Текст книги "Перебежчик"

12

На другое утро мне позвонил Александр Борисович и попросил срочно к нему приехать. Надо поговорить, сказал он. Войдя к нему в кабинет, я сразу обратил внимание на выражение его лица. Оно было такое, будто он в чем-то меня подозревал.

– Во-первых, я хочу вернуться к нашему прежнему разговору, – сказал Александр Борисович. – Я имею в виду возможность объединения дела об убийстве Степаняна с делом Игоря Бахметьева. Ты, конечно, не следователь прокуратуры, но я привык тебе доверять, а ситуация сложилась такая, что можно наломать дров… Сначала напомни свои доводы в пользу такого объединения.

– Бах подтверждает, что банк Степаняна принадлежит его финансово-промышленной группе, – сказал я. – И что это звенья одной цепи – убийство банкира и адвоката Колерова, а также провокация против его сына – эта история с изнасилованием.

– А поскольку дело об убийстве Степаняна взято нами в производство, мне придется объединить уже три дела в одно, – сказал Турецкий. – Так? Два убийства и дело Игоря Бахметьева, хотя последнее уже как бы закончено. Так?

– Так. А что во-вторых? – спросил я.

– Не спеши. Сначала расскажи мне о вчерашнем инциденте.

– Обыкновенная инсценировка, – сказал я. – В двух действиях. Сначала они изобразили похищение Кати. Потом, для острастки, Вадима. Чтобы ему служба медом не казалась.

Турецкий с сомнением посмотрел на меня.

– Кто они? Это Бахметьев сам так тебе сказал?

– После того, как я его разоблачил, он сразу со мной согласился, – сказал я. – Дело в том, что у него были заранее заготовлены очки для Вадима, взамен разбитых. Откуда, кстати, они могли знать, какие ему нужны очки? Откуда знали, что разобьются?

– Похоже, он тебя проверял на вшивость. Годишься ли ты, чтобы быть при нем не только семейным адвокатом, но и семейным следователем. А очки специально разбили. В свалке это – раз плюнуть…

– А история с попыткой похищения Кати? – спросил я.

– Здесь – другое. То, что ты скоро прибежишь к Кате, похитители безошибочно узнали по определителю номера, когда ты звонил ей на квартиру, а они там уже были. Все очень нарочито, тебе не кажется?

– А у вас есть объяснение поведению Бахметьева? – спросил я.

– Думаю, что во втором случае он просто присвоил себе акцию своих оппонентов? Они-то на самом деле собирались ее похитить, чтобы воздействовать на тебя. Убивать второго подряд адвоката – это уже чересчур опасный перебор.

– Зачем Бахметьев взял это на себя? – спросил я.

– Для острастки. Чтобы произвести на тебя впечатление. Чтобы вы с Вадимом веселее работали. Тем самым он показал вам свои возможности на тот случай, если сочтет ваше усердие недостаточным. А потом он наверняка сказал тебе, чтобы ты не обольщался, что впредь подобные действа могут проделать его оппоненты, не так ли?

– Верно, – выдохнул я. – В самую точку. Так и сказал.

– Словом, расклад здесь такой, – спокойно говорил Турецкий, расхаживая по кабинету. – В первый раз Катю хотели похитить враги Бахметьева, чтобы шантажировать тебя, но во второй раз, когда напали на Вадима, а потом спасли, – это уже дело рук самого Бахметьева… И не надо восхищаться моей проницательностью. Слава Грязнов мне звонил после вчерашнего инцидента и все рассказал. Мол, тут возле тебя была стрельба, мои ребята подняли труп недалеко от твоей конторы, а он оказался живой. Даже не поцарапанный. Пришлось его отпустить, оштрафовав за хулиганство в общественном месте. Хотя несостоявшийся покойник уверял, что всего лишь прохожий и оказался в этом месте случайно. По месту и по времени все совпадает. И когда я услыхал твой рассказ, мне ничего не оставалось, как связать одно с другим.

– Делать им нечего, – сказал я с досадой. – Нашли игрушки… И главное, грубо работают. Вот как с убийством этого Лехи, которое они решили повесить на меня.

– А ты не полюбопытствовал по этому поводу, когда беседовал с Бахом? – спросил, остановившись, Александр Борисович.

– Нет, – вздохнул я.

– А напрасно… Наверное, ты уверен, что это дело их рук? Я так не думаю. Это не в его характере, насколько я теперь представляю себе этого Бахметьева. Зато в характере его врагов. Они могли это сделать, чтобы рассорить тебя с ним.

Мне оставалось помалкивать, усваивая этот урок.

– Что касается очков для Вадима, – продолжал Александр Борисович свою экскурсию по лабиринтам человеческой хитрости, – то тут ты прав. Баху слишком хотелось произвести впечатление и доказать свое могущество.

– Он охотно признал, что любит пустить пыль в глаза. Но ведь угроза для Кати остается актуальной? Со стороны недругов Бахметьева? – спросил я.

– Судя по тому, что ты рассказал, да. Уже начало реализовываться то, чего они опасаются. Ведь одно дело, что обвиняемый сообщает следователю, чтобы избежать тюрьмы, и совсем другое, что он рассказывает адвокату для своего спасения.

– Просто голова кругом, – пожаловался я. – Вадим не одобрил бы меня, если бы узнал, о чем мы сейчас разговариваем.

– Теперь о том, ради чего я тебя позвал… – Турецкий вздохнул и плюхнулся в кресло. – То, что этот мальчик оказался в кабине лифта, когда там происходило насилие, еще ничего не доказывает. Слишком для этого тесное помещение. Ведь так?

– Ну да, – согласился я.

– Ты же видел этот лифт?

– Нет, – сказал я. – Как я мог его видеть, если в расследовании не участвовал?

– Может, ты об этом забыл?

Он снова подозрительно покосился на меня.

– Я-то этот лифт видел… – продолжал он. – Специально осмотрел. И тогда еще усомнился в выводах Савельева. Кабина слишком мала для того, чтобы трое могли там расправиться со своей жертвой.

– Потерпевшая сомневается в причастности Игоря, – напомнил я. – Быть может, они его затащили в кабину, чтобы потом всю вину свалить на него?

– Допустим, – не очень уверенно произнес Турецкий. – Но есть экспертиза, подтвердившая виновность Игоря Бахметьева.

– Она лишь подтвердила наличие его спермы у потерпевшей… – буркнул я. – Соучастие в изнасиловании – все-таки не совсем то же самое.

– Ты думаешь? – спросил Турецкий. – Действительно не одно и то же… Еще недавно я бы назвал это болтовней. А что, у адвокатов действительно мозги по-другому устроены? Ты это почувствовал, когда получил лицензию?

– Нет. Я понял это, когда мой приятель Вадим предположил, что в принципе заказным может быть не только убийство, но и изнасилование, – сказал я. – Просто еще не было такого прецедента. Но адвокат обязан смотреть на эти вещи более широко и отстраненно, понимаете?

– Допустим, – сказал он и опять как-то странно посмотрел на меня.

– Вы меня в чем-то подозреваете? – не выдержал я. – Давайте начистоту.

– Давай… Ты не видел эту кабину лифта, однако участие в следственном эксперименте принимал. Так?

– Кто вам такое сказал? – присвистнул я. – Савельев?

– Савельев здесь ни при чем. Это ведь твоя подпись на протоколе? – он протянул мне заполненный бланк. – Может быть, ты в нем участвовал вместо заболевшего сотрудника? Такое бывает. Савельев тебя попросил кого-нибудь заменить?

Я растерянно смотрел на копию протокола. Там стояла моя подпись. Я не мог ее не признать.

– Я в этом не участвовал и никого не подменял. Вы что, мне не верите?

– Сейчас вопрос не в этом… Все-таки твоя или не твоя эта подпись? – продолжал Александр Борисович. – А если твоя, то обвинительная сторона может тебя дезавуировать как бывшего участника расследования, ныне защитника обвиняемого, согласно статье сто тридцать первой УК. Причем со скандалом.

– Моя подпись… – ничего не понимая, признался я, продолжая разглядывать бумагу. – Один к одному. Но я недавно читал в суде это дело и там ее не видел, понимаете? Что вы так на меня смотрите, Александр Борисович?

– Ты не мог ошибиться?

– Я не мог так подставиться, – сказал я. – Вы хоть сами понимаете, что все это означает?

– Кажется, начинаю понимать… – медленно произнес Турецкий. – Когда оппоненты Бахметьева узнали, что ты стал адвокатом вместо Колерова, они решили тебя устранить с помощью уголовного кодекса. И после того, как ты ознакомился с делом, они внесли в этот протокол твою подпись… С помощью компьютерного сканирования, например… Для этого надо просто влезть в доверие к секретарю суда.

– Для Савельева это дело техники. Сами знаете, как он умеет разговаривать с девушками, работающими в прокуратуре… – продолжил я. – Прямо гипнотизирует их. Шоколадки, цветочки, всякие разговоры о кино, о том, о сем… И нужная бумага из дела вечером изъята под предлогом, что надо исправить ошибку. А на другой день она снова возвращается на свое место. И еще Савельев наверняка попросил девушку-секретаря никому не говорить, а то ему попадет… Вы понимаете, что это означает для всех нас?

– Это означает, что Савельев совершил подлог. Должностное преступление, – холодно ответил Турецкий. – Рассчитывал на то, что до суда ты об этом не узнаешь. Решил вывести тебя из игры уже в самом начале процесса. А я прохлопал! – продолжал он с ожесточением. – Ты вообще представляешь себе последствия? Попробовал бы ты на предстоящем суде сказать, что это не твоя подпись! Тебя не только отстранят от защиты как участника следствия, обвинитель тут же потребует провести графологическую экспертизу. И тогда тебе вообще конец как адвокату. Доказывай потом, что ты не верблюд.

– Но доказать возможно, – сказал я.

– Только кому это будет интересно после того, как этот инвестиционный конкурс состоится, а Бахметьев так и останется замаранным в глазах общественности еще и этим скандалом? Главное, на этом процессе твои доводы не захотят слушать присяжные. А пока Бах успеет найти нового адвоката – поезд уйдет.

Турецкий взволнованно ходил по кабинету. В его практике это был первый такой случай…

– Подмоченная репутация? Разве она имеет особое значение в нашем бизнесе? – спросил я. – Что-то не верится…

– Тогда зачем они так стараются его опорочить? У Баха больное сердце, он будет морально подавлен, все это так, но он в своей группе далеко не один… И не на главных ролях. Тут еще есть своя загадка, которую предстоит разгадать.

– Где он сейчас работает? – спросил я.

– Савельев? – сразу догадался, о ком я спрашивал, мой бывший шеф. – Собрался бить ему морду? Только этого нам не хватает… Неужели не понимаешь, что пока в отношении Савельева ничего не следует предпринимать? Если прямо сейчас возбудить дело о подлоге, мы ничего не узнаем. Это надо подготовить без суеты, основательно.

– Ну да, их нельзя вспугнуть, – согласился я. – Пусть и дальше полагают, что мы ничего не знаем о подлоге. Но только… Мне кажется, Александр Борисович, все-таки следует точно установить, где Савельев сейчас работает.

Турецкий, кажется, успокоился, сел напротив меня, положил руки на стол.

– Похоже, все дело сфабриковано… – пробормотал он. – Не только протокол. Савельева надо вывести на чистую воду. Доказать… Наверняка его устроили к себе либо в родственный банк те, кому он сослужил службу – довел расследование этого дела до суда. – Мы с минуту помолчали, обдумывая ситуацию. Такого еще никогда не было – предательства сослуживца, которому мы все доверяли.

– А что, – сказал Александр Борисович, – оказывается, бывают случаи, когда совместное сотрудничество сторон судебного процесса дает плоды. Не перебежал бы ты в чужой стан, и не разоблачили бы мы предателя в своих рядах…

Он будто постарел за эти несколько минут. Савельева он всегда ценил и во всем ему доверял. И вот такой удар в спину.

Александр Борисович взглянул на часы, снял трубку и негромко сказал:

– Там ко мне должны прийти… Она уже здесь? Пусть подождет еще пять минут.

Я поднялся. Он удивленно посмотрел на меня.

– А ты куда? Разве я сказал, что наш разговор закончен?

Я снова сел, и он удовлетворенно кивнул.

– После таких потрясений надо расслабиться. Приятно провести время с девушками…

Заметив мое недоумение, улыбнулся.

– Сейчас я познакомлю тебя с Наташей. С девушкой, которая должна, по нашей легенде, заменить тебе Катю. Не забыл о нашей договоренности?

– Но ведь ее тоже придется охранять, – сказал я.

– Не придется, – махнул он рукой. – Наташа – один из лучших бойцов нашего РУОПа… Кстати, ты с Катей уже разругался или до сих пор тянете?

– Все никак не получается, – признался я. – Она живет сейчас у матери. Мы с ней не видимся.

– Плохо, – сказал Александр Борисович. – Надо разругаться. Небось постоянно ссоритесь, когда в этом нет необходимости. А сейчас – никак? Ты хоть о ней подумай. Что ей будет защитой, если она живет у матери? Только ваша размолвка.

– Во-первых, мне сначала надо познакомиться с этой Наташей, чтобы дать Кате повод для ссоры… Во-вторых, Бахметьев уверял меня, что нас они будут оберегать.

– Уверял… – недовольно проворчал Александр Борисович. – Мало ли что он наговорит.

– Но вы же сами недавно говорили, будто на сегодняшний день бандиты – наша лучшая охрана!

– Охрану для Кати он тоже выставит? Но это же все на время. До суда. Потом вы будете ему не нужны.

Он приподнялся с места и легонько стукнул согнутым пальцем мне по лбу.

– Безопасность начинается отсюда…

Снова сел на свое место, побарабанил пальцами по столу.

– Что ж, придется ребятам Грязнова искать этих парней. Димон, так, кажется, сказал Игорь?

– Да, именно так назвал один другого в лифте.

– А Савельев это скрыл… – сказал Александр Борисович. – Димон – это Дима, верно?

– Так, – подтвердил я, – Дима, Дмитрий. Скорее всего, так. Димон – это не кликуха, а искаженное имя. У приблатненных это принято.

– Ты тоже кое-чего набрался, – поморщился мой бывший шеф. – Кликуха… Сколько говорить, чтобы в моем присутствии без надобности не использовали блатной жаргон?

– Виноват, – пожал я плечами. – С кем поведешься…

– Это ты об адвокатах?

– Вот именно. Чем они интеллигентнее, тем охотнее щеголяют подобными словечками в разговорах между собой. А все-таки, Александр Борисович, что вы собираетесь предпринять, если не секрет?

– Ну какие от тебя могут быть секреты, хоть ты теперь и адвокат… Судя по всему, поиск истины в данном случае лишь на пользу защите. Надо найти этого Димона. Пусть поработает контора Славы Грязнова. Это их компетенция, а не наша. Теперь насчет этих «лифтеров»… Уж очень умело они это проделали, тебе не кажется? Возможно, их давно ищут.

– Свидетели есть, но они этих не узнали по фотороботам, – сказал я. – Так следует из протокола дела.

– Очень уж они невыразительны и не запоминаются, – махнул рукой Александр Борисович. – Таких – сотни. А может, тысячи. Сколько их прошло перед потерпевшей при опознании? И потом надо учитывать психологию девочки, которая до этого ни с чем подобным не сталкивалась.

– Боязнь ошибиться? Указать на невиновного? – спросил я.

– Вот именно… Или ее как следует запугали. Сказали, что отомстят родителям или братишке… И можно не делать пластическую операцию. Или стоит только изменить прическу – сразу меняется выражение лица. А девушки в первую очередь запоминают именно это… Так что будем искать. Димона, прежде всего.

– А как насчет прослушивания нашего телефона… – спросил я, но в дверь в это время осторожно постучали.

– Завтра, все завтра… – занервничал вдруг Александр Борисович и встал из-за стола, чтобы направиться к двери. – Я подал заявку, но сейчас столько формальностей… Войдите!

Я тоже вскочил, почувствовав нечто вроде волнения. Все-таки не каждый день мне приводят невесту.

Девушка была ослепительна. Действительно можно забыть обо всем на свете. А так и надо для достоверности. Мол, зачем мне теперь эта Катя, если встретил такую… Да делайте теперь с этой Катей что хотите, мне все равно, у меня другая есть.

– Наташа, это Юрий, – представил меня Александр Борисович, откровенно ею любуясь.

И вдруг я реально представил Катю. И пожалел ее. Ей ведь тоже предстоит познакомиться с этим пленительным созданием. И что она обо мне подумает?

– Вы и есть мой молодой человек? – улыбнулась она.

– Да, а что здесь смешного? – спросил я.

– Ничего, – она продолжала улыбаться. – Увидел бы вас мой парень…

– Все, все! – замахал руками Александр Борисович. – Сейчас вы должны забыть о ваших суженых. А то поссоритесь, прежде чем познакомитесь.

Мы с Наташей послушно замолчали. Я даже подумал с некоторым облегчением, что при более внимательном взгляде на нее она уже не кажется столь неотразимой. Пожалуй, ей недостает женственности, вернее, беззащитности, как непременной составляющей, на мой вкус, женской красоты. Катю надо оберегать. Наташу надо остерегаться. В этом между ними главная разница. Наверняка у этой красотки черный пояс карате и пистолет под юбкой.

Думаю, Наташа тоже успокоилась за своего парня, глядя на меня. И потому мы отвели глаза друг от друга, оставшись довольными увиденным.

– Где мы будем знакомиться? – спросила она почему-то не у меня, а у Александра Борисовича. – Где-нибудь в ночном клубе?

– У него на это нет денег, – сказал мой бывший шеф. – Хоть он и адвокат. Но если твое начальство и лично Вячеслав Иванович тебя субсидируют, то Бога ради.

Вот, значит, как, подумал я. Это Грязнову я обязан таким знакомством. От себя, можно сказать, оторвал Вячеслав Иванович этот ценный кадр.

– А было бы заманчиво нам познакомиться в ночном клубе и потом уйти оттуда вместе, – размечтался я.

– Это куда же уйти? – спросила она. – Ко мне нельзя, предупреждаю сразу.

– К нему тоже, – сказал Александр Борисович. Похоже, роль свахи давалась ему нелегко. – А вдруг за вами будут следить? За Юрой наверняка наблюдают. Это ты, Наташа, еще нигде не засветилась. Не было случая. Значит, все должно быть по-настоящему.

– Сейчас в некоторых гостиницах вполне можно снять номер на ночь, – сказал я.

– Уже есть опыт? – насмешливо спросила Наташа. Она явно забавлялась моим растерянным видом.

– Мне знакомый говорил, – сказал я, окончательно смешавшись. Теперь я ничуть не завидовал ее жениху, кто бы он там ни был. С такой девушкой ухо следует держать востро.

– Наташа, все, хватит – сказал Александр Борисович недовольно. – Не вгоняй парня в краску. А то еще пожалуется своей Кате, с которой тебе предстоит еще познакомиться.

– А зачем? – сказала она, продолжая кокетливо глядеть на меня. – Я же не настаиваю, чтобы он знакомился с моим Геной. Работа есть работа, я правильно говорю?

– Мы это уже обсуждали, – ответил Александр Борисович. – Катя не из нашей системы, в отличие от твоего Гены… И она может на этот счет иметь мнение, отличное от нашего.

– Счастливая… – вдруг вздохнула Наташа. – Ну, это ладно, потом. – Она подошла ко мне вплотную, взяла под руку и обратилась к хозяину кабинета. – Ну как мы смотримся? Годимся на роль влюбленных с первого взгляда?

Александр Борисович молча выставил перед собой большой палец.

13

В ночном клубе «Фея», куда я пришел, как мы условились, около двенадцати ночи, дым стоял коромыслом. В полном смысле этого слова. Поскольку выступал некий популярный ансамбль, которому без дымовой завесы никак было нельзя, чтобы не распугать посетителей.

На небольшой сцене остервенело завывали певцы в кожаных жилетках на голых волосатых торсах.

Пока я искал, проталкиваясь, свою «невесту», нареченную мне правоохранительными органами, мне несколько раз предложили «травку» и девушку на ночь. Я для виду приценивался, чтобы казаться своим, потом, кривясь, отмахивался – «травка»-де слабовата и девушка не подходит.

Все-таки на меня обращали внимание, поскольку на завсегдатая я явно не тянул. И потому чувствовал затылком, как мне смотрели вслед, перешептываясь. Легавый или командировочный из провинции, у которого неважно с бабками?

Я, естественно, не дожидался их окончательного вердикта, а упрямо пробивался сквозь толпу в направлении бара.

Видел бы меня сейчас Вадим, испытывающий почти священный ужас перед подобными заведениями.

Наташу я увидел не сразу. Сначала сообразил, где ее надо искать. В дальнем углу у стойки бара скопилось немало ценителей прекрасного. Там ее и увидел.

Сейчас она была не просто хороша, она была очаровательна, что не оставляло никаких шансов прочим соискательницам всеобщего внимания в этом клубе.

Я уныло глядел на блестящих ловеласов, ее окруживших, и понимал, что никаких шансов на ее любовь с первого взгляда у меня нет. Придется сделать вид, будто мы старые знакомые, учились в одной школе и случайно здесь встретились.

Вообще эта затея мне нравилась все меньше. Сегодня ночью я уведу ее у всех на глазах, а на другой день Катя закатит мне грандиозный скандал, причем вполне искренно.

– Натаха, ты ли это? – воскликнул я как можно натуральнее, отчего ее окружение, только что смеявшееся, примолкло, даже застыло, глядя на меня.

– Значит, тебя Наташей зовут! – обрадовался некий кавказец с блестящими черными волосами и такими же усами.

Выходит, я невольно выдал ее имя, которое она скрывала.

– Наташа, значит, я выиграл? – сказал на ломаном русском малорослый негритенок, не веря своему счастью.

– Юрасик! – она с ходу раскусила мою игру и кинулась мне на шею. – Сколько лет, сколько зим! Я тут устроила им конкурс, – она не отпускала мою шею, глядела на меня сияющими глазами. – Кто угадает мое имя, тому я позволю себя угостить…

– Я отгадал! – снова пискнул негритенок, пытаясь пробиться к ней через толпу помрачневших поклонников.

– А до этого я провела среди них конкурс анекдотов про новых русских. Сказала, что поцелую того, чей анекдот мне понравится…

– И как? – спросил я. – Поцеловала?

– Ни одного смешного анекдота, представляешь? – она смотрела на меня так, будто в самом деле была влюблена в меня по уши с самой школьной скамьи. – Где ты пропадал, Юрасик?

Мы пошли прочь от бара туда, где танцевали парочки. Она обняла меня, привлекла к себе и шепнула на ухо:

– Еще раз опоздаешь – будешь очень об этом жалеть.

Она казалась мне обворожительной, никаких изъянов я в ней не замечал. Мало в ней женственности? Ерунда какая. Она была само совершенство. Я забыл, где я, кто я, для чего сюда пришел.

Почувствовав это, она отстранилась, убрала руки с моей шеи и погрозила мне пальцем:

– Не забывайся, Юрик, ты здесь на работе.

Потом засмеялась, увидев мое растерянное лицо, и снова обняла.

– Ты такой смешной… – шептала мне в ухо. – Я-то думала, ты так и будешь все время надутым, как индюк.

Потом мы сели за освободившийся столик. Я все никак не мог прийти в себя. Старался на нее не смотреть, чтобы окончательно не потерять голову…

– Тебе надо что-нибудь выпить, – сказала она, оглянувшись по сторонам. – Ждать долго, может, сам возьмешь… У тебя деньги есть?

Я пошел за выпивкой. Шел не спеша, а мне казалось, что убегаю, вырываюсь от нее, а то сейчас она меня догонит, обнимет – и тогда я навсегда пропал.

Цены здесь были умопомрачительными. И когда я возвращался от стойки бара с двумя коктейлями, на которые едва хватило всей моей наличности, то чувствовал себя спустившимся с облаков на землю.

Проще говоря, денег на дальнейший загул, включая такси, плюс номер ночной гостиницы (только чтобы кому-то показаться любовниками и ничего кроме), у меня уже не было. А значит, спасибо моей бедности, благодаря которой не совершу ничего такого, о чем потом пришлось бы жалеть.

Но мои разумные суждения вмиг испарились, едва я увидел, как некто неопределенного возраста, на вид очень крутой, одетый, как солист здешнего ансамбля, сидит на моем стуле возле Наташи. Он что-то убедительно ей втолковывал, пристально глядя в глаза и пытаясь возложить руку на ее обнаженное плечо.

Стараясь выглядеть хладнокровным, как голливудский киногерой, я поставил фужеры на стол, чтобы освободить себе руки.

– Скучать тебе здесь не дают, – сказал я ей. – Ты хотя бы сказала, что место занято…

Но подсевший только мельком на меня глянул, кивком поблагодарил и тут же жадно присосался к содержимому одного из фужеров. Принял меня за официанта, что ли?

Этот халявщик был здоров до безобразия, одет, как я уже говорил, вроде тех кривляк на сцене, в кожаную жилетку, на бицепсах синели многочисленные наколки.

Наташа прыснула, глядя на меня, потом закурила, покачивая длинной ногой, положенной на другую. Она явно наслаждалась, предвкушая дальнейшее развитие событий. Могла бы, хоть из цеховой солидарности, что ли, возмутиться неприкрытой наглостью этого незваного кавалера. Но ее сейчас, видимо, больше всего интересовало, как я себя поведу в этой нештатной ситуации.

– С вас двести долларов сорок два цента, – сказал я, склонившись к нежданному сопернику. – Сорок долларов тринадцать центов за коктейль, остальные за аренду стула.

Наташа одобрительно кивнула, улыбнулась и отложила сигарету в пепельницу. Я заметил, что она готова принять участие в надвигающемся конфликте.

– Какая еще аренда? – приподнялся со стула этот малый, которого мне вдруг стало жалко.

Он не успел договорить, а я не успел ничего заметить. Думаю, он сам не понял, что с ним произошло, как он очутился на полу. Наверное, решил, что поскользнулся. Правда, ему было непонятно, откуда в некоторых частях его тела вдруг появилась боль, а за сегодняшний неудавшийся вечер ему наверняка стало обидно.

– Гоша, я же русским языком тебе сказала: здесь занято! – наклонилась над ним Наташа. – И что сейчас сюда подойдет мой друг. А ты зачем-то испортил его коктейль… Юрик, помоги ему подняться.

Я не без труда выполнил ее пожелание, и ошарашенный Гоша, заметно полинявший и съежившийся, как если бы из него выпустили воздух, стал невнятно извиняться, приложив руки к груди. Похоже, он сначала основательно нагрузился всякой дрянью, прежде чем заняться поисками дамы сердца на сегодняшний вечер.

– Иди, Гоша, – сказала ему Наташа. – Иди. И забери, раз уж начал… – Она кивнула на недопитый им коктейль. Он что-то забормотал, извиняясь, и стал отходить от нас, прихватив добычу, пятясь и кланяясь.

– Ну вот, вечер испорчен, – сказала Наташа. – Раньше здесь было по-другому. Кого попало сюда не пускали. Надо было его заставить взять для тебя другой коктейль, как ты думаешь?

– Зря ты здесь устроила демонстрацию своих возможностей, – сказал я, оглядываясь на посетителей за соседними столиками. Они были в таких же кожаных жилетках и все, как по команде, напряглись, повернувшись в нашу сторону. – Ты была для всех королевой бала, а теперь ты мент поганый. Теперь все поймут, кто мы и чем тут занимаемся.

– Тебя это пугает? – сощурилась она. – Мне все равно, милый, что о нас подумают эти люди… – она рассмеялась. Потом стала серьезной. – Даже если они разгадали нас, приняли за тех, кто мы есть на самом деле, то решили, что мы выслеживаем здешних наркоторговцев. На большее у них просто не срабатывает воображение. Никто из присутствующих не сможет понять, для чего мы разыгрываем влюбленных.

Сказав все это, она нагнулась и подняла с пола нож с выкидным лезвием, который Гоша успел достать, но не сумел воспользоваться.

– Мне пришлось это сделать за тебя, милый, потому что ты совершенно не был к этому готов. В нем ты увидел лишь своего соперника, который к тому же покусился на твой коктейль.

– Прости, – сказал я.

– Ну почему? – протянула она. – Мне это как раз понравилось. Значит, ты влюбился по-настоящему или полностью вошел в образ. – И лукаво посмотрела мне в глаза.

Смеется или серьезно? Ни черта не поймешь.

– И что ты предпочитаешь? – спросил я.

Она задумалась, пустила дым вверх к потолку, где и без того уже сгустился табачный смог, который не могли развеять лениво кружащиеся лопасти вентиляторов.

– Даже не хочу это обсуждать, – сказала она. – Иначе мы с тобой далеко зайдем. Тем более мне скоро предстоит разговор с твоей девушкой… Если Турецкий, конечно, не передумает. Я бы на его месте переиграла, а ты?

– Не знаю, – пожал я плечами. – О Турецком никогда ничего нельзя сказать сразу и однозначно. Иногда кажется, что он не во всем прав, потом восхищаешься его способностью видеть на пару ходов дальше тебя… Кстати, ты, по сути, задала мне тот же самый вопрос, который только что не захотела обсуждать, тебе не кажется?

– Ты прав, – согласилась она. – Лучше расскажи мне о своей Кате, прежде чем я ее увижу.

– Я не хотел бы о ней говорить, – сказал я тихо, воспользовавшись тем, что эти парни на сцене наконец выдохлись и одарили нас тишиной. – И не хотел бы ничего слышать о твоем Гене.

– Ну почему? Я как раз могу о нем рассказать. Гена Андросов – лучший боец нашего подразделения, говорят, ему нет равных. Очень уж у нас это с ним совпадает. А хотелось бы, чтобы хоть что-то дополняло… Меня, наверное, он любит. Я его тоже. Наверное. А впрочем, я ничего не знаю… Даже не знаю, как тебе это объяснить. Очень уж ты стеснительный. Закомплексованный, что ли. Возможно, осуждаешь меня, что обсуждаю Гену за глаза. Верно? Просто не знаю, что о нем рассказывать… И спрашивать у тебя о твоей Кате уже не хочу. Тем более не хочу с ней знакомиться, раз ты ничего не собираешься о ней говорить…

Опять было непонятно – серьезно она это говорит или дурачится.

Мы помолчали. Наташа курила одну сигарету за другой. На нас по-прежнему поглядывали с соседних столиков, перешептывались… Мне показалось в полумраке, что Гоша, только что отнявший у меня коктейль, хотя собирался отнять нечто более важное, вдруг вынырнул среди танцующих, кому-то что-то сказал и снова исчез. Значит, инцидент с ним нельзя считать исчерпанным?

Я покрутил в руке его нож, который он, по-видимому, хотел бы заполучить назад, потом положил его в карман пиджака.

– Ничего серьезного, – ответил я на вопросительный взгляд Наташи. – Самоделка. По-настоящему крутые такими не пользуются. У них только фирменные.

– Тем он и опаснее, – сказала она. – К тому же он здесь не один. Такие лезут на рожон, поскольку не думают о последствиях, которые их ожидают. Ты бы выпил что-нибудь, чем так сидеть.

– Пожалуй, – согласился я. – Беда в том, что мои баснословные адвокатские гонорары уже истощились. Они ушли на угощение твоего нового знакомого.

– Я же спрашивала тебя, – усмехнулась Наташа и покачала головой.

– Можно подумать, что министр внутренних дел прибавил вам жалованье.

– В том то и дело, – вздохнула она. – Заплатить за вход мне хватило, но не больше. Хотя все напропалую собирались меня угостить… Однако сдается мне, что через несколько минут или даже раньше мы сказочно разбогатеем за счет этого заведения.

Я только с недоумением посмотрел на нее, но ничего не сказал. Кажется, уже начал привыкать к ее приколам. И принимать их всерьез.

Именно через пять минут музыка опять прервалась и некто в белом фраке с красной гвоздикой в петлице провозгласил, что сейчас начнется самое главное. То есть будет провозглашена «Мисс Фея» этого, сегодняшнего, вечера, с соответствующей премией и подарками. Мужчины, подуставшие от танцев и этих завывающих козлов в кожаных жилетках, оживились, задвигались, оглядывая присутствующих девиц.