Текст книги "Свиданий не будет"

Фридрих Незнанский
Свиданий не будет

Недоговоренная мысль всегда интереснее высказанной до конца; кроме того, она дает простор воображению…

Петр Пороховщиков (П. Сергеич). Искусство речи на суде

Глава 1. КЛЮКВА КРУГЛЫЙ ГОД

– Ну? – спросил он. Двери распахнулись…

М. Булгаков. Роковые яйца, ХI

Есть множество способов разделить человечество. Первым, как и положено, это сделал Господь Бог во времена строительства известной башни в городе Вавилон. С той стародавней поры люди без устали продолжали это занятие, находя все новые и новые причины для того, чтобы не быть вместе. Но быть и совсем врозь им не очень-то нравилось – так появлялись неожиданные, а иногда забавные союзы, непредусмотренно возникавшие вне общественных доктрин и государственных интересов.

Одни носят усы и бороду, другие бреют лицо; одни любят плавать, другие боятся воды, как огня, хотя, может быть, как раз огня, пламени они не боятся. Одни не могут обойтись без очков, другим они не нужны даже в старости. Одни – завзятые шахматисты, другие – неисправимые картежники. Человечество делится на рыжих и всех остальных, самовлюбленных и не уверенных в себе, музыкальных и с ушами, отдавленными медведем…

А еще известно: часть человечества начинает день с чашки чая, а часть – с чашечки кофе. Есть, конечно, также любители какао и жаждущие опохмелиться, но и эти, пожалуй, не столь многочисленные группы граждан могут быть поделены между чайниками и кофейниками.

Член Московской городской коллегии адвокатов Юрий Петрович Гордеев, бесспорно, принадлежал к числу убежденных поклонников напитка, завезенного на Русь из монголо-китайских пространств еще во времена царя Михаила Федоровича, то есть три с половиной века тому назад. Он полюбил чай с детства, оказавшись верным другом-чаевником своему деду, старому московскому адвокату Павлу Яковлевичу Шорникову. Собственно, за чаем дед отводил душу в воспоминаниях, так и не успев узнать, что внук кроме особых рецептов заварки чая перенял у него веру в вечную предназначенность судебного защитника – несмотря ни на что, по слову поэта и вместе с ним призывать милость к падшему, к преступнику.

Но сегодня утром знание дедовских секретов заварки чая Юрию Петровичу не требовалось. Гость, с вечера находившийся в квартире Гордеева, наутро пожелал кофе, чем несколько смутил хозяина. Распахнув дверцы кухонного шкафа, он обнаружил, что банка для кофе, оттесненная коробками и шкатулками с разнообразными чаями в самый угол, пуста. Не сразу вспомнил Гордеев, что все домашние запасы кофе были выпиты другой его гостьей пару недель назад… да тогда было не до того, что и как они с ней пили…

Гордеев улыбнулся невольным воспоминаниям и вздохнул: последующей встречи со страстной любительницей кофе пока не состоялось: лето – кто на дачах, кто на морях, кто…

Как последнюю надежду достал он кофемолку и – о радость! Все правильно: гостья начала молоть оставшиеся зерна, но так музыкально нажимала на кнопку, так перекатывала цилиндр агрегата в своих ладонях с длинными пальцами, что господин адвокат потянулся к вилке, выдернул ее из штепселя и…

– Тебе повезло, Елисей! – крикнул Гордеев в сторону ванной. – Получишь свой кофе. Здесь как раз на одну джезву хватит.

Гораздо чаще, чем романтические встречи, в холостяцкой квартире Юрия Петровича происходили непредусмотренные посиделки, пирушки и попросту ночевки появлявшихся ни с того ни с сего московских гостей. В столице всегда были проблемы с гостиницами: раньше невозможно было снять номер, теперь – дорого, а друзей, приятелей и тех, кто считал себя друзьями и приятелями Гордеева, у него всегда хватало. И хотя, по неписаному правилу профессии, Юрий Петрович старался избегать домашних отношений со своими клиентами, не только в период ведения дела, но даже с бывшими, после завершения процесса, правила – одно, а жизненные обстоятельства – совсем другое.

Сегодняшний же гость – случай совсем особый (правда, их и нет – не особых, если поразмыслить немного). Елисея Юрий знал с университетских лет, и каждая встреча с ним оставляла что-то в памяти. Не обязательно полезное. Просто запоминающееся.

Елисей вышел из ванной. Что он там делал – непонятно. Шума воды в душе не было слышно, негустая бороденка Елисея свидетельствовала, что бритвенные принадлежности гостю тоже не понадобились. Глаза, наверное, промыл – да и ладно, подумал Гордеев, доставая из холодильника масло и колбасу.

– Кофеек – это неплохо, совсем неплохо, – сказал Елисей, усевшись за стол. – Слушай, может, у тебя и сливки есть? Ну молоко, на худой случай.

Гордеев был не из тех людей, которые умеют неустанно удивляться всему подряд. И может быть, потому он и не тяготился никогда встречами с Елисеем, что тот мог его удивить, и делал это непрестанно.

Елисей заявился к нему вчера вечером без копейки денег. То есть без копейки, рубля, ста рублей, не говоря о двух тысячах, которые стоит жетон в метро или троллейбусный билет. Столько же стоит жетон телефонный: последние тысячи Елисей потратил именно на него – дозвонился до бывшего однокашника, убедился, что тот дома, и приехал. В метро контролерша его пустила уже Христа ради: что говорил ей Елисей, осталось неизвестным, но Гордеев знал, что, если бы без денег попытался попасть за турникет и он, Елисею пришлось бы давать ему фору: почему-то здесь адвокатское красноречие и опыт работы в прокуратуре уступали жизненному опыту недоучившегося юриста. Билет на троллейбус или автобус Елисею был не нужен: Гордеев жил в двух шагах от «Краснопресненской». Впрочем, и здесь: попытайся они прокатиться зайцем, Гордеев попался бы уже через остановку, а Елисей заморочил бы головы целой бригаде контролеров.

Вместе с тем, в отличие от Гордеева, который никогда не сидел без денег и не только умел их тратить, но и зарабатывать, проблема денег, или, как он говорил, пропитания, для Елисея была вечной и совершенно от него неотделимой. Он был ровесником Гордеева, более того, они родились в один день и год, что тоже, возможно, поддерживало их знакомство, но, в отличие от Юрия Петровича, который после университета ограничил свое трудоустройство прокуратурой и адвокатурой и места работы менять не собирался, Елисей, наверное, и сам не мог уже вспомнить, сколько их у него, этих самых мест работы, в трудовой биографии было.

И при этом стоило Елисею перейти из привычного ему пространства неустроенности и безденежья в более или менее благополучную среду, как он мгновенно преображался и просил, если не сказать – требовал своего: кофе! и чтоб со сливками…

– Увы, Елисей, чего нет, того нет, – развел руками Гордеев. – Молоко только в виде масла. Само по себе не пью, покупаю его только для овсяной каши, но это в демисезонные времена года.

В ожидании кофе Елисей намазывал маслом кусок подсушенного в тостере хлеба, одновременно жуя своеобразный бутерброд, который он соорудил из двух кусков сыра, разложив между ними кружки колбасы.

– А джема у тебя тоже нет? – спросил он, завершив укладывание застывшего масла на хлеб.

– Сейчас лето, зачем? – удивился Гордеев, придвигая сахарницу ближе к гостю.

– Да не пью я с сахаром! – досадуя сказал Елисей. – А про лето ты зря. Если не фрукты, то ягоды надо есть круглый год. У нас на севере мы клюкву, например…

– А у нас не север, а Москва. – Гордеев достал из кухонного шкафа большую проволочную вазу-финифть, наполненную конфетами. – Вот тебе вместо клюквы. Какие-то карамельки. Ирис, по-моему, тоже есть.

– А помнишь, я тебе клюкву привозил? – продолжил Елисей.

– Помню, конечно. И калину ты привозил, и морошку…

– И еще привезу. – Елисей копался в конфетнице, выкладывая на стол некоторые приглянувшиеся ему конфеты. – Вот видишь! – вдруг воскликнул он. – Ты, наверное, и сюда давно не заглядывал. Молоко-то у тебя есть.

В пальцах у Елисея был квадратный пакетик с надписью «Аэрофлот».

– Хоть сухое, а все же…

Гордеев был несколько растерян.

– Верно, молоко. Но я не помню…

– Летал, что ли, куда?

– Да я немало летаю, но…

– Небось не только по СНГ.

– Да, – рассеянно проговорил Гордеев. – Недавно летал в Германию… Может, прихватил из самолетного обеда.

– Как чувствовал, что мне понадобится. – Елисей вновь взялся за нож и продолжил свою обычную мелодию: – Вот, в Германию летаешь… Во Франции бывал, в Англии…

– В Соединенных, понимаешь, Штатах… – поддержал тон Гордеев, но сделал это почти машинально, думая о другом.

– А я дальше Череповца никуда не заезжал, – не принял подсказки Елисей. – Квартиры не нажил. Семьи нет. Здоровье никуда…

– Лис, мы же давным-давно уговорились, что проблемы быта не обсуждаем. Только бытия. – Гордеев налил себе чаю, заваренного по способу, взбадривающему, если пил накануне водку или что другое крепкое. – Кому нравится кофе, кому – чай, и каждый пьет свое пиво.

– И пива приличного я давным-давно не пил. – Елисей никогда не останавливался на полпути. – Как там в Германии с пивом?

– Пустой вопрос, – не остался в долгу Гордеев. – Ты в чем-то сомневаешься?

– Я не был в Германии, – повторил мысль Елисей и взялся за пакетик, найденный в вазе Гордеева.

Надорвал его и приготовился высыпать содержимое в чашку.

– Погоди! – вдруг резко сказал Гордеев. – Погоди! Дай его сюда!

В его голосе было нечто такое, что Елисей послушно замер, а затем протянул ему пакетик.

– Нет! – Гордеев даже убрал руки под столешницу. Потом вытащил левую и взял ею стоящее рядом с ним блюдце – ближе к левой, потому ее и протянул. – Положи на блюдце!

Елисей, помедлив, и при этом очень осторожно проделал требуемое и только затем спросил:

– А что произошло?

Гордеев вздохнул:

– Пока ничего.

Он взял блюдце и, поднеся его к глазам, стал рассматривать пакетик. Потом он его даже понюхал.

– Скажи серьезно, Елисей, без дураков, ты вправду любишь кофе с молоком?

– Юра, если что-то происходит, то я даже не стану добавлять, что я больше люблю кофе со сливками. Но и с молоком люблю.

– И этот пакетик ты видишь в первый раз?

– Что ты имеешь в виду?!

– Только то, что не ты притащил мне его в дом, это самое сухое молоко, а затем разыграл всю эту историю. Не ты?!

– Ну, конечно, не я. Какой смысл?

– Да, конечно, смысла никакого нет.

– Но что случилось?

– Ты знаешь, Елисей, в целом – ничего. Но молоко оказалось испорченным. Наверное, я его привез не из Германии.

– Гораздо раньше?

– Ну конечно. Я же много езжу.

– И летаешь. – Пить кофе без молока, очевидно, действительно доставляло мало удовольствия Елисею. – Может быть, ты со своими европейскими санитарными нормами слишком строг, а мне сгодится? – Он было потянулся к блюдцу с пакетиком, но, натолкнувшись на взгляд Гордеева, отвел руку.

– Ты знаешь, Елисей, к сожалению, у меня сегодня не так много времени. Точнее, совсем нет времени… Дело в том, что я должен встретиться сейчас с одним человеком, я могу ему помочь. Но ты же понимаешь, беседа конфиденциальная.

– Гонишь? – почти не шутливо спросил Елисей.

– Гонят вечером, Лис, – вздохнул Гордеев. – Скажи лучше, у тебя паспорт в порядке?

– То есть в полном порядке.

– Прописка?

– Теперь они называют это регистрацией. Я зарегистрирован в Вологодской области.

– Не в Москве?

– Это в прошлом. Рассказать?

– Нет, Елисей. В другой раз. Я вправду начинаю гореть со временем.

– Смогу сегодня переночевать?

– Не знаю. Не знаю. Скорее всего, нет. Неизвестно, где буду сегодня вечером.

– Может, ключи мне оставишь? Я аккуратно.

– Не обижайся, Елисей. Сегодня не оставлю. Допивай кофе.

– Ну смотри, Гордеев. – Елисей вылил остатки кофе из джезвы в чашку, залпом выпил и встал, уцепив заодно пару конфет из вазы. – Потеряешь друга – с кем останешься? С клиентами?!

– Довольно тебе, Лис, шутить. – Юрий Петрович зачерпнул из вазы целую пригоршню конфет и высыпал их в сумку Елисея, которая лежала возле стола. – Возьми и не обижайся. Все будет нормально. Бывают же обстоятельства.

– Ладно, ладно. – Елисей подхватил сумку и протянул ее Гордееву… – Насыпал, как маленькому. Хорошо ли проверил: может, еще один пакетик испорченный найдешь?!

Юрий Петрович в сумку заглянул – и сделал это не потому, что инстинктивно последовал предложению гостя: он действительно на всякий случай убедился еще раз, что пакетиков больше нет.

– Угостил бы лучше сигаретой, – сказал Елисей уже от дверей.

– Держи, – протянул ему Гордеев пачку «LM». – Что открыта – не обидишься?

– Будущее покажет, – сказал Елисей, берясь за ручку двери. – Да, не сочти за вымогательство. Тысяч двадцать не одолжишь? Я, собственно, за тем и шел.

Гордеев хотел дать Елисею пятьдесят, но понял, что этого не следует делать. Только двадцать. Удачно, что в бумажнике было несколько пятерок.

– Не последние? – осведомился Елисей, принимая купюры, и, не ожидая ответа, хотя Гордеев пробормотал: «Не самые», продолжил: – Скоро верну. Может, тогда расскажешь про пакетик…

– Если бы только в пакетике было дело, – сказал хозяин квартиры, запирая за гостем дверь.

Но проделав эту необходимую процедуру, Юрий Петрович проследовал на кухню, где незамедлительно обратился к дальнейшему изучению пакетика. Из швейцарского ножа был извлечен пинцет, затем зубочисткой из этого же ножа Гордеев, придерживая пакетик, полез в разрыв, достав из нутра несколько белых порошинок, которые он тщательно обнюхал, а затем лизнул языком.

После чего дважды прополоскал рот, быстро поставил блюдце с пакетиком в небольшую кастрюлю, прикрыл ее и спрятал в шкаф, откуда перед этим кастрюлю извлек.

Затем Гордеев так же быстро вытащил из портфеля записную книжку, полистал ее и набрал номер.

– Александр Борисович? Это Гордеев говорит… Да. Юра. Уж такими судьбами… Вы не могли бы ко мне в гости заглянуть?… Нет, сегодня. Сейчас… Чем раньше, тем лучше… Я понимаю, утром в гости не ходят, но вы сломайте традицию… Я буду безмерно рад. Записывайте адрес… Ах, помните?!

Поговорив со старшим следователем по особо важным делам Генпрокуратуры Александром Турецким, своим бывшим шефом в следственной бригаде Генпрокуратуры, где он прокантовался два года, Юрий Петрович Гордеев почувствовал, что растерянность, охватившая его еще недавно, отступила. Он быстро убрал с кухонного стола продукты, вымыл всю посуду, затем, пройдя в гостиную, где спал Елисей, убрал все следы его пребывания, после чего стал прогуливаться по своей двухкомнатной квартире, насвистывая какую-то оперную мелодию и при этом оглядывая стены, мебель, письменный стол…

То, что Юрий Петрович позвонил именно Турецкому, не было случайностью. Происходящее в это утро, а точнее сказать, и в предшествующие дни требовало серьезного и достаточно подробного разговора с опытным человеком, заслуживающим абсолютного доверия. Два года работы в следственной бригаде Турецкого побудили Гордеева обратиться именно к нему как к старшему другу.

Поэтому, когда раздался звонок в дверь и на пороге квартиры появилась фигура Турецкого, Гордеев не стал делать долгих вступлений. Поздоровавшись со следователем и проведя его на кухню, он спросил Александра Борисовича, любит ли тот кофе с молоком.

– Я люблю коньяк с лимоном, – в тон ответствовал Турецкий и добавил чуть серьезнее: – Но не в такое время. То есть не в утренних гостях.

Глава 2. ДОЧЬ АДВОКАТА

Л о р д Д а р л и н г т о н. Вы знаете, мне кажется, хорошие люди приносят много вреда в жизни…

О. Уайльд. Веер леди Уиндермир, I

– Принято, – согласился Гордеев. – А расположены ли вы по утрам к диетическому питанию?

– С похмелья – да, – успел вставить Турецкий, а Юрий Петрович уже доставал из шкафа кастрюльку и продолжал, не поддерживая шутку; он понимал, что Турецкий, интуитивно точно предчувствуя серьезность разговора, хочет шутками создать атмосферу свободного обсуждения: – Я хочу предложить вам молоко. Правда, сухое.

Он приглашающе поднес кастрюльку уже усевшемуся за кухонный стол Турецкому:

– Прошу.

Турецкий поднял крышку и заглянул:

– Любопытно.

Потом потянул носом и повторил:

– Весьма любопытно.

Гордеев поставил кастрюльку на стол и аккуратнейшим образом извлек из нее блюдце с пакетиком, повторив:

– Прошу.

Турецкий проделал с пакетиком примерно те же филигранные действия, что и Гордеев незадолго до этого, затем вздохнул, с грустью посмотрел на Гордеева и спросил сочувственно:

– Кокаинчик-то откуда?

– Так, значит, это все же кокаин! – воскликнул Гордеев. – Все же кокаин, – повторил он возбужденно и едва не схватил пакетик пальцами, но все же удержал занесенную над блюдцем руку.

– А вы думали, что это не молоко, а сливки? – с иронией спросил Турецкий, ожидавший, разумеется, пояснений.

– Думал: героин, – серьезно сказал Гордеев. – Впрочем, мои познания в наркотиках, как выяснилось сегодня, с профессиональной точки зрения совершенно недостаточны.

– Ну и я тоже не могу сказать с точностью, что за порошочек оказался в этом милом пакетике, – успокоил собеседника Турецкий. – Экспертиза покажет. Однако, насколько я понимаю, вы, Юрочка, пригласили меня потому, что обстоятельства, при которых эта штука попала к вам в кастрюльку, выглядели несколько странно. Вы явно не на улице его нашли…

– Увы, – вздохнул Гордеев. – Когда обнаруживаешь наркотики в собственной квартире, хочется быть правильно понятым. И понятым без понятых и протоколов изъятия.

– То есть я нужен вам затем, чтобы принять вашу добровольную явку с повинной. – Может, потому и пригласил Гордеев именно Турецкого разбираться в обстоятельствах этого утра, что еще при первоначальном знакомстве почувствовал и оценил живость ума Александра Борисовича, его умение оторваться от формальной логики и в то же время не терять почвы под ногами. – Ну что ж, рассказывайте все, как было.

И Гордеев рассказал Турецкому, как был обнаружен пакетик среди конфет в вазе. Но рассказал не все: из рассказа исчез, начисто исчез Елисей. Дед, Павел Яковлевич, развлекая и увлекая Юру историями из своей многолетней практики, не раз обращал внимание внука на то, что во всяком деле существуют обстоятельства, которые к делу никакого отношения не имеют, но, как правило, осложняют расследование и часто пускают это расследование по ложному пути. Да, говорил дед, эти обстоятельства могут сказать немало о психологии действующих лиц, иногда вывести на другие двусмысленные случаи и даже преступления, но все же фантазии надо давать укорот и не доверять принципу: улика к улике, как, впрочем, и принципу: деньги к деньгам.

Юрий Петрович ко времени разговора с Турецким был убежден, что Елисей лишь нашел пакетик в конфетной вазе, а не подложил его. Дело даже не в том, что подкладыватель обычно не становится обнаруживающим лицом. То, что в пакетике, скорее всего, находится кокаин, проясняло очень многое. Это и следовало рассказать Турецкому, а не то, почему люмпен-интеллигент Елисей Осинин не может начинать очередного дня своих умственных скитальчеств без кофе с молоком. Совпадения для того и существуют, чтобы мы на них не обращали внимания, – в этом Гордеев был убежден до глубины души.

– Начнем ab ovo. – Турецкий перешел на латынь, язык лекарей и юристов, но лишь затем, чтобы вновь вернуть свою мысль в формы шести падежей, двух склонений и слов-паразитов, которыми зачастую ощущения выражаются тоньше, чем при помощи, скажем, нового сладостного стиля. – Пакетик аэрофлотовский. Все же, может быть, после посещения фри-шопа в Берлине и покупки с последующим опорожнением одной-двух пластиковых фляжек виски на борту, так сказать, воздушного судна вы, Юрочка, непроизвольно прихватили молочко для, как мы установили, возможности утреннего опохмела и все дело в этой подробности? Мало ли: выпили – не закусили, а пассажирка на соседнем кресле была так очаровательна… Вы уверены, что случайно не оказались в числе наркокурьеров?

– Из Берлина в Москву?! – криво усмехнулся Гордеев. – Не то направление. – Но он готов был обсудить и этот вариант, чтобы окончательно его отвергнуть. – Действительно, я купил в берлинском фри-шопе бутылку джина «Beefeater», ликеры – «Balleys» и датский вишневый, польскую «Зубровку»…

– Удивительно многообразный вкус, – вставил Турецкий.

– Вишневый ликер отвез маме, «Зубровку» с приятелем выпили. – Гордеев не стал, естественно, уточнять, что приятелем был Елисей, который даже не обратил внимание, что пьет не кристалловскую «Зубровку», а польскую – с длинной травинкой кумарина в бутылке. – Джин стоит в баре. Готов распить его с вами, Александр Борисович. Но только после того, как мы выясним, как прилетел в мою конфетницу этот якобы аэрофлотовский кокаин. А во время полета я выпил только немного рислинга, который развозили стюардессы, да и прекрасной спутницы рядом не оказалось. Сидел между лысоватым немцем, кажется, бизнесменом средней руки, и каким-то угрюмым нашим дедом, которому, верно, не очень-то понравилось в Германии, впрочем, его понять можно… Нет, пакетик сюда кто-то внес.

– Кто? Когда вы наполнили эту вазу конфетами?

– Я ее не наполнил, я ее пополняю. Но дело не в наполнении вазы. Я убежден, что пакетик появился в ней в течение последней недели, не раньше.

– Юрочка, не тяните время, объяснитесь.

– Я, Александр Борисович, намеренно рассказываю с подробностями, чтобы вы меня останавливали в сомнительных местах. Там, где нужно насторожиться.

– Ну что же, давайте настораживаться вместе. Значит, было какое-то событие, раньше которого пакетик не мог оказаться в вазе? Какое? Подозрительный визитер?

– Да, визитер был. Но не подозрительный, а очень даже милый и трогательный. И не здесь в квартире, а в моей консультации.

И Гордеев, не торопясь, подливая Турецкому вновь заваренный чай, от которого «важняк» не отказался, рассказал следующее.

Летом в юридической консультации номер десять на Таганской улице, 34, где работал Гордеев, жизнь тянулась медленнее, чем в прочие сезоны. Москвичи разъезжались на отдых, по дачам, а приезжие зачастую отправлялись решать свои проблемы в более известные и удобные места. На прошедшей неделе Юрий Петрович пришел на дежурство в юрконсультацию, не только начиная страдать от навалившей с утра жары, но и оттого, что в жаре придется сидеть весь день, время от времени изматывая себя консультациями на приеме граждан. И хотя Гордеев был специалистом по уголовному праву, летом, в пору отпусков, нередко приходилось вести гражданские дела.

В приемной, ожидая его появления, сидело трое: седовласый мужчина в старой рубашке-финке, джинсовый парень и рядом светловолосая девушка с печальным лицом, хотя его выражение не могло скрыть миловидных черт. Есть такие лица, которые хороши не только в радости. Гордеев мог бы подумать, что парень и девушка пришли вместе, но, пока проходил через приемную, понял, что это не так: парень сосредоточенно перелистывал бумаги в довольно толстой папке, а девушка в это время сидела, глядя прямо перед собой и вцепившись в маленькую сумочку, которую держала на плотно сдвинутых коленях. Бывает, что пришедшие в юрконсультацию люди, ожидая своей очереди, заводят разговор между собой, но это происходит в случаях с делами гражданскими – жилищными, наследственными… Парень, что потом и подтвердилось, хотел получить дельные советы по вопросам финансовых взаимоотношений со своим партнером по фирме. При подготовке к обсуждению корпоративных дел не до разговоров с девушками, даже самыми хорошенькими. Седовласый, он по очереди был первый, мучил Гордеева минут двадцать рассказом о внуке, который, женившись, совершил с ним многоступенчатый обмен, в итоге которого дед переселился с улицы Воронцово Поле в Ново-Косино.

Впрочем, о конфликте дедов и внуков и о том, какие советы давал он седовласому истцу, Гордеев забыл через несколько минут после того, как к нему в кабинет вошла светловолосая девушка.

Работа в адвокатуре не располагает к разгулу эротических эмоций. Роскошная на вид клиентка, войдя, может, отверзнув уста, рассказать такое и так, что захочется не то что получить причитающийся тебе гонорар за консультацию, но дать гонорар ей, чтобы ушла и не появлялась на глаза не только ему, но и тем людям, с которыми она собирается судиться. В погасших глазах другой посетительницы вдруг мелькнет призрак прежней, счастливой ее жизни, тех дней, когда она любила и была любима, до того дня, когда все разрушило Дело. Дело, с которым она теперь пришла к адвокату.

В неписаной классификации женщин-посетительниц, которая за время работы сложилась у Гордеева, вошедшая девушка должна была занять высокое место. Она была так хороша, что было непонятно, почему ее никто не сопровождает. Причиной тому могла быть только серьезность и щепетильность дела, с которым она пришла. Но хороша она была не за счет ухищрений, которые позволяет применить современная мода и косметология, а природной красотой и статью. Конечно, Гордеев давно заметил: приходящим в консультацию мало дела до своего внешнего вида, но все-таки нередко появлялись игруньи и игроки, раскручивающие, пытающиеся раскрутить свои сценарии, в которых отводили достаточно серьезное место адвокату, причем, как правило, совсем не то, на которое предназначал себя он.

Здесь история оказалась проще, но простоты, уводящей в бездны, из которых не выбраться живым.

Девушка назвалась Лидой Андреевой. Родилась и выросла она далеко от столицы, уже за Уралом, в довольно большом городе Булавинске. Три года назад, после окончания школы, приехала поступать в Московский университет, но не прошла по конкурсу. Но сейчас тот, кто хочет учиться, без образования не останется. Были бы деньги. Вместе с отцом, известным в Булавинске адвокатом, Лида отправилась по разным вузам. Выбрали наконец исторический факультет Нового гуманитарного университета, где Лида и стала учиться. Конечно, это учение было платным, рассказывала Гордееву Лида, и отцу пришлось больше работать, браться даже за такие дела, от которых раньше отказывался.

Но это предыстория. Еще полмесяца назад, еще вчера все было, казалось, если не прекрасно, то вполне хорошо. Да, именно полмесяца назад Лида виделась с мамой, которая через Москву ехала на отдых в санаторий. Встреча была короткой, из аэропорта в аэропорт, но мама была спокойной, дела у отца шли успешно, без особых проблем – иначе она бы не отправилась подлечить почки на воды. Правда, после того как уехала мама и Лида переговорила с отцом, он больше не звонил ей, хотя прежде делал это не реже двух-трех раз в неделю. Тогда Лида стала звонить отцу домой сама, но телефон не отвечал. Дозвонилась одному из отцовских приятелей, тот сказал, что накануне говорил с отцом по телефону и тому вроде бы в связи с делом, которое он вел, приходилось куда-то выезжать по области. «А области там у нас, – вздохнула Лида, – вы, наверное, помните какие, даже если не бывали: одна равняется четырем Франциям, другая – трем Германиям, да и в нашу пол-Европы влезет запросто. Но все же ведь можно позвонить и из командировки, верно?» Так, в нарастающей тревоге, шли дни. Уже в волнении звонила из санатория мама. Лида кое-как успокоила ее, а сама уже была готова мчаться в Булавинск. Останавливало только то, что еще не все экзамены летней сессии были сданы.

Но вот вчера, рассказывала Лида, на квартире, которую для нее снимал отец, раздался телефонный звонок. Звонил ее бывший одноклассник, школьный приятель Володя Иноземцев. Попросив ее не волноваться, он тут же сказал, что ее отец попал в тюрьму. Было не очень хорошо слышно, но Лида в конце концов поняла, что отец, конечно, не совсем в тюрьме, но действительно арестован и посажен в следственный изолятор. О предъявленных ему обвинениях Иноземцев ничего точно не знал, но в таких городах, как Булавинск, и слухи, и правда расходятся быстро.

Как считал Иноземцев, подлинной причиной ареста Бориса Алексеевича Андреева было его участие в деле одного из журналистов местного телевидения, которого некоторое время назад арестовали по обвинению в сбыте наркотиков. Андреев взялся защищать его и вскоре стал находить факты, которые утвердили его в мысли: дело сфальсифицировано. Так говорили Иноземцеву люди, которым можно доверять. Но по городу уже несколько дней расходилась молва: Андреева арестовали потому, что он, желая спасти клиента, то есть журналиста, якобы попытался дать взятку председателю городского суда Каблукову.

– И знаете, – рассказывала Лида Гордееву, – то, что Каблуков, мягко говоря, не шарахается от барашков в бумажке, в городе не было большим секретом. Ну не было у него репутации неподкупного Робеспьера. Интересно другое. Хотя я не верю, что мой отец пойдет на дачу взятки, я готова ради разбора этой истории предположить такое. Ну, допустим, только мысленно допустим, что мой отец решил стать посредником в передаче взятки, деньги для которой собрали родственники этого злополучного журналиста. Если давать взятку, то наверняка, правда?

– Ну правда, – согласился Гордеев.

– Но взяточник (а я именно от отца знаю, что Каблуков – взяточник) взятку не принимает.

– Мало дал, – сказал Гордеев и, увидев в глазах девушки засверкавшие молнии, поспешно добавил: – Я помню, мы только проигрываем предполагаемую ситуацию.

– Вы, Юрий Петрович, тоже адвокат, – сказала Лида, – я хотела бы положиться на вас как на коллегу моего отца, которого я не только люблю, но которому верю: он честный профессионал. Адвокаты, как врачи, знают много такого, о чем не говорится в компаниях или с экрана телевизора. И вы, думаю, понимаете: адвокат лишь тогда передаст взятку должностному лицу, когда она будет принята. Такую взятку, которая будет принята.

– Согласен, – сказал Гордеев, удивившись зрелости рассуждений этой совсем еще юной девушки.

– Да, я уверена в этом, ведь отец – предполагаем – шел не к какому-то неизвестному судье, а к своему старому знакомому. И поверьте, не к врагу.

– И что же делает этот «не враг»?

– Иноземцев сказал мне, что, узнав о готовящемся преступлении, Каблуков связался с прокурором…

– Погодите, погодите, Лида, – остановил рассказ Гордеев. – Что значит: «готовящееся преступление»?

– К сожалению, я лишь пересказываю вам то, что узнала от Иноземцева. А он сам не многое знает. Кроме того непреложного факта, что папа в следственном изоляторе.

– Да… Ну и что делает честный судья, связавшись с прокурором?

– Они обращаются к начальнику милиции…

– И он?

– …и он, узнав о готовящемся преступлении, дает команду арестовать моего отца.

– Каким образом? На основании чего? Они взяли его с поличным?

– Я не могу этого представить.

– Но тогда, Лидочка, получается, что ваш соученик рассказал вам какой-то сюжет, под стать таким, что гнездятся в чернушных детективах в ярких обложках, наводнивших наши прилавки. Я понимаю, у этих горе-писателей иссякла фантазия, да и желание оглянуться на более добросовестных детективщиков, но все же в жизни истории развиваются более складно. Как можно уважаемого, известного в городе человека, опытнейшего юриста, члена областной коллегии адвокатов, арестовать по подозрению в намерении дать взятку. В наши-то дни!.. Если это все так, как вы рассказываете, то вам не ко мне надо было приходить, а в редакцию какой-нибудь газеты – в «Известия», в «Независимую»… Впрочем, если вы согласны, я готов пойти с вами к журналистам, помочь разобраться…