестом отдал ее Маркашину. – Принимай руководящие цеу.

Маркашин тоже слушал, время от времени вставляя «да» и «да-да, разумеется».

– Ну, что теперь скажешь? – спросил он озадаченно, кладя трубку на аппарат.

– Как говаривал когда-то один знатный журналюга, с коим судьба пару раз столкнула меня на этом поприще, здесь дым из одной трубы. Что поделаешь, Семен Макарович, отзывают. Только стал я приспосабливаться к провинциальным нравам, как на тебе! Приказ верховного главнокомандующего! А ты небось и рад, что избавляешься?

– А то! Ездиют тут, понимаешь, уму-разуму учат, а у самих-то! – но ерническо-шутливый тон никак не соответствовал сумрачному выражению лица прокурора. – Значит, времени у тебя в обрез. Что собираешься успеть?

– Совсем немного. С тобой поговорить по душам. Получить от тебя всю необходимую информацию, которая войдет в справку для генерального. То, что мы с тобой уже обговаривали. К вечеру все должно быть готово. За меня не бойся, я умею излагать только нужное. Со Щербиной мне, в общем, ясно, но клизмочку ему вставить стоило бы. Посмотрим. Надо бы поехать к Пименову. Поработаем с ним до вечера. Что еще? Билет купить, вещи забрать. Наконец, пожрать чего-нибудь. Но это уже вряд ли успею. Значит, купить батон и кусок колбасы в поезд. Кажется, все.

– Так. Предлагается совместить первое с последним. Идем обедать, там и поговорим. А после я тебе дам свою машину.

Проходя мимо секретарши, сказал:

– Зинаида Павловна, пусть Бронислав, как поест, съездит на Московский вокзал и возьмет Александру Борисовичу билет. Вы предпочитаете в спальном? – повернулся к Турецкому. Помнит, у какого вагона встречал.

– Я бы и от купейного не отказался, – возразил Турецкий.

– Пусть Бронислав возьмет в нашей кассе в двухместное купе. Теперь есть такие. Бывшие служебки, – объяснил Александру. – А как вернется, поступает до вечера в распоряжение Александра Борисовича. Мы придем через час.