Текст книги "Криминальное наследство"

Сурина молча помотала головой, поспешно вытерла ладошкой слезу, чем привела Олега в умиление. И, видимо с трудом взяв себя в руки, повторила:

– Муж не посвящал меня в свою работу… в свои дела. Я в этом ничего не понимаю.

– Ясно… – вздохнул следователь и, покосившись на торопливо заполнявшего протокол капитана, спросил: – Скажите… За время, которое прошло после визита к вам Олега Васильевича, вы не вспомнили все-таки, кто помимо домашних и обслуги мог знать о времени отъезда Вадима Вячеславовича и компании в Старый Оскол?

И вновь женщина покачала головой:

– Нет. Сама я ни с кем, кроме Верочки, об этом не говорила, а обслуга?.. Может быть, кто-то и проболтался, но разве они признаются? Гарантировать я могу только молчание няни: Нина здесь никого почти не знает, ей просто не с кем обсуждать такие вещи.

– Она из вашего родного города? – Этот вопрос следователь, по мнению Олега, задал исключительно чтобы хоть что-нибудь сказать. Поскольку визит их сюда явно был исчерпан и вновь не принес ничего нового, не говоря о существенном, для следствия.

– Да, – грустно кивнула Лариса, – мы с Ниной обе из… – Она назвала, пожалуй, самый крупный приуральский город, хорошо известный всей России своими оружейными заводами: в советские времена он считался засекреченным, хотя въезд в него, равно как и выезд, всегда был свободный – исключение представляли иностранные граждане…

Уже покидая обширную территорию белокаменного дворца, Савва Васильевич покосился на Олега, с унылым видом крутившего баранку своего «жигуленка» в сторону выезда, и усмехнулся:

– Слушай, тебе ничего не показалось странным?

– А должно было? – ответил вопросом на вопрос оперативник. – Правда, не ясно что… То, что Сурин не посвящал ее в свои делишки, по-моему, более чем нормально… Так что ты там углядел?

– Если помнишь, всю компанию уложили из «калаша» и «макарова».

– Ну и что?

– Ничего, если не считать того, что и «калашников», и «макаров» производятся как раз в родном городе нашей вдовушки и ее няни…

– Ты, должно быть, спятил, Савва? – От возмущения Олег дернулся, и движок «жигуленка» немедленно заглох. – Да ими еще с совковых времен вся страна завалена! Спятил, подозревать в чем-то эту девчонку? Она же сущий ребенок!..

– Да кто тебе сказал, что я ее подозреваю?! Будто без тебя не знаю, что «калаши» да «макаровы» по всей Руси великой только что на земле не валяются… Я ж это так – можно сказать, чисто художественно сыронизировал: на все наши жиденькие материальчики только одно-единственное совпадение – и то никчемное…

– Тьфу на тебя! – Олег вновь завел движок и рванул к медленно разъезжавшимся в стороны воротам сразу как минимум на третьей скорости.

До самой Москвы следователь и оперативник об этом явно тухлом деле больше не говорили.

6

Вячеслав Иванович Грязнов, расположившийся в своем любимом кресле в кабинете Турецкого, на генерала, как с грустью отметил Саша, в данный момент походил мало. Вид у него был утомленный, штатский костюм давно вышедшего из моды темно-синего цвета слегка помятый, под глазами темные круги… «Сдает Славка…» – с горечью подумал Александр Борисович и, вздохнув, разлил обещанный по телефону коньяк. Пристроились друзья, как обычно, за небольшим журнальным столиком, на котором никаких журналов отродясь не водилось.

– Ну, прозит! – приподнял свою стопку Турецкий, а Грязнов-старший просто молча кивнул. Так же как и в ситуации с Яковлевым, Грязнов-младший тоже имелся, но доводился Вячеславу Ивановичу не сыном, а племянником: Денис Грязнов возглавлял хорошо известное как в столице, так и далеко за ее пределами частное охранное предприятие «Глория».

Зажевав порцию напитка маленьким бутербродом-канапе, прихваченным из дома, Александр Борисович наконец заговорил о деле Январева.

– Слушай, Слав, – осторожно начал он, – я все понимаю: когда следствие буксует на месте, никакой радости это не приносит… Тем не менее вряд ли стоит придавать столь большое значение упреку Меркулова: январевская шайка всегда была одной из самых законспирированных в стране. Наверняка все места, где этот ублюдок может отлежаться, и по сей день неизвестны… Насколько я понял из твоего факса, арестованные вами отморозки молчат наглухо…

– Вообще-то не все, – мотнул головой Слава. – Ты ж читал факс. Если помнишь, именно Кулемин и выложил нам изначально историю суринского банка…

– Помню, конечно, – улыбнулся Турецкий. – Правда, если верить его показаниям, господин Сурин «дружил» не только с Маратом Константиновичем, его услугами пользовались еще парочка криминальных авторитетов…

– Да, поиски заказчика это только осложняет… Но на его «банкротстве» все-таки больше всех пострадали Январев и его шайка!

– Если не считать тех семи банкиров, – вздохнул Турецкий, – у которых они брали кредиты и, вместо того чтобы вернуть, переводили на свои счета в «Континент-трасс»… Вот и получается по всему, что, пока не отыщем Январева, с места с этим убийством не сдвинемся…

Вячеслав Иванович покосился на друга, в его глазах мелькнула какая-то мысль:

– Слушай… Ты вроде бы намекал по телефону насчет какой-то идеи. Или мне послышалось?

– Не послышалось. – Александр Борисович немного поколебался, но все-таки продолжил: – Возможно, тебе, как старому консерватору, моя идея и не покажется, но все же… В общем, для ее осуществления мне понадобятся распечатки всех телефонных разговоров Январева с его сестрицей, в том числе текущие.

– Да ради бога!.. А зачем?

– Слав, можно я пока не стану продолжать? Честно говоря, шансов на положительный результат где-то пятьдесят на пятьдесят, так что… Единственное, что еще скажу, – как-то не верится мне, что Марат наш в своем логове, где бы оно ни располагалось, все это время обходится без продуктов! А значит, кто-то их ему туда поставляет, верно?

– Ну?

– Своим отморозкам, после того как их застукали на вполне надежной, по их мнению, квартире, он вряд ли может теперь доверять. Во всяком случае, я бы на его месте не стал. Значит, остается кто?.. Правильно, родная сестра, уж она-то точно не заложит! Или я неправ?

– Прав-прав, – разочарованно вздохнул Грязнов. – Только, Саня, если бы ситуация отвечала твоему сценарию, мы бы давно и Январева, и его сестрицу сцапали. К твоему сведению, я и Дениску негласно подключил к слежке за этой дамочкой… Ты сам-то можешь припомнить хотя бы один случай, чтобы ребятки из «Глории» кого-то прохлопали?

– Нет, не могу, – согласился Турецкий. – Но согласись, что и с ними могло такое случиться, они же, в конце концов, не волшебники, верно?

– Послушай… – Грязнов сердито заерзал в своем кресле. – Да если хочешь знать, я тебе наизусть могу все расписание и все передвижения этой дамочки пересказать! А хочешь, вообще распечатку сделаю!

– Хочу! – слегка завелся и Александр Борисович. – Более того, забыл сказать, что она мне тоже понадобится – наряду с телефонными!

– Ха! Да на здоровье! Наша Екатерина Константиновна, между прочим, образ жизни ведет весьма рассеянный… Кстати, бабенка довольно ничего себе! Из тех грудастых блондинок, от которых братва обычно млеет и тает, как десятиклассники…

– Что значит – рассеянный образ жизни?

– То и значит! По расписанию у нее только фитнес-клуб, а по вечерам не менее двадцати пяти раз в месяц всевозможные злачные местечки, среди которых на первом месте казино… Не подумай, что одно и то же: по-моему, за это время она половину столичных заведений такого рода обследовала!

– И что, удачно? Я имею в виду, выигрывает?

– По-разному. – Вячеслав Иванович пожал плечами. – Зато из ночных клубешников без улова, по-моему, ни разу не вернулась: всякий раз с кавалерами и всякий раз – с разными… Впрочем, постоянный бойфренд тоже имеется, владелец одной из казиношек, правда не самый крутой.

– Судя по твоим словам, в средствах Екатерина Константиновна не стеснена. Похоже, братец обеспечил ее на несколько лет вперед?

– Наверное… Бойфренд тоже, похоже, участвует… Но что это может нам дать? Только то, что при столь рассеянном образе жизни и абсолютной поглощенности собственной персоной на беглого братца у нее просто-напросто не остается ни времени, ни желания, ни сил!

– О чем же тогда они говорят по телефону? – удивился Александр Борисович.

– Марат, судя по всему, еще не изжил по отношению к сестре родительских чувств, поскольку его крайне интересует ее здоровье, например, а заодно демонстрирует, что девушка, несмотря на его вынужденное отсутствие, находится под контролем…

– Ага… Одним словом, чтоб не зарывалась… А она, судя по всему, может?

– Еще как! Ты по-прежнему не расстался со своей таинственной идеей? – Грязнов впервые за время визита улыбнулся.

– Нет, мой генерал! – ответил улыбкой на улыбку Турецкий. – Скорее укрепился. Но более ни слова! Завтра, кстати, встречаюсь со следователем областной прокуратуры, который ведет дело Сурина. По телефону голос у него был ничуть не веселее твоего – думает, наверное, что контроль Генпрокуратуры означает серию чиновных пинков по известному месту трудяг с «земли». Попытаюсь его разочаровать!

Проводив своих незваных гостей – симпатичного оперативника и, с ее точки зрения, слишком въедливого и сурового следователя, – Лариса Сурина вернулась в красную гостиную и, подойдя к бару, достала початую бутылку французского вина и бокал.

– Опять?

Неласковый голос, раздавшийся за спиной женщины, заставил ее вздрогнуть, и изящный бокал тонкого чешского стекла едва не полетел на пол. Лариса резко обернулась к двери.

– Тебе-то какое дело? – Сейчас она уже не выглядела ни вялой, ни обессилевшей в своем горе: глаза Суриной сердито сверкнули, на нежных щеках проступил румянец.

– Очень просто, – жестко произнесла Нина Степановна и, решительно подойдя к Ларисе, бесцеремонно отобрала у нее бутылку и водворила ее на место. – Кажется, Женя ясно просил тебя не напиваться, по крайней мере в эти дни!

– Он что, снова звонил? – Настроение Ларисы Сергеевны вновь резко переменилось, она затравленно глянула на няню и покорно отошла от бара.

– Часа полтора назад, – коротко ответила та. – И визит ментов предсказал – как видишь, оказался прав.

– Что ему было надо?

– Чтобы ты по крайней мере не напивалась, пока… Пока вся эта история не закончится.

– При чем тут я? Или он сам? Ладно, может, тогда скажешь, чем мне приказано заняться, чтобы не подохнуть от скуки?

– Книжку почитай, – насмешливо произнесла Нина Степановна и, круто развернувшись, вышла из гостиной, не обратив ни малейшего внимания на гримасу страдания, исказившую лицо Ларисы.

Посидев немного в кресле, в котором принимала незваных гостей, Лариса тяжело вздохнула и, поднявшись, поплелась на второй этаж – в свою спальню. Добравшись до нее, она заперла дверь изнутри и, мстительно усмехнувшись, направилась к эркеру, в глубине которого стояло основательно разросшееся «денежное» дерево. Пошарив за ним, она извлекла из угла, который даже горничная считала недоступным для своих усилий, небольшую серебряную фляжку: на сей раз напиток, которым она была наполнена, оказался покрепче красного французского вина.

Отвинтив пробку, выполненную в виде лошадиной головы, женщина сделала два крупных глотка и, поморщившись, направилась к широкой кровати, застланной бледно-голубым атласом. Не потрудившись скинуть черные лайковые шпильки, бросилась ничком на легкое, скользкое покрывало.

– Вот тебе, старая карга… – пробормотала Лариса. И, полежав неподвижно несколько секунд, перевернулась на спину, сердито глянула на украшенный росписью под старину потолок: – Ну как – как меня угораздило втюритъся в этого… этого! О господи!..

И, не найдя ответа на свой риторический вопрос, Лариса Сергеевна Сурина еще раз глотнула из фляги крепчайшего, неразбавленного виски. Скорее всего, ответ ей следовало поискать в годах столь далеких, что они уже почти выветрились у нее из памяти.

Ларочка Дроздова родилась примерно за четверть века до описываемых событий в городе, который возненавидела, едва обрела способность хоть как-то осознавать окружающую ее действительность. Это обстоятельство и определило главную мечту ее жизни: удрать из хмурого, серого Н., небо которого было украшено производственными дымами всех мыслимых и немыслимых оттенков, при первой же возможности. Куда? Ну разумеется, туда, где существует жизнь, достойная ее красоты и ума. И если относительно своих умственных способностей она несколько преувеличивала, то с красотой действительно все было в порядке.

Ну а в том, что с переселением в столицу у нее все получится легко и просто, Лариса не сомневалась ни секунды: для этого имелся папочка, директор одного из крупнейших в стране нефтеперерабатывающих комбинатов. Уж как-нибудь расстарается для единственной-то дочурки!

Нельзя сказать, чтоб Лариса была нежной и любящей дочерью. Но если мать она почти откровенно презирала, то с отцом предпочитала поддерживать почтительные отношения: еще лет в семь девочка поняла, благодаря кому из родителей у нее самые красивые среди подружек игрушки, самые нарядные платьица и на чьей машине возит ее в школу заботливый водитель дядя Ваня. Кто же знал, что в конечном счете именно благодаря матери с ее вечными глупостями, а вовсе не отцу ее мечта раз и навсегда расстаться с презренным городом осуществится?

Участие Ларисы в детском городском конкурсе красоты в свое время было как раз маминой идеей. Наверное, девятилетняя Ларочка ни за что бы не согласилась, но именно в тот момент кто-то из папиных знакомых привез из-за границы дочке директора потрясающей красоты платье, а к нему туфельки на крошечных, но настоящих каблучках и сумочку. И куда, спрашивается, все это надеть, дабы подружки окончательно поумирали от зависти посреди зимы? Платье-то было летнее, налезло на девочку впритык, а к весне она могла и вовсе из него вырасти. Усмотрев таким образом в грядущем конкурсе возможность продемонстрировать отпадный наряд, Ларочка снисходительно согласилась с мамашиной идеей. И, неожиданно даже для себя самой, стала победительницей, обнаружив к тому же помимо вполне приличного знания школьной программы врожденный артистизм, фотогеничность и полное отсутствие смущения перед аудиторией.

А спустя полтора года папа, как источник семейного благополучия, иссяк: началась перестройка (или просто она наконец докатилась до их глубокой провинции), в процессе приватизации комбината отец лишился своей должности и, так и не пережив того, что из-за умело подсидевшего его парторга, лишился своего «законного» куска, спустя еще год умер от обширного инфаркта, оставив Ларису с матерью практически без средств к существованию. Деньги, вырученные от продажи загородного охотничьего домика, двух машин и имевшейся второй квартиры, исчезали у не привыкших экономить матери и Ларисы с космической скоростью…

Позднее Лариса Сергеевна Дроздова не любила вспоминать те несколько лет, которые они с матерью прожили как в страшном сне. Ей казалось, что тогда чуть ли не каждый день приносил одни только горькие сюрпризы: очередной отвернувшийся от них «старый друг», очередная попытка матери устроиться на «хорошую» работу с помощью бывших отцовских сослуживцев, выбившихся, в отличие от покойного папочки, в люди…

Зато второй в ее жизни – тоже городской – конкурс красоты ей точно не забыть: с помощью их прежней домработницы костюмы для него переделывались из старых, когда-то нарядных тряпок. И самое главное – вторая в ее жизни победа! К тому моменту Ларисе исполнилось двадцать лет, она сумела с третьего захода поступить в местный педагогический институт и в конкурсе участвовала как раз от него. А еще она считалась признанной красавицей не только в институте, но и в собственных глазах и несколько снисходительно флиртовала с главным редактором местной, весьма популярной молодежной газеты. Ничего особого, впрочем, ему не позволяя, но предпочитая держать на коротком поводке.

Газета была как бы филиалом московской «МК», то бишь связанной с вожделенной столицей. И хотя Лариса еще не придумала, каким образом данное обстоятельство можно использовать в своих тайных целях, она на всякий случай поощряла толстого, лысого и глубоко женатого редактора… до определенных пределов. Пределы несколько подразмылись, когда выяснилось, что именно он будет возглавлять жюри конкурса: Лариса намекнула толстяку, что от его результатов и будет зависеть следующий шаг к сближению в их отношениях.

Нужно сказать, она и сама рассматривала эту возможность почти всерьез, понимая, что только ее красота может стать залогом будущего. С условием, если она сумеет правильно ею распорядиться… Дело в том, что, несмотря на обилие поклонников, свита которых не покидала девушку со школьных лет, сама Лариса к двадцати годам так и не сумела влюбиться! Возможно, дело было в том, что провинциальные ухажеры не только выглядели в глазах девушки бесперспективными и вызывали легкое презрение, но и словно создавали собой некий замкнутый круг, вырваться из которого она так давно и горячо мечтала. Кто ж знал, что именно в момент победы на городском конкурсе все переменится самым неожиданным образом?..

Он подошел к ней в момент, когда только что избранная королева красоты завершала раздачу автографов и собиралась наконец отправиться за кулисы местного Дворца культуры, в котором и разворачивалось действо, чтобы переодеться, а затем отправиться в ресторан с устроителями и спонсорами конкурса. Возник словно ниоткуда высокий, сероглазый блондин с коротким ежиком и ослепительно улыбнулся, продемонстрировав сверкающий ряд зубов, достойных рекламы «Орбита» без сахара.

Лариса посмотрела в холодные, серые глаза, которые, в отличие от своего хозяина, вовсе не улыбались, и… обмерла. Погибла на месте, с ужасом ощутив, что едва ли не впервые, начиная с детсадовского возраста, щеки ее заливает горячий румянец смущения. Как ей удалось, не потеряв собственной дежурной улыбки, расписаться в протянутом им блокноте, она так и не поняла. Зато он понял.

В ресторан Лариса Дроздова все-таки поехала вместе со всеми: нельзя было не обмыть тысячедолларовую премию, которую они же ей и присудили, тем более что столик заказал на свои деньги редактор. Но во время пира она была рассеянна и даже не обратила внимания на то, что толстяк откровенно лапает ее на глазах у всех. Не потому, что решилась наконец воздать ему за хлопоты вокруг ее победы, а потому, что была поглощена мыслями о неведомом сероглазом принце, взявшем у нее автограф в числе последних почитателей и исчезнувшем так же загадочно, как появился.

Уже ближе к полуночи, когда потные ручонки редактора начали ее всерьез раздражать, девушка, под предлогом необходимости посещения дамской комнаты, в очередной раз вышла глотнуть свежего воздуха – покурить на крыльце ресторана, расположенного на центральной городской площади в убогой стекляшке советского образца. Зябко поведя плечами под накинутой заячьей шубкой, она щелкнула зажигалкой, но прикурить не успела: за спиной раздался автомобильный сигнал, заставивший Ларису вздрогнуть.

Резко повернувшись, она обнаружила, что сигналят ей из черной иномарки (в их разновидностях она тогда не разбиралась). Затем водительская дверца приоткрылась, на мгновение высветив белозубую улыбку человека, о котором Лариса так и не забыла за долгий полупьяный вечер.

Он высунулся наружу, под начинавшуюся, обычную для этих краев, февральскую метель, но так ни слова и не произнес, просто смотрел на девушку, словно пытался ее загипнотизировать…

Наверное, это и был гипноз. Ничем другим объяснить свое дальнейшее поведение Лариса ни тогда, ни теперь не могла.

Отбросив в сторону так и не раскуренную сигарету, она поправила сползшую с одного плеча шубку и, тоже молча, направилась к машине. Вторая дверца, пассажирская, распахнулась, едва она обогнула иномарку, и в следующую секунду Лариса уже сидела рядом с ним. И наконец впервые услышала его голос – завораживающе красивый баритон.

– Меня зовут Евгений, – сказал он. – Евгений Лопухин.

– Где-то я слышала эту фамилию, – глупо пробормотала она.

Видимо, ему ее реплика глупой совсем не показалась, потому что ответил он вполне серьезно:

– Конечно, слышала. Это фамилия исконных русских графов Лопухиных.

– Исконных? – переспросила Лариса еще глупее.

– Да… Большая часть русского дворянства чистотой крови похвастаться не могла из-за Петра Первого: немецкая кровь, шведская, даже семитская. Лопухины, в отличие от них, действительно чисто русские…

Машина уже успела не только тронуться с места, но почти пересечь огромную, широкую площадь, по всему пространству которой танцевали закручиваемые ветром маленькие конусообразные снежные вихри, похожие в свете многочисленных фонарей на прозрачные живые пирамидки.

Лариса посмотрела в зеркальце заднего вида со своей стороны. В нем был виден покинутый ею ресторан-стекляшка, казавшийся отсюда жалким и маленьким. И совсем маленьким выглядел толстенький, лысенький человечек, выскочивший в этот момент на крыльцо и нелепо замахавший ручонками вслед машине…

– Ужас… – прошептала Лариса. – Он мне теперь всю карьеру переедет, все ходы-выходы перекроет…

– Кто, этот? – Евгений кивнул на зеркальце и усмехнулся. И добавил таким голосом и тоном, что она ему сразу же поверила и успокоилась: – Ну мы ему этого не позволим. Никогда и ни под каким видом!..